Вылетевшая из дверей аудитории Светка была в панике. Её ужас буквально хлестнул по нервам, когда я шагнул вперёд. Девушка спряталась за мной, как за стеной. Надо же, я кому-то кажусь спасением… Встретив недоуменный взгляд цербера, явно провожавшего Свету к двери, потому что так положено, я просто твёрдо посмотрел ему в глаза, на что тот пожал плечами и развернулся в другую сторону, закрывая дверь.
А вот у меня возникла проблема: Светка дрожала, я ощущал это спиной. Её надо обнять, но не сделаю ли я хуже? Ведь эта конкретная девушка боится прикосновений. Но, с другой стороны, ей очень нужно почувствовать хоть что-нибудь успокаивающее. Решившись, я очень осторожно повернулся и обнял Свету за плечи, готовый отпустить по первому её знаку.
Светлана просто прижалась ко мне плечом, продолжая мелко дрожать, при этом обречённо взглянула мне в глаза. Этот жалобный взгляд брошенного котёнка ударил меня сильнее пощёчины. Что же тебя так напугало, девочка? Понятно, что я не воспользуюсь твоим состоянием, но всё же, что случилось?
– Света, всё хорошо, ты в безопасности, – заговорил я, но она будто бы и не слышала меня. Значит, нужно время.
Продолжая удерживать девушку за плечи, я осторожно повёл её куда-нибудь, где никого нет и уж точно не будет. Сейчас важно её успокоить, разбираться можно и потом. Вот с успокоением наметились проблемы, даже возникло ощущение, что Света не может говорить от пережитого ужаса. Такое бывает, я читал. Шоколадку бы ей сейчас или леденец, чтобы просто отвлечь.
– Экзамен закончился, скоро будет последний, и… домой, – сам не ожидая от себя, я запнулся. Ну, у неё-то наверняка дом есть, а у меня никакого дома не предвидится. Ибо дом – это там, где ждут, а меня никто нигде не ждёт.
Почему она вздрогнула от этого «домой»? Откуда эта обречённость? Иногда девчонок совершенно невозможно понять, но, наверное, за это их и любят. Надо усадить её, попытаться подыскать слова, при мне она точно плакать не будет, даже если хочется. Наши девчонки крайне редко позволяют увидеть себя настоящих, как и мы, в общем-то. Лицемерие вокруг, сплошное лицемерие.
Завёл её в пустую аудиторию, усадил на стул, выпустив из рук, хотя этого делать ужасно не хотелось. Но надо. Светлане неприятны прикосновения, хотя можно попробовать погладить. Иногда это успокаивает – провести ладонью по волосам, сверху вниз, мягко и очень нежно, как гладил меня папа когда-то в детстве. Ого! Девушка будто даже против своей воли потянулась за рукой. У малышей такая реакция возможна, но она же взрослая…
Реагирует так, как будто тепла и ласки в её жизни не было никогда. Разве так может быть? Мой дар чувствовать людей меня никогда не обманывает, но, кроме её тоски и страха, я ничего не вижу. Может быть, она боится меня? Трудно все-таки с девушками.
Был бы я психологом, наверное, понял бы, что с ней происходит, а пока могу только гладить и рассказывать негромким голосом о том, что никогда её не обижу. Ещё вроде бы надо сказать, что она очень хорошая девочка.
Вроде бы работает, начала успокаиваться.
Главное – вовремя гладить перестать. Как только она сообразит, что происходит, скорей всего, мне мало не покажется. Это Светочка у нас в панике ещё, потому и не прячет себя настоящую, а как успокоится, так снова вылезет наружу ёжик и колючки растопырит. Ну, и мне прилетит, наверное. Хотя сейчас главное, чтобы она успокоилась, ни с того ни с сего люди так не паникуют.
Странные у меня желания. Хочется обнять, погладить, как маленькую, как меня в детстве обнимал папа. И никогда – мама. Странно, почему я об этом раньше не задумывался? Всегда в моей жизни был папа. И в детском саду, и в школе, и когда я болел… А мамы как будто и не было.
Успокаивается уже моя подопечная, почти перестала дрожать. Чуть поморщилась, я сразу же убрал руку. Сейчас полностью успокоится и выскажется. У девчонок после того, как кто-то видит их слабость, злость появляется. Уве рассказывал, что его девчонка после своей истерики даже побила. Так что всё может быть, но вот методы, которые обычно используют парни для успокоения своих подружек, мне претят. Я-то не смогу девчонку пощёчиной… успокоить, да и целоваться лезть тоже. Это нечестно и некрасиво. Особенно по отношению к Светке.
– Спасибо, – прошептала она.
Не разозлилась, уже хорошо. Не знаю, что бы делал, если бы получил ворох обвинений и злости в ответ на свой порыв помочь девчонке. Хотя и ждал именно такой реакции.
– Не за что, – улыбнулся я ей.
Не дежурной улыбкой, а по-настоящему. Почему-то показалось, что она оценит, поймёт. Странное со мной что-то творится, я же никому не доверял, так теперь-то чего? А Света встала и двинулась в сторону жилого девчачьего корпуса. Ну, и я за ней, хоть провожу, мало ли что, у неё же из еды за весь день – только маленький бутерброд. Хочется о ней заботиться почему-то. И вот что это такое на меня нашло – непонятно, и спросить некого.
Идём, держась друг от друга на пионерском расстоянии. Можно бы и ближе, но… не надо. Я так чувствую.
Свете сейчас нужно осознать, что с ней случилось, а мне – ни словом, ни жестом не показать, что я могу чего-то ожидать в ответ на своё участие. Конечно же, я понимаю, о чём она думает. Ещё бы я не понимал. Возраст у нас сейчас такой, когда на половые эксперименты тянет. При этом никто не думает, кто будет кормить и растить результаты. Точно со мной что-то не то – о семье задумался. Откуда у такого, как я, может быть семья?
– Спасибо ещё раз, – уже более твёрдым голосом поблагодарила меня Света, хотя смотрела всё ещё со скрытым страхом.
Всё я понимаю на самом деле. Боится она, что напрошусь с ней, что, в принципе, уже позволяется. Последние дни школы, мы совершеннолетние, поэтому уже многое разрешено. Только я так не хочу. Девушка для меня – это не только организм, в который можно тыкать частью своего. Она совершенно особенное существо, а не кукла для удовольствий. Большинство уже почти бывших соучеников меня не поймут, но я с ними откровенничать не собираюсь.
– Хорошего отдыха! – пожелал я, помахав рукой на прощанье, развернулся и ушёл, хотя кто бы знал, как мне не хотелось этого делать!
Кажется, я совершенно утратила над собой контроль, выпустив на свет маленькую испуганную девочку. И от этого стало страшнее во сто раз. Витька мог со мной сделать что угодно, я бы и сопротивляться не смогла, наверное, но он не стал. Любой другой на его месте уже полез бы целоваться, облапил бы всю, а он…
Тревога эта как нельзя вовремя прозвучала. Переключила мысли на совсем другое, но вот откуда появился страх? Эти, которые надсмотрщики, они всегда провожают сдавшего работу ученика до дверей, чтобы никому ничего не передал. Я к этому привыкла за столько лет, почему сейчас испугалась? На этот вопрос у меня ответа нет. Но ужасом накрыло таким, что я вообще ничего не соображала.
Витька повёл себя совершенно неожиданно. Его объятия были, скорее, лёгким касанием, они даже не вызвали у меня отторжения, хотя я не люблю, когда ко мне прикасаются чужие, а чужие сейчас для меня все. Я себя, честно говоря, не понимаю. Не понимаю, что происходит, не понимаю, почему так испугалась, и особенно не понимаю, почему Витька так поступил. Даже немного обидно оттого, что не стал приставать.
Вот моя реакция на то, как он гладил… Меня никто никогда не гладил. По крайней мере, я такого не помню. А тут вдруг показалось, что кто-то очень добрый стоит рядом. Как он это сделал? Я не понимаю. Как будто и не я была в том пустом классе вовсе, как будто Витька гладил кого-то другого, а я только наблюдала.
Я думала, что всё знаю о наших парнях. Их интересуют игры и к девчонке под юбку залезть. Пиво ещё, наверное. Я-то точно им не интересна, потому что не подпускаю никого к себе. И вдруг… Витька оказался совсем не таким. Он очень странный. Смотрел на меня так, как будто понимал… Но как домашний мальчик может понять такое? Разве может он вообще представить, что «дома» во много раз страшнее, чем вне его?
Надо, наверное, принять душ и поспать, вот только не хочется. Хочется расплакаться. Впервые за много-много дней из меня вылезла та совсем ещё маленькая девочка, искренне не понимавшая – за что?
Да, пожалуй, я испугалась в первую очередь именно себя. Своей реакции, невозможности контролировать происходящее, да и неожиданного доверия. Ведь в тот момент я доверилась Витьке. Любой из наших парней сразу же воспользовался бы этим, любой, кроме него. Почему так? Почему всё вокруг такое сложное?
Всё, всё, я спокойна. Сейчас умоюсь и совсем успокоюсь. Самый страшный экзамен позади, скоро всё закончится, будет традиционная поездка вместе с классом, а хочется-то совсем другого. Правда, чего мне хочется, я пока сама не очень хорошо понимаю. То есть с классом не хочется, устала я от них. Потом документы – в университет и как-то прожить месяц вместе с этими. Не сойти с ума от страха, от того, чем эти угрожают и что делают. Убежать бы…
Мысли возвращаются к Витьке. Может быть, это игра такая? Хочет втереться в доверие, а потом сделать то, что страшно? Трудно отвечать на такие вопросы, как и трудно об этом думать. Наверное, я просто потихоньку устаю прятаться в себе, как и быть сильной. Но и слабой мне быть нельзя – раздавят и выкинут.
Закрыть глаза, привычно посчитать до десяти, успокаиваясь, и поспать. Не думать о том, что у Ренаты были родители, которым она оказалась не нужна. Что Рената чувствовала, понимая, что не нужна близким людям, выкинувшим её в интернат? Я-то знала, что не нужна, а она? Ведь с детства её обнимали, наверное, а потом, стоило заболеть – и всё. Почему люди такие жестокие? Кажется, я уснула именно с этой мыслью.
А во сне опять был лес из берёзок, но почему-то ночью. Там тоже была ночь, звёздное небо, казалось, висело прямо над головой. Я смотрела на мириады звёзд, а негромкий Витькин голос рассказывал мне о них. О яркой Полярной, о созвёздиях, о том, что там тоже могут жить люди. Из курса астрономии я, разумеется, всё это знала, но было в этом сне какое-то волшебство – опрокинутое чёрное небо над головой, полное сияющих звёзд. Жаль, что вот так посидеть в обнимку мы можем только во сне, потому что наяву я боюсь.
Странно, но в этот раз ночью ко мне не приходил тот страх, что родился в детстве. Не трогал меня липкими пальцами там, где нельзя, не делал очень больно, заставляя кричать, срывая горло. Как будто Витька прогнал этот самый страх одним своим присутствием. Но разве так может быть?
Проснулась я в каком-то очень радостном настроении, чего со мной обычно не бывало, но вот уже второй раз приходило поутру ощущение ожидания праздника. Привычно напомнив себе, что у такой, как я, никакого праздника просто не может быть, вздохнула. Наверное, вылезшая из меня вчера маленькая девочка всё не хотела залезать обратно, но загнать её внутрь надо. Надо, потому что её могут ударить лицемеры вокруг и, наверное, просто убить эти. Те самые, к которым придётся рано или поздно вернуться, хотя мне уже девятнадцать, но… Пока сама не зарабатываю, я обречена возвращаться к этим. Даже если очень не хочу.
Новый день, новые заботы. Надо готовиться к самому последнему экзамену, чтобы затем отправиться в традиционное путешествие матуритата. Целый месяц выделяется выпускникам гимназий, чтобы почувствовать себя свободными. Мне этот месяц нужен, чтобы подготовиться к тому аду, что меня ждёт. О нём никто и никогда не узнает, но именно для меня разница небольшая, узнает ли кто-нибудь или нет.
Поэтому, выкинув Витьку из головы, я отправилась на завтрак. Так или иначе, парень себя раскроет, тогда и буду думать, а сделанного не воротишь, поэтому нечего и думать об этом.
Яичница, колбаски, о! Хочу пирожное! Вот хочу – и всё! И съем.
Все-таки что-то странное со мной происходит. Что-то совсем необычное для меня, по крайней мере. О влюблённости даже думать не хочется. Видела я наших влюблённых дурочек, не хочу быть такой, совершенно не хочу! Жалко, спросить некого, а к нашему психологу я не пойду. Нельзя давать в руки тем, кто составляет характеристики, такое оружие. Лучше прикидываться неприступной пай-девочкой, которая интересуется только учёбой.
Ничего, совсем недолго осталось потерпеть. Держать на лице дежурную улыбку, даже когда хочется плакать. Изображать заинтересованность, когда страшно. Вежливо кивать, когда хочется разбить кому-нибудь лицо. Скоро последний экзамен, совсем скоро.
Думая так, я двинулась в сторону библиотеки. Тоже дань нашему лицемерию: все учат в комнатах, но в библиотеке своё присутствие надо продемонстрировать. Делать умное лицо, изображая старательную зубрёжку. И всё это ради строчки в характеристике.