Маттео остановился у бара «Шкура». Заглянув в окно он увидел пожилую женщину, собиравшую со столов пивные кружки. Внутри горел свет, через дверную щель наружу проникал чад и запах сигаретного дыма. Маттео было всего четырнадцать, но, может быть, сегодня хозяйка сделает исключение, ему надо просто переждать бурю, где угодно, только не дома. Он дернул ручку – закрыто. Постучал, но женщина его не услышала.
Вскоре электричество пропало и здесь. Женщина поднялась на верхний этаж, грохот железных листов на крыше заглушал голос мальчика. Открой она дверь, возможно, все бы сложилось иначе. Но этого мы никогда не узнаем.
Маттео дрожа потащился домой. Электричества не было ни в одном из домов, но вдруг он увидел пляшущие конусы света от карманных фонариков на втором этаже у соседей. Там жила пожилая пара, но мальчик не осмелился позвонить в дверь. Старики не любили его семью по той же причине, что все остальные: она была странной. Не опасной, не противной, просто странной. А если в течение многих лет тебя считают странным, это становится достаточным основанием для того, чтобы не пустить тебя на порог даже во время бури.
Среди инструментов в соседском сарае Маттео нашел лом и вскрыл окно в их подвал. Там было так же темно, как у него дома, но сюда доносились голоса пожилой пары, и Маттео чувствовал, что еще жив. Небольшое подвальное помещение было чем-то средним между гостевой комнаткой и офисом, и, несмотря на то что ее, судя по всему, давно не использовали, мальчик нашел в верхнем ящике комода пакетик с чайными свечами и спичками. Старики жили в этом доме задолго до того, как в Бьорнстаде провели электричество, и всегда были готовы к тому, что его отключат, поэтому спички имелись в каждой комнате.
Маттео провел ночь как вор, в дрожащем свете свечей. Голоса наверху стихли, а может, их заглушил грохот бури, когда мальчик нашел шкаф, в котором хранилось ружье.
Открыть его не удалось. По крайней мере, той ночью.