Последний рассвет - читать онлайн

– Ещё сопротивляется – закуривая произнёс Дериан, в его голосе пестрили нотки блаженства и удовольствия.

– Мы с тобой уже поговорили, и я не намерена выслушивать твои пьяные, вычурные истории, у меня больше нет ни сил, ни эмоций – Аделия откинув край занавески, взглянула в окно, толпа незнакомцев, окружала Бернардоса, угрюмо сидевшего на пне. Паттерсон, растерянно держал двух крупных собак, которые грозили сорваться.

– Не так быстро – отозвался граф, задёргивая окно – не надо перечить мне, я это очень как не люблю, можешь навести справки у своего любимого дядюшки – он широко распахнул, свои одурманенные зелёные глаза, и как бы ненароком продолжил – может ты вовсе и не моя дочь!

Аделия изъявила желание возмутиться, но её попытка была угнетена, поспешной ладонью отца, он, закрыв её губы, и шёпотом, фальшиво невинным и простодушным заговорил:

– Это я так шучу. Запомни, раз и навсегда. Ты дочь очень богатого и очень влиятельного человека, ты воспитанный и образованный человек, вспомни, я никогда, и ничего не заставлял тебя делать через силу – на мгновенье, он замолчал, провёл рукой по волосам, и с хитрой усмешкой, гораздо громче сказал – ищи себе под стать, а не подзаборных тюфяков. Он мужчина? Разве настоящие мужчины такие? Разве уважающий себя, кинется в ноги женщине? Аделия, ты не подумай, для меня карман на последнем месте.

– Я поняла, ты имеешь в виду мать?

– Да, ты догадлива, спору нет. Ну так вот, его жизнь, это не твоя, а чья-то чужая. То в твоей власти должен быть крепкий и волевой человек, не поддающийся на провокации, ни на какие, даже ваши женские хитрости не способны сломить нрав знающего себе цену мужчины.

– Но ведь мать смогла убить в тебе гордость! – воскликнула графиня, остановив свой взгляд на покрасневшей от удара щеке.

– Она её временно приглушила. Она очень хитра и коварна, хоть и молчалива и покорна. Сети её крепки, и временами, меня неумолимо тянет к ней. Так и должно быть – прикрикнул Дериан в порыве – так и должно быть! Попомни мои слова, клятву даю, что не раз их вспомнишь!

– Мне жаль тебя, ты несчастен и неисправим в своей безысходности, другим человеком, виделся мне на кухне. А ведь прошло чуть больше часа! – она натянуто улыбнулась, переведя взгляд на мушкет, поспешно спрятанный за поясом – для кого предназначена пуля? Там она всего лишь одна! Не с отпрыском ли своим хочешь свести счёты, что б, не мучилась, или с незаурядным испанцем, которого даже не знаешь? – Аделия, как бы виновато прикусила нижнюю губу, и как можно искренней прошептала, обняв осторожно за плечи отца – твой случайный поступок, мне открыл множество дверей, о которых я даже не знаю, но могу лишь догадываться. Но одно я знаю наверняка, там не будет хуже, чем здесь, возможно там меня ожидает выбор, которого, в этих стенах, у меня никогда не будет. А этот выстрел прибереги, настанут лучшие времена, они подскажут, как распорядиться этой игрушкой.

Молчание воцарилось, не то, томящее и тяжёлое, а воздушное и лёгкое, сердце дышало облегчением, лёгкие, жадно и учащённо требовали всё новых и новых порций кислорода, не хотелось, ни ему, ни ей, нарушать приятные, минуты тишины. Аделия обессилев, опустилась на стул, её слух резал бег подвижных стрелок, деревянных часов, никогда, он не казался ей таким громким. Деревянный пол, лениво и неохотно скрипел под ногами, слегка покачивающегося графа, который уйдя в раздумья, устремил свой взгляд на такую же ушедшую, в серые думы, графиню Монтескьери. Мысли его были хаотичны, он не мог уцепиться за что-то определённое. Он, теребя свой кожаный плащ, пытался прорезать его ногтём, доказывая о весьма негативном рое кишащих страстей, в застывшей, неподвижной голове. Чёрная рубашка была частично расстёгнута, его грудь, словно в такт спешащей стрелке, тяжело вздымалась. Продолговатый, ставший синюшным шрам, протянулся с плеча, и скрылся под дрожащей от сердечной дрожи, мрачной одеждой. Дериан забыл о своём обычае, прятать его, он очень не любил, когда вопрошающие взгляды, изнывали от любопытства, заметя на груди, подозрительный след. Лишь немногие знали, что заработал его, из добрых побуждений, попыткой защитить брата, от грязных слов и позора, коим сеяли злые языки. Отдыхая в пивной, в компании весёлых и шумных ребят, он совершенно случайно услышал, как за его спиной, громкие, пьяные голоса обсуждали первых лиц Лондона, и близлежащих поместий. Дериан, даже стерпел, смелые мысли незнакомцев в свой адрес, но когда, до его ушей долетело уничижение добряка Лансере, что он слабовольный трус, графа это неистово оскорбило. Он пустил в ход свою силу, но противник, осознав, что не сможет отбиться, избрал лёгкий путь, достав из сапога искривлённый нож. И графа это не остановило, он искушённый злобой на косноязычных бездельников, продолжал крушить и терзать, их пустые и грязные тела.

– Отец, всё будет хорошо, не смотря ни на что, я не смогу возненавидеть тебя – источая искреннюю доброжелательность прошептала Аделия, повторно обняв и положив дрожащую ладонь на его оголённую грудь – я всегда хотела сблизиться с тобой, но ты отвергал меня, я проводила много времени с Лансере, потому что мне, очень не хватало тебя, вся нежность и любовь, которую я копила для тебя, теперь принадлежит ему, и это вполне справедливо – она прижалась щекой к его плечу, она ясно чувствовала, что этот разговор последний, и что больше, она не сможет ему открыться, так как разделит их время, надолго, на годы, а может и навсегда, её пугала такая уверенность, и обманывая себя, продолжила – будет угодно судьбе, мы свидимся, но пока что, прости, я не хочу видеть тебя – закрывая лицо руками, зарыдав, покинула пределы лесничего убежища, и скрылась, в толще деревьев, убегая от всех, от себя.

Аделия бежала очень долго, ей почему-то казалось, что скорость гасит дикую боль и обиду. Сорвав с себя золотой медальон, подаренный отцом, в дар произнесённым первым словам, бросила его в недра глубокого оврага, нисколько не пожалев об этом. Она пыталась догнать уходящую веру, к сожалению, ушедшую слишком далеко, что даже окрик, не смог бы повернуть её головы.

Ветви деревьев, неумолимо царапали белоснежную и нежную кожу, камни и прогнившие пни, сбивали ноги, заставляя останавливаться, и удержав равновесие следовать дальше. Скользкий мох, был вездесущ, и коварно стелясь, неоднократно ронял несчастную графиню. Но упорно и целенаправленно, она следовала дальше, не зная сама, куда спешит, и что ищет. Брошенная в объятья движения, не следя за дорогой, прорвалась сквозь толщу высокой травы. Наткнулась, на часть иссушенного старого дуба, который едва касался земли, и словно хмельной, поддавался едва уловимым порывам ветра, ей не составило труда повалить его, и вместе с ним, очутиться на краю, отвесного обрыва, уже имевшего тонкие ниточки трещин. Её забвение моментом рассеялось, и видя перед собой только крутой, резкий каменный спуск, уходящий вдаль, и сменяющийся макушками высоких деревьев, она в испуге попыталась вырваться, но острый корень, впившийся в завёрнутую в несколько слоёв нижнюю юбку, не позволял ей освободиться. Плачевно закончилась её попытка, разорвать придавленную ткань, усилия содрогали и крошили землю, трещины становились толще и шире. Аделия, уже слышала, как осколки грешной земли посыпались вниз, она крепко зажмурив глаза, ждала неминуемого падения. Старый дуб, уже наполовину, свисавший над пропастью, настойчиво тянул ее за собой. Она умоляюще взглянула на луну, вдохнув в себя её яркий и холодный свет. Хватило сил проститься с ней, распахивая объятия неизбежному полету.

Лучи полуденного солнца лениво прогревали сырую, покрытую лёгким туманом землю, широкие листья папоротника, насытившись ночной влагой, блаженно налившись жизнью, периодически вздрагивали от скопившейся на тыльной стороне росы. Празднично наряженная липа, понуро свесив свои ароматные, полупрозрачные серёжки, хотела настойчиво привлечь внимание одиноко стоящего каштана, она протягивала к нему свои ветви, словно руки, но он хмуро отвернувшись, тосковал о своём. Небольшие каменные ущелья, ещё сохраняли обрывки густого утреннего тумана, и своим полумраком, продолжали печальные настроения зародившего дня. Не смотря на выглянувшее солнце, впечатление о благополучии погоды было обманчивым, тёмно серые, почти чёрные тучи, с грязно-жёлтым оттенком, грозили в недалёком будущем основательно войти в свои права, они временами, заманив солнце, упивались полуночным мраком, покорившим землю.

Звонкий, игривый ручей, неугомонно и ловко сновал у подножий высокоствольных деревьев, он с детским задором и восторгом, струился по извилистому пути, который сам себе проложил, его крупные капли, сталкивались, и разбивались на тысячи сверкающих бриллиантов. Аделия повернула голову, и её лица коснулись бодрящие, ледяные, искры прохлады, она чувствовала, что пересохшие, солёные губы, не желали шевелиться, тогда протянув дрожащую руку, она зачерпнула немного воды, и поднесла, ближе, желая хотя бы окропить себя, но руки её не слушались, словно не она ими управляла. Тело изнывало, оно скованное тупой, разлитой болью, неподвижно покоилось, на одном из плоских камней, нередко встречающихся в этом лесу. Она вспоминая, о случившемся былой ночью, потрудилась объяснить себе все подробности, все мельчайшие моменты, и ситуацию происходящего в данный час. Никак не могла раскрыть для себя, что делает у ручья, если падение случилось гораздо дальше, гораздо севернее от возвышающегося замка. Единственное, чего она хотела, это покрепче закрыть глаза, и переместиться во вчерашнее утро, ещё спокойное и мирное, но казавшееся ей жестоким. Графиня силилась встать, ей эти попытки, никак не покорялись, опёршись руками об острые края камня, превозмогая жуткую боль, повторяла вновь и вновь, безутешные порывы. Она замерла, ей чётко послышался щелчок каблука, о скалистую, твёрдую поверхность. Краем глаза, уловила размытую тень, покоившуюся по правую руку от неё. Её охватила паника. Беспомощная, обездвиженная, в незнакомой части леса, в глубоком одиночестве, как забивалось её сердце! Аделия, испепелённая страхом, решительно, но очень медленно и осторожно, повернула голову, в сторону таинственной тени. Она удивлённо вскинула брови, и обескуражила саму себя, в лице закравшегося, придуманного собственным воображением чудовища, она не обнаружила. На таком же плоском камне, в ожидании, облокотясь о поваленное дерево, непринуждённо и раскованно, периодически постукивая каблуком, восседал интеллигентный мужчина, уже знакомый ей ранее, как сказочный гость, подаривший, притягательную улыбку и касание руки. Он молчал, оценивающе, и внимательно глядя на Аделию. Его, чуть вытянутое, бледное лицо, было неподвижно. Изящные, чувственные, дарящие ему грациозность и соблазнительность, тоненькие, усики, обрамляющие верхнюю губу, и бородка, эти атрибуты элегантности идеально подчёркивали, его внутреннюю грацию и спокойствие. Французские черты, имеющие какой-то особенный характер, наполнили его всего. Он, ожидая расспросов, гулко стучал пальцами по сухой древесине, запрокидывал голову назад, разрешая, густым, тёмным, и волнующимся волосам, слиться в беспорядке.

– Я Вас помню – улыбнувшись сказала Аделия – значит Вы не сон.

Незнакомец, не спешил с ответом, он выдержал длительную паузу, и спокойно, как можно тише сказал.

– Да, к сожалению я реален.

– К сожалению? – переспросила графиня, и с трудом, но смогла заставить свои ноги, опуститься на землю.

Проигнорировав вопрос, он не торопясь встал и подошел к Аделии.

– Я не сомневаюсь, в твоей щедрости, но так, будь добра, больше, не поступай – он протянул ей золотой кулон, тот самый, отправленный на дно оврага.

Зажав его в замешательстве в ладони, задумчиво и печально, спросила:

– Кто Вы такой? Откуда?

В своём обычаи он не торопился с ответом. Красивой и ровной походкой, вернулся к своему прежнему месту. Казалось, что он не слышал вопроса, неохотно, но всё же ответил:

– Джеррард Фурье. Думаю, тебе не стоит пояснять, в чём состоит моя обязанность.

– Я могу лишь догадываться, я знаю совсем немного!

– Этого вполне хватит. Пока.

– Думаю, мне станет спокойней, если подскажете…

– Подскажешь – перебил её Фурье, подняв глаза к небу.

– Если подскажешь – Аделия смущённо остановилась, и не решаясь продолжить, окончательно замолчала, отворачиваясь к ручью.

– Как ты оказалась здесь – закончил её мысль мужчина, и пронзительно взглянул на неё. Аделия от жуткого взгляда сжалась, и почувствовала, острую сердечную боль.

– Смирись с этим – говорил он, видя, что по лицу её текут слёзы, а сама она судорожно прижала руки к груди – не позволяй боли, взять верх над тобой.

– Это всё расплата, за отцовские слабости – пытаясь набрать как можно больше кислорода, спросила она – и я так предполагаю, это только начало. Начало конца?

– Нет Аделия, долг отдавать будешь позже.

– Скажи, пожалуйста, Джеррард, почему я не умерла этой ночью?

– Потому что я, этого не допустил.

Губы Аделии искривились в непонятном припадке, она задрожала всем телом. Она больше не пыталась успокоить сердце, она пыталась понять произнесённые слова. Дрожь не прекращалась, и похоже, что только усиливалась, её сознание было смертельно ранено, и душу, она не чувствовала, слишком пусто было внутри, одиноко, не слышала тонкий и преданный голос, он умер.

– И что теперь? – безнадёжно и холодно, спросила она.

– Ровным счётом, ничего. Борись.

– С кем?

– С собой.

– Я не смогу. Я слишком слабая. Мне очень страшно.

– Никогда не произноси эти слова. Для тебя, их просто не должно существовать.

– Зачем мне эти правила? Не на войну же мне дорога! – немного успокоившись воскликнула она.

– Именно туда.

– Я ни на кого зла не держу, и на меня думаю тоже.

– Ты ошибаешься.

– В чём? – нахмурилась она. Но видя, что собеседник, явно не слушает её, продолжила – возможно, и верно, что, я остаюсь в неведении, так наверно и должно быть. Мне понятно, что ожидает меня что-то постороннее, из списка вон выходящее. Я хочу знать, как мне быть?

– Время не имеет привычки ждать. Вопросы будешь задавать не мне, тебя ожидают другие попечители, у них и поинтересуешься. А теперь, поднимайся, я тебя провожу.

– В таком непристойном виде? – изумилась графиня, озираясь и осматривая себя вокруг.

Платье действительно, превратилось в лохмотья, корсет, единственное, что относительно уцелело, он немного перекосился, и угрожал сползти вниз. Монтескьери, в ужасе заметила, что ноги её, оказались открытыми. Чуть выше колена заканчивался, её шикарный, бывший когда-то белоснежным наряд

– Что же это такое?! – воскликнула она, примерив на себя, любопытный взгляд Фурье.

– Я думал, тебя волнуют проблемы поважнее! – невозмутимо сказал он, бережно взяв её за руку. Его изящные, длинные пальцы, обхватили ладонь графини, словно это было не в первый раз, словно она чувствовала что-то подобное уже – пойдём со мной, и не стыдись своих босых ног, ступай спокойно.

Аделии была приятна его компания, ей казалось, что этот незнакомец, был тем человеком, о котором думаешь, тепло и нежно, с самого первого взгляда, и позже, уже не меняешь о нем мнение. Однозначно, он располагал к себе, обладая скрытым магнетизмом. Недаром, Аделия сама, того не желая, лишний раз прижималась к его высокому плечу, засматривалась на утончённый профиль, и в смятении, доказывала себе, что это случайность. А он, это прекрасно видел, да что говорить, он с уверенностью знал о внутренних смятениях. Ему было, безоговорочно не меньше тридцати, или с лишком больше. Терзало любопытство её, она была поглощена им, и только им, понимая это, пыталась отвлечься, но не могла.

– Ты обладаешь гипнозом? – напрямую, без стеснения спросила она.

– Никогда не задумывался об этом – не меняя маску безразличия отозвался он.

– А ты сможешь раскрыть мои мысли? – не унималась Аделия.

– Если только захочу.

– А ты…

– Больше никаких вопросов – воскликнул рассердившись он. Аделия ликовала, она добилась эмоциональной перемены в его лице. Он взял её за плечи, и склонившись над ухом, предельно ласково прошептал – я не должен быть здесь сейчас, мой статус слишком высок для этого. Я не должен был тебе помогать, ни тогда, ни сегодня ночью, так не было предписано! Я не должен сейчас, разговаривать с тобой, и обнимать тебя! Так не должно быть – он замолчал, и горячим дыханием скользнул по её щеке – всё это недопустимо, всё это наказуемо, но всё это неудержимо… – Фурье, практически коснулся застывших губ графини, но резко отстранившись от неё, нервно заговорил – забудь, слышишь, забудь. Мимолётная слабость, прости, лорд Монферан был действительно прав, ты являешь собой некую тёплую силу.

Растеряно собирался он с мыслями. Ему было стыдно за свой поступок, он клял себя, ненавидел. Затем, словно сменив лицо, воспрял прежним, сдержанным, немногословным и всё той же, притягательной и грациозной натурой. Долго не решался повторно коснуться её руки, он замедлил решительное движение, и поспешно сжал ее ладонь. Никто не проронил не слова, они шли молча, погрузились в размышленья.

Не просто было Фурье, человеку открывшему для себя свет в её лице, потушить его, как долго он искала себе свечу, что бы светила, согревала, не гасла, Монтескьери была для него таковой, но он слишком поздно вспомнил, что оступился, очень жестоко и безвозвратно, она несла на плечах, свою судьбу, свои слёзы и улыбки, имела ограниченный круг людей, но среди этих людей, он не находил себя. В момент, и жизнь текла бы по другому, её жизнь, а точнее, её бы и не было вовсе, если бы не вмешалась его интеллигентная сущность. Фурье имел смелые цели, которые, с помощью неё, с лёгкостью бы совершил, но он пока остановился, бросил открытыми, запертые двери, и отошёл в тень, приняв решение, пока не совсем поздно. Хотя, он и осознавал, что не в праве так поступать, навязывать свой интерес, который был на протяжении долгих лет накоплен в избытке, и переполнял его, возжелая осуществиться.

Аделия больше не пыталась украдкой взглянуть на него, мистическая волна притяжения растворилась, словно её и не было вовсе. Всё исчезло, и ей тоже стало стыдно за себя, за доступность, навязчивость, мысли, которые в порыве забвения, были ей не подвластны. Её сердце радостно заколотилось, она открыто и широко улыбнулась, всматриваясь в полупрозрачные черты своего каменного дворца, горделивую, золочёную крышу часовни, плывущий по тёмным облакам флаг на главной башне. Но окунувшись в мутное сознание, разлились кровью по всему телу скорбь, опустошение, гибель.

– Хочу дальше пойти одна – отшатнувшись от Фурье сказала она.

– Я понимаю.

– Не знаю, Джеррард, благодарить мне тебя или клясть, ты подарил мне частичку себя, вернув в этот мир, но мне стало тяжелей, чем было – взволнованно звучал голос Аделии – быть в долгу, очень трудно, особенно, когда этот долг жизнь. Я обязана тебе всем, ты был со мной всегда. Время покажет, и мы с тобой сочтёмся. Спасибо за заботу. Я повзрослела, Джеррард, мне теперь не семнадцать, мне гораздо больше.

– Надеюсь, Аделия. Бойся не войны, она поспешна, многогранна, так что ты легко найдёшь выход, ты справишься. Не ассоциируй с этим словом – оружия и сражения, у неё другой смысл – психологический, риторический… Бойся совершенно другого, именно это может сломить тебя – рассудительно, обучал Фурье, ошибочно забегая вперёд – а теперь, тебе надо спешить, Лансере не в силах подавить свою печаль, он обеспокоен твоим отсутствием, будь помягче с Икером, он несчастен…

– А отец? – спрятав понурый взгляд, спросила она.

– Он не верит, Аделия…не верит, что ты решишься уйти – машинально, повторив её взгляд, ответил Фурье – тебя ждёт Лансере, он позаботиться о тебе.

– Спасибо – скорбно и холодно отозвалась Аделия – я хочу насладиться последними днями пребывания в родных стенах. Не говорю тебе – прощай, до встречи…

Аделия не ответила, на его скупую улыбку, она бесчувственно побрела вперёд, не разбирая дороги, всё рухнуло, не успев начаться, всё померкло и стало бесцветным. Казалось, дальше только хаос, непроглядный и жуткий, а те слова, которые она говорила отцу, в порыве гнева, что теплеет надежда, что брезжит новая жизнь, были угнетены, страхом и тревогой. Становилось тоскливее от мысли, что в мутном одиночестве и грусти, придётся преодолеть не одну милю. Не видеть земли, а созерцать только небо и океан, безбрежный, далёкий, её страшило неизведанное. Хотя, ею прочитано было немало книг, и обучалась у лучших учителей, которых частенько настойчиво просила, рассказать, о жизни вне замка. Немного насторожившись, и нахмурив лоб, начинали скромно, затем разгорячено ведали, о городской суете, людных и грязных рынках, не менее шумных пристанях, кишащих торговцами, моряками, визгливыми лавочницами, и бездонным количеством нищих и попрошаек. Графиня была лишена возможности покидать поместье, и ей всегда хотелось узнать почему, но теперь, ощущая близкую потерю, мечтала вернуть, всё как было, и не рваться, не спешить никуда, не задумываться о том, что всё, к чему так привыкла, придётся оставить, и родиться заново.

Графиня, нисколько не удивилась, появлению Лансере у главных ворот, который сумасшедше ринулся ей на встречу. Посеревший и печальный, за ним поспешно следовал Икер. Они оба, как сговорившись, взяли Аделию под руки, и перебивая друг друга, пытались выведать о случившемся. Как им было больно слышать молчание. Не наблюдалось ни порыва эмоции, ни малейшего жеста у потерянной графини, просто холодное безразличие, именуемое острой реакцией на стресс. Так же, и все последующие дни, просуществовала в своём собственном мире, затворническом и одиноком. Она боялась слов, улыбок, общения, избегала всех, и запираясь в комнате, желала зарыдать, но не могла, слёзы высохли, даже они, её вечные спутники, покинули её. Силились помочь ей, но, отвергнутые, отступали. Лансере, пытался занять её разговорами, но тщетно, измученный стараниями, возвращался к подготовке в путешествие, расстроенный и убитый.

Оставались считанные дни, до отправления. Время, спешившее ранее, остановилось, оно издевалось над терпением юной графини, оно вытягивало последние нити надежды, превращаясь в звонкую струну, содрогающую, каждый островок, убитого создания. Графиня отчётливо слышала стоны и рыдания несчастных сестёр. Они истерически молили Лансере остаться, их тревожила дорога, неуютная, опасная, полная неудобств и лишений. Не найти слов, какими бы можно было описать метания Лансере, его страшили слёзы дочерей, они его доводили до отчаяния. Не заладилось общение с капитаном, который предложил не малую сумму за свои услуги. Лансере самовольно, полагаясь на помощь хороших знакомых, выбирал моряков, он очень утомился, его извели неглубокие познания в морском деле, он не знал критериев, рамок, на какие нужно было опираться. Его можно было понять, он хотел всего самого лучшего, он пытался все нюансы предугадать, свести к минимуму, он считал, что если сам займётся всем объёмом намеченной деятельности, то можно вздохнуть с облегчением, и отправиться в путь. Его окружение состояло в основном, из таких же добряков, поэтому, помощь ему была оказана серьёзная, качественная, капитальная. И Лансере, увлечённый и ушедший в суету, просто напросто удивлялся себе, как у него, всё так складно получается, он совершенно не обращал внимания на рой теней, подающих знаки и сигналы, ведущие его, а ведь в роли этих теней и были, те верные и преданные дружбе люди.

Сменился ещё один день тёмной и жуткой ночью, не было звёзд, тучи наглухо запрятали луну, даже её свет, порой навящевый и настырный, обессилев, молчал, не пытаясь сопротивляться, он просто устал, за столько светлых, озаряемых холодным светом ночей.

Аделия молчаливо пересчитывала часы, уже какой раз, изматывая себя, и ей это не надоело, даже похоже нравилось, быть увлечённой хоть чем-то. Думать о чём угодно, только не о последней встрече, судьбоносной для неё встрече, с загадочным незнакомцем, который должен стать для неё всем. Тихий шорох за дверью смутил её, недовольно ожидала появления Икера или Лансере на пороге, но нет, её посетил, нежданный гость, с не меньшей трагичностью на лице, с побледневшими и холодными руками, которые нежно и ласково коснулись её, но почему-то не так как раньше, не было трепета и покорности.

– Мне очень жаль, что всё так получается, мне очень тяжело, дитя моё, я не могу не думать о плохом. Твой отец снова пропал, и мне кажется, что причиной является, не та привычка, о которой мы никогда не забудем.

– Прости меня мама, но я ничего не смогу тебе рассказать – Аделия подняла глаза, и недоверчиво взглянула на мать, которая плотно закутавшись в тёмную накидку, ожидала ответа – прекрасно понимаю, что чувствуешь неладное, и так возможно и есть, пускай отец потрудиться объяснить тебе, в чём дело, уж он-то точно знает.

Аделия неохотно встала с кровати, и ненароком зацепив мать, поспешила выйти.

– Твоя привычка уходить мне уже знакома, вот только сейчас, это совершенно лишённый смысла поступок – строго произнесла Ариана, повернув голову в сторону уходящей Аделии – вернись пожалуйста обратно.

Ариана, спокойный и уравновешенный человек, имеющий способность, управлять своими эмоциями и чувствами, на редкость была строга, и холодна в разговоре. Она терпеливо ждала повиновения своей дочери, которая с глубоким вздохом недовольства, вернулась на своё прежнее место. Аделия, подобно матери, тесно укуталась, но только в тёплое одеяло, казавшееся ей замечательной крепостью.

– Нет, я не прошу тебя раскрыть все секреты и тайны, это уже лично твоё дело, и твоё право. Я понимаю, что Лансере для тебя, гораздо ближе меня, и сердце твоё раскрыто только для него. Я благодарна ему, что в своём лице, он позволил увидеть отца, которого всегда тебе не хватало.

Ариана замолчала. Было очевидно, что говорит она с трудом, ей было тяжело находить в себе силы для разговора. Ей казалось, что объясняется она не перед дочерью, а перед мужем, которого сильно боялась, но и с не меньшей силой любила. Аделия чувствовала страх, замаскированный под строгость и холодность, она явно видела, что мать теряется и выворачивает себя наизнанку.

– Вот видишь – начала Аделия, выныривая из своего убежища – твой ложный страх напрасен, и нет в нём никакого смысла. Ты уверена в Лансере, значит, всё будет в порядке, так как он едет с нами, он позаботиться о нас всех, ведь глупо сомневаться!

– Да, ты права – задумавшись ответила Ариана. На её круглом лице появилась улыбка, правильные черты её доброго и женственного лица проступили чётче, но мгновение спустя, стёрлись трагичностью душевных метаний.

– Отец очень любит тебя, и я это знаю. Ты должна простить его за всё и пожалеть, пойми, сейчас, в данное время, он заслуживает этого. Он уехал из-за меня, как только я покину стены этого замка, он вернётся к тебе. Прости меня, ещё раз прости, я и так слишком много тебе рассказала – Аделия откинула одеяло, и осторожно подошла к матери – мы же с тобой не прощаемся, я вернусь к тебе, обещаю.

– Не говори так – Ариана как можно крепче обняла дочь, покрывая поцелуями её лицо – такое чувство, что хочешь покинуть меня навсегда.

– Материнское сердце не обманешь, как и не обманешь себя – Аделия чувствовала, что не может подарить ответных слёз, и крепко прижав Ариану к себе, добавила – прошу, забудь сегодняшнюю ночь, а вспомни те счастливые времена, когда мы собирались тесным кругом у камина в гостиной, вспомни, как нам было хорошо тогда. Пускай это сохранит твоя память, но не этот прощальный траур.

– Да, да, не хочу с тобой спорить, ведь ты истинно права – сказала Ариана Монтескьери дочери, поправляя ее длинные тёмные волосы, имевшие чуть заметные остатки локонов – не слушай никого, не верь незнакомцам, оставайся покорной лишь себе. Не приручай никого, и главное не приручайся сама!

Слова Арианы резали как нож, они были просты и правильны, они излагали суть. Не понять их было невозможно, а поняв, становилось до трагизма плохо. Как часто Аделия с Арианой вели подобные жизненные беседы, сколько было оговорено о любви, о ненависти, о душевных метаниях и насущных проблемах. Даже порой приводились примеры из их семейной ячейки, но всё это вдруг померкло, и выдвинуло на первый план коварные и смелые слова, отражающие реальность.

– Ты узнаешь много нового, совершенно неизведанного, которое не было знакомо тебе никогда раньше. Я знаю, что жизнь это не только изобилие шелков и бриллиантов, это и полный крах, безденежье, нищета. Всё это я прошла, выжив в том, другом мире, и познав все его причуды и кошмары, теперь я здесь, благодаря твоему отцу, и обрела счастье – Ариана остановилась, уловив чуть скользнувшую ухмылку и удивление в лице дочери, нет, она не вторила лжи, и не приукрашивала, она просто недоговорила.

– Счастье? – переспросила Аделия, попятившись обратно к кровати.

– Да, да и ещё бесконечное да – воскликнула Ариана. Она обернулась на красочный портрет, запечатлевший ее, с крошечным ребёнком на руках, а рядом он, Дериан, любовь всей её жизни, с неизменным безразличием и прохладой, в насупленном и серьёзном лице – Аделия, девочка моя любимая, меня он свёл сума, своим умением расположить к себе. Сейчас, всё совершенно по-другому, не так как было тогда. Прошу, послушай. Я работала в трактире, хороший знакомый отца предложил мне там местечко служанки, я согласилась, деваться было некуда, выжить на выручку от продажи сухофруктов и овощей было бы трудно. Прошло не больше недели, как этот безобразный и мерзкий тип стал проявлять ко мне, наглые, и до жути грубые знаки внимания. Я сопротивлялась, как могла, молила его успокоиться, на время он затих, я уж понадеялась, что всё улажено. Но нет. В один из будних дней, посетителей было очень мало, и не удивительно, что это небольшое количество людей было пьяно. Я спешила к отцу, протирая последнюю посуду, он меня ждал. Вдруг я услышала крик хозяина, крик сменился душераздирающей песней, затем, быстрые шаги торопливо приблизились ко мне, мне стало страшно, очень! Только позже осознала что произошло. Рядом со мной, держа в своих ладонях мои руки, совсем так же как сейчас держу твои, был он, Дериан Монтескьери. Он стоял на одном из колен, словно просил мои руку и сердце. За его спиной, распластанный и неплохо поколоченный лежал этот грубый мерзавец. Знаешь Аделия, в этих зелёных боевых глазах я прочитала судьбу, и это было действительно так. Это был последний день моего нахождения в этом заведении. Он сказал мне «пошли», и потянув за собой повёл меня в неизведанное. Да Аделия, это словно сказка, я до сих пор удивляюсь. Сказал, что видел меня раньше, а ведь я его совсем не замечала, оказывается поэтому, он стал частым гостем пивной. Он снял для нас дорогую и роскошную комнату, с превосходным обслуживанием, с интерьером, которого мои глаза и не посмели представить. Приобрёл для меня невообразимое количество нарядов, парфюма, даже нанял личную служанку. Дериан, не раскрывался о себе, говорил отвлечённо и поверхностно. Мы прожили там около полугода, и жили верно и больше, если бы в один из дней, я не заставила поверить себе, что ожидаю новой жизни.

– Господи – прикрикнула Аделия. Как её удивила и поразила эта история, блажь и нега разлились по телу, она почувствовала прилив сил и эмоций, ей захотелось раскачать весь мир, побежать и разбудить всех громким признанием, что она счастлива, и что нет сравнения её радости – мамочка, а что было дальше? Ты меня так впечатлила, так встревожила, я безумно признательна тебе, что ты мне всё прояснила.

– Как только Дериан узнал об этом, крепко обнял меня, и прошептал, тихо-тихо, красивое и нежное признание, от которого, я растроганно, долго плакала. На следующее утро, сказал, что бы я собирала вещи, потому что мы уезжаем. Я жутко растерялась, не зная что ему ответить, я хотела как можно быстрее оповестить об этом предложении своего отца, до безумия желала, чтобы он последовал с нами – она смутившись замотала головой – но вопреки всем моим убеждениям, он коротко и ясно ответил, что позаботиться о себе сам, что не намерен жить за чужой счёт.

– И неужели жизнь позволила случиться тому, что ваше родство стало пустым и ненужным? – воскликнула Аделия – раскидав так негоже и грубо!

– Ты сама ответила на свой вопрос, ответ всему – жизнь, и как ни спорь, как ни опровергай её причуды, всё одно – смириться придётся, и существовать под её строгим присмотром, кивая в ответ головой. В данный момент знаю одно, что отец не беден. Не изменяя себе, продолжает хитрить, и великолепно группируясь под нужды и потребности горожан, предоставлять только необходимое и важное, что действительно в цене. Ему легче одному, я в этом не сомневаюсь, он подвижно и шустро познаёт торговлю, успешно обновляя свои идеи… Но есть у меня и догадки, о спонсорской помощи, которую охотно осуществляет твой отец.

Ариана побледнев, вздрогнула, её лицо казалось, вспыхнуло белизной, резко контрастируя с тёмными тканями атласной одежды. Она силилась встать, но упрекнув себя в несдержанности, хмуро опустила голову. Но Аделия в свою очередь медлить не стала, и подгоняемая задором, опрометью бросилась в коридор, который мгновенно разорив тишину, наполнился громкими криками. Ничего нового и удивительного для себя Аделия не открыла, её глазам покорилась знакомая картина. Озлобленная Мадлен, раскрасневшаяся и растрёпанная, с ярко красными, пухлыми, совсем такими же щеками, как у Лансере, шустро и неуклюже, подняв как можно выше приторно ажурное платье, босиком, пыталась скрыться от не менее возбуждённой сестры. Изабелла, громко крича и возмущаясь, в сердцах, поспешила отправить ярко розовый туфель, в след убегающей:

– Твоя невероятная наглость, мне ужасно не нравиться – она задыхаясь, теребила в руках вторую из туфель – ты получишь по заслугам, мне всё надоело!

– Нет-нет даже и не вздумай – остановившись, застонала Мадлен, видя как пальцы сестры грубо пытаются сорвать золотую пряжку – ты не посмеешь этого сделать!

– Не зная моих способностей, не суди по мне, глупая кукла! – пряжка звонко коснулась паркета, отскочив к ногам Аделии.

– Боже ты мой, Боже мой – прибежал Лансере вытирая платком пот со лба – ну нельзя вас оставить одних без присмотра, за двадцать лет вашего существования на этой земле ничего не изменилось – положив руку на живот, он повторно глубоко вздохнул, спрятал платок, и отдышавшись продолжил – что на этот раз?

Ни Мадлен, ни Изабелла не спешили с ответом, их смущала Аделия, которая без лишней скромности и стеснения следила за происходящим. Она это прекрасно понимала, но терпеливо продолжила любопытствовать.

– Я спрашиваю ещё раз, что произошло? – раздражённо спросил Лансере.

Ему абсолютно не шла злость, гнев не искажал черты его лица, он просто казался ещё заботливее, а временами, просто забавнее. Поэтому Аделия не удержавшись, мило улыбнулась, прикусив губу.

– Не собираюсь при посторонних ничего никому говорить! – фыркнула Мадлен, скрестив на груди руки.

–Тем более, когда ухмыляются, видя чужую беду! – подтвердила Изабелла, поморщив лоб.

– Во-первых, я не наблюдаю здесь посторонних – рассудительно начал Лансере попеременно глядя то на дочерей, то на Аделию, желая быстрее закончить с детским абсурдом – а во-вторых, ваши действия и поступки это какое-то шутовское ребячество, Изабелла и Мадлен, как понять эту несерьезность?

– Вот то, что действительно не серьёзно, так это мчатся сломя голову на другой конец света, и ради чего? Ради пару милых улыбок в наш адрес, со словами, о том, как мы выросли и похорошели! – недовольно процедила Изабелла, перебирая кучеряшки кричаще рыжих волос – ну ведь папочка, это больше чем бессмысленно!

– Устала я от всего и всех, надоели! – выплеснула клокочущие слова Мадлен. Пафосно и вызывающе подняла затерзанную пряжку, и подойдя к Лансере забубнила – ты нас любишь, а мы вот так вот с тобой!

Лансере обнял дочерей, и как можно ласковей и нежней промурлыкал:

– Сейчас, вы пойдёте каждая по своим комнатам, спокойно укутаетесь в тёплые одеялки, и уснёте, а я тем временем подумаю над очередной загадкой, кого и чем порадовать. Вы наверно прекрасно знаете, что для каждой из вас у меня припасён сюрприз. Девочки мои, доброй вам ночи, нежных снов! – он не поскупился на объятья и поцелуи, задобрил каждую ласковым шёпотом на ушко, ему была приятна забота, тем более о родных.

– Аделия, милая моя, почему не спишь, в столь поздний час? – спросил Лансере, оборачиваясь в след уходящим дочерям – всё улажено! В порту нас будет ожидать величайшей красоты парусник! Я его видел, эх сокровище ты моё! – воскликнул он, предвкушая искусить плоды своих трудов – тебе бы следовало выспаться, отдохнуть, гляжу на тебя, на твою болезненную бледность, и содрогаюсь, следующим утром нам в путь, а твоё личико не свежо, не бодро, не излучает яркого света!

– Я в полном порядке, не стоит переживать, моё состояние кажущееся бессилие. На самом-то деле, я полна уверенности! – она скользнула в полуоткрытую дверь, своего собственного мирка, ограничивающегося четырьмя стенами. Лансере последовал за ней, уловивший момент, расположения и полного доверия. Ему не хватало общения с Аделией, её искреннего тепла, которое она щедро дарила ему.

– Эти бессонные ночи меня сводят с ума, как думаю и тебя тоже. В нашем замке, в последнее время, никто не знает сна и спокойствия – Лансере улыбнувшись замолчал, в свете горящих свечей он увидел Ариану, неподвижно сидевшую на краю широкой кровати. Балдахин частично скрывал её силуэт. Желтовато – розовый свет свечей, дрожа, прерывисто играл на её добром и милом лице, предавая её печальному лику, мистический оттенок, такой таинственный и манящий. Лансере оробел. Панически глядя на Аделию, спросил – возможно, я помешал вашей беседе, но разрешите мне остаться в вашей милой компании. Не посудите и не посчитайте это за наглость, хочу признаться, мне просто тоскливо, и возвращаться к себе, мне не очень бы хотелось.

– Лансере, нам твоей компании очень не хватало – искренно сказала Аделия, и потянула его за руку в сторону софы.

Не смея, а точнее не желая возразить, он скромно устроился скрестив руки на груди. Ему не хватало уверенности, и он это знал. Тогда решил в корне измениться, нет, совсем не для того чтобы произвести впечатление, или заинтересовать своей персоной, просто, найдя в себе силы, создал иллюзорный, непринуждённый вид. Одну руку, он положил на колено, вторую, протянул чтобы достать крохотную миниатюру, изображавшую Аделию, совсем ещё ребёнком, рядом с улыбающимся Икером, чья улыбка не смогла стереть горечи печальных серых глаз, а лишь наоборот нагнетала несоответствие, улыбки и слёз… Так и он сейчас, прервал свою попытку измениться, и оставшись прежним, удручённо опустил глаза.

– Мне безумно неудобно и горько, возможно я поступаю бесчеловечно и жестоко, отбирая у Вас дочь, на столь длительный срок, но голос совести, не пророчит поступить мне иначе. Ваши чувства, вполне понятны мне, и нет желания у меня встать на Ваше место Ариана, позвольте понять меня правильно – взволнованно говорил Лансере, так и не осмелившийся поднять глаза на собеседницу – уважая Ваши чувства, мне велит судьба поступить иначе вашему желанию.

– Не стоит таких переживаний – ответила Ариана, немного помедлив с ответом – мои интересы, в данной ситуации не существенны. Желание человека, который находиться напротив Вас, для меня наиглавнейшее, и поэтому, я не имею никакого права запретить ей или опровергнуть.

Аделия заметила, что Лансере, подавлен, убит раскаянием, его угнетали слова сорвавшиеся с губ.

– Дорогие мои и любимые люди, мне страшно глядеть на вас, мне неприятно и жутко слушать ваши разговоры. О чём ваши мысли и надежды? Какие иллюзии смущают вас? Что вас гложет? Этого я никак понять не могу! Явное чувство того, что все по мне поют молебен, хотя я ещё жива и здорова! Так нельзя! Прости меня конечно, такую глупую и не смышлёную! Простите!

– Когда ты искренне повзрослеешь, тогда и поймёшь нас – немного смутившись произнесла Ариана, ей был безоговорочно неприятен эмоциональный порыв дочери, но умевшая держать себя в руках, скрывать запертыми свои эмоции, она спокойно, даже как – то неуютно холодно продолжила дальше – ты умеешь ценить, сострадать и любить, ты умеешь, распахнуть свою душу, и без остатка отдать её, ты наделена смелыми идеями и надеждами, но не забывай одного, твоя плоть, твоё сердце, твой внутренний мир ещё юн и непорочен, чтобы понять, что такое сопереживать человеку, являющемуся частью тебя самой, являющемуся твоей кровью и болью.

Свечи догорали, их свет понурый и тусклый, не спешил суетиться, поддаваясь удручённым мыслям собеседников, он медленно умирая, таял, как и угнетались обострившиеся эмоции тоскливых слушателей. Аделия поняв свой опрометчивый порыв нескромным и грубым, больше не хотела изливать свои эмоции. Как и прежде замкнувшись в себе, удалилась в самый тёмный угол комнаты, запрятав лицо в ладонях. До её слуха временами доносилась неторопливая и размеренная беседа Лансере и матери, сдержанный робкий смех, и спешащий бег часов…

Порывы лёгкого, влажного ветра, оставляли причудливые, сказочные рисунки на стекле, словно несмелая, талантливая рука породила их. Лепестки заснувших цветов, чуть содрогались, от прохлады, льющейся с открытого окна.

Неуёмный страх сковал Аделию Монтескьери. Охваченная паникой приближающегося рассвета, молила неугодные часы остановиться, закрывала глаза, кусая до крови побледневшие губы, мысленно умоляла таинственного незнакомца явиться к ней, и вернуть всё как было. Как же она ошибалась в разговоре с ним, как она грубо ошиблась в разговоре с отцом, как, лживый и сумбурный ход своих мыслей, она могла посчитать истинной, разгорячено спутав с надеждой. Нет, так не должно быть, пугать себя неизведанным, это глупо. Она силилась вынырнуть из хаоса, в который сама себя и привела, удавалось это с неимоверным трудом, но прогресс был, и весьма значительный для неё, она смогла встретить восходящее солнце, олицетворяя это, с рождением новой жизни…

Как тонок и покорен, как резв и беззаботен, стремительный, спешащий ручеёк, сколько в нём сил и энергии, сколько изворотливости и подвижности, сколько препятствий и оврагов, на его коротком, но важном пути. Он спешит, не давая себе передышек, временами запинаясь у поваленных, столетних деревьев, которые, нарочно закаляют его, заставляя задуматься. Но он не знает терпения, и безрезультатно, панически бьётся, о твёрдую, словно сталь древесину, она иллюзорна и кажется легкопреодолимой. И лишь со временем поняв, что легче избрать другой путь, пусть он будет длиннее, но зато верным, не обречённым на поражение. Набравшись опыта, выдержки и сил, в неге и блаженстве, он следует дальше, превращаясь в окрепшую, устоявшуюся, со своими настроениями и характерными чертами, безбрежную реку. Зная свой внутренний мир, своё отношение к тому или иному, на подобную перемену надеется Аделия. Она заранее предвкушает лавры победы, переживает горечь потерь и поражений, осознаёт, то, что выпало на её судьбу, надо как бы хотелось, или нет, принять и свыкнуться с неминуемой участью, надо зажечь в себе интерес к жизни, каковой бы она не была.

– Куда мы попали, это же кромешный ад, не иначе! – зарыдала Мадлен уткнувшись в плечё Лансере – папочка, несомненно ты знал, на какие муки кидаешь нас и себя – графиня скривившись, панически разглядывала прохожих, серым потоком мелькавшим за окном роскошной кареты.

– Никто не может быть полностью уверенным в себе и своём будущем. Вероятность оказаться на дне, есть абсолютно у всех! Даже самый богатый и влиятельный, самый успешный и удачливый, неровен час, и окажется на улице… – оборвала гнусавую речь сестры Аделия, она несомненно сама была в ужасе от увиденного, ей было больно смотреть на стариков и детей, снующих от одной груды мусора к другой, грязных, обезображенных, просто жутких женщин, дерущихся друг с другом, ей хотелось поторопить кучера, и по возможности быстрее преодолеть вереницу тесных и промозглых Лондонских улиц.

Карета ехала очень медленно, так как на пересечении дорог, случилось опрокинуться двум повозкам, одна из которых разлетелась в щепки, а содержимое её – изобилие морепродуктов, щедро и богато, разметало по мостовой. Страшный крик и приторная брань зеленщицы, чей обоз, был гораздо справнее, и единственное, что понадобилось, это приложить усилие, что бы перевернуть его, но нет, она, ядовито и чрезмерно артистично отчитывала долговязого, напуганного юношу, который, держался руками за голову, в неверии всматриваясь в картину, ставшей ответом на его невнимательность.

– Вот глупец, это ж надо так! – воскликнула Мадлен, выныривая из окна – Твоя пустая голова, это лично твои проблемы, но почему из-за неё должны страдать другие! – она в сердцах, как можно плотней занавесила тёмно-бордовую штору, и уже Аделии добавила – и нет нужды испепелять меня своими глазами, и если ты у нас такая замечательная и хорошая, иди и пожалей этого несносного олуха.

– Неужели я хоть раз от тебя услышала, что-то разумное – сухо и хладнокровно отозвалась Аделия на оскорбления – ты обладаешь редким даром присваивать посторонним свои качества.

– Нет! Нет! Нет! – закричал Лансере, предугадывая, чем всё может закончиться – вы меня в могилу раньше времени загоните! Мы ещё до пристани-то не доехали, а вы уже кидаетесь друг на друга! Ещё успеем надоесть и возненавидеть, как вы не понимаете, что семья, это крошечный мирок, в котором нет места для скандалов и непониманий. Немногим позже, мы доберёмся до причала, и каждая из вас, пускай разойдётся по своим каютам, я категорически запрещу, видится вам до ужина, это разумное и верное решение, которое вы надеюсь, поддержите. Да, мои дорогие и любимые девочки? – спросил Лансере, сжав в своих мягких ладонях руки негодующих – я люблю всех одинаково! Я безумно счастлив, что имею трёх дочерей и сына, так и вы должны быть счастливы, в обладании такой большой и …. – Лансере запнулся, он опустил глаза, и менее эмоционально продолжил – ладно, ладно, не дурно было бы остаться, хотя бы не озлобленными друг на друга знакомыми – он скрестил руки на груди, и закрыл глаза, ему было до безумия жаль себя, хотя как редко он допускал подобные эмоции, он ненавидел себя за бессилие, за несдержанность, слабоволие. Аделия, не хотела видеть, страдальческих настроения любимого дяди, она обняла его, со всей силой и жаром, со всей любовью и уважением, которые хранило сердце, и шёпотом произнесла ему:

– Я прекрасно поняла, что ты имел в виду, твои идеи и мечты в создании счастливой семьи вполне осуществимы, есть только лишний фрагмент, это я. Прошу, не включай меня в свои планы, не стоит, Лансере, из-за меня вся эта вереница неудач. Они ревнуют тебя ко мне, и с этим не поспоришь, ты должен творить и жить только для них. Обещай, что так и сделаешь? И вот ещё что, извини, недоговорила – задумчиво добавила Аделия, вглядываясь в небольшое, спешащее пространство между двумя приоткрытыми шторами – твоя любовь и твоё уважение, всегда останутся со мной, что бы ни случилось, Лансере, тебя я буду любить больше всех. Тепло моей души, и жар моего сердца, вовеки обязаны принадлежать тебе. Я люблю тебя.

Карета ускорила свой ход, её немножко занесло на повороте, так как заставляющая себя уважать рыбина, скользкая, с распоротой брюшиной, очутилась под колесом, специфический запах моментом раздразнил воздух, заставив, скривиться, нежно ругаясь, несчастных графинь. Лансере, потирая ладони, и гордо поднимая голову, ожидал, когда его глазам откроется рукотворное чудо, ставшее для него приятным испытанием, самоутверждением его новых талантов, детищем, заставившем, взглянуть на многое, совершенно иначе. Ему казалось, что он задыхается, что нетерпение испытывает его. Наконец, до его обострившегося слуха долетел окрик озлобленного кучера, негромкий щелчок кнута, и измотанное ржание лошадей. Лансере, распахнув дверь, стрелою бросился, как можно быстрее ступить на вымощенную камнем пристань.

– Милая госпожа, сочтите за любезность принять от меня помощь – восторженно, сияя не меньше, чем солнце, которое пылало, заставляя кислород раскаляться, произнес Лансере. Он захватил словно в тиски руку Аделии, и непринуждённо потянул к себе – моё расположение чрезмерно положительно, я не лукавлю, так что прошу взглянуть на белокрылое творение, именуемое « Небесным». Он приобняв Аделию, негромко сказал – кстати, название, этого парусника, это лично моя идея.

Графиня скромно улыбнувшись, ответила:

– А я и посомневаться бы даже не посмела в плане твоих идей и мыслей!

Было тяжело, очень тяжело, от изобилия нового, жуткого, до боли омерзительного, было неприятно видеть людей, дошедших, до итога своего существования. Аделию смущали озлобленные и просящие взгляды нищих, ей хотелось, сорвать с себя все украшения, которые бы стоили, бесценно дорого, обеспечили, бы сытое существование, на протяжении нескольких лет, этим голодным, посеревшим существам. Несносно, отвратительным, визгливым криком, зазывали покупателей, опустошить лотки, уличные торгашки, жаждущие выгоды и денег. И неужели, содержимое их замызганных лотков станет востребованным? Аделия не могла дать ответа на этот вопрос, но как нарочно, толпа не менее шумной детворы, набросилась на грубую нарезку копчёного мяса, протягивая грозной горлопанке пару затёртых монет. Отвлёк её Лансере, который эмоционально, размахивая руками, о чём-то разгорячено рассказывал седоволосому мужчине, в тёмно-синем мундире, по-видимому, капитану белокрылой каравеллы. Он с невозмутимым лицом, внимательно слушал не замолкающего Лансере, изредка приглаживая свои побелевшие пряди, собранные в тугой хвостик на затылке. Его вытянутое лицо, изредка рисовало скупую, натянутую улыбку, и то, только тогда, когда добродушный граф, указывал в сторону «Небесного». Затем, их дуэт разбавил Икер Бернардос, не менее оживлённо обратившийся к безропотному слушателю. Несчастный капитан, на протяжении длительного времени воспринимать идеи и предложения от человека, который, даже понятия не имеет о количестве рей и парусов, для которого штиль, это не больше чем рядовое недоразумение, а само судно дорогая игрушка, ставшая эпицентром преклонения и интереса. А теперь и молодой ученик, избравший свой путь, просто так не оставит свою цель, а будет добиваться всего расспросами, попытками, несмелыми предложениями.

Величественно и покорно, покачивался на волнах горделивый парусник. Он ожидал нетерпеливо отплытия. На его палубе, шумными стайками суетились матросы, их красивые загорелые тела, могучие и крепкие, перетаскивали огромные бочки, ящики, рулоны сетей и парусину. Аделию неистово смущали полуголые мужчины, она стыдливо опускала глаза, как только они появлялись в поле её зрения. Её искренне восхищал «небесный», его масштабность, грациозность, скрытая сила и ещё масса всего, чего не могло выразить сердце. Странное щемящее чувство тревоги сковало Аделию, она списала всё на усталость, на переживания, из-за чёрной полосы, которая постигла их семью. Ей хотелось последовать за сёстрами, и уединившись в своей каюте просто-напросто вздремнуть, закрывшись от всех, от самой себя…хотелось пролистать дневник, ставший для неё лучшим другом и советчиком. Она скинула дорожную накидку, оголив белоснежные плечи, та скользнула, взволнованная влажным ветром, и плавно приземлилась на каменную мостовую. Перед её глазами нарисовался белокурый, с багрово красным лицом от палящего солнца, моряк, широко улыбнувшись, он протянул тёмную материю, и непринуждённо проговорил:

– Это возможно Ваше? – улыбка не сходила с его лица. Он попытался пригладить неуклюжий и короткий жилет из парусины, но тот не поддавался, и наглым образом выпячивался по краям.

– Благодарю! – ответила графиня.

– Сколько можно? – раздался грубый голос – Яков, ты олух и бездарь! Я не нянька приглядывать за тобой – из-за кормы появилась огромная фигура недовольного мужчины, это был боцман Уильям Крептри, в его руках был не меньших размеров мешок, перекинутый через плечё – Шпенглер, тебя это тоже касается – рявкнул он на моряка, который расположился на одном из деревянных ящиков.

– Прошу прощение – откланялся розовощёкий матрос, и бегом, не дожидаясь ответа, скрылся в кишащей толпе.

Аделия скромно улыбнулась вслед белокурому джентльмену, ей была бесспорно любопытна его компания, такая не наигранная простота и добродушие, скромное и не навящевое отношение. Тяжёлый и пронзительный взгляд почувствовала на себе, его обладатель без тени смущения, злобно и сухо испепелял и душил своими чёрными как ночь глазами. Откуда столько злости и негодования? Чем обидела юная графиня моряка, названного Шпенглером? Она пыталась отыскать в его глазах ответ, но глядя пристально и внимательно, ничего не обнаруживала! Его суровое волевое лицо, с небрежной щетиной пугало ее. Кто он такой, этот загадочный незнакомец? Грубый моряк? Да! С непокорными, тёмными как мазут волосами, так неловко спрятанными под косынку, они выбивались из под неё, и по-видимому, крайне раздражали их обладателя. Аделия вскинула брови, и заваражённо опустила взгляд ниже, крепкая шея, широкие плечи, голый торс, который нисколько не смущал её, как и внушительных размеров заплатка, на чёрных закатанных штанах. Что за наваждение? Она начала ругать и хаять себя за покинутую скромность. «Кто он вообще – думала она – и почему я допускаю мысли о нём?!»

– Михаэль, какого чёрта! – уже выходил из себя боцман Крептри – не хочу ругаться при дамах, но ты у меня сегодня схлопочешь, за безделье!

Шпенглер, медленно и неохотно встал. В его руках ещё дымилась папироса. Не торопясь, он стиснул её в зубах, снял косынку с головы, пару раз отряхнул её, и по новой затужил, заправляя растрёпанные волосы.

–Я с тебя удивляюсь – прохрипел улыбчивый Яков, тяжело вздыхая от ноши на своей спине. Он был похож на навьюченного мулла – как тебя ещё не выкинули за твой характер, я бы тебя лично убил.

Черноглазый моряк ничего не ответил, небрежно выкинул недокуренную папиросу, и чуть не задев задумчивую графиню, скрылся из виду.

– Простите его – просипел изнемогая Яков – он всегда такой.

– Что за бестактность, безобразие! – Закричал Лансере, подбегая к Аделии – с тобой всё в порядке, моя дорогая?

Аделия даже толком не поняла, что произошло, она затуманенным взором окинула любимого дядю и не громко произнесла:

– А что собственно случилось?

– Уважаемый мистер Адлес Гирс – отчеканил граф Монтескьери, обращаясь к приближающемуся капитану – я очень понадеялся на Вас и на Ваших помощников! Думал, что команда будет лучшая из лучших, а что получается, какие-то, извините меня хамы, будут обижать моих девочек!

– Успокойтесь! – оборвал его капитан – Мистер Крептри! – крикнул он – объясните мне, будьте любезны, что собственно происходит! Вы ответственны за каждого!

– Капитан! – спускаясь торопливо по трапу, проговорил боцман – мне очень жаль, за происшедшее, я буду впредь к ним более внимателен!

– Уж будьте пожалуйста любезны – повторил Гирс, вглядываясь в проходящего мимо Шпенглера – постойте – постойте!

Моряк тяжело вздохнул, и с нетерпеливым видом повиновался.

– Ты что творишь, идиот – как можно тише прошептал боцман, наклоняясь к Шпенглеру, видя что граф Монтескьери, что-то не доброе доказывал капитану – эта семейка безумно богата, они первые лица Англии, ради всего святого поаккуратнее, тем более эти девчонки, гиблое дело, я сам в бешенстве, а куда деваться, они неплохо нам платят!

– Я понял – отстранённо просипел моряк, недовольно взглянув на Аделию.

– Попроси прощение у неё, ради Бога! – не унимался Крептри – хуже не будет. У этих богачей так принято, они помешаны на этом бреде!

– Я так поняла, всё улажено – сказала Аделия – прошу прощения, я лучше пойду к себе. Не вижу смысла обсуждать пустую тему. Лансере, пожалуйста, проводи меня к себе – она крепко вцепилась в его руку, и поспешила уйти.

– Ты расстроена, девочка моя – растроганно и заботливо говорил Лансере – как я обеспокоен, какая безответственность! – он замолчал и широко распахнул дверь каюты – надо же, вы уже всё приготовили! – продолжил он, обращаясь к прислуге, которая раскладывала атрибуты туалета, книги.

Крохотный столик пестрил разнообразием дорогой бижутерии, рубиновые серьги, изобилие сапфировых подвесок, золотые броши в росписи цветной эмали, Аделия глядя на всё это, недовольно возмутилась:

– Это что такое, зачем? Я не давала никакого согласия брать всё это с собой! Мне не нужно!

– Не гневайся – не громко произнёс Лансере – это я приказал, это моя идея! Ты должна каждый день выглядеть по-новому, разве это не прекрасно?

– Ну хорошо, только ради тебя! – она обняла дядю, и едва слышно, на ухо прошептала – не забывай о моих словах, которые я тебе произнесла по дороге сюда! Я хочу что бы ты был счастлив со своими детьми, а я камень преткновения, так что не стоит! А теперь, не в обиду – сказала громче она – оставьте меня, пожалуйста, я очень хочу побыть одна!

Лансере одобрительно кивнул и пропустив прислугу вперёд поспешил уйти. Аделии было тесно и непривычно ютиться в столь скромном пространстве, нет размаха для души, простора для сердца. Но деваться было не куда, да и выбор не велик, Лансере и так старался всё сделать по высшему классу.

Скромное окошко открывало пока не чем не примечательный вид шумного и грязного порта, но совсем скоро эта картина сменится несменным небом над могучим океаном, и пейзаж останется таковым на очень длительное время. Она была одна в этом крохотном мирке, но присутствовало явное впечатление того, что её окружает спешащее, с громким топотом, многочисленное полчище людей, которые суетились, бегая по палубе. Она небрежно сложила свои украшения в полукруглую массивную шкатулку, и как можно дальше отодвинула от себя. Её всё раздражало и бесило, негодование и злость просто клокотали в груди, она еле сдержалась, что бы не броситься в соседнюю каюту, в которой очередной раз что-то не поделили сёстры.

– Твой отец был прав! – услышала нежный и мелодичный голос за спиной.

– Как долго ты меня будешь преследовать? – не оборачиваясь спросила она, крепко сжимая руками острые углы стола.

– Всегда…

– Это всё твои забавы? Что со мной происходит? – Аделия обернулась и удручённо села на стул.

– Все вопросы к самой себе! – гость скрестил руки на груди, и облокотившись о дверной косяк продолжил – я могу многое, очень многое, но я не Господь Бог. Да и заставить раскрыться сердце…это уже мне совершенно не подвластно…

– Какое сердце – разозлилась графиня – Джеррард, понимаешь, я устала! Сколько можно?! У меня не хватает сил, столько нового, не понятного мне совершенно, я очень напугана! Пока мы доехали с поместья, в Лондон, я еле сдержалась… эти две крысы, я их ненавижу, терплю их только ради Лансере! Я в диком ужасе от окружающего, эти люди, лица, я боюсь выходить на палубу, там такая жуткая суета!

– Успокойся, скоро привыкнешь… Смотрю тебя уже ни сколько не смущает моё появление, всё уляжется, нужно время…

– Ты мой ангел хранитель? – улыбнулась графиня, и опустила голову.

– Странный вопрос… – Джеррард Фурье задумался, и аккуратно присев на край кровати отстранённо произнёс – не правильно всё… я слишком много времени уделяю тебе…и уделял…

– Прости, но я никогда и ни о чём тебя не просила…но мы с тобой очень сблизились, я доверяю тебе, а хотя…есть ли смысл от тебя что-нибудь скрывать…

Фурье не смело улыбнулся, и взяв Аделию за руку потянул к себе.

– Это ты ангел хранитель, я бы гордился и был счастлив в обладании такого – он припал своей щекой к её щеке и в полголоса произнёс – мне безумно жаль тебя, я не в силах помочь, твои страданья никто не облегчит, лишь утяжелит их. Горечь и счастье, останутся с тобой, они не разделимы. Лишь ты и только ты, вправе разрешить дилемму о преимуществе того или иного. Не кляни меня, выбор за тобой…

Джеррард Фурье так же неожиданно исчез, как и появился, оставив лишь шлейф размышлений и домыслов в голове юной графини. Она уныло глянула в окно, злость испарялась и отходила на второй план, мысли путались теряясь в бесконечности, уютно устроившись на небольшой кровати, свернулась как замёрзший озябший листок поздней осенью и уснула, повторяя про себя загадочные слова незваного гостя.

А в это самое спокойное для графини время, на палубе царил хаос, не прерывались грубые окрики боцмана Крептри, капитан стоявший на своём законном месте, сдвинув брови, серьёзно наблюдал за происходящим, он, как и полагается, интеллигентному морскому волку, имел склонность к подчёркиванию своего положения определённым видом одежды, тёмно синий мундир, с длинными фалдами, отвороты которого были из белого шёлка, что и подкладка, короткие штаны и светлый жилет, из кремовой нанки, излишне подчёркивали его худобу, предавая небрежности. Такелаж застонал, тросы подобно змеям обвивали мачты и реи. Парусник медленно покидал берега Великой Британии, подгоняемый порывами влажного, пронизанного едкой солью ветра. Горделивый бушприт украшала фея, утопающая в густых и длинных волосах, словно в пучине. Лансере сам присутствовал в создании этого образа, он дал чёткие указания о том, как должна выглядеть их спасительница, ведь он был уверен, что именно это напророчит им добрый и счастливый путь.

– Мой мальчик, как я счастлив – улыбаясь, говорил Лансере Икеру Бернардосу, вглядываясь в горизонт – как я давно мечтал об этом, собрать всех вас вместе, и отправиться в это путешествие. У тебя есть замечательная возможность набраться дополнительных знаний и опыта у капитана Гирса. С твоим учителем я совсем недавно общался, он очень хвалил тебя, за твою старательность и рвение.

– Я просто хочу оправдать твои надежды и старания, исполнить свою мечту, посвятив себя морю.

– Очень рад за тебя… Не знаю, стоит ли говорить тебе об этом… – Лансере выдержал минутную паузу, и с нотой скорби в голосе продолжил – мне твой отец накануне снился, и я с ним разговаривал, совсем как раньше, хотя некоторые люди считают, что не к добру такие сны, когда ушедшие молчат и улыбаются это ещё пол беды…

– А мне выдаётся редкая ночь, когда он ко мне не приходит во снах, явно чувствую его присутствие…

– Мне Карлоса очень не хватает, пять лет прошло уже, а всё было буд-то бы вчера.

– Его конкуренты не дают мне покоя до сих пор. Недавно один из них встретил меня на улице, требовал вернуть какие-то долги. Объяснял же я им, неоднократно, что его уже давно как нет, просил успокоиться и оставить меня в покое, бесполезно…

– Что ж ты молчал?! – вскрикнул Лансере – ты думаешь я бы не нашёл денег, что бы они отвязались от тебя раз и навсегда!

– Всё не так просто – Икер опустил голову, и спрятав лицо в ладонях произнёс – я их помню, мой отец отдал им уже вдвое больше чем был им должен, на время они поутихли, и как только узнали, что ты помогаешь мне, аппетиты их выросли…

– Не волнуйся, они сейчас там, а ты здесь, все Святые на нашей стороне, и страх нам должен быть не в тягость, пускай грешники каются, а мы будем наслаждаться нашей чистой не запятнанной жизнью – Лансере крепко приобнял Бернардоса, и глубоко вздохнув, полной грудью, широко и искренне заулыбался.

Отличное настроение графа Монтескьери, улетучилось, как только перед его глазами появились две его дочери, они были жалки и несчастны, бледно-серые лица, и посиневшие круги под глазами, искажённые ужасом гримасы, они страдали, их изматывала качка. Лансере бросился к ним, он никак не мог их успокоить, утешения приводили их в бешенство, осыпанный упрёками и угрозами, он слезливо и преданно требовал простить его. Несчастный, он хватался руками за голову, прекрасно зная, что дочери, не плохие актрисы, которые знали слабые стороны отца, знали, на что надавить, что бы заставить ещё пристальнее обратить на себя внимание. Он понимал, что переигрывали они спектакль, и всё же, продолжал клясться, умолять и просить. Досталось и Аделии, которая в прекрасном расположении духа, со свежими бодрыми силами, после крепкого и продолжительного сна, решила выйти на палубу, вдохнуть свежего воздуха и полюбопытствовать не виданными прежде красотами.

– Я так больше не могу – кричала Мадлен, она хотела, что бы её слышали все, что бы одобрительно ей в ответ закивали, поддержали – я хочу вернуться обратно! Почему, мы должны из-за неё лишать себя человеческой жизни!

– А я-то тут причём? – недоумённо отозвалась Аделия.

– А притом, что на тебя хотят полюбоваться, из-за тебя весь этот переполох! Последнее слово было за тобой – не унималась Мадлен.

– Этому путешествию, по любому пришлось бы свершиться, дала бы она согласие или нет! – скромно, как бы оправдываясь бубнил Лансере.

– Ты опять её защищаешь! – вступила в перепалку Изабелла, по привычке надувая пухлые губки.

– Нет – растерянно ответил добродушный граф.

– Вы чего разорались-то?! – начала злиться Аделия, желая вступиться за любимого дядю – ненавидите меня, пожалуйста, никто вам не запрещает, пожалели хотя бы своего отца! Этого святого человека, на руках носить надо!

Немного замешкавшись и смутившись, подала голос Изабелла, отрешенно покосившись на Мадлен.

– А ты вообще кто такая?

– К несчастью ваша сестра! – сдерживая себя, сквозь зубы процедила Аделия – ещё даже сутки не прошли, а вы уже ноете. Думаете, мне хорошо? Я же не кричу всем присутствующем об этом! Это абсолютно бестолковая, глупая, не нужная никому информация – тембр голоса повышался, она невольно прикусила губы, и со всем злом, что накопилось, высказала малоприятную речь – вы две пустышки, с дырявыми головами, проклятые эгоистки, использующие своего золотого, бесценного отца в своих целях! Мечтаете выйти замуж?! Только последний идиот согласиться связать с вами жизнь! Я не стыжусь своих слов, правда глаза режет?! Да?! – она почувствовала, что кто-то крепко тянет её за руку – Икер, отстань, не мешай – даже не обернувшись произнесла она – и это лишь малая доля того, что я о вас думаю, неблагодарные, омерзительные существа!

– Правда глаза режет?! – переспросила Мадлен, с ехидной, холодной улыбкой – ну тогда, что ты скажешь, на то, что твоя жалкая кровь, не такая благородная как наша, что наша мать, в отличие от твоей, имела титул баронессы, была обеспеченной и самодостаточной – она специально сделала короткую паузу, и злорадствуя и ликуя продолжила – если б твой отец одумался, то такой ошибки, как ты бы не было. Ты ничтожная полукровка, у тебя на лице написано – дочь нищенки, грязной кухарки!

Бешенство и гнев окутали младшую из графинь, в глазах помутнело, она чувствовала, что руки наливаются силой, просто горят, пылают, краем взгляда, заметила, как Лансере под руки увели двое матросов, вовремя подхвативших его, её не остановил Икер, она отцепила от себя его пальцы, и опрометью кинулась на обидчицу.

– Ты ещё не раз пожалеешь о сказанном – Аделия ухватила ладонью её хрупкую шею, ей хотелось свершить над ней суд незамедлительно – но не здесь и не сейчас, слышишь меня, когда ты будешь меньше всего этого ожидать, но обещаю, твою жизнь, ни сколько не осчастливит моё появление. Слащавая, омерзительная дешёвка, жаждущая приторной жизни, я тебе её устрою, клянусь.

– Отцепите от меня эту ненормальную – прохрипела Мадлен.

– Отцепись! – крикнула Аделия, и что было силы, толкнула, плюнув вслед.

– Чувствуется невоспитанность, наследственность, ничего не скажешь – провоцировала Аделию Мадлен – в твоей голове полный беспорядок!

– Тебе бесполезно что-то говорить – немного успокоившись, сдерживая себя, отвечала Аделия – если у человека поворачивается язык оскорбить чью-то мать, значит у него неладное с головой, беспорядок, как ты сказала. Женщина, родившая тебя на этот свет, носит имя Мать, и уже этим заслуживает к себе уважения, поэтому осквернять и чернить её имя я не собираюсь. Так что делай выводы, хоть иногда разрешай своим миниатюрным познаниям брать верх над твоей никчёмной злостью и завистью. А за свои слова, ты ответишь, я этого так не оставлю. Когда упадёшь, не тяни ко мне свои руки, я спокойно перешагну через тебя, и уйду, не оглянувшись.

Душа Аделии ликовала, она чувствовала, что превзошла, не то что Мадлен и Изабеллу, а саму себя, она поставила красивую, жирную точку в разговоре, подытожив, громким и убедительным криком души. Она видела, какими глазами на неё глядели окружающие. Все молчали. Улыбка украсила её лицо, просто не смогла сдержаться, от кипящего ненавистью вида двух неразлучных сестриц. Им нечего было сказать, покрасневшие, озлобленные, взявшись за руки, моментально исчезли, задушенные предательским безмолвием.

– Ты меня пугаешь – заговорил Икер, взяв за плечи Аделию – всем своим видом ты походила на своего отца. Мне обидно за тебя, прости… но ты постояла за себя… так и надо!

– Икер, успокойся, ты весь дрожишь, со мной всё в порядке, не волнуйся так! Лучше проведай Лансере, сейчас ты ему очень нужен, побудь с ним! Я пока хочу побыть здесь, мне так будет лучше!

Графиня Монтескьери проводила взглядом статную фигуру Бернардоса, который, торопясь и спотыкаясь, поспешил осведомиться о душевном состоянии добряка Лансере. Солнце катилось к горизонту, оно ласково обнимало несмелые робкие волны оранжевым светом, который делили, словно острым ножом, тёмно синие продолговатые и подвижные отрезки. Немногочисленных серых облаков, с лёгкой проседью, едва касались настойчивые лучи, обрамляющих верхушки огненным и нежным шёлком. Воцарившаяся тишина вокруг, после шумной беседы, поедала пространство вокруг, было приятно дышать спокойствием и умиротворением, даже кряхтящий такелаж ни сколько не отвлекал от ностальгических, и уединённых минут, которые целиком и полностью посвящаешь лишь себе.

– Вы сильный человек!

– Это так заметно? – смеясь и играючи спросила Аделия, скромно подошедшего к ней весельчака Якова – почему-то была уверена, что составишь мне компанию.

– Я так настойчив или моё лицо рисует какие-то подсказки? – полюбопытствовал моряк, смущённо потирая ладони.

– Тебя видно насквозь – воскликнула Аделия – я тебя совершенно не знаю, но уже прониклась к тебе интересом, ты очень напоминаешь мне одного замечательного человека…

Даже багровый загар не смог скрыть яркую краску, поглотившую его лицо:

– Я очень признателен…

Аделия увидела в этом парне знакомые черты добряка Лансере, ни сколько внешне, сколько зацепил её открытый, солнечный внутренний мир, распахнутый как на ладони.

– Вы другая…

– Давай без этих правил высокого нравственного тона – перебила Аделия Якова, дружески потеребив за плечё – это скучно, и крайне уныло… Другая? – переспросила она задумчиво.

– Нет, нет, я совсем не про то, о чём так грубо отозвалась ваша, то есть твоя сестра – он запнулся, откашлялся, и напряжённо продолжил – да, твоя сестра…

Аделия не сдержавшись, громко рассмеялась, ей было так легко, весело, её смешила неловкость и стеснение моряка, решив, что поступает не красиво, дрожащим от смеха голосом произнесла:

– Прости, не обижайся, я не со зла!

– Я знаю – с грустью в голосе ответил он.

– А как долго ты предан океанским и морским просторам? – полюбопытствовала Аделия, желая искренне задушить настойчивое веселье, и поддержать серьёзный разговор.

– Недолго, года три наверное… Жаль было покидать мельницу, там осталось моё детство, вся моя жизнь…

– А зачем же ты бросил то, что тебе искренне нравилось?

– Меня оттуда выгнали, а точнее выгнал, мой брат. Я бы не сказал, что мы были богаты или зажиточны, главное, не голодали. Не жалел ни здоровья ни сил, работал за троих. Затем наш единственно оставшийся родственник, родной дядя как-то неожиданно для всех заболел и вскоре умер. И крупицы состояния разделил на двоих – он замолк, и нервно потеребил белокурую шевелюру.

– И что? – сгорала от любопытства графиня, видя, что собеседник не торопится с продолжением.

– Какой с меня толк – подавленно и крайне нервозно воскликнул моряк – безграмотный, с подорванным здоровьем, не отличающийся сообразительностью и смекалкой…остался таким образом предоставлен самому себе… А без всех этих качеств, что я перечислил, на улице делать нечего, долго не протянешь… Благодаря Михаэлю я сейчас здесь, и понимаю, это именно то, что мне нужно. Пусть я не такой незаменимый, как некоторые из этих ребят, плету, смолю канаты, штопаю нашу непримечательную робу, пытаюсь сшить что-то более дельное…но всё же, это мой дом, и мне в нём очень уютно…

– А-а-а-а этот самый Михаэль, какой-то жутковатый… – Аделия оглянулась, и удостоверившись, что никто её больше не слышит, продолжила – мне он показался ну… – она запнулась, и мысленно выругала себя за то что начала разговор о нём.

– Да, женщины его за это и любят – улыбнулся Яков, и не принуждённо заговорил дальше – своим безразличием, он вскружил голову не одной девице! Сколько разбитых сердец у его ног…

– Зачем ты мне про него говоришь? – возмутилась Аделия, и пытаясь нарисовать безразличие на своём лице, устремила свой жаждущий взор в непокорные волны, что бились о борт корабля.

– Но ведь тебе интересно! Как не обманывает моя внешность, так и твои глаза, горят любопытством, говоря за тебя!

Аделия не проронила ни слова, ни звука, продолжая с ложным любопытством изучать плещущие волны.

– Но есть единственная женщина, которая целиком и полностью покорила его сердце, навсегда!

– Кто? – неожиданно для самой себя она выкрикнула это слово, и крепко зажмурив глаза, запрятала лицо в ладонях. Неведанный порыв эмоций захлестнул её, лишив рассудка.

– Его мать…

– Ах ты интриган – медленно – медленно, заторможено отозвалась Аделия, опуская руки.

– Не думал, что так среагируешь! Я даже и не собирался говорить о нём! Прости, ты сама начала.

– Мне просто стало любопытно, и всё…

– Не стоит оправдываться, графиня – умиротворённо проговорил моряк – я не хотел тебя ничем обидеть, и даже предположить не мог, что наш разговор затронет твои эмоции и переживания. Ты очень молода, и скрыть, интерес, любопытство, у тебя пока не получается. Время придёт, и жизнь тебя научит всему.

– Сколько же тебе лет, явно не многим больше чем мне? Но уж слишком взрослые у тебя размышления!

– Мне всего двадцать четыре, а жизнь меня неплохо потрепала, заставив вырасти, и взглянуть на людей и вещи совсем другими глазами. Но мои страдания ничто, по сравнению с тем, что сделала судьба благосклонная на жестокость и ненависть, со Шпенглером. Его она невзлюбила, и этого не отнять! – Яков прищурившись взглянул на краешек заходящего солнца, и перебирая свои длинные, обезображенные тяжёлой работой пальцы, не хотя произнёс – вот видишь маленький пылающий кусочек, примерно столько же осталось доверия к людям, и надежды в светлое, в этом, как ты говоришь жутком человеке, остальная часть, растворилась в обидах и разочарованиях, как и этот диск, за горизонтом.

– Получается, я была не права! – задумчиво отозвалась Аделия, слабым и тихим голосом.

– Только не надо его жалеть! Склад его характера достаточно тяжёлый, этого не отнять, с ним очень трудно, просто невозможно бывает временами! Многие считают его жестоким, кто-то ненавидит его за силу воли и упорство, некоторые просто боятся, легко судить по оболочке, не зная содержимого! Я одного не могу понять – сдвинув брови, поинтересовался Яков – ты же графиня!

– Ну и болтун же ты! Видишь во всём то, что хочешь увидеть! И так порождаются сплетни!

– Я пожалуй откланяюсь, работа ждёт. Скоро ужин! На камбузе без меня не справятся! – широко улыбаясь, отчеканил моряк, и поспешил уйти, спустившись на вторую палубу.

На душе было тепло и легко, хотелось продолжить разговор, затронуть множество других тем, о которых она наслышана, но как таковой конкретности не было в её познаниях. Этот человек с другого мира, богатого на события, увлёк её, сколько нового и интересно – важного она сможет почерпнуть, и выяснить для себя! Как ничтожно мало она знает о жизни, о проблемах, о нищенских тяготах, о существовании за гранью возможного… Как хотелось разобраться в себе, и найти место, что бы поместить ураган событий и переживаний, в лёгком, воздушном комочке, под названием душа, и пылающем и ранимом чувственном сердце.

На палубе оставалось всего несколько человек, которые приняли четырёхчасовую смену, рассредоточившись, кто у рулевой, кто на марсе, кто у бушприта. Белоснежные паруса, раскинувшись как крылья, несли рукотворное, трёхмачтовое творение в объятьях пленительных, сумеречных волн, навстречу новому и долгожданному. Аделия, отказалась от затянувшегося ужина, проигнорировав душевные моления Лансере и Икера. Ей не хотелось, очередной раз душить себя пустой улыбкой, и лицезреть такие же, да и недавний, душераздирающий разговор, ещё не улёгся полностью в голове, и, исходя из всего этого, посчитала нужным, встретить оковы ночи в одиночестве, или же в компании белокурого, общительного моряка. Он появился ненадолго в поле её зрения, и исчез, подгоняемый жутким рёвом боцмана Крептри. И что же, интересно такого, в очередной раз, могла натворить эта светлая натура, чтобы получить в свой адрес несколько нецензурных, довольно-таки бранных изречений! Недолгая тишина сменилась громким смехом, и путаницей нескольких голосов, говорящих одновременно. Четверо матросов, изрядно подпившие, горстью зерна ввалившиеся на молчаливую палубу, принялись, усердно, и шумно разыскивать уютное место, где бы можно было предаться упоительном минутам отдыха и порочного безделья. Один из них незамедлительно расстелил небольшой кусок парусины, и бросил на него своё уставшее тело, распластав руки, и улыбаясь, он протяжно затянул:

– Вы как хотите, я отсюда не с места!

– Да кому ты нужен – прокричал в ответ высокий, худощавый моряк, держащий в руках, тускло светящий фонарь – чувствую, вся команда сейчас сюда поднимется!

– Да, духота нестерпимая, словно в котле, а не в кубрике! – подпирая кулаком голову, мечтательно и лениво произнёс блаженно засыпающий моряк.

Двое других, смеясь и шутя, скрылись за снастями, завлекая в свой жизнерадостный разговор, дежурившего моряка. Но их веселье было прервано оглушительным окриком боцмана Крептри, который ухватил своими огромными руками за шиворот обоих моряков, и не особо утруждаясь, повёл в кубрик, дав одному из них, приличный пинок. Крептри видел, что за всем происходящим, с любопытством наблюдает графиня, он невинно пожал плечами, и улыбаясь проговорил:

– Порой приходиться действовать подобными методами, так как остальные – банальны и недейственны!

Аделия ничего не ответив, сухо улыбнулась в ответ, пристально вглядываясь в приближающийся к боцману силуэт. Догадки её не обманули, желанное, превратилось в действительность.

–Михаэль, какого чёрта, твориться вокруг? – с голосом, полным удивления прокричал Крептри.

– Я не вижу своей причастности в этом! – недовольно и тихо ответил Шпенглер.

– Да знаю – взмахнул рукой боцман, и потянул Шпенглера за собой – давай присядем, а то уморили меня эти бестолковые! Хоть один здравомыслящий человек, слава Богу, есть!

Крептри наспех скрутил папиросу, и протянул моряку, тот молча закурил, и удручённо произнёс:

– Не слишком строго с Яковом?

– Неееет! – злорадно протянул боцман, аккуратно сворачивая небольшой мешочек с табаком – будет знать, как разбазаривать чужое имущество! Вон, эти – указал он в сторону спящих на палубе – и наелись и напились, теперь отдыхают, благодаря ему, а он пусть отвечает за свою добродетель! – Крептри покосился на одиноко стоящую графиню, и вполголоса спросил – Мисс Монтескьери вы чем-то обеспокоены? Вам может чем-то помочь?

– Спасибо, всё в порядке – опуская глаза, ответила она – не обращайте на меня внимание!

– Дело Ваше! Мне просто жаль на Вас смотреть! И знаете – привстав произнёс боцман – у меня три дочери, и увидеть ложь в словах, мне не составляет особого труда!

– Мне просто не хочется смутить вас своим присутствием!

– Что за вздор! – по привычке, прокричал Крептри. Он поспешно встал, и суетливо подошёл к графине, протягивая полусогнутую руку – прошу!

Аделия нерешительно приняла его предложение, едва касаясь своей ладонью его предплечья.

– Я думаю, мне не стоит мешать вашему разговору, не хочу стеснять вас! – она опустила глаза и лихорадочно продолжила протестовать, поймав на себе тяжёлый взгляд Шпенглера – мистер Крептри, не судите строго, пожалуйста, мне очень неудобно!

– Не удобно… – резко остановив свою мысль, возразил боцман, предполагая, что графине будет не пристойно слушать речи подобного характера, и как бы невзначай продолжил – как говорил Ваш отец, прекрасная графиня, не удобно уйти и не расплатиться за выпивку и шикарно накрытый стол – увидев недоумённое лицо Аделии, улыбаясь произнёс – да-да, этот старый мерзавец, тот ещё интеллигентный беспредельщик!

Графиня, окончательно потеряв связь с сознанием и реальностью, рухнула на стул, на котором ранее располагалась буйствующая боцманская персона, которая в настоящее время, упиваясь недосказанностью, гладила свою ухоженную, роскошную бороду. Он, прислонившись спиной к фальшборту, скрестив руки на груди, упоительно и сладостно тянул время, предвкушая ураган вопросов, но неожиданно, он услышал протяжный и несчастный, какой-то страдальческий стон:

– Когда же это всё закончится… – Аделия, не отдавая отчёт своим действиям, убирая пряди волос, коими ветер, словно вуалью укрывал её лицо, не спеша повернула голову, и распахнув в глазах свою душу, заваражённо взглянула на молчаливого моряка. Но тот, спокойно и безразлично, выпускал клубы синеватого дыма, он согнувшись, небрежно опустил руки на колени, и со взглядом устремлённым в бесконечность, пребывал в негативе, сотворённым им же самим. Естественно, что для него не остался незамеченным, пылающий интерес юной графини, его он крайне раздражал, и стиснув зубы, грубо процедил:

– Тебе что-то от меня надо?

– Нет, совсем, нет – отворачиваясь, оправдывалась Аделия – просто не могу понять ненависти в твоих глазах.

– И не поймёшь никогда – вмешался в разговор, заскучавший боцман – вам, высшему свету, не осознать тяготы нищеты.

– Вы хотите меня обидеть? – крикнула Аделия – если у Вас, уважаемый мистер Крептри, были нелады с моим отцом, то я не считаю себя виноватой в этом. Его многие ненавидят, но вымещать зло на мне, это уже слишком!

– Всё в порядке, успокойтесь – смеясь, произнёс Крептри – это я так шучу!

– Не нахожу в Вашем юморе ничего привлекательного!

– Это же надо как! – воскликнул Крептри. Он не утруждаясь, одним движением руки, выкатил небольшой бочонок, из груды канатов и парусины – чертовская сила, Яков…пожизненно ты у меня останешься в заточении – как можно мягче выругался он – мастер, что бы его… Так на чём мы остановились?

– На Ваших непристойных шутках!

– А, да-да! Не стоит принимать мои слова всерьёз, я же не со зла! Просто Дериан длительное время тоже так реагировал на мои глупые усмешки! Ну такой я человек! Мне очень любопытно было бы и с тобой найти общий язык!

– Хорошо – сухо ответила Аделия.

– Знаешь, всегда складывалось явное впечатление того, что твой отец стеснялся своего положения в обществе! Ненавидел свой титул, и неоднократно клялся, что не вернётся в свою родную обитель никогда! Только не переживай, это было задолго до твоего рождения! Я никогда не был его лучшим другом, но встречались мы довольно-таки часто! Да что говорить, он был юным и глупым, да и с алкоголем, он был в очень тесных отношениях!

– Хватит – прервала графиня его словесный поток – не нужно мне всего этого говорить! И я не нуждаюсь в том, что бы, выслушивать порицание моего отца! Следите лучше за собой и своей грубой и бестолковой командой! Не ровняйте всех под одно! Даже и представить не можете, как больно порой, видеть ненависть неоправданную по отношению к себе! – она резко встала, и собираясь уйти, проронила несмелые и тихие слова – мне очень обидно, что судят обо мне, не о том, что я думаю и чувствую, а по количеству украшений и нарядов! Мне бы очень хотелось сблизиться с вами, и наконец, открыть для себя новых друзей! Потому что окружена я всю жизнь была корыстными и бессердечными существами, за исключением некоторых! Жить в золотой клетке, не значит быть счастливым!

– Постой – остановил Аделию за руку Крептри – мы всё прекрасно понимаем! Не надо подобных эмоций, остановись!

– Зачем так со мной… – Аделия побледнела, боль во всём теле сковала её. Ей не хватало воздуха, она судорожно, дрожащей ладонью прислонилась к своим губам, и несколько раз глубоко вздохнув, издала протяжный стон – я хочу остаться здесь, не забирайте…

Она не чувствуя рук и ног, не чувствуя ничего кроме опустошения, потеряла нить действительности, и словно падающий лист, медленно качнувшись, упала в широкие и крепкие объятья боцмана Крептри, который вовремя подхватил её.

Кромешная темнота, украшенная мерцанием сверкающих огненных вспышек, тишина, и безмятежный покой. Мягкий и душистый запах цветов, дурманом, нависший над спящим, непорочным телом графини. Тонкая струйка прозрачного света играючи коснулась лица, постепенно поглощая суровый мрак. Губы вздрогнули, а глаза медленно и неуверенно, с усилием попытались открыться. Что-то подобное она уже ощущала, кажется совсем недавно, и сейчас, тот же холод сковавший её, та же боль изнуряющая и жестокая, только взору не открывается элегантный и утончённый господин, который магнетически так и манит, завораживая и пленяя. Графиня, не торопясь, аккуратно и нехотя приподнялась. Казавшиеся тяжёлыми и неповоротливыми, словно окаменевшие ноги, испугали её, но прилив сил, ударивший в голову и конечности, заставил ловко спрыгнуть с высокой, кипельно – белой, софы, совершенно забыв, о кажущемся бессилии. Она оглядела себя и ужаснулась. Тёмный, потёртый кожаный плащ, едва доставал до колена, узкие чёрные штаны, которые продолжали высокие сапоги, тесная рубашка напоминающая корсет, неприятно стесняла дыхание, всё это повергло в шок юную графиню.

– Я же была готова к такому повороту – шептала себе она – всё будет хорошо…только, где Джеррард…

Она озиралась вокруг, было страшно не видеть ничего кроме пустоты, жуть накатывала с новой и новой силой, хотелось кричать, но кому, расплакаться, но не было слёз, даже бежать было некуда. Затем, откуда-то издалека стали слышаться чьи-то крики и голоса, Аделия пыталась хоть что-нибудь разглядеть, но безрезультатно. Шум нарастал, чьи-то рыдания содрогали воздух, суетливые, смешанные шаги, и несмолкающий шёпот. Набравшись смелости, она обернулась, и в очередной раз узрела ужасное, не поддающееся никакому объяснению. Вокруг неё суетились матросы, растерянно расхаживал по палубе капитан Адлес Гирс, на боцмана Крептри, истерически кричал Икер Бернардос. Графиня окрикнула испанца, но он не среагировал, а точнее не услышал её, он обезумев, кидался на растерянного моряка, в диком исступлении. Вроде бы вот оно счастье, вернуться к своим близким, но почему всё не так как прежде, почему её никто не замечает, не смотрит в глаза, а суетливо пробегают мимо, словно её и не существует. Она решила пройти к себе в каюту, и окончательно подтвердить свои догадки, развеять все сомнения, удостовериться, что её разум ещё способен трезво оценивать окружающую обстановку. Аделия остановилась на пороге, она понимала своё бессилие, глядя на несчастного, рыдающего Лансере Монтескьери, у которого на руках, лежала любимая племянница, точнее хрупкое, бледное тело, не подающее ни единого признака жизни.

– Так быть не должно – рыдал Лансере – Мистер Фрейзен, вы опытный доктор, Вы всю жизнь посвятили медицине, сделайте что-нибудь!

– Пожалуйста, простите меня, господин Монтескьери, мне Вам больше нечего сказать! – откланявшись, произнёс пожилой мужчина и поспешил уйти.

Аделия подошла к своему любимому, бесценному дяде, и поцеловала его во влажную, горячую щёку, но он не унимаясь, обнимал её холодное, безжизненное тело, даже не догадываясь, что его коснулись хоть и холодные, но живые и такие трепетные, горящие любовью и уважением губы.

Как она ошибалась ранее, думая, что одиночество и непонимание, перешли границу невозможного, ввели её в тупик, и оттуда никуда не выпуская, издевательски стращали тишиной. Но именно в данный момент, как никогда прежде, она ощущала свою ничтожность, именно сейчас загнанная в угол, понимала, что значило для неё, то одиночество, и тот тупик, казавшиеся безысходностью. Опустив голову, дабы не лицезреть ужасающую картину, вышла из каюты, по привычке закрыв за собой дверь. Стоящие неподалёку Мадлен и Изабелла, испуганно переглянулись, и, перекрестившись забежали к себе, говоря наперебой:

– А вдруг следующие мы?! – запинаясь, шептала Мадлен, обнимая сестру.

– Вспомни, что она тебе сказала на твою грубость в ответ! – теребя своё платье, прокричала Изабелла – её душа не успокоится!

Сёстры взялись за руки, и сели на кровать. Они, не переставая шептали молитвы, останавливались на полуслове, что бы прислушаться, их била дрожь, сердце колотилось барабанной дробью. Аделию очень тронула их впечатлительность, она разрешила себе улыбнуться, и пользуясь таким случаем, не сочла излишним баловство, припугнуть их. Грубо толкнула стул, и он упал точно к их ногам, Мадлен закатила глаза, и повалилась в сторону, Изабелла, пытаясь удержать её, прокричала:

– Не смей, это просто качка, слышишь сестра, родная моя!

Та немного придя в себя, прислонилась спиной к стене и простонала:

– Это всё за мои грехи!

После её слов, Аделия, как можно сильнее захлопнула дверь, предвкушая, какие эмоции испытают две неразлучные сестрицы. Пусть будет глупостью и безрассудством это действие, но несколько минут наслаждения она всё же испытала, даже похвалила себя, за неожиданное решение так поступить.

Она искала глазами Шпенглера, ей очень хотелось увидеть его, она ощущала страшную тоску о нём, ненормальную, какую-то сумасшедшую. Её удивляло, что за такой короткий промежуток времени, человек успел стать для неё частью жизни, частью самой себя. Поиски не затянулись, графиня увидела моряка одиноко стоящего у бушприта, он пристально глядел вдаль, не мигающим взглядом, всё то же безразличие и та же отчуждённость, и нет ничего того, что так желала увидеть. Подойдя как можно ближе, она вгляделась в его лицо – тёмные глаза, в которых ей так хотелось утонуть, манящие губы, которых ей так хотелось коснуться, она взглянула на его измотанные и грубые ладони – сколько нежности они могли бы ей подарить, и не сумев сдержать себя, провела кончиками пальцев по его оголённой груди. Михаэль вздрогнул, он ощутил прикосновение, Аделия испуганно отшатнулась назад, ведь она была уверена, она знала, что может быть спокойной за свои действия. Моряк огляделся, смутившись, поправил полотняную жилетку, закрывая ладонью вспыхнувший огнём участок тела, ставший пурпурно-красным.

– А этого можно было и не делать – прозвучал за спиной графини ставший знакомым, умиротворённый и мелодичный голос.

– Я знаю – ответила она – каюсь, просто не смогла удержаться.

– Пойдем со мной – устало произнес он, растворяясь в светлой дымке, которая туго укутала его, и стелясь белоснежным ковром, поглотила неподвижно стоящую графиню.

Под ногами заскрипел песок, глазам открылась ничем ни примечательная комната, с бывшими когда-то белыми стенами, на которых раскинула свои влажные щупальца, многолетняя сырость. С лёгким шипением, осыпались раскрошенные камни, которые наглым образом выглядывали из облицовки. Графиня подняла голову, под высоким потолком висела огромная люстра, утопающая в пыли, на которой оставалось несколько свечей, намертво вцепившиеся в нее, своими восковыми когтями. Яркий солнечный свет, льющийся сквозь приоткрытые створки дверей, ведущих на балкон, поманил теплой, светящейся ладонью. Она пошла за ним, подготавливая и подбадривая себя. Потянув за обветшалую ручку, содрогнула витражное стекло, разошедшееся множеством трещин. Особых усилий не потребовалось, что бы одномоментно раскрошить его и обрушить на пол. Для нее не стало это преградой, с хрустом наступая на осколки, последовала дальше. Полукруглая, обширная площадка, была поглощена ослепительным, манящим светом. Аделия сначала не могла ничего разглядеть, так глаза, привыкшие к сумраку, отказались воспринимать окружающее. Но как приятно было потом, ощутить живое и такое родное солнце, заботливо ласкающее побледневшую кожу. Дополнили радужных красок, лёгкий и свежий ветерок, крики чаек, и отдаленный шум прибоя. Графиня подошла к невысоким выточенным из камня перилам, и от испуга отшатнулась назад, балкон нависал над пропастью, в который с диким ревом, ворвалось несколько клокочущих водопадов. Она в непонимании замерла, как может быть такое, ведь только что она упивалась негой и тишиной, а теперь нарушает райскую идиллию, спешащий ледяной поток.

– И когда я устану удивляться? – спросила себя она – предел возможного давно уже пройден, а я, глупая, чего-то пугаюсь…Странно – она прищурившись окинула взглядом дверной проем, идущий немного наискось относительно того из которого она вышла. Промелькнула тень, и чьи-то громкие шаги шустро стали приближаться. Аделия прижалась к перилам, находясь в предвкушении того, какой очередной сюрприз предоставит ей судьба. Как такового удивления она не испытала, можно сказать даже разочарование обрушилось на нее. Очередной незнакомец, невысокий, крепкий, с замученным видом молодой человек, оглядываясь, морщился, закрывая лицо ладонями. Он растеряно стряхивал с себя пыль и паутину, каждое движение говорило о клокочущем недовольстве. Он был крайне раздражён и зол, постоянно закидывал за плечи очень длинные и растрёпанные волосы, наконец, поуспокоившись, снял повязку со лба и вытерев капельки пота, спокойно спросил:

– А ты здесь что делаешь? – в его голосе было столько уверенности, прямолинейности, как буд-то знакомы они были не один год.

– Наверно, тоже самое, что и ты! – улыбнувшись ответила Аделия, изучая его широкое, загорелое лицо, с крупными чертами.

– Я про то, что крайне удивлён – ответно улыбнулся он. Его хитрые голубые глаза, искрящие кошачьим блеском, смотрели оценивающе.

– Мы здесь не просто так – рассуждала графиня – я не знаю, что будет дальше, но нашу судьбу уже решили за нас.

– Ха – ухмыльнулся собеседник – кто тот остряк, кто разрешил женщине вмешиваться в подобные дела – он нервно убрал со своего потного лица пряди запутанных волос, и ехидно продолжил – мне лично без разницы, где я буду, чем заниматься, чьи прихоти исполнять, мне даже на руку, вся эта путаница.

– Может, хотя бы представимся друг другу?! Аделия Монтескьери – улыбаясь, она протянула свою руку, но заметив некое замешательство, растерянность, спросила – что-то не так?

– Раин Ред – осторожно проговорил молодой человек, сжимая в своих руках ладонь Аделии – теперь и графини не в чести?

– Ошибки может совершить любой, а титул здесь совсем не показатель.

– Ну да…погоди, покажи ладонь – насупившись заговорил он – у тебя кровь, что случилось?

– А, так это стекло лопнуло, ничего страшного…

– Погоди – прикрикнул Ред, доставая из кармана платок – не каждый же день оказываю помощь графиням. Он зажмурил глаза, так как пот лился не переставая – извини – он отвернулся, и рукавом, грубо и поспешно вытер лицо – чертовская сила, как в котле!

Действительно, становилось жарче, духота нагнетаясь, кипятила, уничтожая воздух. Шум водопада постепенно стихал, подводные камни, стали показываться отчетливей, остатки живительной влаги, шипя испарялись. Слышался треск, и в мгновение, огнедышащее пламя заполнило собой пространство до берегов.

– Это ж как такое ангельское создание могло согрешить, что б заслужить такое?! – терялся в догадках Ред, оголяясь до пояса.

– Я, пожалуй, последую за тобой – Аделия, как можно медленнее расстегивала плащ, наблюдая за обезумевшими глазами нового знакомого, он замер, и вскинув брови, немного приоткрыл рот – так будет гораздо лучше! – Монтескьери небрежно отшвырнула плащ, и прикоснувшись пальцами до корсета, сдерживая смех, произнесла – молодой человек, вы чем-то обеспокоены?

– Да, то есть, нет – замешкался он – ты так и не ответила на мой вопрос!

– Я считаю, нашей вины в этом нет, и наши ошибки или заслуги, грехи или святость, в счёт не берутся! Сейчас мы нейтральны…

– Откуда ты это знаешь – спросил Ред, сев на пол и опираясь спиной о периллы, за которыми, бушевал ад – ко мне подошёл невысокий такой парень, лишь махнул рукой, и сказал «пошли», до этого пару раз наведывался, какой-то, худощавый мужчина, тоже что-то говорил, я его так и не понял! Фурье, по-моему…

– Скоро должно всё проясниться…

Аделия аккуратно сложила выброшенный в сердцах плащ, и вальяжно расположилась около полуголого мужчины, ей хотелось поскорей всё разъяснить, хотелось понять смысл бесконечной череды встреч и знакомств, вереницы непонятого и загадочного сумасшествия.

– Никогда не думал, что буду когда-нибудь, сидеть и размышлять о своём существовании, в компании юной графини, чьё имя знает каждый бродяга, чьё состояние сводит сума, любого алчного и жадного до денежной наживы, да что там говорить, даже здравомыслящий человек, нет-нет, а заикнётся…

– А какой сейчас прок в этом?

– Может быть,… сейчас бы винца с вашего погреба, самого выдержанного…

– Будет возможность, не только винцо употребим, но и множество других изысков…

Раин Ред мечтательно закрыл глаза, закинув голову назад. Его частое шумное дыхание содрогало грудь, на которой трепетала, практически выцветшая, наколка летучей мыши, контуры её крыльев были размыты, а под ними виднелась какая-то надпись. Аделия, не скрывая своего любопытства, пыталась разгадать, тайну, которую скрывал летающий хищник.

– Это метка? – полюбопытствовала она.

– Да, за отличное и примерное поведение – собеседник облизал сухие губы, и не открывая глаз продолжил – ты же сама сказала, что мы все равны. – Думаешь, я буду упрекать тебя? Или стану пренебрежительней относиться? – рассуждала графиня – может быть, если б знала тебя давно! А так, кто я тебе, и кто ты мне?

– Не знаю кто я для тебя, но для меня ты прекрасный собеседник, умеющий слушать! Ненавижу, когда меня перебивают! Меня это так выводит из себя! Можно, когда выберемся отсюда, я угощу тебя вином? – он не поднимая головы, повернул её в сторону графини и искренне улыбнулся – глупо наверно звучит…

– Лучше ромом…

– Хорошо, договорились!

– А чего мы ждём, может, попробуем выбраться отсюда? – оживилась графиня – может нам стоит, поискать более стоящее, чем сидеть и ждать!

– Не думаю что это хорошая идея – отрешённо вторил молодой мужчина – если нас выбрали из тысяч или миллионов, значит всё не так просто, как ты думаешь!

Разгорячённый пыл Аделии немного поутих. Она обиженно вздохнула, и устроившись поудобнее, подложив руку под голову, попыталась улечься.

– Всю жизнь мечтала лежать на грязном полу, дышать дымом, и ждать, чем же ещё приятным, порадует меня судьба.

Ничего не менялось, огонь продолжал буйствовать, казалось, языки его пламени, издевательски, черпали всё новые и новые силы, обжигая измотанные тела ожидавших перемен. Посеревший, унылый дом, изнемогал, от жара, что душил его крепкие стены, щедро обезображенные крупными трещинами, словно шрамами. Не пересилив боль и страдания, здание, словно живое существо, обессилив, обрушило на обидчика свои горькие слезы. Сочилась каждая трещинка, из основания дома хлынул ледяной поток, с жутким и диким шипением, расправился он с расшалившимся пылающим адом, посылая небу, клубы густого пара, в доказательство того.

Раин Ред с любопытством наблюдал поразительную картину невозможного, он не был удивлён, его не сводила с ума подобная драма, он просто чувствовал себя одним из главных актёров, точнее марионеткой, брошенной в пекло ярких страстей и затёртых сюжетов. Он не мог, и не хотел понимать, то, зачем он здесь, и в чём состоят его обязанности. Почему рядом с ним, человек благородных кровей, не успевший ни разу вступить в пререкание с судьбой, не запятнанный уродствами и казусами жизни, в чём их сходство, где та тонкая, невидимая нить, что связала робкую и податливую графиню, и хитрого, наглого, не достойного уважения мошенника, с бесконечным списком разбоев и грабежей. Его воспитала улица, он не знал ни отца, ни матери, никогда не пытался карабкаться, что бы выжить, а избрал более простой и доступный способ существования. Его прельщали лёгкие деньги, он упивался такой жизнью. Не исправила его и жизнь за решёткой, тяжёлый физический труд за свои грехи, он отрабатывал, и снова катился в непроглядную бездну, наматывая как на клубок тёмные, жестокие ошибки.

Ред задумчиво окинул взглядом спящую графиню, какой жалкой и несчастной казалась ему она. За что она расплачивается, что могло такого произойти, почему допускают такой несправедливости те, кто бросил их сюда.

– Нет! – раздался оглушительный крик – не надо! – графиня дрожала, она прижимала к груди колени, прятала в них лицо – не хочу…

– Эй, ты чего – крепко взял её за плечи Раин Ред – успокойся!

– Я не хочу, я устала – хриплым и несчастным голосом говорила она – не хочу!

– Тихо – неумело успокаивал её он, заглядывая в глаза – придётся привыкнуть!

– Надоело – истерически взревела она, крепко прижимаясь к растерянному Реду – нет больше сил!

Раин чувствовал биение её сердца, прерывистое дыхание и дикий шёпот, он ощущал силу её крепких объятий, в которых не просматривалось ни капли фальши, лишь искренность и безысходность, первый раз насладился вкусом раскрепощённых, наивных и таких трогательных рук. Хмельная и сладострастная волна пробежала по его телу, тепло, и безмятежность разливались кровью. Его грешная душа рвалась на части, от понимания того, что не задумывался ранее о своих внутренних переживаниях, а укрощал незаурядный голодный пыл грязными похождениями, короткими скользкими встречами и массой холодных знакомств. Нет, он вовсе не стал считать свою прежнюю жизнь никчёмной и пустой, он просто сделал выводы, что не те люди встречались на его пути, не те женщины согревали его тело холодными ночами, что был вероятный шанс встретить свой рай, который бы с неудержимым рвением исправил его кромешный ад.

– Прости – несмело сказала Аделия, отстраняя его от себя – я не хотела, мне жутко не хватает преданных и верных людей рядом, я напугана, я растеряна, мне очень тяжело, поэтому я хочу, что бы был хоть кто-нибудь рядом – она подняла глаза выше, и резко замолчала. Ред понял, что теперь они не одни, а кто-то разбавил их общество молчаливым присутствием.

Напряжённый, пропитанный негативом и трагизмом, наблюдал за происходящим Джеррард Фурье. Он злобно и холодно выжимал из времени максимум, и ожидающе, приподняв голову, сыпал вопросами с замерших губ. Его внешний вид говорил за него, сколько бесчисленных объяснений желают услышать его уши, сколько драматических слов припасло его сознание в ответ на пылкие, ещё не сказанные оправдания.

– Смею спросить – начала говорить Аделия, обращаясь к молчаливому гостю – когда это всё закончится, и есть ли нам смысл ждать?

– Смысл? – переспросил Фурье – теперь вы собираетесь диктовать мне, что делать и как?

Аделию удивлял, его далеко не дружелюбный настрой, его командный голос и пренебрежение, она не скрыла своего удивления, и подойдя к нему, как можно тише прошептала:

– Ты что? – она подняла голову, пытаясь заглянуть в глаза, но он отвернувшись проигнорировал её порыв – где твоя изысканная улыбка? Твой утончённый профиль, конечно красив, но я бы хотела заглянуть тебе в глаза! Ты слишком высок – продолжала навязчиво она, превращая всё в игру – и я не смогу прошептать на ухо тебе самое важное!

– Слушай, прекрати шутить со мной, не забывай, что вы всего лишь оружие, моё оружие, но не более – разозлился Фурье – я и так слишком много тебе позволял, за что получил сполна! Не надо беспредела! Не будет легко и просто, слышишь меня? Не будет! Хватит, детство и шалости оставь за спиной!

Аделия обиженно отшатнулась назад, она понимала, что не следовало давать волю своему баловству, но и таких слов, в свой адрес, она тоже не ожидала. Попятившись, она обиженно стиснув зубы процедила:

–Ну хорошо…

– Пойдёмте за мной! – уходя, проговорил Фурье.

Они прошли сеть полуразрушенных комнат, и длинных, вьющихся словно локон коридоров. Фурье не оборачиваясь, статной и красивой походкой, устремлялся вперёд. Его кучерявые волосы, подпрыгивали как мелкие пружинки, заставляя улыбнуться сердитую графиню. Она сбилась с чёту от вереницы заброшенных помещений и лестниц. Наконец Фурье остановился, около огромных, тяжёлых дверей и уныло произнёс:

– Я прошу вас только без глупостей, вы мне очень тяжело дались – наконец повернувшись к ним, удручённо и грустно проговорил он – можете ненавидеть и клясть меня, это всё ровно ничего не изменит, просто …– он замолчал, и словно опомнившись продолжил – вы всё поймёте, я слишком долго за вас боролся… – и с усилием, Фурье раскрыл величественную дверь, он прислонился к ней, и вытянув руку вперёд, прошептал – добро пожаловать…

Узкий, длинный мост встретил их у порога, ведущий к овальной, немного скошенной поверхности, с краев которой стекал искрящийся поток, срываясь в бесконечность. На небольшом постаменте стоял худощавый, пожилой мужчина, с копной седых, зачёсанных на затылок волос, он неохотно поднял глаза на угнетённых Монтескьери и Реда, которые неуверенно шагали друг за другом. Пальцем указал на два высоких стула, обтянутых коричневой кожей. Массивную, словно свитую из деревянных прутьев спинку, устрашающе дополняли, два звериных глаза из зелёного стекла, ножки змеями сползали вниз, вытягивая вперёд хищные морды. Аделия растерянно, ищущим взглядом, пыталась отыскать Фурье, но успела рассмотреть только его уплывающую тень, и услышать тяжёлый удар закрывающейся двери.

Навящевым эхом снова и снова повторялся хриплый шёпот, заполняющий собой всё пространство вокруг, словно толпа обезумевших, обострили в шипящих словах, смелые порывы печальных идей. Оставалось только сойти сума, и с диким рёвом броситься в непроглядную чёрную бездну, и поставить жирную точку на бесконечной череде загадок. Но стоило ли это пережитого, стоило ли обрубить все корни, и сухим стержнем рухнуть вниз, нет, слишком много событий и новых лиц, встречи и знакомства, уже вошедшие в привычку. Новые ценности и открытия, какая-то зависимость от некоторых моментов, которые оставили на сердце бессмертный отпечаток. На мгновение всё стихло. Гнетущий мрак, что окружал округлую платформу, давил, сжимая нервы словно в кулаке. Казалось, что, чьи-то длинные руки, с уродливыми пальцами, жадно тянуться, пытаясь коснуться спины. Аделия резко обернулась, и улыбнувшись, пожурила себя за податливость страхам, прежняя мрачная пустота и ничего более. Не одна она пошла на поводу у воображения, словно по команде, и оставшиеся одиннадцать человек, суетливо завертелись, словно непоседливые, любопытные дети.

Двенадцать человек, двенадцать судеб, двенадцать печальных лиц, и ни одной улыбки. Сколько томлений, вопросов и ожиданий, в каждом из этих молодых людей, они сплетены из домыслов, как им понять, что праздной жизни не будет, как и семейного гнёздышка, страстной любви и дружеских посиделок, новый мир для них, это тот, чьё плечё, покоится совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Юные души, словно слепок из глины, кажутся крепкими, закалёнными, твёрдыми и своеобразными, но порыв ветра, дождевой поток или неловкая рука, и кроме осколков или месива ничего существенного больше не останется. Но а кто тот ваятель? Кто слепит из грешных или ангельских душ, вместительный, непоколебимый и внушительных размеров кувшин? Тот, кто сейчас словно стрелка от часов стоит в самом центре и движет своими гипнотическими импульсами в адрес спешащих, испуганных сердец. Питер Фурье, имя седовласого мужчины, чьи молчаливые, целенаправленные чары вытянули из закоулков памяти молодых людей, ценные и дорогие моменты. Нет, не для того что бы их уничтожить, а что бы звонче сыграть, больней затронуть переживания, дабы укоренить жёсткий и бесчувственный нрав.

Непроглядный дождевой поток, клокочущим устрашающим порывом извергает на землю свои горькие обиды, стелясь по земле бурлящим ручьём. Даже молчаливое небо, не смогло удержаться, и громким рёвом и треском сказало своё слово. Нелепо, но весьма романтично, окунаемая в происходящее, промокшая до нитки, обратив лицо к посеревшему полотну, наслаждалась стихией Аделия Монтескьери. Ей не хотелось забивать голову вопросами, почему она здесь, а не там, и почему одна, а не в компании жутковатого старика, и оставшихся одиннадцати безропотных слушателей. Она полной грудью вдыхала прохладный, пропитанный завораживающим бризом воздух. Сапоги утопающие в мокром и зыбком песке, омывались струями дождевой воды, которая безвозвратно спешила за край отвесной скалы, местами занесённой тяжёлой землёй, и всевозможными ветками и корневищами. Графиня услышала шаги за спиной, затем чьи-то горячие руки крепко обняли её за талию, и дрожащее дыхание коснулось её шеи. Странное чувство сжимало её изнутри, ещё не ведомое ранее. Она знала чьи это руки, и чьё дыхание, она содрогнувшись, медленно обернулась, и пьянея утонула в кромешно чёрных строгих глазах моряка, успевшего стать любимым. Она с замиранием, не отрывала от него жадного взора. Ухоженное лицо, с аккуратными небольшими бакенбардами, гладко выбритые щёки, волосы разделённые пробором сбоку. Чёрный камзол, со стоячим воротником, уголки которого были выполнены серебром, белая рубаха, со сверкающим галуном предавала чопорности и изысканности.

– Михаэль – дрожащим голосом говорила Аделия – что ты делаешь со мной? Не знаю, явь ты или сон, если сплю, не дай мне проснуться! Если бредю, позволь побыть сумасшедшей! Если призрак ты, прошу не растаять! Не понимаю, как я смею откровенно говорить о своих чувствах и привязанности к тебе! Мне стыдно, да! Считанные часы знакома с тобой, а покой оставил меня, разрешив страсти сыграть главную роль! – она ощутила как его дыхание обожгло щёку, и практически коснулось дрогнувших губ – и всё-таки прости! Предо мною ты, утончённый и строгий, манящий и настойчивый – Аделия отстранила его от себя, и холодно продолжила – меня легко обмануть, предоставив объект трепета и тоски, и я как любящий человек, просто была обязана повестись на недостойный розыгрыш, но ты, это не он! И мне больно от того, что кто-то посмел, так подшутить надо мной!

– Браво, графиня, браво – радостно ликовал пожилой мужчина, рассеивая дождь, и возвращая обстановке первоначальный вид – чего не ожидал, того не ожидал! – он вытянутой рукой провёл по кругу, указательным пальцем рисуя волнообразные движения – все вы, пошли на поводу у своих желаний, каждый из вас опустился ниже подошвы моих сапог!