Я молился истово и страстно, закрыв глаза, а когда я их снова открыл, первое, что я увидел, были его лакированные ботинки. Уж больно нелепо они смотрелись на фоне потрескавшегося асфальта, жирной газонной грязи и чахлых полуголых кустов. Эти хорошие дорогие ботинки выглядели здесь такими же жалкими и неуместными, как и их обладатель – в нашем городе. Я раздвинул колючие цепкие ветки, чтобы еще раз посмотреть на тело. Новоиспеченный мэр Медвежьего, Андрей Вадимович, лежал на спине, широко раскинув руки. Это выглядело гадкой пародией на распятого Христа. Пальцы его еще совсем недавно скребли землю в предсмертных конвульсиях, под ногти забилась земля.
– Ежели ты – Христос, то кого ты спас? – спросил я вполголоса у трупа и, не дождавшись ответа, покачал головой. – Никого ты не спас. Провалилась твоя идея напитать город свежей кровью. Провалилась, даже и не начавшись толком. Хорошая идея, да не в ту голову пришла. Да уж… Поэтому с головой тебе и пришлось распрощаться.
Я бросил короткий взгляд на алое месиво, которое виднелось выше побуревшего от крови воротничка, и невольно поморщился. Нехорошо получилось. Неаккуратно.
Когда Господь управляет рукой, вершащей правосудие, то рука становится тверда, и одного удара всегда достаточно. Так Давид отсек своим яростным мечом голову богомерзкого великана Голиафа, чтобы показать ее в знак своей победы, так Юдифь обезглавила подлого Олоферна и устрашила врагов Господних. Когда же сердце полно гнева и ярости, выходит…
Выходит то, что вышло в этот раз.
Но каждый получает наказание по вине своей. Какова же была вина этого мягкотелого, неуверенного человека? Да в том и была, что он занял место правителя, но по слабости своей хотел вершить дела чужими руками, терзаясь сомнениями и страхом. А разве возможны сомнения, когда противник твой – зло и мерзость человеческая? Нет! Грех и порок необходимо топтать железной пятой без жалости! Вырывать с корнем и выжигать огнем! Лично, не боясь испачкать руки в нечистой крови!
Секундный проблеск жалости, родившийся в моем сердце, потонул в ярком чистом сиянии святой ярости. Нет. Он грешен. Грешен, грешен, грешен, грешен! Как и все они!
Я достал из кармана клочок бумаги, быстро написал несколько слов и бросил записку в грязь.
Нужно еще раз оглядеться. Никого вокруг, только воронье кричит тоскливо и тревожно, только в луже крови кружатся жухлые коричневые листья. То, что случилось, случилось по воле Господней.
Мне нечего больше здесь делать.