Практика заботы. Ритуал, благополучие и старение в сельской Японии - читать онлайн

Часто сельская Япония символически репрезентируется как место, далекое от городской аномии и промышленной дегуманизации, которые ассоциируются с городскими агломерациями, подобными Токио. В японских СМИ и популярных телешоу сельские жители представлены как живущие ближе к исконно японскому образу жизни, основанному на традиционных ценностях сообщества и семьи. В подобном представлении нет ничего нового: оно было широко распространено бо́льшую часть XX века, в течение которого сельская Япония часто ассоциировалась с аутентичной, традиционной Японией, что по многим параметрам отличается от городской и современной и превосходит ее (ср. [Tamanoi 1998] и [Creighton 1997]). В сельской местности пожилые люди гораздо чаще, чем городские жители, живут в домохозяйствах, состоящих из нескольких поколений. Таким образом, существует представление, что в сельской местности большее количество пожилых людей живет жизнью, которая по меньшей мере приближается к идеалу, появляющемуся в риторике, посвященной хорошей жизни в пожилом возрасте, – совместному проживанию со старшим ребенком (в первую очередь сыном) или в непосредственной близости от него, его/ее супруги/ супруга и их детей. Как, вероятно, и множество других романтизированных представлений, идеал жизни пожилых в инака (это слово обычно используется для обозначения менее урбанизированных территорий) часто далек от реалий одиночества и удаленности от любимых людей, которые в действительности характеризуют опыт многих людей, подобных мужчине, которого я процитировал в начале главы.

В таких местностях, как регион Тохоку, городская аномия может замещаться сельской, поскольку пожилые люди переживают отчуждение от более молодых членов семьи, вместе с которыми проживают, или одиночество из-за жизни в находящемся на большом участке сельском доме, в котором больше никто не живет. Нередко старики, проживающие в сельской местности, ощущают себя изолированными от современного общества. Они часто характеризуют себя как фуруй (старые, несовременные, отсталые). Им трудно общаться с младшими членами семьи. Чаще всего этому препятствует разница в ценностях между молодыми и пожилыми людьми, а иногда даже разница в диалектах.

Диалект региона Тохоку особенно хорошо известен в Японии из-за своего отличия от стандартного японского языка, который используется на телевидении и изучается в школе. Например, «да» в стандартном японском языке будет хай, тогда как в некоторых диалектах региона Тохоку, включая тот, на котором говорят в районе Канегасаки и Мидзусавы, обычно используется нданда. В стандартном японском языке говорят икимасэн ка, что означает «не сходить ли нам?», тогда как в Канегасаки, скорее, скажут иканэгасу ка, хотя и стандартный вариант тоже используется. Пожилые люди, как правило, понимают и стандартный японский язык, и свой местный диалект, но часто не могут говорить на стандартном, что затрудняет коммуникацию, особенно с внуками, поскольку молодое поколение часто не владеет местным диалектом. Жалуясь на эту социальную дистанцию, одна женщина, которой было от 70 до 79 лет, высказывала сомнения, что ее внуки понимают больше 30–40 % того, что она им говорит.

Диалектные различия действительно усложняют коммуникацию и взаимодействие между молодыми и пожилыми людьми. Но некоторые часто говорили и о другом: ценности младшего и старшего поколений различаются столь сильно, что взаимопонимание становится практически невозможным. Это ощущается как главная причина того, почему совместное проживание, которое, как я покажу ниже, часто представляется желаемым вариантом жилищных условий, особенно для дедушек/бабушек и внуков, может стать причиной стресса и конфликтов между средним и старшим поколениями. Например, Торисава Митико, которой было около 40 лет, когда я с ней разговаривал, подробно объясняла, в чем заключаются различия, которые она чувствует между ценностями младшего и старшего поколений, и как эти различия затрудняют их совместное проживание (этот кейс также обсуждается в [Traphagan 2003a, case 4]).

Другая женщина, которой тоже было около 40 лет и которая в тот момент не жила вместе со свекрами, но имела опыт совместного проживания с ними на протяжении более одного года, даже заявила следующее: «В Японии дети – это собственность родителей. Они сёю:до:буцу (домашние животные)». Молодые и пожилые японцы, проживающие в сельской местности, явно осознают, что существует очень большой разрыв между поколениями, который затрудняет коммуникацию и проживание в непосредственной близости. Как мы видим по рассказу Торисавы, обеспокоенность большой разницей в ценностях настолько значительна, что молодая пара предпринимает сознательные усилия, чтобы воспитывать своих детей не так, как растили их самих. Они хотят, чтобы у детей были другие ожидания по поводу того, что им можно делать и до какой степени они должны следовать путем, предназначенным для них родителями.

Позже в этой главе я вернусь к рассказу Торисавы. Но перед этим я хочу уделить некоторое внимание изучению представлений о разрыве между поколениями, который иногда оказывается столь существенным (по меньшей мере с точки зрения стороннего наблюдателя), что кажется, будто в одном физическом и временно́м пространстве сосуществуют две разные культуры. Для пожилых японцев представления о глубине этого разрыва тесно связаны с чувством изолированности. Одна женщина в разговоре о трудностях, с которыми сталкиваются пожилые люди в Мидзусаве, сказала так:

В самом деле, самоубийства среди пожилых людей, особенно в сельской местности, где доля стариков в населении, как правило, выше, чем в городах, являются серьезной проблемой, одной из тех, которые отличают японский опыт модерна и постмодерна от аналогичного опыта в большинстве других индустриальных обществ7. По статистике министерства здравоохранения, труда и социального обеспечения в 2000 году уровень самоубийств по всей стране среди людей старше 90 лет составлял 47,8 на 100 000 населения. Для людей от 85 до 89 лет – 47,1; от 80 до 84 лет – 40,7. Для сравнения: уровень самоубийств для тех, кому от 20 до 39 лет, равнялся примерно 20 в 2000 году [Nakata 2002]. Сатоми Куросу отмечает, что социологические исследования самоубийств среди пожилых людей за пределами Японии регулярно показывают: на городских, индустриализированных территориях, где в той или иной степени нарушена социальная интеграция, как правило, более высокий уровень самоубийств среди пожилых людей, чем в сельских районах [Kurosu 1991: 604]. Она отмечает, что Япония является одним из регионов (другие – это Греция и Калифорния), где уровень самоубийств в городах оказывается ниже, чем в сельской местности. Обращаясь к данным начала 1980-х годов, Куросу показывает, что в течение этого периода уровень самоубийств в префектурах с низкой плотностью населения превышал 120, а в префектурах с высокой систематически регистрировался ниже 80 (исходя из индекса 100) [Kurosu 1991: 604].

Эта тенденция есть и сейчас. На рис. 2.1 показан уровень распространенности самоубийств в зависимости от возраста в префектуре Иватэ в 1990 и 1995 году (доля самоубийств в общем количестве смертей для каждой возрастной группы). Очевидно, что с середины 1960-х годов доля самоубийств в общем количестве смертей возрастала. На рис. 2.2 показана доля смертей, классифицированных как самоубийства, для некоторых префектур региона Тохоку и Японии в целом в 2000 году. В префектурах Акита и Иватэ уровень самоубийств был значительно выше, чем в Японии в целом, Токио и префектуре Мияги, где расположен центр региона Сендай с населением около 1 миллиона человек. В 2000 году в Аките совершили самоубийство 457 человек, что составляет 3,80 % от общего числа смертей; в Иватэ это 454 человека (3,63 % соответственно). В крупных городах, наоборот, доля смертей, приписываемых самоубийствам, была в целом ниже. В Токио к самоубийствам было отнесено 3,32 % смертей, префектуре Мияги – 3,16 %, Фукусиме – 2,68 %. На основе этих цифр не стоит делать далеко идущие выводы: в некоторых сельских префектурах, таких как Ямагата, которая также расположена в регионе Тохоку, доля самоубийства одна из самых низких. Однако очевидна общая тенденция более высокого, чем в городской местности, уровня самоубийств в сельской, особенно когда это касается пожилых людей.

Рис. 2.1. Уровень распространенности самоубийств в зависимости от возраста в префектуре Иватэ в 1990 и 1995 году

Источник: правительство префектуры Иватэ

Рис. 2.2. Доля смертей, классифицированных как самоубийства, в 2000 году

Источник: Статистический ежегодник Японии, Статистическое бюро Японии, Министерство государственного управления, внутренних дел, почты и телекоммуникаций Японии (URL: http://www.stat.go.jp/english/data/nenkan/zuhyou/b1919000.xls)

Эта закономерность – более высокий уровень самоубийств в сельской местности – возникла за последние 50 лет. Например, в 1955 году в префектуре Акита произошло примерно 275 самоубийств; префектура была на 39-м месте из всех 47 японских префектур, если брать число самоубийств как долю от общей численности населения. К 1970 году Акита переместилась в десятку префектур с самым высоким уровнем самоубийств, а начиная с 1985 года вплоть до настоящего времени она регулярно становилась первой или второй [Asahi Shinbun Akita Shikyoku 2000: 5]. На момент написания этой работы префектура Акита держит первое место уже шесть лет подряд [Nakata 2002]8.

Я не планирую подробно обсуждать здесь самоубийства среди пожилых жителей сельской местности. Я только хочу показать глубину отчаяния, до которого доходят некоторые из них. Вопрос, почему это происходит, если многие пожилые люди в сельской местности живут в идеализированных семьях из нескольких поколений, приводит к другой важной проблеме: существует ли связь между японской семейной системой и ощущением отчужденности среди пожилых сельских жителей? Я думаю, да. Но перед тем, как обратиться к этой теме, необходимо уделить больше внимания тому, как японцы концептуализируют семью.

Социальные связи: семья и друзья

Семье (конкретнее – системе корневой семьи) посвящены многие исследования по японской культуре, осуществленные как японскими, так и зарубежными специалистами по социальным наукам. Эта тема занимает важное место в антропологических работах по Японии [Aruga 1954; Brown 1968, 1980; Hamabata 1990; Ochiai 1997; Traphagan 2000а]. О природе иэ (корневая семья) ведутся серьезные дебаты, которые вращаются вокруг того, надо ли понимать ее в первую очередь как экономическую единицу, ядром которой является определенный вид деятельности, или как семейную и связанную с проживанием, организованную вокруг эмоциональных связей между ее членами [Brown 1966; Lebra 1993; Long 1997; Traphagan 2000а]. У каждой из этих точек зрения есть свои преимущества. В связи с тем, что после окончания Второй мировой войны нуклеарная семья стала более распространенным типом проживания в Японии, кажется очевидным следующее: хотя и важно учитывать экономические элементы корневой семьи, содержание семейных отношений внутри нее является социальным и аффективным и может функционировать в отсутствие экономического или профессионального ядра, вокруг которого организуется корневая семья [Brown 1968]. Несмотря на то что для обозначения непосредственной, нуклеарной семьи часто используется слово кадзоку, даже те, кто живет нуклеарными семьями далеко друг от друга, скорее всего, будут по-прежнему использовать слово иэ для обозначения своих расширенных семей и описывать других на языке социального положения, которое те занимают внутри корневой семьи, например старшие сын и дочь, глава семьи и т. д.

Центральное значение корневой семьи как основной формы семейной организации ведет свою историю с 1898 года, когда Гражданский кодекс Мэйдзи распространил семейную систему, которая использовалась внутри класса самураев, на все население, потребовав, чтобы все были зарегистрированы в соответствии с принадлежностью к корневой семье [Lock 1993: 87]. Термин, используемый для обозначения корневой семьи, иэ, включает в себя целый комплекс концептуальных и физических проявлений: семью, домохозяйство (понимаемое как единица проживания, которая может включать в себя как родственников, так и неродных людей, например, слуг) и сам дом. В работе 1930-х годов Эмбри описывает, в частности, фермерское домохозяйство так, что это остается релевантным и для современного общества:

«Черный от копоти угол кухни» исчез из современных фермерских домов, но предки и семейные боги (такие как Суйдзин, божество колодца) часто по-прежнему обитают рядом с членами семьи, являясь частью домохозяйства. Действительно, корневая семья с точки зрения времени не ограничена настоящим, но представляет собой исторически заданный центр континуума для – и включая – живых и мертвых родственников по прямой линии, преимущественно кровных, унаследованную и приобретенную собственность, а в некоторых случаях и определенную профессию, передаваемую из поколения в поколение. Не единокровные отношения тоже могут быть частью корневой семьи, например в случае усыновления [Трафаган 2022]. Континуум поддерживается через наследование, порядок которого рассчитывается в рамках семейной системы, отдающей предпочтение принципу мужского первородства и наследования статуса главы домохозяйства. Порядок наследования обычно определяется по мужской линии: старший сын – или какой-либо другой из сыновей в том случае, если старший не хочет или не может принять наследство, – становится главой домохозяйства и семейной фермы или бизнеса (если таковые существуют). В отсутствие в семье лица мужского пола, который бы на законных основаниях и добровольно вступил в наследство, в домохозяйство может быть принят мукоё:си (мужчина не из семьи, которого выбирают в качестве наследника). В прошлом в таких случаях часто могли усыновлять двоюродных братьев, но в современном обществе, скорее всего, это мужчина, готовый отказаться от своей фамилии и перейти в косэки (семейный реестр) жены. Важно отметить, что у этой тенденции существуют исключения, как показал М. Ёсида [Yoshida 1997] в своем исследовании матриархальных домашних предприятий (гостиниц) в городе горячих источников, где собственность и семейный бизнес передаются по женской линии.

Эта система правопреемства и наследования важна для понимания процесса старения в современном японском обществе, поскольку пожилые японцы с ранних лет воспитывались с ожиданиями, что, когда состарятся, один из детей мужского пола вместе со своими супругой и детьми будет жить с родителями, не давая им чувствовать себя одиноко и, когда придет время, обеспечивая уход по мере необходимости. Акико Хасимото [Hashimoto 1996] отмечает, что в Японии определенная степень зависимости пожилых людей от своих детей и легитимна, и в некоторых отношениях ожидаема. Эта легитимная зависимость вносит свой вклад в идею, распространенную и среди молодых, и среди пожилых людей, что сыновняя почтительность часто нагляднее всего проявляется в совместном проживании, хотя интерпретация этой идеи в качестве хорошей или плохой значительно разнится от человека к человеку. Действительно, К. Кифер отмечает, что для пожилых японцев, проживающих в поселке для престарелых (retirement community), который она и Киносита изучали, решение переехать в него отражало поведенческий паттерн, что считался в некотором смысле девиантным, поскольку отрицал зависимость от детей с точки зрения заботы и представлял собой «своего рода отказ от традиционных взглядов на роль представителей старшего поколения в семье и сообществе» ([Kiefer 1999: 201], см. также [Kinoshita and Kiefer 1992]).

Устойчивость корневой семьи в качестве идеального паттерна семейного проживания усиливает ощущение социальной дистанции у пожилых людей, живущих в сельской местности. Они могут оказаться не в состоянии достичь такой жизни в старости, какую они ожидали, будучи вынужденными жить в одиночестве или вдвоем с супругом/супругой, поскольку их дети переехали в другие районы Японии и не могут или не хотят возвращаться из-за работы и обязанностей по отношению к своей нуклеарной семье. Ощущение одиночества и изолированности часто приписывают тем старым людям, которые живут одни. В этой ситуации часто винят изменения в структуре японской семьи. Когда я спросил Сакамото Хироси, мужчину, которому было от 60 до 69 лет на момент нашей беседы, почему в Японии такой высокий уровень самоубийств среди пожилых людей, он прямо обвинил в этом сдвиг в сторону каку кадзоку (нуклеарная семейная структура):

Остается открытым вопрос, насколько соответствует истинному положению дел то, как Сакамото объясняет причины высокого уровня самоубийств среди пожилых людей. Как я показал в своей другой работе [Трафаган 2022], отсутствие совместного проживания с остальными членами семьи в некоторых случаях приводит к увеличению зависимости от сверстников в плане социальной поддержки. В большинстве жилых районов существуют ро:дзин курабу (клубы стариков), которые дают возможность пожилым людям регулярно общаться с друзьями и со знакомыми своего возраста. Более того, нуклеаризация семьи необязательно означает, что пожилые оказываются катастрофически далеко от своих детей и внуков. Дети вместе с собственной нуклеарной семьей часто живут рядом со своими родителями (может быть, даже в одном доме со старшим поколением, но в разных жилых зонах).

Однако с точки зрения эмического подхода взгляды Сакамото указывают на тенденцию интерпретировать высокий уровень самоубийств и другие проявления аномии среди пожилых людей как связанные с социальными изменениями – в виде сдвига от семейной структуры из трех поколений к нуклеарной семье и соответствующему увеличению изоляции и отчужденности стариков как от семьи, так и от сверстников. Сакамото считает современное общество отчужденным в своей основе, поскольку изменение ценностей и условий жизни сделало людей менее зависимыми друг от друга, чем это было в прошлом. Раньше старики в случае нужды могли опираться и на семью, и на сверстников. Теперь у них нет никого, на чью помощь было бы легко рассчитывать. Другими словами, по мнению Сакамото, вместе с изменениями в структуре семьи произошла и потеря социальных связей пожилых людей со своими сверстниками. Это привело к увеличению изоляции и одиночества стариков.

В 2000 году была введена программа страхования на случай кайго хокэн (длительный уход), и с тех пор появляется все больше государственных сервисов для пожилых людей, часть из которых направлена на создание условий для общения стариков со сверстниками и уменьшения ряда трудностей, возникающих из-за одиночества. Например, в Канегасаки существует 20 помощников по дому (их количество удвоилось за последние пять лет), которые приходят туда, где живут пожилые пары, одинокие пожилые люди или те, кто прикован к кровати либо имеет значительные проблемы со здоровьем, требующие постоянного внимания. Кроме того, доступны сервисы доставки еды, есть помощь по ремонту дома, «охотники за снегом», которые помогают убирать снег, и различные информационные встречи и групповые мероприятия, такие как походы фурэаи («соприкосновение»), которые собирают вместе людей с ограниченными возможностями.

На рис. 2.3 представлена обложка брошюры, посвященной сервисам, доступным для горожан. В ней описываются сервисы не только для тех, кому требуется уход, но и для тех, кто этот уход обеспечивает, например программа кайгося рифурэссю (буквально «восстановление сил для сиделок», хотя по смыслу это лучше перевести как «восстановление сил для обеспечивающих уход», так как программа предназначена скорее для членов семьи, чем для профессионалов), которая дает возможность тем, кто обеспечивает уход, заниматься двигательной активностью, направленной на восстановление физических сил. В брошюре рассказывается об инициативе по социальной защите населения с участием местных жителей и отмечается, что город будет стремиться организовывать целый ряд сервисов с привлечением волонтеров. На самом верху первой страницы брошюры написано: Фурэаи, сасаэаи, манабиаи, митомэаи, что означает «Контакт, поддержка, обучение, признание». В этом слогане заключена своего рода игра слов, так как часть аи в каждом слове записана иероглифом «любовь» (два последних слова здесь придуманы и не являются обычными японскими словами). Подчеркивая понятие «любовь», город пытается мотивировать людей взаимодействовать друг с другом и поддерживать нуждающихся с помощью волонтерства.

Таким образом, эта брошюра и многие городские сервисы, предназначенные для ухода за пожилыми (как и сервисы для ухода за людьми с ограниченными возможностями в целом, см. [Traphagan forthcoming a]), нацелены (по меньшей мере формально) именно на тот вид изоляции и социальной дистанции, о котором размышляет Сакамото. Акцент на вовлечении людей в волонтерство – это один из способов, с помощью которых городские власти пытаются переложить обеспечение ухода с правительства на сообщества. На иллюстрациях во многих подобных брошюрах показаны дети, участвующие в различной деятельности, связанной с обеспечением ухода.

Рис. 2.3. Брошюра, посвященная социальным сервисам, Канегасаки

Хотя многие пожилые считают, что изменения в семье имеют причинно-следственную связь с изоляцией и отчужденностью, приводящими к зависимости от государственных сервисов, было бы ошибкой думать, что у проблемы отчужденности, которую Сакамото приписывает нуклеарным семьям, есть простое решение – совместное проживание нескольких поколений. Как было отмечено выше, старый человек может жить в идеализированной семье из нескольких поколений, но при этом обнаруживать, что ему сложно общаться с младшими членами семьи из-за различий в диалектах и ценностях. Во время дискуссии с Женской ассоциацией в том квартале Мидзусавы, где я жил, я спрашивал женщин – все они были от 50 лет и старше – об их опыте проживания в семьях из нескольких поколений. Одна из женщин хорошо подытожила мнения всех остальных:

Старики, живущие в сельской Японии, часто переживают изоляцию и отчужденность по отношению как к членам семьи, так и в целом к обществу, в котором они живут. Конечно, как среди пожилых людей, живущих в семьях из нескольких поколений, так и среди тех, кто живет в одиночестве, встречаются счастливые люди (многие пожилые вдовы говорили мне, что это самое счастливое время их жизни, потому что впервые они свободны от заботы о других). Но широко распространенный взгляд на пожилой возраст заключается в том, что изменения в структуре семьи (наряду с изменениями общества в целом) породили препятствия для того, чтобы люди могли чувствовать себя счастливыми в старости.

Старение в регионе Тохоку и Японии в целом

Учитывая дискуссию выше по поводу изоляции пожилых в сельской местности, важно представить более общий взгляд на старение населения, как оно проявляется в регионе Тохоку и Японии в целом. В 2002 году примерно 18 % населения Японии было старше 65 лет. Эта доля – одна из самых высоких в мире, но по сравнению с текущим распределением населения еще больше впечатляют прогнозы относительно старения населения Японии в будущем. К 2015 году страна должна была достигнуть такой точки, где 25 % населения будет старше 65 лет. К 2050 году прогнозируется, что чуть меньше трети населения будет старше 65 лет [Soumuchou 2000: 41]. По сравнению с другими обществами Япония с экстремальной скоростью пришла к такой ситуации, при которой ее население может считаться стареющим (более 14 % тех, кто старше 65 лет). Франции потребовалось 130 лет, чтобы доля ее населения старше 65 лет увеличилась с 7 до 14 %. У Великобритании это заняло 45 лет, а США для такого сдвига понадобится около 70 лет. В Японии он случился за 25 лет – с 1970 по 1995 год [Kinoshita, Kiefer 1992: 42].

Причины этих демографических тенденций включают в себя набор факторов, связанных с низкой рождаемостью, выросшей продолжительностью жизни и миграцией молодежи в сельской местности. В течение 1950-х годов Япония пережила быстрые изменения в рождаемости и смертности. В 1947 году суммарный коэффициент рождаемости (СКР) – среднее количество детей, рожденных одной женщиной в течение ее жизни, – составлял в Японии 4,54 (для сравнения: в 1925 году СКР был 5,11; в 1937 году – 4,37). К 1960 году эта цифра упала до 2,0 и оставалась относительно стабильной, колеблясь около уровня воспроизводства (2,1), вплоть до середины 1970-х годов. В 1975 году СКР упал ниже 2,0 (достиг значения 1,91) и с тех пор не поднимался выше этого уровня9. Хотя в течение этого периода семьи продолжали становиться меньше, для СКР более важным было то, что большее количество женщин стало выбирать не иметь детей. Как показал Дж. Раймо, для этого периода характерно увеличение доли незамужних женщин в возрасте от 20 до 34 лет [Raymo 1998: 1023].

Падение суммарного коэффициента рождаемости внушает властям тревогу. Эта тема каждый год оказывается в центре внимания СМИ. По данным Агентства управления и координации Министерства здравоохранения и социального обеспечения Японии на 2000 год, СКР в Японии составлял примерно 136 детей на 100 женщин в течение жизни. Падение уровня рождаемости вызвало настолько серьезное беспокойство, что в июле 2003 года парламент Японии принял закон, направленный на поощрение рождаемости, который требовал от правительства на местном и национальном уровнях разработать программы поощрения рождаемости и предусматривал поддержку лечения бесплодия и повышение качества социального обслуживания детей [Asahi Shinbun Online 2003].

Однако причиной быстрого старения населения Японии, особенно в сельской местности, является не только низкая рождаемость. В тот же период в Японии постоянно снижалась смертность, так что, по данным на 2000 год, в этой стране самая высокая в мире ожидаемая продолжительность жизни – 84,60 лет для женщин и 77,72 года для мужчин10.

В местностях, удаленных от столичных центров, изменения в структуре населения, вызванные снижением рождаемости и смертности, усугубляются длительными периодами миграции из сельской местности в города, которая, несмотря на сокращение в последние 20 лет, продолжает вытеснять молодых людей из местного населения. Японские демографы отмечают, что миграция из деревни в город была доминирующей формой перемещения населения вплоть до 1970-х годов. Изменения правовых и политических атрибутов японского общества, которые произошли после Второй мировой войны, внесли свой вклад в значительный отток людей с сельских территорий в городские. Паттерн начал меняться в 1970-е годы, когда миграционный прирост в столицы значительно снизился. Это случилось в первую очередь из-за нефтяного шока 1973 года, когда после начала Четвертой арабо-израильской войны ОПЕК (Организация стран – экспортеров нефти) ограничила добычу нефти и повысила на нее цены [Liaw 1992: 321]. После нефтяного шока в соседних с исследуемыми сообществами крупных городах начался прирост численности населения как следствие паттерна миграции, называемого J-turn*, когда люди начинают уезжать из столиц в поисках более доступного жилья и менее плотно населенной среды [Fukurai 1991: 41].

Табл. 2.1. Чистый миграционный прирост для шести префектур, входящих в регион Тохоку, 1980–2001 годы

Источник: Статистический ежегодник Японии, Статистическое бюро Японии, Министерство государственного управления, внутренних дел, почты и телекоммуникаций Японии (URL: http://www.stat.go.jp/english/data/nenkan/zuhyou/b0230000.xls). См. также [Soumuchou 1998]

В середине 1980-х годов Токио в течение короткого периода пережил чистый прирост населения от миграции, но затем ситуация быстро вернулась к паттерну чистой потери населения. В то же время с конца 1970-х до конца 1980-х годов регион Тохоку переживал увеличение чистой потери населения из-за миграции.

Как видно из табл. 2.1, в 1980 году средняя потеря населения для шести префектур, входящих в регион Тохоку, составила 3052. Эта цифра увеличилась до 3718 в 1990 году. В середине 1990-х годов был короткий период, когда чистая потеря от миграции в нескольких префектурах региона Тохоку достигала нуля. В 1995 году средний прирост для всех префектур региона Тохоку в совокупности составил 639, хотя это в большей степени было результатом значительного прироста миграции в префектуре Мияги, где расположен региональный центр городской агломерации Сендай (с населением немногим менее 1 миллиона]. К 2001 году средняя потеря для префектур региона Тохоку вернулась на уровень 1990 года, при этом средняя чистая потеря составила 3538.

Очевидно, что чистая потеря населения от миграции, в особенности из сельской местности в город, остается значимой характеристикой демографического ландшафта региона Тохоку, особенно если речь идет о тех, кому от 16 до 24 лет. Для молодых женщин и мужчин, от которых не ожидается, что они унаследуют роль главы домохозяйства, обычный сценарий – переехать в Токио, чтобы получить там образование и найти работу. В сельской местности это может быть проблематично, и бедствующее положение национальной экономики отражается на местном уровне закрытием многочисленных предприятий или их перемещением за пределы центральных районов, до которых сложно добраться на машине. Например, летом 2002 года на главной улице Мидзусавы было 15 предприятий, которые закрылись или переехали, оставив после себя свободное место. Единственный большой универмаг, занимавший пятиэтажное здание, был снесен, а на его месте летом 2003 года построили новое здание для местного банка, переехавшего сюда с другого конца главной улицы.

Помимо быстрого старения населения, в Японии также происходят изменения в паттернах проживания.

На рис. 2.4 показаны изменения в паттернах проживания с 1980 до 2000 года. Доля пожилого населения (тех, кто старше 65 лет), живущих в одиночестве или только с супругом/супругой, в течение нескольких лет возрастает: с 10,84 до 20,15 % – для пожилых людей, которые живут одни; с 15,67 до 26,43 % – для тех, кто живет только с супругом/супругой. В течение того же периода доля пожилых людей, проживающих в домохозяйствах из трех поколений, упала с 40,26 до 20,86 %. Очевидно, как уже было замечено ранее, традиционное домохозяйство из трех поколений (родители, их ребенок с супругой/супругом и их дети) становится значительно менее распространенной формой проживания среди пожилых японцев, несмотря на то что важной характеристикой социального ландшафта с идеологической точки зрения остается предпочтение совместного проживания с одним из своих детей. Однако это необязательно означает, что семья из нескольких поколений просто исчезает. Очень часто можно встретить семьи из двух взрослых поколений без детей. Часто младшее поколение возвращается, чтобы жить вместе со старшим после того, как сын, проработав в другой части Японии, уходит на пенсию. В этих случаях, хотя семья и состоит из двух поколений, оба обычно старше 60 лет. Возникают пожилые семьи из двух поколений.

Рис. 2.4. Паттерны проживания пожилого населения, 1980–2000 годы

Источник: Департамент статистических исследований Японии, Статистическое бюро Японии, Министерство государственного управления, внутренних дел, почты и телекоммуникаций Японии (URL: http://www.stat.go.jp/english/data/nenkan/zuhyou/b0219000.xls)

Важно учитывать следующее: хотя подобные данные повсеместно приводятся как указывающие на распад японской традиционной семейной структуры, они могут вводить в заблуждение. Даже если очевидно, что пожилые люди редко живут в одном домохозяйстве со своими детьми, появляются альтернативные сценарии проживания, которые все же дают пожилым людям возможность жить в непосредственной близости от своих детей и внуков. Вероятно, самый примечательный из таких сценариев – это нисэтай дзю:таку, описанный Наоми Браун, при котором несколько поколений живут в одном здании, но в отдельных жилых пространствах. Обычно старшее поколение занимает нижний этаж, а младшее – верхний одного и того же дома. Во многих случаях семья, живущая на верхнем этаже, будет состоять из супругов с детьми, но нередко это поколение включает в себя только сына и его жену, а их взрослые дети уже завели собственные семьи и живут отдельно. Обе секции дома имеют отдельную кухню и ванную, что позволяет семьям сохранять приватность, но при этом делает возможными регулярный контакт между поколениями и нахождение в непосредственной близости на случай, если пожилым понадобится помощь (см. [Brown 2003]).

В других случаях наследники выбирают жить поблизости, но не вместе со своими родителями. В сельской местности характерной чертой ландшафта стало строительство на одном участке земли отдельных домов для младшего и старшего поколений. Так возникает ситуация проживания в комплексе, а не в одном здании. Бернштейн [Bernstein 1983] обнаружила эту модель во время своих исследований в сельской Японии в 1970-х годах. Молодые пары, прожив несколько лет вместе с родителями мужа, переезжали в отдельную постройку меньшего размера, примыкающую к главному дому или находящуюся от него на небольшом расстоянии. Это давало им больше приватности и, вероятно, облегчало жизнь невестке, от которой свекровь требовала слишком многого.

В случае семьи, в которой жила Бернштейн, бабушка проживала на другой стороне улицы, но часто приходила в главный дом, чтобы разделить прием пищи с остальными членами семьи [Bernstein 1983: 4–12]. Чтобы сохранить для себя определенную степень приватности, молодые супруги проживали в меньшем доме, ежедневно участвуя в делах главного дома, но, когда их молодая семья выросла, они обменялись с бабушкой домами.

Сценарий строительства отдельного дома на том же участке земли для обособления поколений по-прежнему сохраняет свою значимость в сельской местности, но причины, приводящие к такой организации жизни, похоже, сильно отличаются от тех, которые описывала Бернштейн. Например, Мацумото Ёко было около 35 лет, когда она согласилась переехать из квартиры в крупном городе к своим свекрам в Канегасаки, но с условием, что для ее нуклеарной семьи построят отдельный дом11.

Ситуация Мацумото – это не единичный случай. Другая женщина, Торисава, упоминавшаяся ранее в связи с противоречиями между ценностями младшего и старшего поколений, согласилась переехать из своего дома в крупной городской агломерации в Мидзусаву только при условии, что будет построен отдельный дом. Она беспокоилась по поводу того, сможет ли обеспечить своим детям личное пространство. Торисава живет со своим мужем среди простора рисовых полей на участке земли, где обитает уже несколько поколений семьи ее мужа. Примерно за три года до нашего разговора они построили новый дом, отделенный от дома родителей г-на Торисавы. Здания разительно отличаются друг от друга: у старшего поколения – старый прямоугольный фермерский дом, непривлекательный снаружи; у младшего – новый белый дом, спроектированный в современном стиле, распространенном в этой местности. Участок довольно просторный, и дома находятся на расстоянии около 20 метров друг от друга. В новом доме живет молодая пара вместе с десятилетней дочерью и пятилетним сыном, а в старом – родители г-на Торисавы и его дедушка. Получается, на участке проживают четыре поколения: два старших в одном доме, два младших – в другом.

Пара познакомилась в Тибе – крупной городской агломерации, являющейся частью Большого Токио, – в то время, когда г-н Торисава получил туда назначение от строительной компании, в которой он работал. Но он почувствовал, что, будучи старшим сыном, обязан вернуться в дом, где родился, и заботиться о своих стареющих родителях. К моменту их возвращения бабушка г-на Торисавы уже около 15 лет была прикована к кровати. Она умерла вскоре после того, как они вернулись. Хотя г-н Торисава утверждал, что поводом для его возвращения не была именно необходимость ухаживать за бабушкой, его решение все же основывалось на осознании важности его ответственности как сына и необходимости позаботиться о родственниках. Больше всего он беспокоился о матери, которая ухаживала за его бабушкой все 15 лет болезни. По словам Торисавы, мать очень устала, ей было трудно справляться со всеми обязанностями, связанными с уходом, и одновременно заботиться о доме, поэтому он решил, что пришло время вернуться.

Семья вернулась не сразу: сначала они провели некоторое время в Сендае, городе с населением около 1 миллиона человек, а затем – в Мидзусаве, только потом переехав в родной дом мужа. Они утверждали, что поступили так, чтобы дать возможность г-же Торисаве постепенно адаптироваться к сельской жизни после городской. Они просчитали стратегию возвращения в родной дом мужа: «Моя жена выросла в большом городе [Тибе], и я решил, что ей нелегко будет привыкнуть к жизни в инака, поэтому я подумал, что для этого понадобится некоторое время. Мы решили, что хорошо бы начать с города поменьше».

Они довольно долго обсуждали друг с другом процесс возвращения и согласились, что необходимо сделать его постепенным. Помимо этого, г-н Торисава решил следующее:

В конце концов старшее поколение осознало, что все будет так, как хочет младшее. Г-н Торисава обозначил, что у них просто нет другого выбора. Если он должен вернуться домой, им придется жить раздельно. Кроме того, г-жа Торисава заявила, что ее дети будут расти и им потребуется место, для того чтобы учиться, поэтому им нужно собственное пространство. Родители согласились с этим, но хотели ужинать и принимать вечернюю ванну все вместе. Купание и еда – важные контексты для создания близости в семье, поэтому часто считаются главными элементами в формировании связей между членами семьи [Clark 1994; Traphagan, Brown 2002]. Г-жа Торисава воспротивилась этому, и теперь две семьи, по сути, живут полностью автономно друг от друга. Ее сопротивление основывалось на предположении (она была уверена, что оно обоснованное), что пропасть между молодыми и пожилыми людьми слишком уж значительна, чтобы можно было жить вместе. Само соседство на одном участке земли, как утверждает Торисава, является источником множества проблем и большого стресса для нее, несмотря на его преимущества (например, всегда есть те, кто может присмотреть за детьми):