Спустя несколько лет после свадьбы ничто в Антуане не напоминало того, каким он был при первых их встречах. Об этом подумала Татьяна, когда смотрела на пьяного мужа, спорившего о чем-то с извозчиком.
Вспомнилась их свадьба, веселая и пышная, вспомнилось, как долго Татьяна не могла отблагодарить Быстрову за участие в ее жизни. И когда младшая дочь Быстровой, Ольга, выйдя замуж за иностранного посла, не могла с семьей выехать за пределы родины, Татьяна и Антуан сделали все возможное для их благополучного отъезда. С Ольгой уехала и мать, Анастасия Быстрова – попечитель и лучший друг молодой семьи Преонских-Кюри.
Поженились они в 1699 году и поселились в большом московском доме – настоящих хоромах. А в 1701 году родился Никита. Сын Татьяны получил от родителей двойную фамилию Преонский-Кюри. При венчании Антуан, после крещения уже привыкший откликаться на имя Антон, присоединил к своему имени фамилию жены. После свадьбы молодые супруги не могли надолго остаться одни. Дела, не терпевшие отлагательства, разлучили молодых на несколько дней.
Погружаясь в своих воспоминаниях в те уже далекие дни, Татьяна отчетливо представляла и свои переживания, и свои поступки…
Вчера приезжал поверенный от Антуана и передал весточку молодой жене, что возвращается молодой граф и шлет поклон.
– Дуня, посмотри, все ли ладно в палатах и опочивальне? Истопили ли баньку? Да, и проверь, не напился ли приказчик? Дюже не любит Антуан пьяниц и разгильдяев! – говорила Татьяна.
– И откуда же ты его так распознать-то успела? – подозрительно спросила Дуня.
Татьяна не ответила на вопрос няньки, а лишь гордо прошла мимо и уселась у окна с вышиванием.
От приятных мыслей у нее радостно забилось сердечко. Сегодня она отдаст Антуану их родовое кольцо, благодаря которому они и встретились. Хотя, конечно, его должен носить потомок рода Преонских, но Татьяна слишком любила Антуана и поэтому решила подарить ему перстень в знак любви и признательности.
За окном уже смеркалось. Становилось тихо и спокойно. Но в доме Преонских-Кюри все готовились к приезду молодого хозяина.
Долго ждала Татьяна мужа и уже после молитвы, собираясь идти в опочивальню, услышала на улице шум. Татьяна приоткрыла нижнюю часть окна и увидела, как по улице проехала телега тройкою, следом еще и еще, потом солдаты, конные и пешие.
Татьяна подняла весь дом на ноги, объявив, что хозяин, вероятно, возвращается.
– Ох, батюшки, батюшки мои! Поостывала снедь-то вся! – причитала Варвара-стряпуха.
– Разогрей! – приказала Татьяна и вышла со свечой в сени, проверить, на месте ли челядь. – Фома! Филипп! Гаврила!
– Да, боярыня, мы все здеся. Токмо сумнения меня гложуть, что нетути хозяина нашего с приезжими, – Филипп говорил тихо, не глядя хозяйке в встревоженные глаза. Она с волнением следила за многочисленным народом, проезжавшим и проходившим по улице.
– Ежели нет, спать идите и до утрени отдыхайте. Авось не приедет он за полночь, – печально ответила она.
– Мы, хозяйка, тут уж давненько стоим, всех опросили приезжих-то, – прищурив подслеповатый левый глаз, сказал ей конюх Гаврила.
Татьяна впервые поняла, как переживают эти люди не только за нее, но и за Антуана. Ведь и у них становится на сердце легче, когда хозяева живы-здоровы. Эти люди – Дуня, Варвара, Фома, Филипп, Гаврила, знающие Татьяну сызмальства, были ей семьей, заменившей и отца, и мать, а дети их – братьев и сестер.
Так и не дождавшись Антуана в ту ночь, Татьяна со смешанным чувством страха и волнения легла спать.
Антуан же, уже состоявший на службе в Посольском приказе, вместе с начальником своим Сапуриным Павлом Сергеевичем обязан был доставить важные торговые договоры.
Их должен был передать лично в руки посыльному Всеславу Потерину сам Сапурин в местечке, что находилось в трехстах верстах от Москвы. И Антуан был выбран сопроводителем для важного деятеля неспроста. Антуан разбирался в иносказании и инописании. Также он был рекомендован Петром как лучший стрелок и не по летам мудрый воин.
Задержка их объяснялась непогодой, заставшей их на обратном пути.
Антуан, пряча лицо и руки от холодного дождя, дожидался Павла Сергеевича в карете.
– Что, замерз, небось? Не привычны вы к непогодушке нашей, оттого и чахнете, – говорил Павел Сергеевич дрожащему Антуану.
– Я уже привык, ваше сиятельство, – выпрямившись, ответил Антуан.
– Молодцом! Молодцом! Хвалю, и сам ты хорош, и жену выбрал себе подходящую! – Сапурин дружески похлопал Антуана по плечу.
У Антуана дрогнуло сердце. Он, забыв о непогоде и делах, вспоминал он Татьяну, единственное его счастливое препятствие, не позволившее уехать на родину. Вспоминал ее глаза цвета, как воды Белого озера у Ферапонтова монастыря, куда они ездили вместе с придворными, волосы цвета весеннего меда. Стройный стан жены манил его, и привиделось Антуану во сне, что рвет ветер одежды на ней и не может Татьяна противиться непогоде, только слышит во сне Антуан: «Беги, беги, беги!»
Проснулся он, когда на востоке уже занималась заря, словно спелая рябина алым цветом оседала и растворялась в бесконечно голубой дали неба.
В доме, приютившем их поздней ночью, слышались осторожные шаги челяди. Антуан чувствовал себя выспавшимся и бодрым. Все радовало его утром, вот только Татьяны не было рядом.
И опять, как вчера, сладко защемило сердце. Но нельзя ему распускать себя, надо быть постоянно на страже. Уж очень льстили Антуану похвалы сапуринские. Хотя не сыпал тот ими часто, Антуан старался всегда в милости находиться и не подпускал к нему более никого.
Павел Сергеевич приболел еще с вечера, поэтому Антуан решил после завтрака первым делом зайти к нему.
За столом Антуану прислуживала молодая, пышнотелая и шустрая вдова, повариха Глафира. Проходя мимо Антуана, нет-нет, да и заденет его рукой, а то наклонится так, что у молодого француза искры из глаз. Горяч, молод, силен и жена далече, а тут сама ведь пристает. Но выдержал Антуан пытки, откушав, поблагодарил хозяина и вышел на улицу.
Как раз в тот момент к дому подъехала запряженная тройка, и из кареты вышел довольно молодой человек. Спокойным шагом он направился к крыльцу.
Увидев из окна незнакомого возницу, вышел на крыльцо и хозяин дома Андрей Семенович Гладилин – именитый боярин, владелец обширных вотчин.
– Дай вам Бог здоровья и милости! – начал незнакомец, держась рукою за левый бок, но стараясь при этом показать воинскую выправку.
– И тебе того же, мил человек, – поприветствовал его Андрей.
Антуан молча наблюдал за всем происходящим, стоя в сторонке.
– Здесь ли остановился великий князь Сапурин Павел Сергеевич? – спросил приезжий.
– Экий ты прыткий! Ни имени, ни звания не представил, Сапурина ему подавай! – возмутился Андрей и обратился к Антуану: – Это к вам, наверное.
Антуан, прослышав имя Сапурина, подошел к незнакомцу ближе.
– Воронков Валерий, офицер Пушечного двора, со срочным визитом к Сапурину от посыльного вашего Всеслава Потерина.
Антуан смерил его долгим взглядом и подал руку.
– Антуан де Кюри, состою при дворе его величества и являюсь поверенным Павла Сергеевича Сапурина.
Валерий Воронков, прослышав о столь важном чине Антуана, доложил, тяжело дыша:
– У меня срочная депеша князю Сапурину!
Что-то странное было в облике и манерах Воронкова.
– Запереть его в чулан до прояснения! А депешу ко мне подать, и прознайте, не лазутчик ли это? – приказал Антуан людям Андрея Гладилина, которые с любопытством смотрели на Валерия. Они поспешили исполнить приказ.
Валерий даже опешил от такого поворота событий.
– Вы не можете творить такое бесчинство! Мой разговор не терпит промедления! – кричал он.
Но Воронкова уже никто не слушал. Антуан, закутавшись теплее в овчинный полушубок, вошел в дом.
На улице слышался шум от бича, которым наказывали бедного Боронкова. Валерий не издал ни звука.
Следом за Антуаном в палаты вошел Гладилин и, недовольно глядя на Антуана, произнес:
– Я согласен, много сейчас развелось перебежчиков и изменников, но не думаешь ли ты для начала проверить, а уж после расправу чинить?
Открыв окно, он приказал своим людям прекратить наказание Боронкова.
Но Антуан мнил себя чуть не спасителем Сапурина и после слов Андрея лишь зло усмехнулся.
Ближе к вечеру Андрей вернулся из лесу и, спросив о Валерии, сказал Антуану:
– Молод ты еще и горяч больно. А он твой погодок… и солдат к тому же!
Не мог по чину Андрей с Антуаном спор затевать. Себе же хуже выйдет, да и привык он дисциплину военную блюсти.
– Я знаю, что делаю! И нет у меня надобности в учении твоем! – оборвал его Антуан и хотел было встать, но тут в дверях появился Сапурин. Накинутый поверх плеча кафтан, казалось, пригибает Сапурина тяжестью своей к самой земле. Откашлявшись, он спросил споривших:
– Что происходит? Отчего морды у вас, как у передравшихся собак? – Вид его выдавал болезненное состояние и вызванное этим раздражение.
– Поверенный ваш, с него и спрос! – бросил Андрей и вышел на улицу. Вот когда почувствовал себя Антуан несчастным и неправым.
– Ну?! – грозен был вид князя, как будто сидел пред ним самый отъявленный преступник.
Антуан, заикаясь, поведал Сапурину все случившееся.
– Да как ты посмел?! – кричал на него Павел Сергеевич. – Имел ли ты… Да кем ты себя возомнил?! – в гневе он сверкал глазами. Голос его, казалось, сотрясал стены крепкого жилища. Бесноват не по летам оказался князь. С порога так и накинулся на вотчинника.
– Ты-то, – обратился он к Андрею, – ты куда смотришь??? Али не видишь, что по дурости этот, – он показал на Антуана, – этот юнец и полк солдат может отправить на смерть, лишь бы славы себе сыскать.
Андрей лишь с презрением смотрел на Антуана. В этот момент привели избитого Валерия. Двое стрельцов держали его за руки.
Голова его свисала на грудь. Кровь струилась со лба и, стекая по подбородку, капала на пол.
– Ох, господи! Что вы с ним сделали, окаянные? – Сапурин подошел и поддержал Валерия, посадив его в удобное хозяйское кресло, но, видя, что тот сидеть не может, перенес его на полати. Сапурин напоминал сейчас заботливую мать, нежно ухаживающую за чадом своим, а не бравого и смелого вояку, отрубающего головы врагам Отечества.
– От кого депешу везешь? – спросил Сапурин.
– По… потер… ина… – с трудом и хрипом выдавил Боронков.
– Что тебе поведал Потерин?
Валерий лишь открыл глаза и раненой рукой показал на левую грудь. Сапурин самолично стал снимать с него камзол, разыскивая бумаги.
– Не… смог Потерин… сам! Убили его. Мне… велел… бумаги, говорит, важные. Отвези. Ехал… три ночи… дни в лесу пережидал…
– Молчи! Молчи, сынок, поправишься, расскажешь обо всем! – увещевал его Сапурин.
– Я его сопровождал с несколькими солдатами… – чуть придя в себя, продолжал Валерий. Сапурин отложил документы и внимательно его слушал. – Напали… много… Отдал он мне бумаги и просил вам отдать… лично.
Сапурина отвлек жест лекаря. Тот, обнажив грудь Валерия, показал Павлу Сергеевичу глубокую рану.
– Знаю… ранен. Не смогу… – Валерий внезапно затих.
– Делай! Делай хоть что-нибудь!!! – кричал Сапурин.
– Поздно, Павел Сергеевич, если б сразу, а так… Тем более что после битья. Сразу надо было, а теперь все, – лекарь собрал свои инструменты и вышел из горницы.
Антуан, ждавший все это время в светелке, по лицу лекаря сразу понял, что дело плохо.