Утром я заметила капли крови на нижнем белье…горло перехватило и сдавила щупальцами ужаса. Я посмотрела на ежедневную прокладку и ощутила, как от паники по коже ползут мурашки. Так не должно быть. Это ненормально.
Я побежала к врачу с сердцем, бьющимся до отказа, с такой силой, что дышать становилось нечем, и надеждой на то, что он сможет что-то изменить и успокоить меня. В кабинете Альберта Георгиевича кто-то был на приеме, и я села в коридоре, чувствуя, как у меня перехватывает дыхание. Я не могу потерять малыша…не могу даже думать об этом. Я просто не переживу.
Дверь его кабинета распахнулась, и я ворвалась внутрь, как цунами, не дожидаясь приглашения.
– Добрый день…Альберт Георгиевич, доктор, что-то не так! Сегодня я увидела на прокладке кровь! Это…это все? Это выкидыш? – закричала я и мне стало еще страшнее когда произнесла это вслух.
Он взглянул на меня серьезно и, не говоря ни слова, указал мне пройти в кабинет и лечь на кушетку. Опережая его, я влетела внутрь, скидывая куртку.
– УЗИ стоит недешево…у вас есть деньги?
Сказал он, усаживаясь на стул и включая монитор, а потом посмотрел на меня, приподняв одну бровь.
– Сейчас! – всхлипнула я, порылась в кармане куртки, – Вот все что есть! Хватит?
Сунула ему в ладонь несколько купюр. Он посмотрел, посчитал и положил в верхний карман халата.
– Обычно я беру больше…но хватит, я вхожу в ваше положение.
Мне хотелось заорать, что у нас медицина бесплатная и несмотря на то, что Советский Союз развалился платной она пока не стала и я не в частной клинике. Но ссорится не было ни сил, ни желания. После тщательного осмотра врач тяжело вздохнул.
– У вас отслойка плаценты. На таких сроках это довольно опасное явления. Пока что ничего сильно критического…но…
– Что делать? Мне нужно госпитализироваться? – выкрикивала я, чувствуя, как паника сжимает мне горло.
Врач кивнул и продолжил говорить, а у меня начало снова быстро биться сердце.
– Да, нужна госпитализация, и препараты, которые нам необходимы, стоят дорого. Вы готовы к этому?
– У меня сейчас нет …нет много денег – выпалила я, чувствуя, как земля уходит из-под ног. На самом деле их практически нет вообще.
– Если не принять меры вы можете потерять ребенка.
Мое сердце начало биться еще быстрее я словно задыхалась, взглянула на врача, дрожа от тревоги. "
– И что мне делать?
Врач предложил два варианта: лечение на платной основе с гарантией безопасности для меня и ребенка, или бесплатное лечение, но без гарантий и в условиях ограниченных ресурсов.
– Я понимаю, что финансовые возможности у вас ограничены. Но если есть какой-то вариант, я бы рекомендовал выбрать платное лечение. Здесь у нас больше ресурсов, и мы сможем предпринять более эффективные меры. Понимаете? Каждая минута на счету. Нужно сдать анализы. Прокапаться и проколоться, мониторить постоянно ультразвуком.
Сердце мое колотилось в ушах, осознание того, что это решение затронет не только меня, но и жизнь моего будущего ребенка. Только у меня нет выбора и нет никаких вариантов и альтернатив.
– Из-за чего такое может быть?
– Из-за чего угодно. Свертываемость крови, сильный стресс и психическое напряжение, физические нагрузки. Нужно проверять. Пока что начните принимать вот эти лекарства и не тяните с решением.
Он протянул мне рецепт, и я с отчаянием подумала. Что купить эти лекарства я не смогу.
Возвращаясь в тесное подсобное помещение лаборатории, я ощущала, как у меня гудит в голове и давит на виски. Сев на стул, я начала считать те несколько купюр, что у меня остались. Это был аванс от Раисы Сергеевны, и, к сожалению, эти деньги были такой каплей в море. На глаза наворачивались слезы бессилия.
Мои пальцы легко скользили по деньгам, но с каждой купюрой у меня внутри становилось всё теснее. Я рассматривала эти кусочки бумаги, представляя, как я буду решать, на что из них хватит, а на что нет.
"Этого не хватит даже на еду на неделю, Лиза" – пронеслось в моих мыслях, и я закрыла глаза, пытаясь успокоиться. Нельзя нервничать. Нельзя вредить малышу еще больше.
В дверном проеме появилась Раиса Сергеевна, её обычный уверенный и прямой взгляд сменился выражением сожаления. Я ощутила, как сердце стучит чаще. Она закрыла дверь за собой и подошла ко мне, садясь рядом.
– Лиза, мне тебе это говорить неудобно, но скоро привезут больничный реквизит, и нам нужно освободить это помещение. До конца недели, – она покачала головой, словно извиняясь за то, что ставит меня перед фактом.
Я как будто рухнула вниз в пропасть и у меня похолодело все тело. Слова её звучали как приговор. Я почувствовала себя как птица, заключенная в клетке с колючей проволокой и шипами, ограниченная пространством и временем, клетка в которой я задохнусь от безысходности и голода. В комнате, где раньше я искала убежище, теперь отщелкивал чудовищный таймер, отсчитывающий последние моменты до апокалипсиса. А точнее до той секунды, когда я беременная окажусь на улице.
– Извини, Лиза. Но нам нужно это помещение подготовить для нового оборудования, – добавила Раиса Сергеевна, глядя мне в глаза, словно ища понимания.
Я молчала, чувствуя, как слова застревают в горле. Куда теперь? Куда идти, когда даже подсобное помещение, где я ютилась несколько недель теперь стало для меня недоступным. Я как загнанная в тупик, в угол. Боже! Мне бы немного времени. Хоть что-то придумать, может быть пойти на еще одну работу.
– Раиса Сергеевна, а можно ли как-то отодвинуть время освобождения комнаты? Мне просто нужно немного времени, чтобы решить, куда мне дальше двигаться, – попросила я, глядя в её глаза, умоляя и надеясь, что у меня будет хоть маленькая отсрочка.
Она пожала плечами, с жалостью глядя на меня и поглаживая по руке.
– Лиза, я бы с удовольствием помогла тебе, но у нас уже запланированы работы по обновлению оборудования, и нам нужно освободить это место как можно скорее. К сожалению, у меня нет возможности что-то изменить, я пыталась, – ответила она, будто оправдываясь передо мной.
Я кивнула, понимая её положение, но внутри все дрожало, ныло от ужаса из-за неопределенности. Куда теперь? Разве что на лавку во двор…или на вокзал.
Срывающимся голосом я обратилась к Раисе Сергеевне:
– Пожалуйста, можно мне воспользоваться вашим телефоном? Это срочно.
Раиса Сергеевна отвела меня в свой кабинет и указала на аппарат стоящий на ее столе возле окна.
– Да, конечно, звони куда тебе нужно. Потом прикроешь дверь. Я буду в ординаторской.
Мои руки дрожали, когда я набирала номер. Гудки звучали бесконечно долго, пока мне наконец не ответили.
– Алло…
И я вздрогнула всем телом.
– Таня, здравствуй, это Лиза…
Как же мне не хотелось ее видеть. До тошноты. До колик, до едкого удушения. Но я не видела другого выхода. Я сломалась…я просто поняла, что если не пойду, то ребенка у меня не будет. Его ребенка. Телка была бы последним человеком, к которому бы я пошла. Но можно подумать у меня есть выбор. Ни хрена. Говорят выбор есть всегда. Это неправда. Иногда бывают ситуации, когда его нет. А точнее если даже и есть, то это выбор между жизнью и смертью.
Я не верила в Бога, я не верила в дьявола. Но кто я такая, чтобы обречь своего малыша на погибель. Я слишком его любила, слишком хотела, слишком он был важен для меня. Я наступила себе на горло, я буквально растоптала это горло босыми, ободранными ногами и пошла к ней на поклон.
В тот дом, в свое прошлое, в свою боль. Едва увидела дом, как меня буквально скрутило, вывернуло, сожгло. Но я не заплачу. Я должна держаться. Слез больше нет. Они все выплаканы. Закончились. Мне открыл дверь новый слуга. Кто бы сомневался, что она начнет хозяйничать и наберет своих людей. Потап был слишком предан Шопену. Он бы не стал ей подчиняться. Значит уволила старика. Сука. Меня провели в гостиную. В самом доме ничего не изменилось. Даже запах остался. Его запах. Он забился в ноздри и заставил меня прикрыть глаза, ощущая всем своим телом необратимость и тоску. Татьяна пришла спустя несколько минут. В роскошном домашнем шелковом халате в стиле кимоно. Она выглядела хорошо. Как бы мне ни хотелось обратного, как бы не хотелось, чтобы она подурнела, чтобы у нее вылезли волосы, скукожилось лицо.
– Привет.
Прозвучало высокомерно, но в то же время снисходительно.
– Хочешь пить? Есть?
– Пить. Апельсиновый сок. Есть потом.
– А ты все такая же наглая. Жизнь тебя не меняет.
Зато она менялась как по волшебству. Для Шопена одна, а по-настоящему совсем другая.
– Мы будем меня обсуждать?
– А что ты хочешь обсудить?
Но мы обе знали зачем я пришла. Обе понимали, что вся эта прелюдия фарс и он никому не нужен.
– подумала над моим предложением?
– подумала.
– И?
– Я согласна. Но у меня будут условия.
– То есть ты отдашь мне ребенка!
Она это выкрикнула и буквально засветилась от радости. Только мне это не понравилось. Я чуяла, что здесь есть подвох. Не могла она воспылать любовью к нерожденному малышу от меня. Есть запах гнильцы.
– Я проведу беременность в этом доме. Ты обеспечишь меня всем необходимым. Самое лучшее лечение, клиники, осмотры. Витамины, питание. После рождения ребенка ты дашь мне денег.
Она взглянула на меня так, будто пыталась проникнуть в самые тайные уголки моей души. В этом взгляде сквозило нечто большее, чем просто радость от победы, от ее неопровержимого триумфа. Телка меня сделала и она прекрасно это понимала. И хотя Татьяна всегда умела скрывать свои истинные намерения за маской безразличия, но сейчас её глаза излучали хитрость и уверенность в своем превосходстве.
– Хорошо, – согласилась она. – Но у меня тоже будут условия.
– протянула Телка, подходя и усаживаясь рядом со мной на диван. Её шелковый халат скользнул в сторону, открывая стройную ногу. Татьяна не стеснялась использовать свою красоту как оружие. За это я ненавидела ее еще больше. Потому что на ее лице нет страдания, нет боли по Виктору. Потому что она живет дальше и у нее все хорошо.
– После рождения ребёнка ты уйдешь. И больше мы с тобой не увидимся. Важно то, что ты будешь свободна от всех обязательств перед этим ребенком. И еще, – она приостановилась, готовясь нанести последний удар, – я хочу письменное соглашение, что после твоего отъезда ты откажешься от всех попыток найти меня и встретиться со мной.
Татьяна внимательно смотрела на меня, взвешивая каждое слово. Я молчала, а она продолжала говорить.
Да, я соглашусь на все, что ты попросила, – произнесла вдова Виктора. – Соглашусь на твои условия. Но помни, что я тоже не безропотная овца. И если ты попытаешься обмануть меня…
Она не закончила фразу, но и не нужно было. Угроза висела в воздухе, ощутимая и тяжелая, как духота перед грозой. Конечно, хрен там я ее боялась. Но у нее есть власть и есть деньги, а я… я теперь никто и звать меня никак.
– Не беспокойся, Татьяна, – ответила я. – Я держу свои обещания.
Только ответь мне на один вопрос, зачем тебе мой ребенок? – спросила, стараясь скрыть дрожь в голосе. Меня мучило любопытство и тревога одновременно.
Татьяна на мгновение замерла, ее глаза потемнели, словно она пыталась прочитать мои мысли.
– Лиза, дорогая, не все в этом мире делается по причинам, которые можно объяснить, – её голос звучал мягко, но в нем слышался отголосок льда. – Иногда мы делаем выбор, потому что так нужно.
Я нахмурилась, не удовлетворенная ответом. Эта стерва что-то скрывает.
– Это не ответ, Татьяна. Я должна знать. Это мой ребенок, и я имею право…
– Лиза, – перебила она меня, вставая и подходя ближе. – Ты получишь все, что тебе нужно, как мы и договорились. Не беспокойся о будущем ребенка. Я позабочусь о нем так, как ты никогда не сможешь!
– Но почему ты не можешь просто ответить? – настаивала я, чувствуя, как моё беспокойство растет с каждой её уклончивой фразой. Потому что я не поверю никогда в ее бескорыстность.
Татьяна вздохнула, и её лицо на мгновение омрачилось тенью усталости или, может быть, печали. Прекрасная актриса. Для Шопена она тоже играла свои мерзкие роли.
– Лиза, просто я хочу, чтобы у меня была частичка Виктора, хочу нянчить его сына, хочу любить кого-то, похожего на него. Верь мне, я смогу о нем позаботиться. Сейчас же просто сосредоточься на своем здоровье и благополучии.
Мне было ясно, что это все, что я смогу от неё получить сегодня. Татьяна всегда была мастером контроля над ситуацией, и я поняла, что давить на неё бессмысленно. Но я обязательно найду ответы на свои вопросы, даже если для этого придется обратиться к кому-то другому. Для этого у меня будет несколько месяцев в этом доме.
– Лиза, мы заключим официальное письменное соглашение, – продолжила Татьяна, её голос обрел более деловой тон. – В этом документе ты откажешься от всех прав на ребенка и обязуешься никогда не предъявлять к нему претензии в будущем. Это будет железное условие нашей договоренности.
Я почувствовала, как моё сердце замерло на мгновение. Отказ от ребенка… это звучало так окончательно и бесповоротно.
– И если когда-либо кто-то узнает, что я мать… – начала я, но Татьяна подняла руку, прерывая меня.
– В документе будет написано, что ты анонимный донор. Никто, включая тебя, не сможет раскрыть этот факт. Это будет наша маленькая тайна, – её глаза искали мои, искали признаки согласия или бунта. Сука…она все продумала, все просчитала.
– Ты понимаешь, что это значит? Я повторяю еще раз. Ты никогда не сможешь встретиться с ребенком, не сможешь быть частью его жизни, – она говорила медленно и отчетливо, словно каждое слово было весомым камнем, который бил меня прямо в сердце и оставлял там кровавые вмятины.
Я пыталась скрыть дрожь в голосе, когда ответила:
– Я… понимаю. Если это условие нашего соглашения… то я согласна.
Татьяна кивнула, её лицо оставалось непроницаемым.
– Отлично, – сказала она. – Я устрою все необходимое. Адвокат подготовит бумаги, и мы уладим все формальности.
Я знала, что должна была испытывать облегчение, но вместо этого чувствовала лишь глубокую пустоту. Соглашение, которое мы подписывали, было больше, чем просто юридический документ; это был отказ от части моей души, от будущего, которого у меня никогда не будет.
– Пойду скажу, чтобы тебе приготовили полезный обед. Ты пока посиди, подумай, привыкни к тому, что придется сделать. Начни думать позитивно. Ты сделала правильный выбор. Умная девочка.
Когда Татьяна ушла, я осталась одна со своими мыслями и предательским сердцем, бьющимся в груди, как птица, запертая в клетке. Боль от осознания, что мне придётся расстаться с ребёнком Виктора навсегда, растеклась по моему телу холодным водопадом, от которого заледенели руки и ноги, как будто холод сковал все мое тело. Это было что-то большее, чем просто горе; это была душевная рана, которую ничем не залечить. Я только что согласилась отдать свое сокровище…
Слёзы навернулись сами собой, и я позволила им тихо скатиться по щекам. Как я могла согласиться на это? Как я могла отказаться от своего ребёнка, от маленького чуда, которое мы создали с Виктором? Я представляла его улыбку, его первые шаги, его маленькие руки, и каждое воображаемое касание разрывало меня на части.
Я старалась сдерживаться, не позволять себе всхлипывать вслух, но каждый вздох был полон страдания. В моей голове раздавались слова Татьяны: "письменное соглашение", "никаких прав", "никогда не претендовать". Эти слова были холодными и безжалостными, как зимний ветер, который не оставляет надежды на тепло. Проклятая Телка. Если бы она хотела бы сделать мне больнее, то вряд ли у нее получилось бы. Если это месть, то она изощренная. Один ноль, сука!
Я сама выбрала этот путь – путь самопожертвования ради будущего моего малыша… Или это было ради моего спасения?
С каждой секундой горечь осадком разъедала мне горло, легкие, внутренности. Мечты о том, как я буду держать нашего ребёнка на руках, учить его ходить, слышать его первые слова – все это теперь было лишь мучительным галлюцинациями. Я вдруг поняла, что потеряла не только его, но и часть себя. Наверное взрослой я стала именно сегодня.
Как жить дальше? Как смотреть в зеркало, зная, что где-то там, в этом жестоком мире, будет частичка меня, на которую у меня больше нет прав?