Последние часы. Книга III. Терновая цепь - читать онлайн

2. Серое море

Когда Люси окончательно пришла в себя, за окном по-прежнему шумел прибой, а свет зимнего солнца был таким ярким, что она сразу зажмурилась. Она села в постели так резко, что закружилась голова. Но Люси твердо решила, что больше не уснет, не потеряет сознание, не вернется в то темное, пустое место, где не было ничего материального, только голоса умерших.

Девушка отбросила полосатое шерстяное покрывало, под которым спала, и спустила ноги с кровати. Первая попытка встать оказалась неудачной; у нее подогнулись колени, и она повалилась назад. Во второй раз, прежде чем подняться на ноги, Люси вцепилась в спинку кровати. Это помогло, но все равно она с минуту раскачивалась взад-вперед, как старый морской волк, непривычный к суше.

Если не считать простой железной кровати, выкрашенной желтоватой краской под цвет стен, в ее маленькой спальне почти ничего не было. В камине потрескивали догорающие угли странного пурпурного цвета, у окна стоял туалетный столик из некрашеного дерева, на котором были вырезаны русалки и морские змеи. Она успокоилась, заметив в ногах кровати свой чемодан.

В конце концов, стараясь не обращать внимания на болезненные ощущения в ногах, в которые словно вонзались тысячи иголок, Люси добралась до окна, находившегося в глубокой нише, и выглянула наружу. Перед ней раскинулся живописный пейзаж, словно написанный белой, темно-зеленой, черной и бледно-голубой красками. Дом Малкольма приютился на скале над маленькой, чистенькой рыбацкой деревней. Внизу, под домом, был узкий пролив, защищавший гавань от бурных океанских волн. В гавани покачивались лодчонки рыбаков. Небо было прозрачным и совершенно чистым, хотя погода, видимо, переменилась совсем недавно – на двускатных крышах деревенских домов белел снег. Из дымоходов к небу поднимались черные столбы дыма, а внизу зеленые волны разбивались об утесы, и белая пена стекала по камням.

Это было прекрасное зрелище – суровое, но прекрасное, и вид бескрайней морской глади вызвал у Люси странное ощущение внутренней пустоты. Казалось, что Лондон находится на другом конце света; там, бесконечно далеко от Люси, остались ее друзья и родные – Корделия и Джеймс, мать и отец. О чем они сейчас думают? Где, по их мнению, она находится? Вряд ли они могут себе представить, что она здесь, в Корнуолле, любуется океаном, за которым лежит французский берег.

Чтобы отвлечься, Люси попробовала пошевелить пальцами ног. По крайней мере, покалывание прошло. Грубые доски пола за много лет стали гладкими, как паркет, и она, скользя по ним босыми ногами, подошла к туалетному столику, на котором стоял таз для умывания и лежало полотенце. Она чуть не застонала вслух, увидев себя в зеркале. Прическа рассыпалась, волосы слиплись и висели космами, дорожное платье было измято, а пуговица от подушки оставила на щеке глубокий след размером с пенни.

Придется потом попросить Малкольма о ванне, подумала она. Он же чародей, наверняка сможет раздобыть горячую воду. А пока пришлось удовольствоваться тазом и куском мыла «Пирс». Умывшись, она сняла грязное платье, бросила его в угол и открыла чемодан. Несколько мгновений девушка разглядывала содержимое – неужели она действительно взяла с собой купальный костюм? Мысль о купании в холодной зеленой воде гавани Полперро заставила ее содрогнуться. Вытащив свой топорик и куртку от боевого костюма, она выбрала темно-синее шерстяное платье с вышитыми манжетами, потом, вооружившись шпильками, принялась приводить в порядок волосы. У Люси упало сердце, когда она сообразила, что золотого кулона на шее нет, но после лихорадочных поисков обнаружила украшение на ночном столике у кровати.

«Это Джесс положил его сюда», – подумала она. Она не смогла бы ответить на вопрос, откуда узнала об этом, но была в этом уверена.

Внезапно ей отчаянно захотелось увидеть его. Надев ботинки, девушка вышла из комнаты.

Дом Малкольма оказался значительно больше, чем Люси себе представляла; ее спальня оказалась одной из шести на этаже, а лестница в конце коридора – украшенная резьбой в том же стиле, что и туалетный столик, – вела в зал с высоким потолком, какие бывают в больших загородных особняках. В деревенском домике на прибрежном утесе едва ли уместилась бы такая гостиная, да и второй этаж, если уж на то пошло. Это сбивало с толку. Должно быть, Малкольм при помощи чар мог увеличить внутреннее пространство дома как угодно, решила Люси.

Насколько Люси могла судить, в доме больше никого не было, но откуда-то снаружи доносился ритмичный стук. Осмотрев холл, она нашла парадную дверь и вышла на улицу.

Ослепительный солнечный свет оказался обманчивым. Было холодно. Обжигающий северный ветер свистел среди голых утесов, и ее шерстяное платье продувало насквозь. Обняв себя руками, дрожа, девушка быстро обошла дом, разглядывая все вокруг. Она была права насчет здания. Снаружи оно действительно выглядело очень скромным – тесный коттедж на три комнаты, не больше. Посторонним должно было казаться, что окна заколочены, хотя Люси знала, что это вовсе не так; побелка на стенах растрескалась и была покрыта пятнами и потеками от влаги, приносимой вечными морскими ветрами.

Под ногами у Люси печально шуршали сухие водоросли. Она пошла в ту сторону, откуда доносился глухой стук. Зайдя за угол дома, она резко остановилась.

Это был Джесс. Он стоял с топором в руках рядом с кучей поленьев. У Люси задрожали руки, но не только от холода. Он был жив. Только сейчас она полностью осознала это, и эта мысль потрясла ее до глубины души. Люси никогда не видела его таким – никогда не видела, как ветер играет его черными волосами, как краснеет его лицо от физических усилий. Никогда не видела, как он выдыхает облачка пара на холоде. Она вообще никогда не видела, как Джесс дышит; он находился в мире живых, но не являлся его частью, на него не действовали ни тепло, ни холод, ни ветер… И вот сейчас он дышал, он жил, его тень протянулась у него за спиной по каменистой земле.

Люси не могла больше ждать ни секунды и побежала к нему. Он успел лишь в удивлении поднять голову и выронить топор, прежде чем девушка бросилась ему на шею.

Джесс поймал ее, прижал к себе, крепко-крепко, его пальцы мяли ткань платья. Он спрятал лицо в ее волосах, шепотом повторяя: «Люси, Люси». Она чувствовала тепло его тела. Впервые со дня их встречи Люси ощутила его аромат: смесь запахов шерстяной одежды, пота, кожи, древесного дыма, ветра перед грозой. Впервые она услышала, как его сердце бьется совсем рядом с ее сердцем.

Наконец они отстранились друг от друга. Джесс продолжал обнимать ее и, улыбаясь, смотрел сверху вниз. На его лице она заметила тень неуверенности, как будто он не мог угадать, чтó она думает об этом новом, настоящем, живом Джессе. Глупый мальчишка, подумала Люси; он должен был прочесть все мысли по ее лицу. Но, может быть, это даже к лучшему?

– Наконец-то ты очнулась, – произнес он. Его голос был… как тут сказать… это был его голос, такой знакомый. Но сейчас он был реальным, человеческим, земным, и все же отличался от того, который она слышала прежде. И еще она чувствовала, как вздымается его грудь, когда он говорит. В голове мелькнула мысль: сможет ли она когда-нибудь привыкнуть к реальному Джессу?

– Долго я спала?

– Несколько дней. Ничего особенного за это время не произошло; в основном мы только и делали, что ждали, когда ты придешь в себя. – Он нахмурился. – Малкольм сказал, что с тобой все будет в порядке рано или поздно, но я подумал…

Он вздрогнул и поднял правую руку. Она поморщилась, заметив лопнувшую кожу и красные пятна. Но Джесс, судя по всему, был в восторге.

– Мозоли, – радостно улыбался он. – У меня мозоли.

– Не повезло, – посочувствовала Люси.

– А я так не считаю. Ты знаешь, сколько времени прошло с тех пор, как у меня в последний раз появлялся волдырь? С тех пор, как я последний раз оцарапал колено? Потерял зуб?

– Я понимаю, что ты в восторге от физических ощущений, но, надеюсь, ты не выбьешь себе все зубы, чтобы заново испытать зубную боль, – улыбнулась Люси. – Не думаю, что я смогу лю… относиться к тебе по-прежнему… Не думаю, что ты будешь мне нравиться без зубов.

О, что же это с ней. Она едва не сказала «любить». Ее утешало лишь то, что Джесс, завороженный своими новыми ранами, по-видимому, ничего не заметил.

– Как это мелко, – сказал он, наматывая на палец прядь ее волос. – Ты будешь нравиться мне по-прежнему, даже когда у тебя выпадут все волосы и ты сморщишься, как прошлогодний желудь.

Люси испытала непреодолимое желание засмеяться, но заставила себя сердито нахмуриться.

– Но, в самом деле, скажи, ради всего святого, зачем ты колешь дрова? Неужели Малкольм не может создать несколько поленьев в случае необходимости? И кстати, где он?

– Ушел в деревню, – ответил Джесс. – Якобы купить что-нибудь поесть. Мне кажется, ему нравится ходить пешком; иначе он, скорее всего, просто «создал» бы пищу, как ты сказала. Большую часть дней его нет здесь до обеда.

– Большую часть дней? – повторила Люси. – Ты сказал, что я была без сознания несколько дней. Сколько именно?

– Сегодня пятый день нашего пребывания тут. Малкольм воспользовался своей магией и определил, что ты в безопасности и что тебе просто требуется естественный отдых. Длительный отдых.

– О. – Люси в тревоге принялась ходить взад-вперед. – Наверняка мои родные будут нас искать – они захотят узнать, что со мной случилось, они ужасно рассердятся на меня… И на Малкольма… Нам надо придумать какой-то план…

Джесс нахмурился.

– Им нелегко будет нас найти. Дом защищен мощными чарами, которые нейтрализуют действие Отслеживающей руны и, я полагаю, прочей магии.

Люси собралась было объяснить, что она знает своих родителей, что их не остановит такая мелочь, как мощные чары, и они обязательно ее найдут; но в этот момент из-за угла вышел Малкольм. В руке он держал прогулочную трость, под сапогами скрипел подмерзший песок. Одет он был в то же самое белое дорожное пальто, в котором она видела его в последний раз, в Святилище Института. Тогда он был рассержен; тогда еще Люси подумала, что он испугался того, что она сделала. Сейчас у чародея был просто усталый вид, одежда и волосы были в беспорядке – она не ожидала увидеть его таким.

– Я же вам говорил, что у нее все будет хорошо, – обратился он к Джессу. Потом взглянул на кучу дров. – Отличная работа, – добавил он. – Если будете продолжать в том же духе, с каждым днем будете становиться все сильнее.

Итак, чародей поручил Джессу колоть дрова прежде всего потому, что заботился о его здоровье. Это было вполне понятно. Несмотря на то что его тело законсервировали при помощи чар, оно, естественно, было ослаблено после семи лет неподвижности. Конечно, юноша не все время лежал неподвижно – Велиал вселился в тело Джесса, воспользовался им как марионеткой, заставлял его бродить по Лондону, заставлял его…

Но Люси не желала думать об этом. Все это осталось в прошлом, когда душа Джесса не была прочно связана с телом, не могла ему приказывать. Сейчас все изменилось.

Джесс осмотрел груду круглых чурбанов.

– Думаю, еще полчаса, самое большее, и я с этим покончу.

Малкольм кивнул и повернулся к Люси. Его взгляд показался девушке каким-то пустым, обращенным внутрь; в душе у нее шевельнулось беспокойство.

– Мисс Эрондейл, – произнес он. – Могу я побеседовать с вами в доме?

– Итак, этот лист я обработал раствором нашатырного спирта, – говорил Кристофер, – и при поджигании с помощью стандартной огненной руны… Томас, ты меня слушаешь?

– Я весь внимание, – воскликнул Томас. – Необыкновенно интересно.

Они находились на цокольном этаже дома Фэйрчайлдов, в лаборатории Генри. Кристофер попросил Томаса помочь с новым проектом, и Томас с радостью ухватился за возможность отвлечься.

Кристофер поправил очки, сползавшие на кончик носа.

– Я вижу, ты не уверен в том, что огонь в данном случае необходим, – заметил он. – Но, как тебе известно, я внимательно слежу за научными достижениями простых людей. Сейчас они разрабатывают способы отправки сообщений на большие расстояния; сначала они пользовались металлической проволокой, но недавно был изобретен беспроводной способ связи.

– Но какое отношение все это имеет к твоим экспериментам по поджиганию разных предметов? – спросил Томас – по его мнению, очень вежливо.

– Если выражаться доступным языком, простые люди пользовались теплом при разработке большей части своих технологий – электричества, телеграфа. А мы, Сумеречные охотники, не можем отставать, Томас. Не годится, чтобы их техника давала им могущество, недоступное нам. В данном конкретном случае, они могут отправлять сообщения на дальние расстояния, а мы… как видишь, не можем. Но если у меня получится применить для этой цели руны – смотри, я опаляю край пергамента огненной руной, складываю его, наношу Метки, руну Коммуникации сюда, а руну Меткости – сюда… и сюда…

Наверху звякнул дверной колокольчик. Кристофер не обратил на это внимания, и Томас подумал, что, может, ему следует подняться в холл и впустить посетителя. Но после третьего звонка Кристофер вздохнул, отложил стило и пошел к лестнице.

Томас услышал, как открывается входная дверь. Он не собирался подслушивать, но потом до него донесся голос Кристофера.

– О, здравствуй, Алистер, должно быть, ты пришел к Чарльзу. Думаю, он наверху, в своем кабинете.

И Томас почувствовал, как его желудок ухнул куда-то вниз, как морская птица, устремившаяся к волнам за рыбиной. (В следующую секунду он пожалел о том, что ему не пришло в голову сравнение поизящнее, но ведь человек либо наделен поэтическим даром, как Джеймс, либо нет.)

Ответ Алистера прозвучал приглушенно, и Томас не разобрал слов. Кристофер откашлялся и произнес:

– О, прошу прощения, я просто был внизу, в лаборатории. Я сейчас работаю над одним новым, очень перспективным проектом…

Алистер перебил его. Томас гадал, упомянет ли Кристофер о том, что он, Томас, тоже находится в доме. Но друг произнес лишь:

– Мэтью все еще в Париже, насколько нам известно. Да, я уверен, что Чарльз не будет против твоего визита…

Птица в желудке Томаса шлепнулась на воду и издохла. Он оперся локтями о рабочий стол Кристофера и постарался дышать очень медленно. Ничего удивительного. Во время их последней встречи Алистер совершенно ясно дал понять, что между ними ничего не может быть. И главной причиной разрыва стали напряженные отношения между ним и друзьями Томаса, «Веселыми Разбойниками», которые терпеть не могли Алистера. И на то были основания.

На следующее утро после того разговора Томас проснулся с четкой мыслью: «Мне пора – давно пора – рассказать друзьям о своих чувствах к Алистеру. Возможно, Алистер прав, и ничего не выйдет – но если я не попытаюсь, тогда не останется даже самой крохотной надежды».

Он собирался осуществить свое намерение. Он поднялся с кровати с твердой решимостью сделать это.

Но потом он узнал, что Мэтью и Джеймс ночью уехали из Лондона, и серьезный разговор пришлось отложить. Кроме того, выяснилось, что не только Мэтью и Джеймс покинули город. Судя по всему, Корделия с Мэтью отправились в Париж, а Джеймс с Уиллом помчались искать Люси. Томасу рассказали, что Люси взбрело в голову навестить Малкольма Фейда в его коттедже в Корнуолле. Кристофер, очевидно, спокойно принял все это к сведению и не стал задавать вопросов; у Томаса же вопросы возникли, и он знал, что Анна тоже обеспокоена. Но она решительно отказалась обсуждать эту тему. «Можно сплетничать о знакомых, но нельзя сплетничать о друзьях», – это было все, что она сказала. Сама Анна выглядела плохо, была бледной и усталой, хотя, как подозревал Томас, она вернулась к своему прежнему образу жизни, и в квартире у нее каждую ночь появлялась новая девушка. Томас довольно сильно скучал по Ариадне, и ему казалось, что и Анна тоже, но в тот день, когда он осмелился завести об этом речь, Анна едва не запустила ему в голову чайную чашку.

Последние несколько дней Томас все же подумывал над тем, чтобы рассказать Кристоферу о своих чувствах, но не стал этого делать. Он знал, что Кристофер его поймет, однако он бы поставил друга в очень неловкое положение, если бы тот узнал, что именно Джеймс и Мэтью недолюбливали – нет, даже ненавидели – Алистера.

И потом, был еще Чарльз. Он был первой большой любовью Алистера, но та история кончилась плохо. Чарльза ранил Велиал, и хотя он сейчас выздоравливал, Алистер, видимо, считал, что он обязан поддерживать бывшего возлюбленного и ухаживать за ним. С точки зрения общепринятой морали, Томас мог его понять, но его воображение терзали мучительные картины: вот Алистер вытирает лоб мечущемуся в лихорадке Чарльзу, вот кормит его виноградом. Было так легко представить себе, как Чарльз гладит Алистера по щеке, шепчет слова благодарности, глядя в прекрасные темные глаза, обрамленные длинными густыми ресницами…

Услышав шаги Кристофера, спускавшегося по лестнице, Томас чуть не свалился со стула. К счастью, Кристофер, чьи мысли были заняты другим, не заметил душевного волнения друга и сразу же направился к лабораторному столу.

– Ну, хорошо, – заговорил он, взяв стило. – Попробуем еще раз, ладно?

– Отправим сообщение? – спросил Томас. Они с Кристофером уже «отправили» несколько дюжин сообщений, некоторые растворились в воздухе или улетели в дымовую трубу, и ни одно до сих пор не добралось до адресата.

– Именно, – произнес Кит, протягивая помощнику листок бумаги и карандаш. – Пока я проверяю вот этот реагент, напиши здесь что-нибудь. Все, что придет в голову, какую-нибудь ерунду.

Томас подвинулся к столу и уставился на чистый лист. Так прошла минута, а потом он схватил карандаш и начал строчить:

– Ну что, готов? – спросил Кристофер. Томас вздрогнул и быстро сложил записку в четыре раза, чтобы друг не смог прочесть написанное. Протягивая бумажку Кристоферу, он испытал лишь слабый укол вины. Он хотел показать кому-нибудь это письмо, но понимал, что это невозможно. Тем не менее, перенеся мысли на бумагу, он почувствовал себя лучше и уже спокойнее смотрел, как Кристофер чиркает спичкой и подносит ее к странице. Да, будет лучше, если это послание, как и отношения Томаса с Алистером, в итоге ни к чему не приведет и исчезнет бесследно.

Вспоминая страшные истории, слышанные от матери, Грейс Блэкторн ожидала, что в Безмолвном городе ее посадят в каменный мешок, прикуют цепью к стене и, вероятно, подвергнут пыткам. Еще прежде, чем войти на кладбище Хайгейт, где находился вход, она начала думать о том, каково это – когда тебя испытывают Мечом Смерти. Представляла, как она стоит на Говорящих Звездах, как ее судят Безмолвные Братья. Что она почувствует, когда после многих лет лжи ей, поневоле, придется говорить правду? Может быть, это принесет облегчение? Или, наоборот, нестерпимые страдания?

Она решила, что это не имеет значения. Она заслужила страдания.

Но на нее не надели кандалы – вообще ничего подобного не произошло. Два Безмолвных Брата сопровождали ее от дома Джеймса на Керзон-стрит в Безмолвном городе. Как только она переступила его порог – кстати, это действительно было мрачное, темное место, похожее на тюрьму, – ей навстречу вышел Брат Захария, который, судя по всему, намеревался взять ее под свою опеку. Она знала, что это кузен Корделии и что в прежней жизни его звали Джеймсом Карстерсом.

«Должно быть, вы очень устали. – Его голос, звучавший в ее голове, был спокойным, даже, пожалуй, доброжелательным. – Позвольте, я провожу вас в вашу комнату. Происшедшее мы обсудим завтра».

Она была ошеломлена. Мать не раз упоминала при ней имя Брата Захарии и приводила его историю в качестве примера губительного влияния Эрондейлов на расу нефилимов в целом. «У него даже глаза не зашиты, – обвинительным тоном говорила она, не интересуясь, слушает ли ее Грейс. – Любимчикам Лайтвудов и Эрондейлов полагается, видите ли, особое отношение. Это возмутительно!»

Но Брат Захария говорил с ней мягко, благосклонно. Он провел ее по холодным каменным коридорам в небольшую комнату – она воображала, что это будет некая камера пыток, где ей придется спать на голом полу, возможно, в цепях. Да, помещение выглядело отнюдь не роскошным – комнатка без окон с каменными стенами и полом, в которой невозможно было укрыться от посторонних глаз, так как широкая дверь представляла собой частую решетку из адамаса. Но, по сравнению с ее комнатой в Блэкторн-Мэноре, спальня показалась Грейс очень уютной; она обнаружила довольно удобную железную кровать, старый дубовый письменный стол, деревянную полку с книгами (ни одна из книг ее не заинтересовала, но это было уже кое-что). На полках и мебели были беспорядочно, словно в спешке, разложены колдовские огни, и Грейс вспомнила, что Безмолвные Братья не нуждаются в свете для того, чтобы видеть.

Самой неприятной и даже зловещей особенностью жизни в Безмолвном городе было то, что она не могла сказать, день сейчас или ночь. Захария принес ей каминные часы, и это немного помогло, но Грейс по-прежнему не была уверена, что они показывают именно полдень, а не полночь. Потом она сказала себе, что это неважно. Время здесь тянулось медленно, хотя Грейс казалось, что с последнего допроса прошло всего несколько минут.

Допросы у Безмолвных Братьев были очень неприятны. В этом она вынуждена была себе признаться. Нет, Братья не причиняли ей ни боли, ни вреда, не пытали ее, даже не применяли Меч Смерти; они просто расспрашивали: спокойно и настойчиво. И самым болезненным было даже не это. А необходимость говорить правду.

Грейс начинала понимать, что ей известны всего два способа общения с людьми. Первый заключался в том, что она надевала маску, лгала и играла определенную роль, скрываясь за этой маской; так она изображала покорность матери и любовь к Джеймсу. Второй способ состоял в том, чтобы быть честной, но за всю свою жизнь она, пожалуй, была честной только с Джессом. Но даже от него она скрывала те поступки, которых стыдилась. И сейчас Грейс обнаружила, что ей больно говорить, ничего не скрывая.

Больно было стоять перед Братьями и признаваться во всем, что она натворила. «Да, я заставила Джеймса Эрондейла поверить, что он в меня влюблен. Да, я использовала способности, данные мне демоном, чтобы заманить в свои сети Чарльза Фэйрчайлда. Да, я участвовала в заговоре матери, которая намеревалась погубить Эрондейлов и Карстерсов, Лайтвудов и Фэйрчайлдов. Я верила ей, когда она говорила мне, что эти люди – наши враги».

Эти признания лишали ее сил. По ночам, лежа в камере, она закрывала глаза и видела лицо Джеймса в ту минуту, когда он взглянул на нее в последний раз, слышала его голос, выражавший презрение и отвращение. «Я бы вышвырнул тебя на улицу, но это твое „могущество“ опасно, как заряженный револьвер в руках капризного ребенка. Ты не должна больше использовать его».

Если Безмолвные Братья собирались лишить ее «могущества» – а она охотно позволила бы им это, – пока они ничем не выдавали своих намерений. Она чувствовала, что они изучают ее, изучают ее способности своими методами, которых она не понимала.

Ей оставалось утешать себя только мыслями о Джессе. О Джессе, которого Люси наверняка вернула к жизни с помощью Малкольма. Сейчас они должны быть уже в Корнуолле, думала она. Как он себя чувствует, спрашивала она себя. Может быть, возвращение из царства теней, в котором он провел столько лет, оказалось для него невыносимым потрясением? Как ей хотелось бы находиться рядом с ним в этот момент, держать его за руку, помочь ему, как он помогал ей столько раз в страшные минуты ее жизни.

Разумеется, Грейс понимала, что существует вероятность неудачи. Некромантия была очень ненадежным делом. Но его смерть была несправедливой, это было ужасное преступление, причиной которого явилась чудовищная ложь. Она была уверена: если кто-то и имеет право на второй шанс, так это Джесс.

Кроме того, он любил Грейс, словно родную сестру, любил ее и волновался за нее, в то время как всем остальным людям она была безразлична; возможно, размышляла она, никто никогда больше не будет любить ее так, как он. Может быть, нефилимы приговорят ее к смерти за то, что она обладает демоническими силами. Может быть, ей суждено всю оставшуюся жизнь томиться за решеткой в Безмолвном городе. Но когда Грейс разрешала себе надеяться на жизнь и свободу, она не видела для себя иного будущего в этом мире, кроме будущего рядом с Джессом – живым.

Конечно, был еще Кристофер Лайтвуд. Нет, он ее не любил, естественно, – они были едва знакомы. Но ей показалось, что он искренне интересуется ею, ее мыслями, ее мнением, ее чувствами. Если бы ее жизнь сложилась иначе, они могли бы стать друзьями. У нее никогда не было друга. Только Джеймс, который теперь ненавидит ее за то, что она с ним сделала; он знал все. И Люси, которая скоро возненавидит ее по той же причине. Нет, говорила себе Грейс, не стоит себя обманывать и воображать, что Кристофер будет относиться к ней по-другому. Он был другом Джеймса, любил его. И как верный друг того, кому она причинила боль, он станет ее презирать… и будет прав…

Ее отвлек характерный скрежет железной двери. Она быстро села на своем узком матраце, пригладила волосы. Грейс знала, что Безмолвным Братьям безразлично, как она выглядит, но привычка была сильнее.

С порога на нее смотрела серая фигура.

«Грейс, – заговорил Захария. – Боюсь, что последний допрос оказался слишком тяжелым для вас».

Да, так и было; Грейс едва не лишилась чувств, описывая ту ночь, когда мать отвела ее в чащу леса, вспоминая голос Велиала, звучавший из теней. Но Грейс не нравилось, когда посторонние догадывались о ее чувствах. Она спросила:

– Сколько осталось времени? До того дня, как мне вынесут приговор?

«Вы так сильно желаете, чтобы вас подвергли наказанию?»

– Нет, – усмехнулась Грейс. – Я просто хочу, чтобы эти расспросы прекратились. Но я готова принять наказание. Я его заслуживаю.

«Да, вы совершали нехорошие поступки. Но сколько вам было лет, когда мать привела вас в лес Брослин, чтобы вам дали могущество? Одиннадцать? Двенадцать?»

– Это неважно.

«Нет, это важно, – возразил Захария. – Я считаю, что Конклав вас предал. Вы Сумеречный охотник, Грейс, вы рождены в семье Сумеречных охотников, но вас бросили в этом зловещем доме, предоставили вам вести эту ужасную жизнь. С вами поступили несправедливо. Конклав забыл о вас, в то время как ему следовало вмешаться и провести расследование».

Грейс не могла выносить его жалость – это было подобно уколам сотен игл.

– Вам не следует проявлять доброту ко мне, не надо пытаться меня понять, – резко ответила она. – Я воспользовалась силой демона для того, чтобы околдовать Джеймса и вынудить его поверить в то, что он в меня влюблен. Я причинила ему много боли.

Захария молча стоял напротив нее. Его лицо было совершенно бесстрастным, и это производило жутковатое впечатление.

Грейс захотелось его ударить.

– Разве вы не считаете, что я заслуживаю кары? Неужели вы не верите в возмездие? В восстановление равновесия? А как же «око за око»?

«Это образ мыслей вашей матери. Но не мой».

– Так считают все прочие Безмолвные Братья. Анклав. Все в Лондоне захотят, чтобы я была наказана.

«Они ничего не знают, – ответил Брат Захария. Впервые Грейс уловила в его тоне колебание, неуверенность. – О том, что вы сделали по приказанию матери, пока известно только нам и Джеймсу».

– Но… почему? – Она ничего не понимала. Наверняка Джеймс захочет рассказать обо всем друзьям, и вскоре весь город узнает. – Зачем вы меня защищаете?

«Нам необходимо допросить вашу мать; это будет проще сделать, если она будет считать, что вы по-прежнему на ее стороне, что никто не знает о ваших способностях».

Грейс опустилась на кровать.

– Вы хотите получить ответы от моей матери? Вы считаете, что я – марионетка, а она – кукловод, что она дергает за ниточки? Вы ошибаетесь. Велиал – вот кто настоящий кукловод. Она выполняет его приказы. Все, что она делает, делается от его имени. Это его надо бояться.

Довольно долго оба молчали. Наконец в ее голове раздался мягкий голос:

«Вам страшно, Грейс?»

– За себя я не боюсь, – произнесла она. – Мне уже нечего терять. Но за других… Да, за других мне очень страшно.

Люси пошла за Малкольмом в дом и ждала в холле, пока чародей снимал дорожное пальто и ставил на место трость. Потом он повел ее в гостиную с неправдоподобно высоким потолком, через которую она недавно проходила, и щелкнул пальцами. В камине взревело пламя. Люси пришло в голову, что Малкольм не только мог раздобыть дрова, не обращаясь к Джессу с просьбой наколоть их; скорее всего, он мог разжечь огонь где угодно без всяких дров.

Конечно, она была только рада посмотреть, как Джесс колет дрова. А он, судя по всему, получал удовольствие от этого занятия, так что никто не остался внакладе.

Малкольм жестом пригласил ее сесть на слишком мягкую кушетку. Люси решила, что если сядет, то потом не сможет встать, и примостилась на подлокотнике. Комната оказалась довольно уютной; она бы ни за что не подумала, что гостиная принадлежит Малкольму Фейду. Диваны и кресла из атласного дерева с гладкими, слегка потемневшими подлокотниками были обиты гобеленовой тканью и бархатом; мебель была разномастной, зато удобной. На полу лежал ковер с изображением ананасов, а стены украшали портреты каких-то незнакомых Люси людей.

Малкольм остался стоять, и Люси предположила, что сейчас он начнет читать ей лекцию относительно Джесса или расспрашивать о том, что она с ним сделала. Но вместо этого он произнес:

– Возможно, вы не заметили, но, несмотря на то что не я лежал без сознания несколько дней после первого в жизни колдовства, я не очень хорошо выгляжу.

– Нет, я ничего такого не заметила, – солгала Люси. – Вы выглядите… э-э… очень элегантно и ухоженно.

Малкольм отмахнулся от этих уверений.

– Я не напрашиваюсь на комплимент. Хотел вам рассказать, что последние несколько дней, пока вы восстанавливали силы после визита в мир мертвых, я воспользовался возвращением в Корнуолл для того, чтобы продолжить расследование, связанное с Аннабель Блэкторн.

У Люси учащенно забилось сердце. Аннабель Блэкторн. Женщина, которую Малкольм любил сто лет назад и которая, как он до недавнего времени считал, покинула его и стала Железной Сестрой. На самом же деле родственники казнили ее за преступную связь с чародеем. Люси вздрогнула, вспомнив выражение лица Малкольма в ту минуту, когда Грейс рассказала ему правду о судьбе Аннабель.

Чародеям дарована вечная молодость, и все же Люси показалось, что он состарился на несколько лет. У рта и в уголках глаз появились морщины.

– Если вы помните, мы договорились, что вы вызовете ее дух, – продолжал он. – Вы обещали дать мне возможность поговорить с ней еще раз.

Люси удивлял тот факт, что чародеи не могут сами вызывать мертвых, которые больше не бродят в этом мире и ушли туда, где их ждет покой. Что необычное могущество, полученное ею от деда, позволяет ей совершать то, что недоступно даже Магнусу Бейну или Малкольму Фейду. И вот сейчас ей напомнили о том, что она дала Малкольму слово, но нетерпеливый, жадный блеск его глаз встревожил ее.

– Я не знал, что произойдет после того, как вы воскресите Джесса, – продолжал Малкольм. – Он полон жизни, он дышит, он совершенно здоров, как физически, так и душевно, и это скорее чудо, чем магия. – Он прерывисто вздохнул. – Смерть Аннабель была точно такой же несправедливостью и отвратительным преступлением, как и то, что произошло с Джессом. Она заслуживает жизни не меньше, чем он. В этом я абсолютно уверен.

Люси не стала напоминать чародею о том, что тело Джесса не без помощи Велиала много лет пребывало в промежуточном состоянии между жизнью и смертью, в то время как Аннабель, разумеется, давно превратилась в прах.

– Малкольм, я дала вам слово вызвать ее дух. Вы сможете поговорить с ее призраком. Но не более того. Ее нельзя… вернуть. Вы это знаете.

Малкольм, не слушая ее, бросился в кресло.

– Выходит, чудеса действительно возможны, – бормотал он, – хотя я в них никогда не верил… я знаю о демонах и ангелах, но всегда верил только в науку и магию…

Он замолчал, но Люси услышала достаточно, чтобы по-настоящему испугаться. Внутри у нее что-то трепетало, как задетая струна.

– Не все души желают возвращения на эту землю, – прошептала она. – Многие из умерших нашли покой.

– Аннабель не найдет покоя за гробом, – прохрипел Малкольм. Огромные лиловые глаза на мертвенно-бледном лице напоминали синяки. – Без меня – никогда.

– Мистер Фейд… – Голос Люси дрогнул.

Только в этот момент чародей заметил ее волнение. Он выпрямился в кресле и выдавил улыбку.

– Люси, я понимаю, что вы едва выжили после возвращения Джесса и что вы еще очень слабы. Ни мне, ни вам не нужно, чтобы после попытки вызвать Аннабель вы снова впали в беспамятство. Мы должны подождать, пока вы не восстановите силы. – Он смотрел в камин, словно мог увидеть будущее среди пляшущих язычков пламени. – Я жду уже сто лет. Время для меня течет иначе, чем для смертных людей, особенно таких юных, как вы. Я буду ждать еще сто лет, если нужно.

– Что ж, – улыбнулась Люси, стараясь говорить легкомысленным тоном, – едва ли на восстановление сил у меня уйдет столько времени.

– Я буду ждать, – повторил Малкольм, и она поняла, что он не слышит ее и обращается к себе самому. – Я буду ждать столько, сколько потребуется.