– Как зовут? Василий? Так. Сколько лет? Тридцать во… Нет, я про кота спрашиваю – сколько лет? Два лет? Записала. А зовут как? Василий? А вас? Нет, не кота. Василий? Вы меня запутали, мужчина, – Аня прикрывает глаза рукой и перекладывает трубку к другому уху. – Так. Так. А, вы оба Василия. Так бы и сказали сразу. Ждем вас завтра к двенадцати, не забудьте собрать мочу в баночку, раз вы так настаиваете, всего вам доброго!.. Фу-ух, какой сегодня день сложный. И дядька такой тормоз… Константин Артемыч, вам принести нормального, из кофейни внизу?
– Зря ты ему не напомнила еще раз, что мочу надо кошачью собрать из лотка, а то он свои пописы принесёт, – говорит Костя, болтая в кружке ложкой и размешивая мыльный кофе три в одном. – Да нет, спасибо, что тут осталось до конца дня – всего-то три часа. До дома потерплю.
Кофе выпить он не успевает, потому что в приемную, маленькое помещение перед кабинетом, где обитает Аня со стационарным телефоном и где стоит термопот и аквариум, забегает женщина, прижимая к груди нечто, что Костя в большом городе точно еще не лечил.
– Я сразу к вам, Константин Артемыч, вы мою Дашу спасли, и Джульетту спасете! – заявляет женщина, в которой Костя узнает свою недавнюю клиентку – приносила сучку шпица с травмой челюсти. В этот раз проблема интереснее, потому что в руках у нее, завернутая в цветастый платок, самая настоящая курица: бедная птица, выпучив глаза, безостановочно двигает горлом, открывает рот – то есть клюв – и издает сиплые звуки.
– Подавилась? – тут же соображает Костя и открывает дверь в кабинет. – На кушетку ее кладите, сейчас все сделаем.
Спустя минуту он вручает женщине добытую пинцетом детальку от детского конструктора и просит больше не оставлять домашнего питомца в комнате, где разбросаны мелкие предметы. На самом деле у него много советов, а еще больше вопросов к владелице Джульетты, но Костя отпускает ее так же быстро, как принял, потому что подходит время приема следующего пациента и с ним он застревает надолго. После приносят щенков для прививки, потом кобеля добермана постарше, но тоже за этим, и пока Соня готовит все нужное, Костя перезванивает Женьке:
– Два пропущенных от тебя, что-то срочное?
– Да-а, – мученически стонет тот едва слышным голосом. – Где тот порошок, который ты мне давал, когда я блевал?
– Аптечка в моей комнате прямо у двери на верхней полке, три столовые ложки на стакан воды. А ты что, блюешь?
– Сожрал шаурму у шараги. Ебаная ебань, как же плохо…
– И Марк?
– Он две сожрал.
Костя закатывает глаза:
– Пейте порошок и воды побольше. Я принесу минералку.
Заглянув после работы в магазин, Костя идет домой, чтобы с порога шагнуть в мертвую тишину квартиры. Женька, судя по звукам более активного умирания, в туалете, Марк находится в его комнате, лежащим на полу в позе морской звезды.
– Вставай, быстро лег на кровать! – произносит Костя, а тот перекатывается на живот и говорит лицом в коврик:
– КонстинАртемыч, не надо, тут прохладненько и вертолетов нет… А еще жрать хочется…
– Долбоеб, что ли? – призраком появляясь в дверном проеме, комментирует Женька и шмыгает отекшим носом. – Ты и так больше меня сожрал. Меня вообще от слова «еда» мутит, фу.
Костя, качая головой, бросает ему бутылку минералки, а Марку, который ее не пьет, говорит:
– Сядь хотя бы, сейчас вернусь.
– Я с вами пойду.
Марк и правда плетется следом в кухню, ждет, растекшись по столу, пока закипит чайник и Костя наболтает крепкий сладкий чай и поставит перед ним открытый пакет с солеными крекерами. Теми самими, вечными рыбками цвета поджаренных гренок. Сперва Марк ничего не говорит, глотает чай, осторожно, на пробу – затошнит или нет, надо тазик или пока без него, – раскусывает пару крекеров, жмурится и издает довольный звук.
– Полегчало? – интересуется Костя. – Тогда могу сварить суп. Больше вы ничего все равно съесть не сможете.
– Я с вами посижу.
– А от запаха еды не замутит?
– Не-а, это фигня. Шавуха тоже странно пахла.
– Зачем вообще ели тогда? Нельзя было в столовке нормально пообедать?
– Там три очереди в одну кассу и котлеты деревянные. Их и собаки ваши бы не стали жрать.
– Животные в еде чаще всего избирательнее нас, Марк. Тебя так точно. Чай чтоб весь допил.
Марк угукает и роняет голову на сложенные руки, а Костя достает из морозилки куриные окорочка и ставит воду в кастрюле на плиту. Пока чистит морковку, параллельно печатает сообщение хозяйке енота, которого недавно промывали после проглоченного куска детского мыла, – странно было, конечно, что он вообще на такое покусился, но факт был налицо, – убеждается, что с ним все в порядке, и берется за картошку. Ее потом можно будет размять блендером. Минут через десять вспоминает про умирающего Женьку, но тот, оказывается, выглушив всю минералку, дрыхнет, как и Марк, который прилип щекой к столу. Остановившись за его спиной, Костя первым делом по привычке считает пульс, приложив пальцы к шее в вороте толстовки, потом касается другой ладонью лба. По участившемуся дыханию делается понятно, что все-таки не спит, потому Костя спрашивает:
– Да что у тебя с сердцем? Опять колотится, как бешеное, сходи к врачу, пусть сделают кардиограмму.
– Фигня это все, – сопит Марк. – Вы так постойте еще. У вас руки холодные. Приятно.
Вздохнув, Костя переступает с ноги на ногу, смотрит в темноту за окном и переворачивает ладонь другой стороной, не нагретой. Бульон в кастрюле давно закипел и пора бросать овощи, но уходить не хочется – Марк горячий на ощупь, как угли в очаге. Приятно.