Последний рассвет - читать онлайн

… Одиноко. Тоскливо. Печально… Пустота сковывает и рвёт на части, заставляет сходить с ума, и бежать не оглядываясь, в придуманный мир фантазии и грёз, заставляет отвлечься от окружающего мира, променяв его на приторный сироп иллюзорных сновидений, который действительно спасает, и дарит крылья. Но зато, как болезненно, открыв глаза, увидеть, что всё по-прежнему, всё так же, как и было – одиноко, тоскливо, печально…

–Ты мне подаришь его? Ты же прекрасно знаешь, что для меня это значит! С каким нетерпением жду рождения нового дня, и его благополучного завершения, я очень надеюсь на твоё всесильное могущество, верю в твою поддержку! Прошу, всели в меня уверенность прожить достойно, грядущее, неизбежное утро, однообразный и скучный день, и хмурый недобрый вечер, крепко слитый, с непроглядной ночью. Совсем скоро, горячее солнце проснётся, и всё изменится… изменится и оживет… – шептала в полуоткрытое окно, которое щедро одаривало напряжённый воздух, засыпающей ночной прохладой – прости, если было что – то лишнее в моих словах, прости, если желаю невозможного, а так наверно и есть, я слишком настойчива в просьбах, и в этом моя беда. На время оставлю тебя, до момента тревожных событий, свершаться которые в миг, значит, до следующего утра.

Небесное полотно приумножило радужных красок. Теперь уже небесная синь, оставив за плечами хаос тьмы, жадно поглощала лучи проснувшегося солнца, которое лениво выползало из своего уютного пристанища, окружаемое, такими же неторопливыми серыми облаками. Безмятежную ночную тишь, ярко скрасили голоса активных, жизнерадостных птиц, начавших неутомимые поиски пропитания для себя, и своих голосистых, вечно голодных птенцов. Живность крупнее, не менее активно сновала с подобными целями, и хищно и жадно выла, от безутешных поисков. Молчаливое озеро дремало, подгоняемое лёгкими порывами влажного, едва уловимого ветра, несущего из далёкой тишины уходящей ночи, обрывки несмело прошедшего, моросящего дождя. Старый, нагловатый плющ, туго пеленавший столетние деревья, захватил в свои объятия каменную стену замка. Пытаясь поработить себе площадь всё больше и больше, он приподнял свои листья к небу, и умоляюще кивал, как бы соглашаясь, с могуществом ветра и солнца..

– Как ты изменился, а я тебя помню, совсем крошечным, без намёка на продолжение жизни – пронзил тишину тот же несмелый, печальный голос – сколько лет мои глаза не замечали тебя, не видели. Слезы, сопровождающие меня по линии жизни, затмили всё и вся, построили нерушимую крепость, чтоб не видела света, а надо верить, мир прекрасен – она пристально смотрела на разросшуюся зелень, удивляя себя проведённой параллелью, уверив, что и её перемены коснуться, прекратит быть миниатюрным росточком в руках судьбы, превратиться в окрепшее древо, самостоятельное, и независимое ни от каких перемен.

– Боже мой, боже мой, Аделия, ты жалка и несчастна в своих бредовых рассуждениях! Я устала ловить себя на мысли, что ты, моя сестра, играешь мыслями, совсем не так как полагается, находишь в себе комок рассуждений, глупых и беспочвенных, и поддакивая им идёшь на поводу больного воображения, так нельзя, так нельзя.

– Я вполне счастлива, в отличие от вас, не умеющих видеть красоту и бесценность окружающего – на бледном, уставшем лице появилась улыбка – прекрасно понимаю, что являюсь черным пятном на белом фоне нашей красивой и влиятельной семьи. Мне очень сложно выживать здесь, среди вас, пускай и родных для меня людей, и … почему ты не спишь? Зачем преследуешь меня? – попыталась уйти от назойливой темы, такой актуальной и бессмертной, в последние несколько лет.

– Мы все обеспокоены…

– Чем?! Кто ещё среди нас глуп и несчастен! Для кого тень, и реальный человек, из плоти и крови, это совершенно одно и тоже?! Для вас нет разницы между порывами прохладного, свежего ветра, и сыростью подвальной мглы. Для всех вас, мечты, это непоправимый грех – разгоряченная Аделия, задыхаясь от ярости, метала злобные взгляды на робко стоящую сестру, которая уже не раз пожалела о затеянном разговоре – прошу, оставьте меня в покое, не стоит упорно ломиться в мой сказочный мир, забывая позаботиться о своём, уныло умирающем.

Ни говоря ни слова, ни покорив лицо эмоциям, Изабелла, спокойная, и даже безразличная к близким её людям, отдала дань сестринской заботы, пускай и фальшивой, и тихо, спокойно, уже забыв о прошедшем разговоре, оставила покои юной мечтательницы, и направилась на поиски новых сплетен, в кипящую работой, беспрерывной беготнёй, оживлённую кухню. Она безумно любила, посещать это место, ей нравилось слушать бестолковые споры простых, малообразованных людей, истории нелегкой жизни, совсем незнакомой, необычной для её ушей. Она с замиранием, трепетом ждала момент, когда кухарки выделив себе пару минут заслуженного отдыха, садились в тесный круг, пылко и жадно обсуждая недостатки или достоинства, тех или иных. Бесхитростно ведали о своей лихой молодости, порой густо вгоняя в краску не привычную графиню, совершенно случайно вырвавшимися откровениями. Совсем напротив, Аделия, сторонилась общественной суеты, её не привлекал шумный нрав двух сестёр, одна из которых, просто жила, и дышала порокам и ошибками других, вторая, не опускаясь на грешную землю, дабы не навредить себе, воспевала себя и свою холодную красоту, которой гордилась, считая лишь себя, и больше никого даром Божьим.

Всеми известное, громкое имя семейства Монтескьери только росло и расцветало с каждым годом с новой силой, оно стало примером для подражания, о нем вели беседы, что в высоких кругах светского общества, что в уличных лавках. Качая головой, прищурив хитро глаз, блаженно представляли, сундуки полные монет, и бочки ломящиеся от несметных сокровищ. Уважение, как и к любому благородному семейному наследию, было главным и центральным, в развитии неотъемлемой ветви высшего света, положившее на плечи завистников немую печать. И возможно, не стоило бы это имя, и ломаного гроша, если бы не цепкие руки главы семейства, который вовремя взял бразды правления, от своего кровного врага, ненавистного и прежде любимого, родного отца.

Винченцо Монтескьери, жесткий и строгий человек, умеющий правильно мыслить, правильно располагать могуществом и возможностями, которые открывались перед ним. Умеючи распорядился своей жизнью, посвятив её воспитанию сыновей, вложив в них всю свою душу, подарил им, только для них мягкое сердце, он преподнёс им себя, но итог для него оказался плачевным, бросив все начинания, и всё, что было создано таким трудом, он замкнулся в себе, пустив всё на самотёк. А причина была, и весьма значительная. Старший сын, Дериан, который многим походил на отца, и подавал надежду, на отличного приемника, имеющий прекрасные управленческие способности, просто – напросто, покинул родные стены, и ушёл странствовать, разозлив старого графа словами « мне нет никакого дела, до этой рутинной работы, пускай мой милый братишка возьмется за это дело, а я, пожалуй уйду…». В молодой голове юноши, играл ветер, и тяга к осознанию нового, перевесила желание беспроблемного роскошного существования. Он испарился, а вместе с ним и растаяла последняя надежда Винченцо. Ну а что же Лансере, его младшее чадо? Лансере, это добрейшее, податливое, крайне скромное создание, единственное предназначение которого, это создание тёплого, уютного, закрытого от всех бед и ненастий, семейного гнезда. Он не был рождён, для решения сложных задач, политики, или вопросов касающихся лесной промышленности, или земледелия, которые развивались так же благополучно, но пришли бы в незамедлительный упадок, если бы, заботливая, и светлая душа Лансере, взвалила на свои плечи, сию тяжёлую ношу.

Время шло, проблемы росли, не находя решений, они размножаясь, порождали новые беды, всё катилось прахом в бездну, сказочное благополучие изживало себя. Слёзы на глазах печального графа, превращались в кровь, его душа, искалеченная и слабая сгорала. Его не сколько не обрадовала благополучная женитьба Лансере, не изъявил особой радости, при появлении на свет двух прелестных девочек, Мадлен и Изабеллы, духом, он покинул этот свет, оставалось, лишь тело, посеревшее, тусклое, безжизненное. Он травил себя, ругал, что в сердцах, после долгих скандалов, всё-таки, даже не отпустил Дериана, а грубо, и безжалостно выгнал, выставив за дверь, поклявшись, что не пустит за порог, никогда, и ни при каких обстоятельствах. А тот ушёл, молча оглянувшись в ответ, нарисовав ироническую улыбку на лице. Почему, он никак не мог понять, один ребёнок, не может заменить другого, почему он не может, взглянув на счастливого Лансере, воспрянуть, окрылиться, и зажить новой жизнью… Ведь не всё потеряно, возможно, его скитания, это первый шаг осознания взрослой жизни, попытка проверить себя, закалиться, и наконец познать, чего именно нужно душе, тишины и покоя, или бесконечного движения, семейного тепла, или шумных вечеров, под звон фужеров. Но Дериан, не стал мелочиться, а избрал всего и в избытке. Продолжил бурные кутежи, будучи обременённый семьёй, не забылась и привычка покидать близких на неопределённо длительный срок, посвящая себя друзьям, и тем многочисленным беспричинным банкетам. Он вернулся, спустя десять лет, не потому, что тосковал, а просто, пресытился свободой, и всеми её атрибутами, и к тому же захотелось от жизни нового этапа, ещё не знакомого и тайного, заложенного матушкой природой. С его появлением, всё встало на свои места, он невольно, сам того не осознавая, принялся поднимать, промышленность и хозяйство, находящиеся в крайне плачевном состоянии. Его любили, но его боялись, точно так же, как и Винченцо Монтескьери, который моментально покинул графство, и скрылся за пеленой океана, прекрасно понимая, что замок слишком мал, для двух одинаковых людей.

Дверь кабинета была слегка приоткрыта, жуткие и громкие крики оттуда ничем не пугали, не удивляли и душераздирающие, громогласные песнопения. Задымлённая и пронизанная алкоголем комната, походила на беснующуюся, оживлённую таверну, которая вдохнула в себя всю брань, споры, недовольные разбирательства. Политические темы, рождённые в самом начале шумного вечера, актуальные и вечные, постепенно таяли, под разгорячёнными головами собравшихся, они уходили вдаль, затопленные не одной бутылкой вина и рома, их меняла обезображенная и глупая, тематика грязи и фальши, бескультурного отражения действительности.

– Я не устану повторять, вновь и вновь, что среди нас всех собравшихся, среди такого великого числа достойных и влиятельных, есть одно лицо, которое бросит вызов смерти, осмеёт её и даже унизив, может плюнуть в лицо! Наш Чёрный Граф, светлая душа – Дериан! – слабым и дрожащим голосом, протянул, старый офицер Дональд Паркед, верная личность, заслужившая одно из почетных мест, в списке друзей Монтескьери.

– Твой враг – язык, и ты прекрасно знаешь это – недовольно и грубо, озлобился граф. Он пробежал глазами по жизнерадостной толпе, как всегда перебирая свои серые, никому не поведанные мысли. В его руках, пустовал фужер. Крайне рассердился на это, на невнимательность молодого слуги, который только осваивал навыки закалки в отношении непоколебимого графа, а позже заслуживший наказание, находиться под строжайшей опекой старого, ворчливого, но знающего свой долг дворецкого. Монтескьери, был вездесущ, как считалось, в слоях низшего класса, он знал о всех и вся, он имел всю информацию, о каждом, о проделанной им работе, знал о малейших погрешностях производства, даже появлялся в тот момент, когда на фабрике происходила малейшая заминка, или зарождение забастовки, каким-нибудь бестолковым трудягой, который сам не знал чего хотел. Нет, граф не был циничным скрягой, он бал строгим, справедливым человеком, умеющим управлять массами, каковым и положено быть, в горячий XVII век.

–Эй, опять уходишь, в думы, тебе лишь понятные! – громко завопил Паркед, тряся за плече поникшего графа – ты чего?

За окном собиралось ненастье, озеро беспокойно волновали порывы ветра, Дериан панически глядя на это произнёс:

– Самовольно обрёк себя на заточение, как я устал от этого!

– Ты не знаешь цену, принадлежащее тебе счастья, ладно, не беру во внимание твоё состояние – покачивая головой рассуждал Паркед – твоя супруга, это редкий клад, терпеливый, ко все твоим грехам, и – он не успел довести свою мысль до конца, как почувствовал, что какая-то сила крепко сдавила его дыхание.

Взбешённый Монтескьери, разъярённо вцепился в горло несчастного друга, и медленно просипев, проговорил:

– Уйми свой язык! Однажды он станет причиной несчастного случая! Никогда больше, ни слова, про мою личную жизнь, тем более, ты прекрасно знаешь, что происходит с завистниками, намекающими на мою жену, она не объект для рассуждений!– немного ослабив силу в своих пальцах, Дериан продолжил, безжалостно глядя, на багровое лицо пострадавшего – меня никогда не интересовали другие женщины, никогда! Я в отличие от тебя, хоть и имею слабость к алкоголю, но при живой жене, завязывать отношения с другими это грязно и мерзко!

– Эй – эй друг, полегче! – прибежал на помощь, к Паркеду юный капитан, шумный и неугомонный, Джонатан Бертон – Ты сейчас задушишь старика!

Флегматичный и спокойный, крайне горделиво и вальяжно подошёл к разгорячённым, выясняющим отношения людям, солидный и трезвый мужчина, такой же отставной офицер, как и несчастный Паркед.

– Юноша, я тебя сердечно прошу, не вмешивайся, а то, того и гляди, сам схлопочешь – в его зубах дымилась добротная сигара, она покорно перекатывалась, из одного уголка рта, в другой, источая приятный медовый аромат. Он последовал дальше, изучая шикарную обстановку кабинета, словно он не бывал здесь ранее.

– На что ты так зол? – процедил жалобно Паркед, пытаясь отстранить от себя Монтескьери – ведь не моя вина, в том, что своей скрытностью, затворническими мыслями притягиваешь к себе все сплетни, и являешься эпицентром домыслов и загадок! Твоя семья запугана, они все боятся тебя! Не поверю, что это не замечают твои проклятые глаза! Можешь убить меня прямо здесь, пожалуйста, всё равно это тебе сойдёт с рук! Твоя родная и единственная дочь, я уверен, скоро назовёт отцом добряка Лансере, который любит её не меньше, чем своих дочерей, мне до глубины души жаль бедного ребёнка, обделённого отцовской лаской и вниманием! – Паркед глубоко вздохнул, вглядываясь в удручённые, задумчивые глаза графа. Но моментом спустя, они как и обычно налились желчью и злостью, не долго на его лице продержалась маска истины, Дериан гневом стёр её и завопил, что было сил:

– Выметайся, лживый подлец, свою наглость запрячь подальше! На этот раз я не стерплю твоих мерзких разговоров и обвинений! Я устал тебя прощать, на этот раз хватит!

Граф Монтескьери толкнув локтём внимательного слушателя стоящего за его спиной – начинающего капитана, взял за грудки старика Дональда, и швырнул в сторону кресла, но к счастью, того вовремя поймали ожидавшие исхода драмы опытные гости неспокойного тёмного графства.

– Твоя сила, по отношению ко мне, как к мужчине, оправдывается – прокричал возбуждённый Паркед – но такое же отношение, вот только к женщине, возмутительно, подло и гадко! Называя женщину любимой, и противоречиво колотить, обезображивая ей лицо, вот это наказуемо, слышишь меня бессердечное дьявольское создание!

Громкая толпа, как сговорившись кинулась на графа, зная его реакцию на слова такого рода, он был пьян но сила бушевавшая в нём, рвала цепкие оковы совместных действий, его гнев пугал, даря ему дополнительные очки. Объект агрессии насильно увели, отправив поскорее домой, приставив охрану, в размере несколько человек, дабы предотвратить повтор активных действий. Такого характера, был практически каждый вечер позитивно начатый, но негативно подытоженный рукоприкладством, и всегда всё начиналось с какой-нибудь безобидной шутки, обращённой к графу Монтескьери. Его было очень сложно понять, считалось, вне гласным запретом, покорять его слуху юмор, косаемый семьи и смутного прошлого, нависшего плахой над обнажённой шеей.

Апартаменты медленно пустели, звуки тишины начали подавлять умирающие фрагменты уходящего бурного мероприятия, отголоски веселья меняла потускневшая, серая, полная грусти ночная атмосфера тоски. Несмелая луна, затаилась за одной из башен, и выжидающе ждала, глядя на метания строптивого графа, который поддался её влиянию, и то и дело бросал взгляды в холодное небо, полное свободных надежд. Им играли последние слова Дональда Паркеда, они, комкая душу, заставляли задуматься, и заново пережить, те конфликты, неоднократно порождаемые каверзными вопросами и намёками дотошного офицера, который, тем самым пытался наладить душевные переживания, вывести на чистую воду, вызвать на откровения, попытки которого заканчивались подобными, полными агрессии инцидентами.

Дериану, чужда была мысль беспокойства о дочери, а если точнее, он не понимал смысла, трепетать и боготворить своё чадо, как делал это, его брат Лансере, сумасшедше влюблённый в заботы о близких. Железная логика твердила, к чему беспокойство, если ребёнок рядом, если рядом любящая мать, а он – глава семейства, противоречиво забывший, о своих прямых обязанностях. А Аделия тянулась к нему, пускай, не получая желаемого в ответ. Она трепетно любила его не взирая на грубый нрав, она не показывала этого, просто рисовала на лице апатичное безразличие. И страх не рождался в её глазах, как бы естественно это не казалось, в данных ситуациях. Он был её отцом, пускай таким, главное, что он был, а остальное не столь важно.

Время перевалило за полночь. Пытаясь спрятаться от гнетущих мыслей, граф Монтескьери устроившийся на полу, под рядами книжных полок, продолжал преданно смотреть на ночное светило, копаясь в тайниках своей памяти. Он покорно чередовал всевозможные напитки, одурманивая и без того опьянённую голову. Именно сегодня, как никогда раньше, он начал задумываться о своей семье, ему стало страшно, что в очередной раз, он жестоко оскорбил настоящего, верного человека, который силой открывает ему глаза, а он, такой подлец, сопротивляется. И чем его деятельность и строгий контроль над трудящимся классом крестьян и фабричных рабочих, может помешать тёплому семейному развитию отношений? Разве работа и строгое выполнение обязательств, можно ставить выше семейного счастья и благополучия? Получается, что да, материализовывать в жизнь задумки и планы, обращённые к росту стабильности во всех затрагиваемых им сферах деятельности, но падать в глазах родных людей, опускаясь до самой низкой отметки уважения и любви.

Дериан, не единственный, кто встречал эту ночь без сна. Обеспокоенная происшедшим Аделия, озадаченно бродила по коридорам замка, она всегда сильно переживала, за каждую подобную выходку отца, и ей было нестерпимо обидно, что исправляться он не спешит. Уже вторые сутки, никак не удавалось ей заснуть, истощённая томлениями о происходящем, она изводила себя, прекрасно понимая, что всё это, больше чем бессмысленно и напрасно. Спускаясь по парадной лестнице, она несколько раз останавливалась на длительный промежуток времени, обдумывая всё наперёд, каждый шаг, приближающий её к отцовским апартаментам. Было действительно страшно, сердце выбивало барабанную дробь, нет, становилось жутко от мысли, что слова не найдут себе применения, и предательски замрут на губах. Пройдя обширную гостиную, несколько бесполезных и просторных залов, остановилась в стенах картинной галереи, насчитывающей, десятки сотен всевозможных полотен – портретов и эскизов. Жизнь замерла в этих трагикомических лицах, навечно, навсегда, витая в воздухе тёплым дыханьем. Напитав себя положительной энергетикой, и крепкой уверенностью, проскользнула мимо лоджии, дверь которой была открыта, и ночной, прохладный ветер, неприятным свистом пел в распахнутых объятьях, каменного дьявола, искусной ручной работы. Аделия вздрогнула, увидев бесцельно бьющуюся о белоснежные, резные стены, чёрную летучую мышь, контрасты играли в воображении, фантазии дорисовывали жуткие картины, и, ускорив шаг, она поспешила дальше.

– Не меня ли пришла навестить? – раздался знакомый грубый голос, пронзая насквозь тишину и мрак полупустого помещения.

Аделия повторно вздрогнула, всматриваясь, в приближающийся к ней силуэт. Слегка покачиваясь, напротив неё остановился бледный, с лёгкой синевой под глазами, граф Монтескьери. Как он был жалок и мерзок, с какой силой, разило от него немалым выпитым, испарилось, то величие и могущество, в каждой черте его строго, выточенного, словно из камня лица, тот великий граф умер, осталось лишь обкраденное пороком существо, сломанное и безжизненное. Его длинные пепельные волосы были растрёпаны, пронзительные, светло-зелёные глаза так же, как и прежде, искрили кошачьим блеском, источая болезненное равнодушие. Он ехидно поморщил свой высокий лоб и, изобразив иронию на тонких губах, повторно спросил:

– А-а-а что будет угодно Вам, юная мисс?

Граф опёрся рукой о стену, и медленно поплёлся обратно, в свой тихий мирок, иногда разбавляемый шумом и суетой.

–Пойдём, что мы как не родные – он, приложив не малое усилие, отворил тяжёлую дверь, та с трудом поддалась, чиркнув о горлышко бутылки глядевшее из кармана. Раздался звон разбитого вдребезги стекла, затем недовольный рёв – Чертовская сила, что бы тебя… – продублировав свою усмешку, он аккуратно перешагнул осколки и разлитое вино, кивая Аделии, что бы она следовала за ним.

– Я внимательно слушаю тебя – воскликнул он, садясь в кресло – чем могу быть угоден, в столь поздний час?

Аделия потупившись, опустила глаза, её ожидания не обманули, слова растаяли на губах, а мысли предлагали, лишь глупый набор, полных смелости фраз.

– Аделия, не могу понять твоего молчания? К чему эта встреча? – осыпал вопросами, растерянное чадо граф – чего ты от меня хочешь, может, объяснишь всё-таки?

Не дождавшись ответа, он, резко встал, направившись к столу. Небрежно выбрал из шкатулки несколько сигар, одну из которых, блаженно закурил, оставшиеся бросил в карман. Устремил ищущий взгляд на груду пустых бутылок, смутился, и тихо прошептал:

– И это всё? Странно…

– Нет, не всё отец – как можно тише сказала графиня, поднимая с пола объект поисков, закатившийся под стул.

Он удивлённо вскинул брови, и поспешно подошёл к Аделии. Ловко вынул из её рук вино, и озадаченно заметался, погрузившись в очередные поиски. Наконец, увенчанный успехом, он шустро наполнил два хрустальных фужера, один из которых, протянул потерянной Аделии. Отрицательно покачав головой, она отшатнулась назад.

– Ну что же ты так, я конечно не настаиваю! Вино продукт жизни и молодости! Один фужер за здравие, последующие… а вот это уже слабость…

Аделия скромно улыбнувшись, приняла отцовский дар. Сделав несколько внушительных глотов, почувствовала лёгкую слабость, решив, что этого недостаточно, осушила дно фужера. Лёгкая волна онемения сковала ноги, ей захотелось сесть, но они слабо слушались. Заметив, происходящее с дочерью, граф поспешно обнял её и проводил к дивану.

– Теперь тебя понятна сотая доля моего состояния, сначала это желание ощутить лёгкое забвения, затем, это перерастает в привычку, всё очень сложно…

Аделия, уткнулась лицом в плечё отца, ей было уютно и тепло, как никогда, она ощущала, что её одномоментное счастье граничит с невозможным, что это сон, и она боялась проснуться. Дериан опустил голову, и с тёплой улыбкой взглянул, на прижатый к нему комочек, в котором играла его кровь. Он провёл ладонью по её волосам, и, прижавшись щекой прошептал:

– Надеюсь, тебе улыбнётся счастье, и ты встретишь достойного себе, не то, что твоя несчастная мать…

– Что-что? – поднимая голову спросила Аделия, открывая полусонные глаза – я, по-моему уснула…

– Да я спросил, Лансере, чем на этот раз себя увлёк?

– К полудню он пригласил лорда Монферана, со своими сыновьями, собирается найти удачную партию для своих дочерей – довольно сухо и монотонно сказала Аделия, прижимаясь сильней к крепкой груди отца. В ответ на этот порыв нежности, усилил свои объятья, улыбнувшись на редкость, нежной и приятной улыбкой – он желает им только хорошего и доброго, желает для них светлой и беспроблемной жизни – договорила свою мысль Аделия.

– Он наивный и бестолковый балван, живущий по нормам и правилам! Нам с ним строили жизнь по этапам, расписали, её, чуть ли не до смерти, дабы не ослушаться, будучи правильным, он и по сей день существует по эти канонам! Заведомо влюбился в человека, которого, ещё в глаза не видел! Нарисовал розовым ещё не начатую совместную жизнь, глупец! Она – заядлая эгоистка, он – тут вообще всё понятно – Дериан замолчал, залпом выпил содержимое фужера, и, потянувшись за очередной порцией, продолжил – как я его ненавижу за его бестолковую голову! Толком ничего не понимая в бумагах, по доброте душевной, чуть не отписал проходимцам часть земель и часть нашего леса!

– А что случилось с его супругой? – спросила Аделия, преданно заглядывая в пронзительные, зелёные глаза отца.

– Она умерла после родов, не перенесла их. Несчастный Лансере! Зато сейчас живёт и ненарадуеся на своих избалованных особ, ему больше ничего и не надо, в этом его счастье.

Голова юной графини ломилась от нахлынувшей массы вопросов, ей была любопытна история сплетений судеб отца и матери. Она надеялась, что он сам начнёт, и хоть что-то прояснит в кромешном рое загадок и тайн. Его суровое лицо насупилось, нервно закинутые за плечи прямые волосы, скатывались обратно, обрамляя побледневшую, каменную маску. И без того узкие, бледные губы, вытянулись в струну, они пару раз вздрогнули, и наконец извлекли несмелый, протяжный звук, а не слова.

– Никто и не догадывается, как я ненавижу себя. Все вокруг думают, что я сильный человек, что во мне только исключительно бесстрашные черты, я несоизмеримо умён, а терпение мое бесконечно. Как мне хочется вынуть свою душу и сжечь её, наказать свои руки, что слушаются пустую голову, покоряются бессердечному, не имеющему светлой души существу – он резко встал, судорожно закурил в очередной раз, продолжая пить, но уже с горла – ты думаешь, я испытываю удовольствие от этой проклятой выпивки? Я хочу покончить с ней, раз и навсегда – Граф Монтескьери в сердцах, размахнулся и прицельно направил бутыль в свой портрет, возвышавшийся на стене – пусть будет проклята эта нечисть, смерть только искупит её грехи! – он склонился на колени, и взяв руками голову, задрожал всем телом.

– Господи! – крикнула Аделия, подбегая к рыдающему графу.

– Уходи, и не смей сюда возвращаться! – гневно прикрикнул он – оставь меня одного, и чтобы никогда, не приближалась к этому кабинету и на шаг – Дериан с трудом поднялся с колен, одной рукой опёрся о стол, другой указал на дверь – иди, а то, что я тебе говорил, кромешная ложь из лжи, не допускай в себе жалостливых мыслей, они не к чему!

– Я всегда знала, хоть и видела Вас отец, крайне редко, что истинное лицо глубоко запрятано, так далеко, что память уже и не вспоминает где. Но сегодня это случилось…

–И не случится больше впредь! – закончил её мысль граф Монтескьери. Он небрежно схватил за плечё Аделию, и грозно сопя, повёл к выходу.

– Не хочу больше тебя видеть, и твою мать, и всех вас вместе взятых. Пожелай Лансере удачи, ведь она ему никогда не светила и думаю, не будет светить никогда!

– Так не должно быть, не должно – выпалила Аделия, ударяя по дубовой двери кулаками – это не правильно…

Рождался новый рассвет, как и обычно, солнце нехотя покидало своё уютное пристанище, оно радужными лучами играло в чёрных, заплаканных глазах графини. Суета сковала замок, по коридорам изредка разносился, скрипучий и неприятный голос встревоженного дворецкого, он, шустро раздав указания прислуге, направился разыскивать своего трудолюбивого подчинённого, душевного друга, старого садовника. А тот в свою очередь, расшумевшись на развеселившихся, совсем юных помощников, метался меж деревьев, делая попытки, хоть как-то поднять, поникшие цветы, не перенёсшие холодной ночи. Две молодые служанки, начавшие громкое разбирательство, как всегда не поделили лакея. Мужчину средних лет, с достаточно привлекательной внешностью, и манерами совсем не рабочего класса. Визгливые соперницы навлекли на себя гнев пришедшего на разрешении беды дворецкого. С его появлением всё встало на свои места, тишина, даже какая-то болезненно-неприятная, разлилась по каменному особняку. День начался хуже, чем ожидалось, все, как сговорившись, наполнились до краёв агрессией и злостью, не заслуженно наказывая друг друга, беспричинным гневом. Одни лишь Изабелла и Мадлен, окрылённые предстоящим знакомством, не покидали пределов зеркальных отражений, доставляя ужасные, просто адские муки, кружившими воронами над ними, камеристкам.

– Моё терпение не выносит, бурю эмоций и чувств, как я волнуюсь! – вздохнув, надувая пухлые губки, произнесла Мадлен.

– Да-да сестра, мне понятны твои душевные метания, сама всю ночь глаз сомкнуть не могла – забормотала Изабелла, улыбаясь. Она играла бровями, глядя на себя в зеркало.

– Мне кажется, они будут прекрасны.

– А я, если честно, в этом совсем не сомневаюсь! – игриво сказала Изабелла, продолжая играть мимикой.

– Доброе утро мои девочки! – засиял широкой и доброй улыбкой Лансере Монтескьери, неожиданно возникнувший в дверном проеме. Он распахнул свои руки, вовлекая в тесные объятья своих любимых дочерей. Они с детским визгом подбежали к нему, даря нежные, полные уважения поцелуи.

–Папочка, мне снился сон, а в нём я видела его…– покраснев, зацвела Мадлен.

– Так это замечательно, моя милая прелесть! – умиляясь, говорил Лансере.

– А я толком не спала, и у меня теперь ужасно болит голова! – ревностно прошептала Изабелла, косясь на сестру.

– Ну что же ты так, моё золотце! – сдвинув брови, привлекая к себе старшую дочь, проговорил Лансере – нельзя же так! Как вам мои подарки? – поинтересовался он, повторно глядя, то на одну, то на другую, прекрасно зная, какой будет реакция.

Ожидания, не заставили себя долго ждать. Единогласно начатый счастливый крик, который моментом перерос в неразборчивую, многогранную массу реплик и слов. Они, перебивая друг друга, излагали свои эмоции и благодарности, поочерёдно, прижимаясь к добряку Лансере.

– Кстати, платья эти, с Италии, я специально заказал, по последней моде они! Там ребята стараются, доверяю я их работе – Лансере подошёл к камину, внимательно изучил игру цветов подвижного огня, и умиротворённо продолжил – вы единственное, что у меня есть, вы достойны только самого лучшего, и надеюсь, это знакомство, принесёт плоды успеха и радости. Я и так слишком долго тянул, теперь пришло время, как мне жаль, что оно наступило – он перевёл понурый, тусклый, полный печали взгляд на притихших дочерей – как я не хочу отпускать вас, мои прелестные создания, но чувствую, что придётся.

– Ну зачем же ты так, папуля, не стоит слёз, они высохнут, и оставят в душе только горечь, пожалуйста… – прошептала Изабелла, преданно и нежно, теребя отцовскую руку – расстояние будет не властно над нашими сердцами, в которых будет вечная любовь и уважение.

– Ты заменил нам мать – вытирая слёзы произнесла Мадлен – не каждый человек, имеющий обоих родителей, может сравниться с нашим счастьем. Ты подарил нам жизнь, о которой не каждый может и мечтать.

Растроганный Лансере, запрятав в ладонях лицо, прошептал тихо и печально:

– Буду верить, что ваши слова, правда.

– И зачем поддаваться печалям, бывает же в жизни, ситуации и похуже, которые действительно требуют слёз! – взбодрившись, сказала Мадлен – вот, к примеру, взять Аделию, она выросла с матерью и отцом, только толку от этого!

– Я хочу вам сказать – начала затворническим тоном Изабелла, меняя русло разговора, совсем в другое течение – она перестала интересоваться реальностью, для неё собственный мир превыше всего, она не хочет заодно с нами, существовать вне предрассудков и негатива.

– Девочки мои – вынырнул из своих цепких раздумий Лансере – я умоляю вас, как только может умолять любящий отец своих дорогих, просто бесценных детей, не корите и не обвиняйте её, она мне, как третья дочь, и я не хочу, что бы пустые и холодные слова, травили, и без того, измученное сердце. Ариана, её мать, главная ценность, того, что этот ребёнок вырос полным спокойствия и понимания. Она человек такой, этим распорядилась природа, её и винить!

– Разве можно жить, и не задумываться, не мечтать, о мужчинах?! Благоразумная природа, должна наделить, хоть крупицей интереса! – забормотала Мадлен, перебирая драгоценности подаренные отцом – нужно радоваться новым подаркам – украшениям и платьям, например!

– Всё совершено верно – неохотно и задумчиво произнесла Изабелла – истину говорит Мадлен, кристально чистую истину!

– Её время ещё не пришло, ей всего семнадцать лет! – заступался за любимую племянницу Лансере – нельзя свои интересы ставить во главу угла, считая только их эталоном! Нет, мои милые красавицы, в этом вы не правы!

– Бестолковая слабость – книги! – громко засмеявшись, съязвила Мадлен.

– Обижаться и ненавидеть человека за то, что она не разделяет ваших совместных интересов, это уже слишком! – сухо добавил Лансере, собираясь уходить.

– Прости нас, глупых таких! – подбегая к расстроенному отцу, закричала Изабелла – мы не хотели тебя обидеть! – промурлыкала на ухо Мадлен, преданно заглядывая в глаза.

– Надеюсь, такого больше не повториться! – серьёзно сказал Лансере, повышая голос, редкостно допуская в себе подобные эмоции. Он понуро, холодно улыбнулся, и уже покинув пределы комнаты, отстранённо продолжил – я чуть позже, поднимусь к вам, а сейчас, решу кое-какие вопросы насчёт приготовлений к обеду.

Он, опустив голову, последовал дальше, ему было очень тяжело на душе, горячо любимые и бесценные дети, так бессердечно и жутко отзываются о родном человеке, который не идёт в ногу со временем, а нарисовав свой маршрут, шествует по нему. И почему такая не человеческая жалость, присуща такому ранимому и мягкому созданию, как Лансере? Его внешность говорила за его душу. Печальные зелёные глаза искрились светом и теплом, опущенные уголки губ, временами поднимались, рисуя на его полноватом лице, выражение истинного счастья и блаженства. Его приятные, такие умилительные, словно у ребёнка щёки, горели красными огоньками, нередко вызывая у собеседников, невольную улыбку. Светлые, с золотистым оттенком волосы, едва доставали до плеч, добавляя ко всему, ангельских очертаний. Дериан и он были разными полюсами одной земли. Казалось, природа, шутя и играючи, наделила их по максимуму различными чертами, что внешне, что касаемо характера. Они не ладили друг с другом, хотя существовали под одной крышей. Они редко виделись, а встречаясь, просто проходили мимо, допуская в себе мысли с вопросом, о причине рождённой ненависти. Конечно, без сомнения, в самом начале разлада, Лансере шёл навстречу брату, пытался его понять, терпел его агрессивный нрав, надеясь, что всё встанет на свои места, Дериан исправиться, и воцариться спокойная и мирная жизнь. Сломанные надежды оказались под ногами старшего графа, затоптанные, лишённые жизни и существования. Смерившись, Лансере закрывал глаза на его пьяные, безумные выходки. Скрепя сердцем, слышал горький плач несчастной Арианы, пытался даже вмешаться, в их семейную драму, дабы защитить от жёсткого обращения, но получив жестокий ответ, на крик о помощи, стал насильно отучать свои уши слышать, но не мог. Его голова ломилась, а тело ныло от непослушания. Он таял на глазах. Предел его страданий перешёл границу, когда замок пополнился новым человечком, дочерью Дериана. Лансере восхищался крохотной графиней, в отличии от брата, который пару раз, взяв её на руки, сдержанно улыбнулся, и в очередной раз испарился, покинув на неопределённый срок графство. Следующий раз Лансере столкнулся со свирепством брата, когда решил уделить повышенное внимание Ариане. Она ему, бесспорно нравилась, вызывая в его душе приятные томления, и несбыточные надежды. Он всегда находил повод, даже самый глупый и беспочвенный, что бы обратиться к ней. Их длительные беседы с красивым и насыщенным содержанием, удивляли всех. Вечерами, у камина, в тихой и умиротворённой обстановке, она вышивала яркие цветы и бутоны, он счастливый и окрылённый, брал в руки книгу, и душевно, эмоционально, принимался читать, баллады и стихи, романы или всевозможные сказания. Лансере жил этими вечерами, предварительно подготовившись к ним. Но всё изменилось, когда вечно отсутствующий Дериан, явился в один из таких вечеров. Он увидел в этом времяпровождении измену и предательство, он без разговоров яростным криком разрушил атмосферу спокойствия, приказав супруге подняться в комнату, пообещав серьёзный разговор, уже знакомый ей до боли. С несчастным Лансере, он решил разобраться на месте. Высокая, правильно сложенная фигура Дериана, грозно возвышалась, над Лансере, рост которого не превышал среднего. Младший брат, сжав кулаки, терпеливо выслушивал реплики, и привычным образом, уворачивался, от суетливых рук Дериана, не твёрдо стоящего на ногах. И так, год от года, на протяжении, восемнадцати лет, развивалась жизнь в холодных и роскошных стенах, каменного дворца.

Вывели из забвения, из грустных воспоминаний, громкие крики и плач, направленные, из спальни Аделии. Лансере испугавшись, шустро побежал туда. Ему открылась жуткая картина. Растерянная Аделия, в непонимании озиралась на происходящее, окружённая множеством слуг и нянек. Обгоревшая мебель, в пепел превращенная кровать, почерневшие, обугленные стены, и нестерпимый, едкий запах гари. Всё говорило, о сильном пожаре, родившемся, из слов окружающих, ниоткуда.

– Что произошло? – испуганно спросил Лансере, обращаясь к Аделии.

– Я решила отдохнуть, так как уже две ночи провожу без сна, и стоило мне закрыть глаза, как я моментально уснула! – потерянно говорила Аделия, продолжая осматриваться по сторонам – разбудил меня громкий крик Софии – указывая, на испуганную прислугу, сказала она – вокруг, и не проглядеть, заполонило всё дымом. Я оказалась на балконе, лежащей на софе…

– Но ведь…а как… – путался Лансере

– Да-да, я сама в оцепенении мыслей, не могу ничего понять, и знаешь – Аделия подошла ближе к Лансере и прошептала – это может показаться странным, я видела мужчину, нет, это совсем не похоже на сон, это было явью! Пожалуйста, поверь, это далеко не плот моего воображения. Пусть мои фантазии играют разумом, и я порой беру во внимания их, не желая считаться с болезненной реальностью. Но ведь он был реален, точно так же, как ты сейчас! Я чётко помню прикосновение его руки, помню, что уходя, он улыбнулся…

– Куда уходя? – вздрагивая, прикрикнул Лансере, вовлечённый в повествования о загадочном.

– В огонь… – извиняющимся голосом прошептала Аделия, прекрасно понимая, что сказанное ей, больше чем похоже на вымысел.

– Может это твой сон? – глядя с надеждой на Аделию протянул Лансере, не допуская в себе догадок, правоты своих дочерей – может, ты ошибаешься?

– Ладно, допустим, я ошибаюсь, но каким путём, я могла переметнуться на балкон? Ну пожалуйста, поверь мне, я очень боюсь!

– Мисс, прошу прощения! Нашлась уцелевшая вещь, единственная! – воскликнула София, протягивая Аделии затёртую, потрёпанную книгу.

– Где ты её нашла?

– Она лежала на кровати, точнее на том, что осталось от неё! – растерянно говорила прислуга, не то оправдываясь, не то смущаясь.

Аделия долго, изучающе осматривала находку, затем, как бы спохватившись, заговорила:

– Книга, с которой, я делила все слёзы и улыбки…

– Это более чем странно, на моём веку такое впервые! – Лансере отвернувшись, зашагал по пустой, почерневшей комнате.

– Ты осталась жива, а это главное! – улыбнувшись, выдохнул подытоженные слова он – дороже жизни ничего не найти.

Пролистав пару рукописных страниц, Аделия остановила взгляд, на странных рисунках и словах, не имевших места здесь ранее. Её это очень заинтересовало, удивления, как такового не было, не нашла в этом просто смысла.

– Что-то случилось? – насторожился Лансере.

– Нет – нет, всё в порядке – в непонимании прошептала она, пряча книгу за спиной – просто, перечитала свои мысли пятилетней давности, тогда всё было по-другому.

Чувствуя обман, Лансере встревожено спросил:

– Ты не должна ничего скрывать, тем более от меня! Ведь так?

– Мне и так никто и никогда не верил, я боюсь произносить слова, их всё равно посчитают вымыслом. Ведь так? – передразнила его она.

– Я очень боюсь за тебя, и ты знаешь, что мне можешь доверять целиком и полностью.

– Прости… – отрицательно покачала головой она, покидая сгоревшее пространство. Решила отправиться на очередные поиски себя и новых мыслей.

– Пойдём со мной – раздался голос за её спиной. Это был Дериан Монтескьери, ожидавший её появления, в менее оживлённой части коридора, по которому, она очень любила гулять.

– Что бы опять последовать за дверь? – разозлено спросила она.

– Нет, что бы выслушать меня.

Неохотно и молчаливо, Аделия последовала за отцом. Статно и гордо, шествовал он, преодолевая поочерёдно сменяющиеся лестницы и залы. Уважительно и преданно, с лёгким страхом в глазах, кланялся придворный люд. Они действительно боялись его, так как было очень сложно понять, как им, так и близким людям, как и когда можно ожидать в настроении, смены гнева на милость и наоборот.

– Я очень обеспокоен случившимся! – начал он, садясь в кожаное кресло.

– В этом нет моей вины! – оборвала его Аделия, терзая в руках страдальческую книгу.

– Я это знаю.

Дериан откинулся на спинку. На редкость он был трезв, его лицо не было подвластно мимике, потухшим взором, окинул стеллаж, покорённый разнообразным книгам, и лениво продолжил:

– Ты многого не знаешь. Не знаешь того, что во всём виноватым, оказался я.

– Так это не возможно – возразила она, вставая.

– Ты лучше присядь, не противься! – он умеючи скрыл подкатывающие к горлу эмоции. Если внимательным взглядом, оценить его состояние, то с уверенностью можно говорить о нервном томлении, не слабого характера.

– Ты должна это знать – Дериан снова замолчал, пытаясь отыскать слова, конкретней объясняющие суть – я надеюсь, ты поймёшь меня, но поняв, возненавидишь, и проклянёшь, не простив никогда… – он запнулся и глубоко вздохнул. Никогда ещё не слышала Аделия, подобную, абстрактную речь, произнесённую устами отца – по исполнении восемнадцати лет, я ушёл, тогда решив, что навсегда. Мои скитания, доставляли мне удовольствие. Я понимал, какое это счастье, иметь перед собой не шаблон, а будущее, изменчивое и вредное, когда даже представить не можешь, что будет, через какой-то час! Вот это и есть настоящее блаженство, но не когда, от однообразия, такого, как сейчас, выворачиваешься на изнанку, не зная, куда себя деть – повторно остановившись, он задумчиво опустил голову, отдавая себе отчёт, что уходя от темы, сам себя заводит в тупик.

Аделия покорно ждала его последующих слов, пытаясь донести до понимания, сказанное моментом позже.

– Я сотворил немало ошибок – продолжил он, закурив – касаемо себя, их было бесчисленное множество, и я не жалею, что позволил этим ошибкам свершиться. Закалившись благодаря им, я стал сильнее, понял, что судьба не строит жизнь, а строишь её сам. Зато, я сломал жизнь тебе, и твоему будущему – он торопливым движением потянул на себя выдвижной ящик стола, загремел стеклом, и поставил на кипу бумаг, знакомый, одурманивающий предмет, ставший на почётноё место во всех его вкусах и пристрастиях. Он поднёс свои губы к горлышку, как к родному, и жадно принялся поглощать манящее содержимое. Аделия, скривившись, отвернулась, дабы не наблюдать подобное зрелище.

– Я никогда не заслужу в твоих глазах прощения – опять зазвучал грубый голос, подавленный и дрожащий – и возможно сейчас, ты просто не поверишь мне, я сам не брал это во внимание, и считал глупым бредом, до сегодняшнего происшествия. Я отдыхал в одной из Лондонских таверн, когда ко мне подошёл один невысокий, с приятной внешностью молодой человек. Он насквозь сверлил меня своими, почти прозрачными, зелёными глазами, никогда не забуду их, до сих пор терзают меня – Дериан сделал пару внушительных глотков, и затрепетав как лист, продолжил – он молча протянул мне белый лист бумаги. Затем, сев напротив меня, улыбнувшись, предложил написать любое желания. Я конечно, попытался понять его намеренья, но он молчал, ожидая исполнения просьбы. Желая быстрее отвязаться, я написал. Он решил сыграть со мной на желания, да, это кажется низким и глупым, я согласился, отдать ему то, что он назовёт, если конечно этот незнакомец, угадает написанное. Я был слишком молод, да и вдобавок, пьян, я плохо понимал происходящее вокруг, мне было ровным счётом безразлично на всё. Протянул мне свою руку, мертвецкий холод обдал мою ладонь, неприятный, жуткий и мерзкий. Мы заключили пари. Да что тогда было со мной заморачиваться, пьяный дурак, без эмоций и чувств, не задумываясь, соглашается, на подобного рода авантюры. Конечно, незнакомец угадал, произнеся, холодные до жути слова « и только её дыхание столкнётся с дыханием океана, ты её потеряешь, как и нить, ещё не увидевших свет поколений» Я не понял его слов, как и не понял того, что от меня он хотел. Он ушёл, так же незаметно, как и появился, а на моём столе, уже стояло три бутылки, отцовского вина… Длительное время, я просто не вспоминал об этой встрече, продолжая жить загульной жизнью. Но сознание насквозь пробило меня мыслью, когда родилась ты. Я вспомнил его слова, и мне стало действительно страшно! Перевернул весь Лондон, как бы смешно это не показалось, я искал этого парня, прекрасно понимая, что это глупо и бессмысленно. Эти поиски не принесли положительных результатов, и это естественно, сколько лет прошло, а этот грязный город, бездонная дыра, имеющая способность разрастаться. Твой отец, оказывается, совсем не тот, каким его привыкли видеть.

Граф Монтескьери откинув пустующую бутылку, потянулся за следующей, что-то невнятное бормоча себе в слух. Раздался громкий стук в дверь, и чьё-то шумное дыхание.

– Какого чёрта? – крикнул Дериан озверев.

– Прошу сердечно прощения, господин! – в кабинет скромно просочилась воздушная фигурка, очень худого и бледного человека. Мужчина, прижавшись к стене, нервно подёргивал глазом, теребя за спиной шелестящий конверт.

– Скажу тебе откровенно мистер Смит, я тебя не рад видеть, как и твои письма, которые ты передаёшь! – взревел граф.

– На то и моя должность курьера – ответил ему пришедший, не решаясь пройти дальше.

– Давай скорей, я не люблю ждать! – подзывая к себе испуганного мужчину, проговорил Дериан.

Тот, покорно протянул конверт, прищурив заранее глаза, ожидая разъярённой реакции. Побледнев, граф торопливо сломал знакомую печать. На редкость, молча и спокойно, забегал глазами по строчкам. Молниеносно, они налились яростью, и что было силы, он крикнул:

– Лансере ко мне, немедленно! Аделия, а ты выйди, я позже с тобой поговорю!

Аделия поспешила первой оповестить Лансере, ей хотелось подробней узнать о случившемся.

Она, совсем забыв, о знакомстве с претендентами, на руку и сердце сестёр, не стучась, вбежала в уютный, небольшой кабинет Лансере. Там на диване сидело двое молодых мужчин, напротив них, краснея и бледнея, искрясь от изобилия украшений, кокетничали Изабелла и Мадлен, держась за руки. Необычно важно, за дубовым столом восседал Лансере, он неподдельно доброжелательно разговаривал с пожилым лордом Монфераном.

– Ой… прошу прощения… – проговорила Аделия, густо покраснев. Она умоляюще взглянула на Лансере, тот улыбаясь, заговорил:

– Хочу представить вашему вниманию, единственную дочь нашего уважаемого и талантливого, графа Дериана Монтескьери – сколько было искренности и доброты в его словах, как игриво, он менял тембр голоса, просто ангел имеющий плоть, а по иному, его трудно назвать.

– Извините меня… – Аделия растерянно улыбнулась – я была не в праве так поступать, без разрешения вторгаться в вашу умиротворённую беседу.

– Девочка моя – перебил испуганную девушку Лансере – нет ничего безысходного в твоём поступке, всё в порядке! Что же случилось?

Графиня смутившись, подозвала Лансере к себе, ей не хотелось, чтобы лишние уши слышали, и чужие глаза видели, как проблематично и уныло движутся дела в названном сказочно-счастливом графстве.

– Пришло какое-то послание, отец жутко изменился в лице, он взбешён, он расстроен. Я не знаю что там такое, но сердце не обманет, чувствует, что-то не так!

– А кто передал данное послание? – поинтересовался Лансере, насторожившись.

– Какой-то мистер Смит…

Аделия с изумлением заметила, что и лицо её любимого дяди, приобрело такую же трагичность, что и перемена в чертах непоколебимого графа.

– Непредвиденное обстоятельство, прошу простить меня, я не в праве ничего исправить. Моё временное отсутствие, не заставит себя долго ждать – как потускнели его глаза, толстая пелена непонимания, стёрла радужную оболочку счастья.

Все собравшиеся, безусловно заметили перемену, и с нагнетающим любопытством, как сговорившись, принялись испепелять Лансере закравшимся непониманием. А он в свою очередь неподвижно, как заколдованный смотрел на Аделию, и умоляюще, хотел хоть что-то прояснить. Но в ответ на это, в ответ на свой эмоциональный порыв, он единственное что услышал:

– Всё что тебе любопытно, и что тебя гложет, найдёшь в кабинете моего отца…

– Да-да, я это уже понял – выплывая из забвения, пробормотал он.

Лансере, не решаясь покинул свой кабинет. Было явное впечатление того, что шаги ему давались с большим трудом. Нет, он шёл не по паркетному полу, и находился он не в уютном гнездышке, называемом его кабинетом, а явно ощущалось, что под его ногами был хрупкий лёд, а окружала его огненная пустыня, с безжалостным ветром, который дул ему в лицо.

– Так вот значит, что из себя представляет дочь графа Монтескьери – произнёс лорд, нагло изучая нежданную гостью – я наслышан о Вас юная мисс, и о главе вашего семейства! Он весьма капризен и жесток в выборе кандидата, на Ваши руку и сердце.

– Не собираюсь Вам перечить и спорить с Вами, многоуважаемый лорд Монферан – ответила с явным недовольством Аделия – но каждый родитель, в праве, быть скрупулезным в рассмотрении предложений, число которых, слишком велико. И вполне возможно, данная перемена в жизни, ещё абсолютно не нужна.

Не ожидая подобного ответа, пожилой мужчина сквозь зубы, тихо просипел

– Ваш ум сыграет с Вами злую шутку, держите свои колкие изречения при себе. Лично мне, неприятно, что Вы так вызывающе и не культурно отражаете себя. Я человек, гораздо старше и дальновиднее Вас, и не желаю, что бы меня попрекал человек, ещё не разобравшийся в себе – он одёрнул свой мундир, пафосно встал, и указав рукой в сторону притихших Мадлен и Изабеллы, ораторски произнес – вот пример, которому Вы должны следовать! Покорность в каждом взгляде и движении!

Аделия никак не могла понять причину данной ненависти, видеть человека в первый раз, и выслушивать массу незаслуженных недовольств.

– Лорд Монферан, пускай Ваша ненависть, абсолютно неоправданная и пустая, останется с Вами. Злоба и предвзятость по отношению ко мне, может быть и иллюзорная, только вот мне не ясна причина, хотя дело не в этом. Я на Вас зла не держу, в принципе, как и обиды, на незаслуженные слова в мой адрес. Была очень рада познакомиться, всего вам всем доброго и хорошего.

Она поспешила уйти, не принимая близко к сердцу прошедший разговор, как услышала торопливые шаги за спиной.

– Я…я…я…крайне не доволен поведением своего отца… – прошептал задыхаясь молодой мужчина, возраст которого не превышал двадцати пяти лет, так по крайней мере показалось Аделии. Он аккуратно закрыл за собой дверь, и, улыбаясь продолжил – Андре…

– Очень приятно Андре, Аделия…

Она умеючи сдержала улыбку, её рассмешил костюм, который никак не соответствовал и не шёл его владельцу. Напыщенность и показное богатство, перевешивало рядовую норму, бывшее в почёте у ярых модников. Белая, вышитая золотыми нитями рубашка, тёмно серый жилет, покорённый упорядоченной вышивке серебром. Короткие, однотонные штаны, собранные к низу шёлковым шнурком, единственное, что было положительным в его броской одежде. Заметив на себе оценивающий взгляд, он оправдываясь произнёс:

– Желание моей матушки…

– Вам что-то угодно? Просто я вынуждена спешить! – как можно культурнее произнесла Аделия, вглядываясь в преданные голубые глаза, которые настойчиво умоляли её остаться. Пухлые, прикусанные губы пытались подавить накатывающую, безудержную улыбку. Светло серые волосы, напоминали миллион крыльев, каждая прядь которых, стремилась взмыть в небо, они падали на лоб, заставляя их владельца, беспрестанно поправлять их.

– Я Вам очень признательна Андре, но мне кажется, Ваш отец, будет крайне не доволен совершённым поступком. При том, я, не имею никакого отношения, к происходящему за этой дверью.

– Знаю…

Скупой ответ и щедрость в глазах, смутили Аделию, она не знала, что ещё сказать новому знакомому, что сделать, что бы эта преданность не обернулась обидой.

– Пожалуй, я пойду – ей натерпелось узнать о переданном письме, а тут как назло поочерёдно, то одно отвлекает, то другое задерживает – надеюсь, мы с Вами ещё увидимся! Всего хорошего! Она снова торопливо направилась усмирять своё любопытство, как очередная преграда помешала ей.

– Я видел Икера…

Холодная волна пробежала по телу графини, вдоль и поперёк состоящая из обрывков памяти прошлого. Сердце замирая, заколотилось не жалея душу, пропуская через себя до боли затёртые сюжеты пережитого.

– Икера Бернардоса? – не оборачиваясь переспросила она.

– Его самого. Он интересовался тобой.

Время любезностей исчерпало себя, и не было желания продолжать, в том же русле. Хотелось сблизить разговор, и обращения друг к другу.

– Я был проездом в Лондоне. Не знаю, что меня заставило тогда, отправиться сбивать ноги, о жуткие, несносные дороги, скорее всего, дурное настроение, которое никак не хотело меня покидать. Я долго бродил по улицам в одиночестве, всматриваясь в лица прохожих, и одно из этих лиц мне показалось до боли знакомым, я увидел на себе его пронзительный, задумчивый взгляд – рассказчик замолчал, и оценив состояние слушательницы, как крайне напряжённое, решил продолжить – и не стал долго тянуть с разрешением негаданной встречи. Меня если честно удивила, такая положительность ко мне, ведь только позже выяснилось, что меня он не узнал, а просто из правила приличия, поинтересовался, в чём собственно дело, и зачем было замирать среди улицы, что-то вспоминая.

– Я не пойму – возмутилась Аделия, насупив брови, и отбросив движение руки вперёд – объясни мне, зачем так тянуть? Извини меня, Андре, но научись иногда вкратце излагать свои мысли!

– Я никогда не стану другим и не изменю себя! – он было хотел уйти, но Аделия пронзительно взвизгнула, что ввело в оцепенение несчастного лорда. Он раздражённо вздохнул, сдавил пальцами дверную ручку, и нехотя проговорил:

– Он сказал, что приедет к тебе, только я не знаю когда именно, он сказал, что… – дверь предательски скрипнула, и фигура Андре Монферана, почти уже скрылась за дверным проёмом, но графиня быстрым движением потянула его к себе, закрыв собой дверь:

– Нет, ты никуда не пойдёшь, пока не расскажешь мне всё, абсолютно всё – она скупо улыбнулась, и продолжила – думаю знаешь, что Икер мой очень хороший друг, с которым мы не виделись пять лет! Я знаю, знаю, время могло его изменить, оно вероятнее, изменило и меня, и были мы совсем детьми, прошли годы, и они разумеется, стёрли те розовые мечты! Я бы очень хотела, что бы ты не таясь, рассказал мне всё, и самое главное, откуда знаешь про нас с ним, и про нашу дружбу, которую, к сожалению, все путали с любовью.

Аделия замолчала, и безучастно опустилась на стул.

–Садись напротив, Андре – прошептала она, указывая в сторону софы, уютно расположившуюся между двумя тумбами, утопающими в кроваво-красной россыпи роз. Молодой человек покорно послушался, и без замедлений принялся говорить:

– Солнечный день, кругом бесчисленное количество людей, у каждого свои планы и идеи, как плодотворней провести это яркое мероприятие. Новые люди, новые знакомства. Каждый спешит, как можно больше узнать друг о друге, кто-то в поиске удачных знакомств, кто-то просто из праздного любопытства. В общем, светлый праздник постепенно набирает обороты – Андре замолчал, опустив голову, прекрасно понимая, что его загадочное появление уже раскрыто. Так как не видит он больше фанатичной заинтересованности в лице Аделии, только выражение полного удовлетворения, какое обычно присуще пассивным слушателям – а кто-то, скрывшись от суеты, от мирских забот, и человечества в целом, тихо и скромно, никого не обременяя своим присутствием, скрылся под кроной шикарного, старого дуба, беззаботно наблюдая, за крылатой живностью, парящей над молчаливым озером. Несчастный Лансере Монтескьери, как жалок и подавлен он был в свою годовщину, он потерял из виду вас с Икером, какой же всё-таки твой добрый дядюшка ранимый человек! Хорошо, что к счастливому случаю, обратил на вас внимание. Тогда я помню он мне сказал «Счастливое время беззаботности, когда абсолютно не задумываешься, о явно видимых преградах…» Сказать искренне, я даже и не понял то, что он имел в ввиду…а точнее не знал…не имел почвы… – он вопросительно взглянул на Аделию, желая разъяснить в чём смысл данных слов, она зная ответ, терпеливо ждала прямого вопроса.

–Скажи, что же произошло, в чём причина его уезда, такого неожиданного? Почему на Икера так зол твой отец? Я только могу догадываться об ответе! Я просто хочу, услышать это именно от тебя! И ещё, теперь моя очередь задавать вопросы, извини, но эта ноша нераскрытого, никак не даёт мне покоя – заговорил скороговоркой он. Его лицо покраснело, дыхание участилось, он стремительно встал, и дрожа, подбежал к Аделии – моё любопытство меня погубит, проясни мне всё!

А та в свою очередь не нарушала тишину своим голосом, только понуро и серо разглядывала клетчатый паркет, миниатюрной гостиной комнаты, продолжавшую уют и тепло, обширного кабинета Лансере Монтескьери.

– Мой отец очень сложный человек, только вот не стоит намекать на его нравы и собственный мир, выставляя виноватым!– озлобляясь, негромко произнесла Аделия, испепеляя взглядом растерянного лорда.

– Нет-нет, ты не так всё поняла!– замешкался Андре, почувствовав сильное сердцебиение – я имел в виду тот факт, что его нелюбовь к испанской крови, являлось причиной уезда Бернардоса? Об этом знают все!

– Икер прожил в нашем замке больше четырёх лет, так как его отца – лучшего друга Лансере, жестоко убили проклятые завистники, сходящие с ума, от удачного роста в торговле – побледнев говорила Аделия, пытаясь подавить накатывающие эмоции – матери у него не было, умерла почти сразу, после его рождения. Лансере пообещал Карлосу, когда тот уже видел холодную смерть, крадущуюся медленными шагами, что позаботиться о Икере, о его благополучии в дальнейшей жизни. Его счастье, что мой отец в то время, практически не появлялся в поместье. Но прошли годы тишины и покоя, прошли тёплые вечера, когда счастливый Лансере у камина, читал книги, рассказывал мифы, красочно разрисовывал сказки. Моя мать, Ариана, до сих пор вздыхая, вспоминает те счастливые часы – волнение душило, заставляя Аделию закашляться – теперь, мой друг, замечательный человек, в Лондоне постигает азы мореплавания, он определён в самое лучшее учебное заведение, Лансере часто ездит туда, он очень скучает по этому прекрасному испанцу, который стал для него сыном.

Минута мрачного молчания сокрушала нервы, пронзительным, визгливым и до ужаса отвратительным звоном тишины. Как истлевает душа, и как ноет сердце, когда подобного рода разговор замыкается и гаснет. Аделия всё острей чувствовала, как истощена моральная и психологическая сторона её существования, как трудно ей даются рассказы светлого детства, крепко слитые с отголосками не стёртой боли. Она ждала грядущего дня, как последней надежды, считая, что рассвет разрешит, все навалившиеся проблемы, следующие друг за другом, в этом мрачном и холодном, безжалостном дне. А совершенно напротив себя ощущал довольный, с тщеславной, чуть нагловатой улыбкой, любопытный лорд, он пресытился услышанными ответами, блаженно зевнул, и неторопливо заговорил:

– А я боялся заговорить с тобой, думал волнение меня угнетёт, и я не произнесу того, что надо, или с испугу взболтну лишнего, так наверно и получилось в начале, но ты располагаешь к себе.

Заметив перемену в поведении собеседника, Аделия единственное что смогла сделать, на что у неё хватило сил – в изумлении поднять брови, и негромко произнести:

– Молодой, интересный человек, я получила от Вас нужную мне информацию, и Вы пресытились моими словами, мы нашли отличную комбинацию, использовав друг друга, и возможно Ваш отец будет рад услышать, что-то новое и ценное для его ушей. Я устала, я поняла с какого Вы теста, Вы не сможете стать моим другом, так как список у меня короткий, и нет там места фамилии Монферан, клевещущей на имя Монтескьери. Я Вас вспомнила, только лишь, к глубокому сожалению…

– Тогда почему же я здесь? Почему твой добрый и радушный дядюшка принял нас? А?!– его лицо переменило цвет и мимику, жестокие и алчные черты проступили явью, стирая показную простоту и безропотность.

– Вы хотите воспользоваться им, его доверчивостью! – испуганно, как бы уверяя саму себя в сказанном, прокричала она, жёстко ударив кулаком по мягкой обивке стула.

– Не сердись, ребёнок – дразнил её лорд – тебе никто и никогда не поверит. Сказать тебе откровенно, мой отец прав, ты ещё не знаешь жизнь. И вот ещё что, не снести головы, твоему любимому испанцу – продолжая издеваться, процедил довольно он – сегодня ночью, он наймёт карету, и примчится к тебе.

Графиня, не могла найти слов, она задыхалась как рыба, которую выбросило на берег, безмолвно шевеля губами, не веря в услышанное.

– Я прекрасно понимаю, что твоё детское восприятие слишком остро, и сказанные мной неаккуратно, в тот светлый праздник слова, ранили тебя глубоко в сердце. Слышишь меня, Аделия, ты принимаешь всё слишком близко, и только избирательно положительное. Ты доверилась мне, поведав личное, посчитав меня праведным, святым… и лишь спустя время, до твоей глупенькой головы дошло, что я мерзавец, оскорбивший когда-то имя семейства Монтескьери.

– Я тебе обещаю, несчастный и жалкий человек, ты будешь наказан за низкий поступок, пускай, нет в нём той масштабности, но ты оклеветал несправедливо и подло наше имя, а я это слышала – на её глазах появились слёзы, она, умеючи сдержав их, продолжила – да, мне семнадцать, и это не даёт никому и никакого права, видеть в этом грань безысходности и падения.

– Тише, тише, не стоит слёз из-за мелких пустяков! – наигранно и холодно возразил он, подходя ближе к встревоженной графини – ты слишком красива, в тебе дьявольский магнетизм, ты сведёшь сума не одного мужчину, ты слишком умна, в этом тоже постарайся увидеть минусы, а они есть, ты слишком эмоциональна, твоё нежное и милое сердечко может очень пострадать, и в противовес, я вижу в тебе немало силы, пускай она управляет тобой, а не чувства и эмоции. Я не светлый ангел и не тёмный бес, я нейтрален, позволь мне помочь тебе, послушай, и прими к сведению, всё то, что я тебе говорю – как можно деликатнее и нежней, он прижал к своим губам её руку, она вздрогнула, и отшатнулась в испуге назад – какой же я всё-таки глупец, прости – в очередной раз уходя, добавил он – непорочное, чистое дитя, не знающее мужской ласки и внимание, я не стану рисковать, не хочу стать несчастной жертвой Дериана Монтескьери – он сделал пафосный реверанс, и несколько раз поклонившись, скрылся за дубовой дверью.

Что было делать, как поступать дальше, этот день, как

нарочно заключил в себе массу негатива и неудачи, и заставлял бороться, и не предлагал ничего больше. Пасмурное, недоброе утро, начатое с шума и суеты, продолжилось загадочным пожаром, и неизвестным улыбчивым мужчиной появившегося из ниоткуда, и ушедшего в никуда, странное поведение отца, рассказавшего подозрительную, похожую на вымысел историю, сумасшедший разговор с переменчивым и жутким лордом. Она никак не могла понять, почему всего не желаемого, и в избытке, а того, что умиротворило бы закипающую голову – не было и намёка. Интуиция шептала что-то невнятное, тихое и неразборчивое, но она даже не пыталась ничего понять, просто надоело распутывать безобразные, скомканные клубки. «Может неспроста всё это происходит – думала она, не сдвинувшись с места – может это только начало…»

Она продолжила свой привычный и заученный путь. Побрела унылыми и тихими шагами вдоль молчаливой и парадной залы, видевшей не один яркий и красочный бал и маскарад – любимая затея Лансере Монтескьери, но крайне ненавистная Дерианом, который взрывался в негодовании и ярости, услыша, совершенно случайно, о тайной подготовке, скрытой нарочно от его ушей. Банкетный зал удивлял и восхищал своими размерами и изяществом. Превосходная настенная живопись, выполненная лучшими итальянскими, скурпулёзными художниками, передавшие своими руками сцены из всевозможных романтических новелл и нестареющих мифов. Дополняли насыщенную палитру, бесчисленное количество портретов, отображающих нить поколений великого семейства, завершивших своё шествие на трёх молодых, и на сей момент последних, наследницах несметного состояния. Одна из которых, задумчивая, с безразличным любопытством оценивала свой портрет. Она не видела нечего особенного в своём лице, да, большие чёрные глаза, пухлые губы, обезображенные яркой помадой, тёмные, длинные локоны волос, непослушные и густые, в лёгком творческом беспорядке, уложенные талантливой рукой портретиста. Природная бледность, была примечательной и завидной частью её лица, первостепенной в безжалостной моде. Её изнеженные сёстры, Изабелла и Мадлен, изводили себя и служанок, что бы добиться естественной мраморности кожи, но безысходно вздыхая, слезливо отворачивались от своих отражений. Хитрил художник, пополняя свой карман звонкими монетами, которые доплатил Лансере, что бы избавить от уныния и обиды, любимых и дорогих чад.

Аделия перевела взгляд на длинный, украшенный живыми цветами стол, она не любила его, по той простой причине, что находясь за ним, становишься заложником лживых улыбок, пафосных речей, фальшивых комплиментов, и замерзаешь от холода алчных, жадных и голодных глаз, он ассоциировался с очередным мероприятием, затеянным, её общительным и щедрым дядей. Ей как будто и сейчас слышался звон опустошаемых тарелок, стон хрустальных фужеров, богато одаренных терпким, едва сладковатым, знающим время напитком, она, нахмурившись, поспешила дальше, стараясь как можно быстрей проскочить картинную галерею, которая насчитывала, не один десяток портретов её нелюбимых сестриц. Неожиданно, мимо неё, озадаченно и дрожа, пробежал Лансере, его посеревшее лицо, покорённоё испугу и страху, выражало неудержимую боль. Нахлынувший интерес, она секундой погасила, одно лишь желание крушило и опустошало её, безумно хотелось отдаться сну, забыться в нём, а проснувшись, осознать, или точнее уверить себя, в том, что происшедшее, не больше чем оплот уставшего воображения.

А нежданное и негаданное послание, или зловещее письмо, как изложил для себя первоначально Лансере, являлось не чем иным, как безнадёжным приветом из заокеанья, с просьбой, а вернее с молением, которое перевернуло все планы, всю разложенную по полочкам деятельность, откинуло в стороны как ненужный хлам, страхи, опасенья, и забытые временем перипетии.

– Твоё слабоволие и несдержанный язык привели ко всему этому! – встретил громким обвинением Дериан дрожащего, испуганного Лансере – своими вечными письмами и слезливыми рассказами в них. Мельчайшие подробности в каждом из предложений!

Оцепеневший Лансере молчал, его сокрушало непонимание звучащим обвинениям, он, озираясь по сторонам, останавливал затравленный взгляд на скомканном листе бумаги, уныло покоившимся среди груды недокуренных сигар.

– Бедолага Лансере, остался без материнской опеки, брошенный в лапы, брату – тирану, несчастный человечек! – доходил до исступления Дериан – счастье иногда улыбается неудачникам!

– Прекрати, я устал выслушивать твой пьяный бред! Скажи в чём дело, и хватит бессмысленных обвинений! – решившись, угрюмо проговорил Лансере, глядя на озверевшего брата. Вместо слов слышался львиный рык, вместо глаз, остекленевшие, бесчувственные вспышки, напоминающие предсмертную агонию, страдальчески искривились губы, которые пронзали жестокими подозрениями, но восприняв их, мозг не сеял обвинений в отместку, он подавал сигнал, что пора действовать, активно поддержать, и мирно добиться истинных объяснений.

– Мы семья, Дериан, слышишь, мы единое целое, мы должны быть вместе, я смогу тебя понять, поверь мне, главное в эту минуту не отворачивайся от меня! – умоляюще и преданно сказал Лансере, поднимая с пола, частично прожженное, страдальческое письмо – я всю жизнь тебя слушал, всегда был на твоей стороне, верил тебе всегда, был под твоим началом, хотя бы единственный раз послушай ты меня, и я смогу тебе помочь! – оборвав свой душевный порыв, Лансере принялся жадно поглощать торопливо написанные строки, твёрдой рукой Винченцо Монтескьери.

– Я никогда не думал, что мать, способна на такое, что могло на неё найти? – говорил сам себе Дериан, вцепившись руками в свою голову – что с нею стало?

– Я нахожу в этом недюжий смысл, предчувствие меня не покидало! – повышая голос, рассуждал Лансере – у них есть право требовать у нас свидания с детьми, и это естественно! Весьма проблематичная, полная неудобств и жёсткости дорога, и наконец, придёт итог холодной вражде – скромно и довольно улыбнувшись, он аккуратно сложил листок бумаги в конверт, который, если и можно назвать этим словом, то только в шутку.

– Да что за чушь ты несёшь? Меня раздражает твоя покорность! Я ненавижу тебя за то, что ты не можешь сказать даже слова поперёк! Тебе сколько лет? Десять? Пятнадцать? Тебе уже сорок, а от материнской юбки оторваться никак не можешь! – в привычном и истерическом крике изводился Дериан – мне плевать, как ты поступишь! Ты знаешь, что мне надоело каждый раз говорить тебе одно и тоже, езжай куда хочешь, к кому хочешь, уезжай хоть навсегда, только мою дочь не трогай, у тебя есть свои дети, вот и решай на счёт них, а тебе, я даже не позволяю раскрыть рта, в присутствии Аделии!

– Какой ты всё-таки заботливый и любящий отец – приготовившись к атаке, сквозь зубы съязвил Лансере – вспомнил, впервые, за семнадцать лет, что у него есть ребёнок, замечательная и неотразимая дочурка!

– Ах ты, жалкий! Решил сострить? Как земля носит таких… – Дериан злостно выругался и судорожно направился к окну. Он ударил кулаком по одному из многочисленных стёкол, оно вдребезги раскрошилось, за ним последовало следующее, и так бы он разделался со всеми, если бы Лансере не удержал его окровавленную руку.

– Не смей мне мешать, не смей, не смей удерживать меня!

– Тише, братишка – прослезившись, шептал Лансере, прижимая к себе разгорячённого Дериана, а тот и не стал сопротивляться, он охотно обнял заботливого брата, словно в далёком детстве, после длительной ссоры – я с тобой, всё будет хорошо. За Аделию можешь не переживать, она сможет постоять за себя, она сильная, как ты, я буду всегда рядом с ней к тому же!

– Как ты не поймёшь, я не смогу её отпустить, я боюсь её потерять!

– Да что ты такое говоришь?! Океан таит в себе немало опасностей, но что бы так убивать себя! Это лишнее!

– Ты просто ничего не знаешь, ты не знаешь о моей ошибке, которую совершил больше чем пол жизни назад! – вырываясь с крепких объятий, завопил Дериан – сегодня я попытался открыться в этом грехе Аделии, но я растерялся, как я могу признаться ей в том, что загубил, всю её жизнь, искалечив дальнейшую судьбу?! Я хотел укрыть её здесь, в стенах этого замка, не позволяя ступить дальше наших владений. Но всё как я вижу, напрасно, у меня нет, ни шансов, ни надежды, повернуть в мирное русло.

Столько боли на лице, измученном страхом, столько сухих, но таких естественных слёз, не видел такого Лансере ещё никогда, он просто молчал, приняв как свою, эту загадочную трагедию.

– Случившееся сегодня, окончательно подкосило меня. Я обессилен, во мне нет больше сил бороться, но отдавать её никому не собираюсь! – привычным и ловким движением он извлёк из ближайшего ящика уже начатую бутылку рома. Он нетерпеливо пытался откупорить её, но тщетно, она не поддавалась. Недолго повозившись с ней, он повторно, щедро выругался, и не жалея ударил бутылкою о стену, на которой красовался серьезный, с натянутой и недовольной улыбкой, зеленоглазый молодой человек – знаешь, как я ненавижу его! – сказал Дериан, кивая головой в сторону портрета – он такой мерзопакостный тип, с ним лучше не иметь дело.

– Она сказала – проигнорировав его, не слушая, понуро отозвался Лансере – что видела какого–то мужчину, я ей тогда не поверил, она хотела мне ещё наверно поведать о чём-то, но подумав, что бессмысленно, решила промолчать. Я уверен, что Аделия догадывается о крадущейся беде.

– Чертовская сила, они уже и сюда добрались – панически произнес Дериан, не желая верить в услышанное – и самое страшное, что никакая охрана и стража не поможет, она будет бессильна.

Лансере, замешкавшись, погрузился в удручающие думы. Не видел реалии в рассказе брата он, хотя и сопереживал, и принял как свою, полную нераскрытых вопросов печальную тайну. Посчитал, что Дериан, уцепившись за воздух, пытается найти любой повод, даже самый бредовый и пустой, что бы поступить по своему, на зло, идя наперекор всем.

– Дериан, остепенись, уступи, ты же не проходимцам отдаёшь на временное попечение дочь, а родителям нашим! – сокрушался Лансере – они ведь даже её не видели, они даже и представления не имеют, о твоём ребёнке! Ты должен решиться!

– А этот твой проклятый испанец, какими судьбами вписался! Какого чёрта, мать так рьяно требует и его присутствия? Кто он? Жалкий юнец, подхалим, грязный тип, которого ты подобрал на улице, как щенка, и теперь пропадаешь в Лондоне, угождая всем его прихотям.

– Ты не смеешь так оскорблять его! – крикнул Лансере сжимая кулаки и краснея от злости – твои дружки, такие же, как и ты, превратили в гадюшник этот кабинет, а каким он был, ты вспомни, когда принадлежал отцу! У тебя своя жизнь, у меня своя, я не вмешиваюсь в твои тёмные делишки, и ты будь любезен, не иметь ко мне претензий!

– Ты от меня что скрываешь – устало сказал Дериан – я же вижу тут дело нечисто, опять с матерью чего намудрили? Любители! – он выпытывающе, строго, без стеснения и скромности, испепеляюще смотрел на Лансере. Не было ни сил, ни желания злиться. Мирно и непоколебимо, он распечатал очередную сигару, уютно и представительно разместился на кожаном диване, и монотонно продолжил – благотворительные настроения не дают покоя? Ну давай, давай, смелей, хуже чем сейчас, уже не будет, у меня поважней проблемы есть, просто порадуй мои уши, хоть чем-то новеньким! Не скромничай, мне очень любопытно! – отсчитывал, словно маленького ребёнка, растерявшегося Лансере – не тяни время, наверно уже забыл, что тебя ждут, эта жадная и хитрая семейка!

– Думаю, ты помнишь, когда я на несколько месяцев уезжал в Лондон – оправдываясь, мялся с ноги на ногу попеременно, то краснеющий, то бледнеющий Лансере – ну так вот – он тяжело вздохнул, и опёршись плечом о книжный стеллаж, для уверенности, продолжил – в нашем доме, том старом, небольшом особнячке живёт Икер. Подожди, подожди, стены этого дома, всё равно пустовали – вытирая катившийся градом пот со лба, задыхаясь, ускорил речь Лансере, видя, что Дериан, раздражённо сломал и закинул, недокуренную сигару, в груду таких же, сломанных и истлевших – не сердись, ты же попросил, рассказать тебе всё! Это только начало! Я виделся с нашей матерью, она несколько раз приезжала в Лондон, и останавливалась там! Теперь прошло немало времени, её сильно измотали эти длительные жестокие путешествия. Она очень тоскует по нам с тобой, она безумно скучает.

– Лансере, ты что издеваешься, ты в своём уме? Ты вообще понимаешь, что ты сейчас говоришь?!

– Да, я отдаю себе отчёт в сказанном, я говорю что есть, и что было, и моя голова трезва, а мысли, свежи! Ты противься как хочешь, письмо, я прочитаю всем, и даже Аделии, она взрослый человек, и решение может принять самостоятельно! Вспомни себя, кого ты слушал? Ты жил по своим правилам и законам, а теперь, придумываешь запреты, о которых когда-то, и слушать не хотел! Икер поедет с нами, об этом, я позабочусь сам, твоя обыденная и грязная грубость мне не нужна! А вот именно тебе, я и посоветовал бы подумать сначала, а потом уже плести чепуху, просвежи свою голову, и оставь нелепые бредни при себе!

Последние слова, он постарался выделить, как можно чётче. Он не ожидал от себя, что так смело, сможет выплеснуть накипевшие, не за один день сдерживаемые переживания, которые время от времени неумолимо душили, желая стать сказанными. Его больше ничто не держало, в этих пронизанных едким дымом стенах. Решение, самостоятельно, без чьего-либо попечения, было принято им незамедлительно, после смелого итога беседы. Изменив своей устоявшейся натуре, он, решил, хотя бы для самого себя, что имеет права голоса, и при всём притом, вполне справедливое и оправданное. Его увлекла новая забота, которой, он с радостью, уделит время и средства, а в его голове, не произвольно рождались идеи, осуществление которых, покориться с лёгкостью и улыбкой.

Действительно, когда не знаешь чего ожидать, начинаешь с упоением придумывать, сочинять, кивая в ответ своим мыслям, а потом неожиданно и уклончиво, нежеланное сменяется приятным поворотом, и вот тогда наступает, острое и сладострастное блаженство.

Как человек, отдающий себя целиком и полностью своим детям, и не желающий делить их ни с кем, довольный в душе, но с фальшивой грустью на лице, сердечно сыпал предложениями, отложить столь значимое знакомство, на неопределённо длительный срок. Лансере, искренне извинялся, грешил на всё вокруг, рассыпался в обещаниях, чувствуя ликующую душу. Лорд Монферан, естественно был крайне зол и рассержен, его ожидания, рухнули и испарились на глазах, он подавал смелые, прямолинейные, даже какие-то предельно наглые и алчные надежды, зная податливость и детскую наивность, добряка Лансере. Прощание было коротким, возможно, его бы и не было вовсе, если бы не Андре Монферан, после приторных поклонов и жестов, после массы ярких реплик и слов, подытожил, не скрывая холодной улыбки:

– Вы, верно соскучились по юному испанцу, будьте добрыми, встретить этой ночью его должным образом!

Лансере однозначно услышал сказанное, но не успел воспринять. Перед его глазами скользнула карета, послышался окрик кучера и ржание лошадей, скрип колёс и пустота…

Смеркалось. По коридорам доносились торопливые шаги прислуги, они спешили как можно скорее зажечь канделябры и свечи, а при необходимости щедро пропитать смолой факелы, проверив кованые зажимы. Дворецкий, хмуро и придирчиво, насупив брови, оценивал окружающую обстановку, шествуя в компании улыбчивой экономки, имевшей очень полное лицо, с нездоровым ярко красным оттенком. Она негромко, иногда чуть повышая интонацию, сетовала на двух горничных, которые, обвиняя друг друга, никак не могли поверить, что объект их интереса, не поддаваясь на провокации, остаётся верным семьянином. Изо дня в день, его уши выслушивали одно и то же, повторные жалобы вызывали в нём, уже не злость, а поблёкшую скуку.

Стивен Робинсон, личный камердинер Лансере Монтескьери, перебирал многочисленные наряды своего хозяина, которые пестрили дороговизной ткани и отделкой, тончайшей, ручной работы. Белый и золотой, были приоритетными в цветовой гамме, а чёрный бархат протканный золотом и серебром, стоял так же, на одном из первых мест, в гардеробе скромного модника.

Пустым и потерянным взглядом, смотрел Лансере на камердинера, не вникая в его занимательные истории и свежие новости светской жизни. Он удручённо ждал ночи, до боли боясь приезда Бернардоса, он вспоминал снова и снова, заплаканные серые глаза, чёрные длинные ресницы, окроплённые солёными слезами, словно росой, дрожащие бледные губы, которые не уставали шептать « В чём моя вина, в чём? В том, что я испанец?» Как давно это было, но как свежо это преподносила память. Его дыхание замирало, нет, оно останавливалось, когда воображение, снова и снова, рисовало ужасающие картины.

– Добрый вечер, я не помешаю? – чуть слышно спросила Аделия, заходя в комнату. Она удивилась, разложенным в беспорядке вещам, так как обладатель их, очень строг к чистоте и порядку.

Лансере, решил завлечь себя пустым, никчёмным занятием, которое можно было и осуществить гораздо позже. И это понятно, переполненные переживания, должны были куда-нибудь излиться.

Стивен Робинсон, найдя в глазах Лансере, подтверждения своих мыслей об уходе, незаметно испарился, будучи догадливым и опытным.

– Я всё знаю, Монферан перед уездом посвятил меня, так понимаю и тебя тоже – монотонно проговорил Лансере, глубоко вздохнув – теперь и Дериан это знает, да и смысл скрывать! – он махнул рукой и неохотно встал с кровати.

Он взял одну из книг, разбросанных в беспорядке на столешнице, аккуратно открыл её, и, замерев на пару секунд, достал потрёпанный, помятый конверт. Он терзал его в руках, хотел вернуться, что бы спрятать обратно, метался по комнате, как загнанный зверь, наконец решившись, протянул его Аделии, она наблюдавшая за ним, переспросила:

– Мне кажется, что читать мне его не стоит!

– Читай, ты должна всё знать. Только внимательно, вникай в каждое слово, а потом скажи мне всего лишь одно слово «да» или «нет» – Лансере отвернулся, и кусая губы ожидал, играя костяшками пальцев.

« Лансере и Дериан.

Сыновья мои. Я устал враждовать. Я очень хочу попросить прощения за всё. Мне трудно писать, руки не слушаются меня, как и голова, которая беспрестанно болит, так что не вините строго. Чувствую, моё время подходит, я не справляюсь со своими обязанностями, и вынужден переложить всё на плечи моего преданного помощника. Думаю, вы наверно уже поняли, какого характера, будет это письмо. Я стараюсь писать твёрдо, как и прежде, но выходит всё с неимоверным трудом…»

Аделия прервав чтение, обратилась к Лансере, который, напряжённо поглядывал, то в окно, то на неё.

– Он болен? Но чем? Я читала его письма прежде, они были совершенно другими!

– Читай дальше! Я тебе уже сказал, и не останавливайся! – строго и неприятно сказал он, не отрывая своих глаз с окна.

Она нехотя продолжила поглощать строки, с прохладным и каким-то промозглым отвращением, не к человеку, который их писал, а к настроению изложенных мыслей. Почерк изменился, он стал более торопливым и нескладным.

«…Прошло два дня, а я никак не могу закончить письмо, болезнь оказалась сильнее меня. Доктор не покидает моих покоев, говорит скоро мне должно стать легче. Лансере, обращаюсь к тебе, дорогой мой, ты в праве быть в обиде на меня, прими мои слова о прощении, я никогда не понимал твоей доброты, главное, что у тебя сейчас всё благополучно. Твои милые дочки уже выросли, даже представить не могу, какими они стали, я их помню совсем крошечными.

Дериан, к тебе, у меня отдельный разговор, причиной наших непониманий, являюсь я, но и ты, признайся себе, в холодной отчуждённости от семьи, твоя душа слишком сильная, мой сын, далеко не у всех такая же. Принимай людей такими, какие они есть. Дериан, сынок мой дорогой, смирись с моей просьбой, и пойми её. Появление Арианы в стенах нашего замка стало неожиданностью, прости, я не в праве был так поступать, приняв её холодно и даже грубо, мои мысли и предположить не могли, что под сердцем у неё был твой ребёнок. Тогда я считал неправильным, что дочь бедного лавочника, станет частью благородной семьи Монтескьери. Лансере, мне писал, какая превосходная у тебя дочь, какой она умный и справедливый человек. Мои глаза безумно хотят увидеть её, если возможно, отпусти её, исполни моё последнее желание, больше ничего мне не нужно в этой жизни.

И вот ещё, я забыл, по этому вопросу я обращаюсь к Лансере, мы с матерью вашей, решили, что негоже будет забывать о несчастном мальчике, ты понимаешь, о ком я, ну так вот, мы пригласили и его. Моя любимая Марианна, любовь всей моей жизни, спутница преданная моя, уже поспешила оповестить его. Её строгое сердце, преданно хорошим и добрым людям. Примите его в список спутников, по хранящему опасности пути. Я заканчиваю писать, надеюсь на ваше благоразумие и уважение к нам. Мы ожидаем вас, буду верить, что успеете застать меня живым, в ясной памяти.

Люблю вас всех, спешу увидеть. Ещё раз простите за всё. Может это судьба меня и наказала, я заслуживаю этого.

Всего хорошего, дети мои »

– Да, Лансере, я конечно же поеду, а иначе ведь, никак! – задумчиво произнесла Аделия, видя что её дядя, до изнеможения истрепал белоснежный платок – бесчеловечно было бы сказать нет!

– Я так и думал – уверенно подтвердил свои мысли он, пытаясь заглянуть за её спину – у тебя тоже есть что-то ко мне?

– Да – потухая шепнула Аделия – отец, настойчиво, безумно волнуясь, поведал историю, показавшуюся мне сначала пьяной выдумкой, но теперь я нашла подтверждение его слов – она протянула Лансере пожелтевший листок бумаги – отец променял меня на три бутылки вина – по её лицу потекли слёзы, глаза покраснели, и дрожащим голосом, она продолжила – да что сегодня за день, какие-то письма, послания, тайны, Лансере, этот листок я нашла в той книге, которая, чудом уцелела после пожара.

– Не могу в это поверить! Аделия, милая моя, успокойся, прими это как совпадение! Это невозможно! – взволновался Лансере, вспоминая, разговор с братом – выдуманная история, рождённая нетрезвыми мыслями. Сама подумай, кто эти люди, как они могли проникнуть сюда, преподнеся твоим глазам эти строки, они бы не смогли никакими путями попасть в этот замок, у нас слишком хорошая охрана, и зачем всё это? Зачем им нужна ты? – он говорил, больше успокаивая себя, нежели её, он сходил с ума от нахлынувших вопросов – и тот мужчина, коего ты видела, я тебе повторюсь, было сном!

– Всё, всё, хватит, больше не будем об этом – насторожившись, сказала Аделия, проверяя плотно ли закрыта дверь, она решила, что самостоятельно разберётся в этой беде, так как нет смысла, её навязывать кому-то – верни мне пожалуйста листок бумаги, и забудь об этом. Сейчас у нас требуют решений, другие вопросы. Вы, сговорившись как нарочно, оказывается, меня обманывали! Кто угодно, только не ты! – Аделия приблизилась к Лансере, пытаясь сдержаться, заговорила – как можно жить в этой лжи, вся моя жизнь короче, чем весь этот день! И к тому же, он ещё не завершился! Лансере, неужели это ещё не всё?

– Девочка моя, милая – растерянно заговаривался Лансере – ты очень умный человечек, и не затруднит тебя объяснить для самой себя, в чём собственно дело. Я тебе никогда не желал зла! И вот сегодня, драгоценная ты моя, Дериан мне всё поведал, извини, ты просила не говорить об этом, он запретил показывать тебе письмо. Он сказал, что сделал грубейшую ошибку, будучи совсем ещё юным, и теперь… – он замолчал, скорбно обнял Аделию, неясное шепча себе.

– Теперь проверим, какой будет расплата, мне даже любопытно, на что я смогу сгодиться – флегматично рассуждала она, пытаясь успокоить рыдающего Лансере – приму судьбу такой, какая она есть!

– Аделия, прекрати – не унимался Лансере – хватит. Это всё вымысел, не ведись на него. Не будь такой, по отношению к себе. С тобой всё будет хорошо, я не позволю никому тебя обидеть.

Секунды походили на минуты, минуты превращались в часы, время мистически и каверзно, изменило свой ход. Ночь желтоглазая и звёздная, вошла в свои права, она играючи дразнила своей тишиной, она прокралась, в каждый уголок, её печальный мрак, тревожил души и мысли. Летучие мыши, вечные спутники страхов и домыслов, единственные, кто себя чувствовал уютно в этой ночи. Они, покорившись своему величию, желали проникнуть всюду, стремились в открытые окна, пугали истошными криками. Погруженный в тревогу роскошный замок, уныло смотрел в своё отражение. Зеркальное озеро, как талантливый художник, чётко, без погрешностей передавало массивные каменные стены, резные, фигурные окна. Скромная часовня, прилегающая к центральной башне, как бы ненароком коснулась краешка убывающей луны, и смущённо отстранилась, отпуская её, искать очередное пристанище. Спящий парк молчал, белоснежные скульптуры застыли, отпечатав трагикомедию, на задумчивых, погруженных в свои переживания, лицах, казалось, лунное облачение, вселит в них жизнь, и десятки статуй, закружатся в завораживающем танце. Фонтаны, так же, ждали рождения нового дня, желая стать звенящими, привлекая любопытные, до прекрасного взоры.

Вовлекаясь в окружающую обстановку, дыша её непринуждённостью, ожидали активных перемен Аделия и Лансере, они затворнически шептались, озирались беспрестанно на часы, прислушиваясь к малейшим шорохам. Затаив дыхание, они переглянулись, не могло казаться, одного и того же сразу двоим, едва уловимый скрип колёс, перемешивался с цоканьем подкованных копыт, на мгновение прежняя тишина воцарилась, но была угнетена какими-то обрывистыми выкриками. Аделия не смогла удержаться на месте, её как окрылил неожиданный крик, она, не слушая предостережений Лансере, направилась к парадным дверям. Пробегая через многочисленные залы, галереи, мимо двух библиотек, одна из которых – идея её отца, иметь лично свою коллекцию, не прикосаемую никем, созданную, только для его личного пользования. Тихая музыка, и лёгкое пение донеслись до неё, вспомнив, что Изабелла, имевшая привычку музицировать по ночам, запираясь в специально отведенной для этой цели комнате.

Массивные, тяжёлые двери не поддавались, они были заперты, она бессильно пыталась, отворить её, сбив ладони и до крови изодрав пальцы, она сделала последнее усилие, замок щёлкнул, её счастье, что закрыт он был, не до конца. Длинная терраса вела её к последующей преграде, воротам, за которыми следовали очередные. Она, безнадёжно вздохнув, сбежала по небольшой лесенке, и хотела последовать дальше, как звонкий голос стражника, произнёс:

– Мисс, будьте добры, вернуться обратно.

– В чём дело? Мне нужно покинуть пределы замка, и вы не имеете никакого права меня удерживать!

– Было приказано не выпускать Вас. Мисс Монтескьери, вернитесь обратно – невозмутимо отчеканил, очень крупный, невысокий мужчина.

– Ну хорошо, хорошо – раздражаясь закричала Аделия – продолжайте блюсти чистоту и порядок.

Ей оставался единственный шанс, воспользоваться тайным, подземным ходом. Их было несколько, и лишь единственный, который её устраивал, выходил в лес, в один из низких домиков, считавшихся собственностью лесничего, старого, прожившего здесь, не одно десятилетие, ворчуна Джерри. Так прозвал его придворный люд, и рабочие небольшого поселения, устроившегося у подножья каменного дворца.

Аделия спешила на кухню, там, в одном из подсобных помещений, под лестницей скрывалась крохотная, отсыревшая дверь, которую когда-то, совершенно случайно, они обнаружили с Икером. Она вошла в погружённую во мрак комнату, по той причине, что лунный свет, не проникал сюда, так как помещение было, полуподвальным, холодным, условия, созданные специально для удобств, рабочих персон. Она знающе открыла створки навесного шкафа, предназначенного для хозяйственных нужд, провела рукой, и нашла лишь огарок сальной свечи. Решила воспользоваться, тем, что есть, восприняв как должное череду неудач. Её не страшил тёмный и промозглый подвал, хотя, бывая здесь раньше, она сомнительно сторонилась кладовой, холодильной комнаты, которая хранила свежие тушки несчастных животных, которые, доводили до отчаяния, её ранимое и острое восприятие. И тогда царило утро, или шумный день, когда повара и поварихи, суетясь, шустро и ловко, создавали изыски, для своих хозяев, а сейчас глухая ночь, кругом пустота и мрак, а впереди, длинная подземная дорога, тянущаяся под всем каменным дворцом, в печальном одиночестве. Но страх, это последнее, что она допускала в себе, не было даже мысли, покориться ему. Скудно осветив пространство вокруг себя, неловко и аккуратно ступила вперёд, естественным образом, не заметив упавшую на пол ложку. Прибор, оказавшейся под ногой, скользнул о плиточный пол, и падения, казалось, не миновать, если бы, не цепкие и сильные руки, которые поймали её.

– Не стоило бы идти на такие жертвы из-за меня, отец. Мне хватит по гроб жизни одной из них – грубо и резко, отстраняя от себя Дериана, сказала Аделия.

Он знал обо всём, и не мог, не догадаться, что, единственный свободный путь пожелает использовать, по дороге к намеченной цели.

– Я хотел тебя предупредить обо всём, но я чётко увидел, что мне ты не поверила…

– На, держи, своё заветное желание – перебила Аделия Дериана, комкая злополучный листок – своё ты получил, я не сомневаюсь, и был этому безумно рад! Мне не важно, как оно попало ко мне! Кто его передал, мне уже абсолютно всё равно на это! Действительно, возможно тебя и гложет удивление, как я разговариваю с тобой, и каким тоном, просто, когда узнаёшь, что равен бутылке вина, становишься почему-то нервным и обиженным.

– Постой, Аделия, всё не поздно исправить! За тобой остаётся только решение, остаться здесь, не покидая пределов поместья! Всё уляжется…

– Нет – повторно перебила она отца, вглядываясь в светящиеся кошачьим блеском, зелёные глаза – решение я приняла, основательное и бесповоротное. Письмо я читала, и отказаться от приглашения, никак не могу. Быть спрятанной ото всех, это очень тяжело, не увидеть ни разу за всю жизнь родных, это больно, осознавать, что все годы своего существования, жила во лжи, это безжалостно, а понять, что всё мною сказанное выше, не сон, а реальность, вот это сверх сумасшествия. У меня появился шанс, и я не смогу упустить его. Очень тяжело, когда любишь человека, считаешь его самым главным авторитетом, пряча слёзы обид, преданно и любя заглядываешь в глаза! А выходит, что оказываешься для него, просто пустым местом, человеком без имени, или того хуже, дешёвой, разменной вещью.

– Не уходи, я тебя умоляю, может получиться так, что путешествие твоё окажется завершённым, на половине пути. Я не знаю что будет дальше, Аделия, главное перемени своё решение.

Она, отрицательно покачав головой, понуро опустила её, и поспешила дальше, озарять темноту, тусклой, одинокой и такой же как она, дрожащей свечёй.

– Сейчас отменю свой приказ, Аделия – не унимался граф, чувствуя безвозвратность – вернись, и встреть своего испанца через центральные двери. Не надо идти туда, вернись.

– Мне теперь ничего, и не от кого не надо – раздался из темноты, удаляющейся голос – тем более от тебя.

Впервые в жизни, его изводила беспомощность. Кроме пустоты, он ничего не ощущал. В данный момент, осознавал, что является жертвой, подавленной, молчаливой, в точности такой же, какой становились, после его строптивых, грубых и безнравственных настроений. Хотя, это не единственное, что сокрушало его. Не ценя, на протяжении всех этих лет, скромной заботы своей дочери, не разглядев, её покорных стараний, стать ближе, он уходил, в сопровождении нескольких, прожженных друзей, ставшими для него семьёй. Их отношения, с Винченцо, никогда не ладились, хотя Дериан был, безоговорочно, для него любимым сыном, вот и сейчас, он наконец-то понял, что такое быть отвергнутым, родным ребёнком, вполне оправдано, в ответ на холодную обиду. Он не знал, куда девать себя в этот сумрачный час. Рождённое желание, броситься в объятья молчаливой супруги, вспыхнуло и одномоментно погасло, его растворила не дремлющая идея, окунуться в забытье.

Свеча, обессилив, редкими вспышками, освещала окружающее. Аделия шла, строго прямо, отчётливо слыша, суету крыс и мышей, их мерзкий визгливый писк. Густая сеть паутины, заставляла, беспрестанно останавливаться, что бы стряхнуть её. Наконец, графиня почувствовала под ногами насыпь, за которой, должна следовать каменная лестница, состоящая, из трёх высоких ступеней, первая из которых раскрошилась, а две последующие, грозили, в ближайшем будущем, превратиться в груду песка и камня. Несмело ступив на последнюю, она в кромешной темноте, попыталась отодвинуть деревянный засов, с прожилками железных вставок, он рассохся, и не желал покидать зажимы. Пришлось раскачивать, не жалея пострадавшие пальцы. Раздался щелчок, и один из зажимов, лопнул, со звоном, падая на хрупкий пол. Стало гораздо легче, и деревянный брусок, с грохотом, последовал вниз, искалечив, вторую из ступеней. Она не знала, как поступить дальше, и приготовившись, к очередной атаке, погрузилась в поиски затвора. Но не успела очередной раз тяжело вздохнуть, как дверь, с лёгкостью отворилась, издав, просто ужасающий скрип, за ней насторожившись, ожидал, загадочного появления, старик Джерри. От удивления, он, замешкавшись, протянул Аделии руку, не находя подходящих слов.

– Прошу меня простить – оглядывая себя, проговорила Аделия – в столь поздний час, отвлечь Вас ото сна!

– Я никогда не сплю в этот час, мисс Монтескьери – с его лица, постепенно сходило удивление. Он кивком головы указал в сторону выхода. На мгновение засмотрелся на раскрытый ящик, и сожалеюще добавил – чёртовы крысы, бездонные их желудки… – он хотел продолжить, но решив, что речь будет, не благого характера, поспешил, на улицу.

– Мисс Монтескьери, я Вас прошу, не стоит путешествовать, такими способами, это небезопасно – старик аккуратно положил ключ в карман, оглянулся в сторону дома, и прикусив папиросу, как можно тише продолжил – я не спускаю, с этого сарая глаз, уж извините, что так грубо, но он мне не вселяет уверенности.

– Мистер Паттерсон, будете любезны, проводить меня, до главной дороги – желая, как можно скорее, увидеться с Бернардосом, сказала она, заметя, как изменился мужчина в лице, так как отвык уже, слышать свою фамилию. Для него стало рядовой нормой, откликаться, на ворчуна Джерри – мне нужно встретить одного человека, только вот теперь, я не знаю, где его искать. Я слышала только, что карета остановилась, послышались какие-то крики, и тишина. Мне очень страшно, за него, мистер Паттерсон, Вы же мне поможете его отыскать? – Аделия остановилась, и крепко сжав руку старика, продолжила – пожалуйста!

– Такого высокого, молодого человека, с которым, вы когда-то из жалости, спустили всех моих собак? – он лукаво улыбнулся, и указал движением глаз в сторону своего крыльца – мне так кажется, что, это тот, кого Вы искали, мисс Монтескьери.

Аделия растерянно всматривалась в красивый мужской силуэт, неподвижно стоящий у деревянной опоры.

– Икер? – не решаясь, осторожно и тихо подходила к нему она.

Её воспоминания, отстранённо сталкивались с реальностью, не находя, тех черт, которые врезались в память. Невольно, перед ней вырос, двенадцатилетний мальчик, скромный и смущённый, который редко смотрит в глаза, печально улыбается, и стеснительно, не решаясь, берёт за руку, ведя за собой. А тот молодой мужчина, который предстал перед её глазами, просто двойник, выдающий себя, за друга детства. Плотно прилегающий к телу, чёрный камзол, имеющий узкие полы, стоячий воротник – всё так же, как и прежде, его вкусы не изменились, не удивительно, что и отсутствовали на запястье кружевные манжеты, выводившие всегда из себя его скромную натуру, хотя мода, так и проповедовала, этот белоснежный атрибут.

– Ты как всегда, не изменяешь себе, но тебя, если честно я не узнаю – она смущённо опустила глаза, густо покраснев, её обрадовало, что тень от фонаря, скрывает лицо.

Аделия неимоверно волновалась. Ей больше чудилось, что это, совершенно незнакомый парень, он присутствовал в её мыслях и снах, она имела возможность с ним общаться, и даже существовать под одной крышей, вот только сейчас, всё это предательски опустилось, оставляя только то, что начинать, придётся с нуля, повторно привыкая, и подстраиваясь под повзрослевший характер.

– Боже мой, Аделия – прошептал, улыбаясь испанец. Он взял обе её руки, и крепко сжав их, продолжил – я думал, что уже больше никогда не прикоснусь к тебе.

Он робко и предельно нежно, потянул Аделию к себе, она ответив на его порыв, прижалась головой к груди, в которой барабанной дробью, колотилось сердце.

– Икер, мне так их не хватало – она закрыла глаза, слушая его шумное дыхание.

– А я удивляюсь, как смог прожил пять лет, не видя, не ощущая тебя.

Икер Бернардос, имел неосторожность, допустить в себе смелую мысль, развивая её на протяжении нескольких лет, посчитал, что просто обязан, воплотить её в жизнь. В его душе, тогда ещё юной и ранимой, рождалось странное чувство тоски, когда, заботливый Лансере, отводил каждого, по своим комнатам, укладывая в постель. Икеру, не разобравшемуся тогда в себе, было обидно, что Аделия, резвилась словно ветер, смеялась, и вела себя равнодушно, уходя спать, тогда как он, потускнев, начинал отсчёт часов до утра. Икер, был вполне симпатичен, и даже красив, на него с интересом, заглядываются юные особы, но он ими интересоваться, совсем не спешил, его интересом, была учёба, он стремился добиться высоких результатов, стремился оправдать надежды Лансере. Он был поглощён Аделией, только она одна, была выше его стремлений к познаниям, она одна была тем человеком, сравнение которому, не существовали. В свою очередь графиня, не спешила обременять своё сердце, оно пустовало, и её это совсем не смущало. Гордясь обладанием такого преданного человека, верного друга, и просто замечательного человека, она ликовала. Нет, не из циничного эгоизма или выгоды, ей было приятно внимание, трепетное, покорное, целиком отдающее себя. Аделия, часто злилась на саму себя, проклинала, что не преподносит ничего в ответ, принимает, но не отдаёт. Она уважала его, бесспорно, за разговором, могла обнять, взять нежно за руку, даже, кротко поцеловать, в раскрасневшуюся щёку, но это было, не голосом сердца, а нежным шёпотом уважения.

– Молодые люди, я, конечно, всё прекрасно понимаю, не побрезгуйте, предложением, испить по чашечки кофе – обеими руками привлекая к себе Аделию и Икера, ласково воскликнул Джерри – я тут вижу, дело серьёзное, обратно, в это подземелье я вас не пущу, будьте добры, пройдите ко мне.

Паттерсон, искушённый таким поворотом событий, посчитал нужным, не скромничать, а дружелюбно, принять нежданных гостей. Он уж, и сам-то не помнил, когда за порог его, хрупкой хижины, кто-то захаживал, и с какими целями, однозначно, не с дружескими, так как проведя дистанцию, между собой и людьми, за неё никого не допускал. Но случай, свершившийся, этой ночью, не смог, не разрушить жестких границ.

– Простите, мисс Монтескьери, я не имею роскошной мебели, всё по минимуму необходимое – сетовал на скромную обстановку старик, суетясь с небольшим кусочком меха, который, аккуратно уложил на стул и поставил рядом с Аделией – вот пожалуйста мисс, располагайтесь.

– Спасибо большое, мистер Паттерсон – кивая головой, и отвечая тёплой улыбкой, на его старания, проговорила Аделия – я очень признательна Вам, за тёплый приём.

– Да нет-нет, не стоит – махнул рукой Джерри, и скрылся, за камином. Послышалось тихое кряхтение и явное, шумное недовольство, затем громкий голос протянул – здесь нет, под лестницей нет, ага – он неторопливо вынырнул, из-за угла, и хрипло отозвался – мистер Бернардос, да что же Вы стоите, присаживайтесь, к Вашим услугам, целая скамья – он очередной раз исчез из виду, загремел посудой, пролепетав себе что-то невнятное. Ненадолго открылся глазам, и отстранённо добавил – котелок, скрылся куда-то! Я вас наверно оставлю, простите уж меня, я постараюсь, не заставить себя ждать.

– Всё такой же суетливый и неугомонный – нетерпеливо прошептал Икер, ожидая, пока фигура лесника скроется из виду – хорошо мы ему тогда истрепали нервы, бедолага!

– Икер, зачем ты приехал? – сухо и холодно спросила Аделия – неужели, даже не догадываешься, как заставил страдать меня! А представь, как страдал Лансере, и как он переживает сейчас, будучи в растерянности!

– А что мне оставалось делать? – оправдывался Бернардос – сначала, я встретил Монферана, он сказал, что ты собираешься под венец за его брата, что твой отец одобрил ваш брак. Но мне-то, в это с трудом верилось, и всё равно я испугался! Потом, придя домой, обнаружил письмо, с приглашением к Винченцо и Марианне Монтескьери. Пойми меня, я не смог поступить иначе, я побоялся, что эта ложь, это твоё венчание, окажется правдой!

– Ты не изменился Икер, ты всё тот же! – холодным тоном говорила Аделия – ты веришь всем и всему! Сам подумай – сменив гнев на милость, вторила она – взгляни на меня, разве ты видишь, в моём лице невесту? Разве моё поведение доказывает это?

– Не гневи меня, прекрасная графиня – отозвался молодой человек, смутившись – в отчаянии можешь совершить до безумия глупые вещи.

– Мне-то это знакомо, до боли. Кстати, что случилось на дороге? Меня до жути испугали подозрительные крики!

– Всё в порядке – отмахнулся Икер – главное, что сейчас мы вместе!

– Вот зачем? Ты же знаешь, что от меня лучше, ничего не скрывать! – возмутилась Аделия – явно, что-то произошло? Я так догадываюсь, происки отцовских крыс?

– Я был готов ко всему. Мне не пугали мысли о твоём отце, так как я, прекрасно знаю, в каком бешенстве он от меня, мне просто стало безразлично на всё, после слов лорда Монферана. Нанял карету, и тихо и мирно отправился в путь. Ничто не предвещало беды. Дорога была по истину волшебна, в своём спокойствии. Неожиданно, я услышал громкий крик, карета резко остановилась, её окружило трое незнакомцев, один из которых направился к кучеру. Двое других, подошли ко мне, они жестоко выругались и заставили меня выйти. Теперь я думаю, зря попытался сопротивляться им – Икер прислушался к приближающемся шагам. Звонкий голос перебил его попытку продолжить.

– Горячий, вкусный кофе – радостно и спеша воскликнул Паттерсон – пожалуйста, испробуйте – он поклонившись, повторно вышел – вам думаю, нужно поговорить, а я пока, пойду осмотрюсь.

– Неужели до такого можно опуститься?! – поведала свои мысли Икеру Аделия.

– После того случая, я мягко говоря, оказался на улице, а Лансере, по своему обычаю, не смог сказать и слова против! Ну а что ему было делать, он зависим от настроений твоего отца. Аделия, знаешь – Икер нежно взял её за руку, и, умиротворённо продолжил – нет страшнее, в моём случае сравнений. Дверь, перед лицом захлопывается, а за спиной, только проливной, холодный дождь, и куда деваться двенадцатилетнему мальчишке, оставшемуся без отца и матери? И теперь, эта молчаливая дорога, окончившаяся таким неприятным инцидентом, просто, пустое для меня.

– Ты хочешь сказать, что научился рисковать? И теперь бесстрашно сможешь ворваться в его кабинет, и заявить свои права, извини, которых у тебя и не было!

– Впадаете в крайности, Вам это присуще прелестная графиня Монтескьери! Вам дозволено многое, и многое в Вашей власти, я не посмею, даже подумать, зато Вы тоже, способны совершить с лёгкостью и поддержкой! Аделия – сменяя тон, продолжил он, становясь перед ней на колено, не выпуская её рук – я приехал из-за тебя, и только из-за тебя, так что, лишнее говорить тебе об этом. Свои мысли, я не способен утаить, и ты давно их уже обнаружила на моём лице. Я благодарен судьбе, за такую благосклонность, быть в обладании не одного месяца путешествия, рядом с тобой, и надеяться на твоё решение. У нас с тобой будет время разрешить все вопросы.

– Зачем ты спешишь? Я не пойму, Икер, дорогой мой друг, ты не знаешь, что со мной сделали годы, может, я теперь совсем другая, не та резвая и беззаботная особа! Может, во мне больше нет тех черт, которые привлекали тебя, я чувствую, что теперь я совершенно не тот ребёнок!

– Но ты та Аделия, которую я всегда…

Громкий лай собак, заглушал звонкий голос старика Джерри. Явно слышалось, что он пытается усмирить, обозлённых животных. Обрывки грубых ругательств смешивались с фрагментами леденящего душу смеха. Быстрые шаги приближались, сопровождаемые оглушительным рёвом. В дверях показалась высокая фигура Дериана, он застыв с мушкетом в руках, грозно сопя, слушал быстрые речи подчинённых, тесным полукольцом, стоящим за его спиной. Его бледное, вспотевшее лицо, обрамляли длинные пепельные волосы, растрепавшиеся от спешки, он нервно, по привычке, закинул их за плечи, и ехидно начал, играя мушкетом:

– Так-так, любопытная картина складывается. Что это у нас тут получается? Изнеженный влюблённый проходимец, хитрый и наглый, так умеючи добивается руки и сердца. Как ловко с твоей стороны – Дериан вальяжно подошёл к Бернардосу, вцепился пальцами в его плечё, и злостно, сквозь зубы процедил – думаешь, тебе повезло? Кучка идиотов на голову свалилась! – он сделал усилие, и поднял его с колен, молчаливого, с пустующим взглядом – тебе не придётся повторять, дорогу надеюсь запомнил – и что было силы, толкнул испанца к выходу.

– Если ты так увлечён политикой, дышишь межнациональным разладом, тебя бесит испанская нация – воскликнула Аделия, хватая в ярости руку отца – то отдельный человек, отдельная личность, виноватой быть не может!

– Уймись – взревел Дериан, видя, что его сталкивают с пьедестала величия, при том на глазах у слуг и подчиненных, а хуже для него в данный момент, ничего не было – тебе слова никто не давал!

– Ты последний человек, к которому я обращусь, и то только для того, что бы – Аделия, подгоняемая непреодолимым желанием выплеснуть накопившейся гнев, ударила его по лицу – упивайся и дальше холодной, беспочвенной блажью, променяй на вино и ром всё своё состояние, тебе это не впервой, папа.

Аделия почувствовала резкую, разливающуюся по жилам острую боль, её рука онемела. Графиня вскрикнула, прищурив глаза, по щекам потекли слёзы, нет, не слёзы телесной боли, а тяжёлого душевного переворота.

– Поставив крест на моей жизни, ты забываешь, что позволил проклясть и моих детей, которые не видели света, и не увидят никогда – продолжала бушевать она. Попыталась ослабить силу отцовских пальцев, но смысла в этом не было – позволь мне спокойно уйти, я не вернусь, как сделал это ты, клянусь, и меня ты не увидишь, больше никогда. Я за короткий промежуток, смогла смериться с неминуемой участью – она тяжело вздохнув, расслабила его пальцы, точнее, он позволил ей освободиться.

– Вон, все выйдите отсюда! – крикнул граф, взмахнув рукой.

– Аделия! – единственное, что успел крикнуть Икер, как его шустро взяли в охапку, и насильно вытолкали за пределы хрупкого домика.