Дни тянутся как века, и я понимаю, что моя беременность – это не только радость и чудо, но и испытание, которое ставит меня перед сложными выборами. Врачи взволнованно говорят мне о возможной угрозе преждевременных родов, и каждый визит к ним становится для меня как дыхание на краю обрыва. Чертовые, проклятые деньги. Все неизменно упирается в них. В каждую копейку, которую приходится экономить. Я к этому не привыкла и мне адски тяжело это делать. Останавливаться возле вкусной еды, возле красной икры, рыбы, колбас и понимать, что нет, блядь. Не могу я это купить…только самые дешевые сосиски и за них спасибо.
Врачи советуют витамины, УЗИ, покой. Время становится измеряемым в ударах маленького сердца внутри меня. Эволюция жизни влечет за собой невероятные трудности. Я становлюсь восприимчивой к каждому движению, каждому болевому сигналу, который наводит страх в моей душе. Мне жутко потерять еще и ребенка Шопена. Как будто окончательно утратить связь с ним. Для меня этот малыш, словно спасение. Я безумно люблю его и хочу чтобы он родился…Только я не знаю что смогу ему дать. Пока что не знаю. И меня это дико пугает.
Евгения Александровна, моя последняя опора, предлагает мне отстраниться от проблем, уйти в декретный отпуск. Но каждый мой внутренний инстинкт кричит, что я не могу позволить себе отступить. Пусть это и копейки, но они нам нужны, моя зарплата тоже вклад, и я помогаю своей спасительнице чем могу. Сесть ей на шею и свесить ноги мне не хочется, и я не посмею. Моя жизнь, жизнь моего малыша – это часть чего-то большего, чего-то, что я не готова потерять.
Так я продолжаю борьбу, не следуя рекомендациям врачей и игнорируя усталость. Для меня работа – это как будто единственный путь сохранить крошечный мир внутри меня. Бережно ношу свой груз ответственности, готовясь к тому моменту, когда этот маленький человек покажет свое лицо миру. Я уверена он будет похож на Шопена. У него будут его глаза, его улыбка, его шарм и его острый ум. Я ведь жду мальчика. Я жду сына. У таких, как Шопен рождаются сыновья, я в этом была уверена, когда шла на скрининг.
Ничего. Соберу немного денег. На приданое после родов должно хватить. Я справлюсь. Люди и не с такими проблемами жили дальше.
– Девочка моя, – Евгения ставила передо мной чашку с чаем и колотила для меня сахар серебряной ложечкой, – и в голод вынашивали, и в войну рожали. Сейчас вон все есть у вас. Справишься и я помогу. У людей хуже ситуация бывает. Все хорошо будет…Вот увидишь.
Только хорошо бывает у кого угодно только не у меня.
В тот день возвращение домой обещало стать таким же обыденным, как и любой другой. Но судьба, кажется, имела свои паршивые жуткие планы. Когда я приближалась к дому Евгении Александровны, вдалеке заметила, что к её дому мчатся машины скорой помощи и пожарные. Неожиданное бурное чувство тревоги охватило меня, словно предвестие чего-то ужасного.
Я прибежала к дому, сердце в груди замерло, застыло, пропуская удары, увидела полыхающие пламя и облака дыма, поднимающиеся в небо. В тот момент меня сковал ужас – дом, который был моим временным убежищем, полностью сгорел. Пожарные и медики суетились вокруг, но все попытки спасти что-то были напрасны. Я в отчаянии застонала, обхватывая живот одной рукой, а другой хватаясь за волосы и сильно сжимая их от отчаяния.
Меня наполнило предчувствием необратимости, адским ощущением что случилось нечто ужасное.
В мгновение ока мои мечты о стабильности и защите рухнули, словно карточный дом. Место, где я нашла временное убежище, превратилось в разрушенные обломки и пепел.
Я стояла там, охваченная огромной пустотой, поглощая взглядом беспощадный огонь, который пожрал все, что было мне сейчас так дорого. Сердце болело от потери, и в тот момент я поняла, что вновь оказалась на краю неизвестности. Мой путь был определен лишь моментом, и я, снова оставшись без крыши над головой, чувствовала себя беззащитной перед жестокостью судьбы.
Пламя вспыхивает, высоко поднимаясь к небесам, как языки огня, танцующие на могиле моей надежды на какое-то будущее для нас с ребенком. Пожарники тщетно борются с агрессивным огнем, а в ушах у меня гудит только страшное молчание, словно весь мир замер. Мой дом, который так недавно был символом безопасности, теперь превратился в ад, поглощенный пламенем.
Я стою, не в силах отвести взгляд от огненного шоу. Но тут внутри меня что-то замирает, словно холодный леденящий поток воздуха замораживает мои внутренности до костей. Медики выносят носилки с черным пакетом. Я подбегаю, охваченная наваждением, надеясь, что это просто кошмар, и вот-вот я проснусь. Что…такого не может быть.
Но кошмар становится реальностью, когда я узнаю, что в этом черном пакете – тело Евгении Александровны. Шатаясь пячусь назад отрицательно качая головой. Мой ангел-хранитель, ушла из этого мира в огненном аду. Я замираю от ужаса, чувствуя, как горе обрушивается на меня, словно буран, разрывая все внутри. До мяса, до крови. Как будто дежавю. Как будто на меня снова обрушился апокалипсис. Мое отчаяние меня задушило.
Слезы не приходят. Я стою там, немая, неспособная осознать еще одну утрату. Ее добрые слова, забота, безграничная доброта – все это теперь погребено под облаками дыма и пепла. Ее большое сердце больше не бьется. И я, оставшись одна среди разрушенных обломков своей жизни, чувствую, как горе сжимает мое сердце, лишая воздуха и света.
Мне остается только вернуться обратно в лабораторию. Мне некуда идти…Там уже знают. На меня кто-то смотрит с сочувствием, кто-то со злорадством.
– Кажется чье-то царство скоро закончится! – шепчет мне сзади в раздевалке Наташа. Обрачиваюсь и шиплю ей в ответ.
– А кто-то всегда был на дне и тявкал как шавка.
– Ты охренела?
– Да. И уже давно. А что? Завидуешь что сама так не можешь?
– Сучка!
– Да! Сочту за комплимент!
– Ты здесь ненадолго.
– Зато ты до самой пенсии.
Я осталась в лаборатории на ночь. После трагедии, которая поглотила мой дом и человека, который был для меня как родная мать, мне не было, куда идти. Вернувшись на работу, я обратилась к Раисе Сергеевне, с просьбой о том, чтобы она разрешила мне переночевать здесь. Она согласилась, и я благодарно кивнула, зная, что это единственный приют, который у меня теперь есть.
– Можешь оставаться в комнате возле ординаторской на какое-то время. Там должна была быть кладовая, но пока еще не привезли инвентарь и возможно не так скоро привезут. Короче пока живи. А там посмотрим.
– Спасибо вам огромное!
Она сжала мою руку.
– Я соболезную тебе. Женечка была прекрасным человеком. Такой светлой и доброй души я никогда не встречала. Бог забирает самых лучших…
Циферблат часов на стене светится в темноте и стрелки медленно ползут вперед. Все вокруг засыпает, а мир внутри меня погружен в огромную пустоту. Я лежу на тесном диване, гладя свой беременный живот, словно пытаюсь передать малышу, что все будет в порядке. Но слова теряют смысл, когда в груди только пустота и боль. Я снова осталась одна…
Мысли клубятся в моей голове, как грозовые облака. Я слышу раскаты грома и буквально чувствую. Как накатывают волны сомнений и адского ужаса, паники. Куда идти дальше? Как строить свою жизнь, когда все, что было, теперь превратилось в пепел и дым? На мгновение я закрываю глаза, пытаясь уйти от боли, но в темноте перед глазами возникает лишь образ пламени, пожирающего все на своем пути.
Ночь протекает медленно, за окном мокрый снег, оставляет за собой лишь следы холода и темноты. В этой тишине мои мысли словно эхо отражаются от пустоты. Я не знаю. Что мне делать дальше. Я пришла в тупик. Это конец.
Очередной день в лаборатории, еще одно утро встречено с встревоженным сердцем. Серые стены и заснеженные и покрытые инеем старые окна больницы стали моим временным приютом, но не более того. Внутри меня теперь водоворот чувств – горя, утраты и беспомощности.
Я думаю о будущем, которое кажется пустым. Зарплата в лаборатории не позволяет мне даже рассмотреть вариант аренды квартиры. Я не потяну даже гостинку. А если и потяну у меня не останется на еду. Я никогда в жизни не знала, что такое нищета…что такое когда тебе не хватает даже на хлеб.
– Мы выплатим тебе аванс. Тут девочки немного скинулись для тебя.
– Спасибо, Раиса Сергеевна.
Боже, все это временно. Все это совершенно мне не поможет. Как только придет инвентарь мне придется уходить и куда? На улицу?
Чем я буду питаться? Где я буду спать? Вопросы, на которые ответов нет.
Здесь, в маленькой тесной комнате, где даже не витает запах уюта, я ощущаю только безысходность. Мой взгляд устремляется в угол, где стоит небольшой столик, на котором пылится крошечный фоторамочка с фотографией Евгении Александровны – единственное, что осталось от нее у меня. Раиса Сергеевна отдала. Тень горькой утраты смешивается с тяжестью неизвестности. От Шопена у меня не осталось даже фото…Все, кого я люблю, исчезают и уходят от меня.