Преисподя ее забери! Все не так!
Это совсем не та робкая, пугливая, немного наивная Мелисса, которую я знал.
Та Мелисса боялась бы поднять на меня взгляд, а эта, неизвестная мне Мелисса каждое распоряжение встречает с такой дерзостью и таким непримиримым огнем, горящим в кротких глазах, что невольно начинает захлестывать азарт – кто кого.
Пока победа остается за мной. Мелисса хоть и сверкает гневно глазами, но выполняет мои приказы, правда, не упускает случая если не словами, то тоном выказать неуважение. И это так несвойственное ей развязное поведение, то как она кланяется, выставляя на обозрение шею и грудь, как стремительно двигается, отчего выше, чем положено, взлетают юбки – все в ней притягивает, вызывает странное любопытство.
Откуда в ней появилось столько дерзости, где набралась таких манер?
Желая смутить и сбить спесь, я распорядился помочь мне переодеться ко сну.
На что рассчитывал?
На румянец смущения, робкое отнекивание, стыд, страх и позорное бегство.
Признаюсь, как последний трус я подсматривал из–за ширмы, и Мелиссе снова удалось меня удивить.
Сначала она с непонятным для меня любопытством рассматривала светильники, будто видела их в первый раз, а услышав мой окрик не вздрогнула, не испугалась, не отвела взгляд. Наоборот, стала рассматривать с нескрываемым интересом. Интересом, недопустимым для девицы, воспитанной, как отец воспитывал ее.
Вот и последнее испытание – сердце колотилось как сумасшедшее и едва не выпрыгивало из груди.
«Она служанка. Служанка. И это ее обязанность», – повторял я себе, выходя из–за ширмы.
Нечистый ее забери! Я так долго собирался с силами, чтобы выдержать ее близость, а она собралась уйти?!
– Подожди, – остановил почти скрывшуюся Мелиссу. – Завяжи пояс.
И снова это удивление, застывшее в ясных глазах. Не испуг, не стыд, а именно удивление.
Мелисса беспрекословно подошла.
О, Светлейший! Только ты знаешь, какие греховные мысли она во мне вызывает. Зачем я на это пошел?
Ее взгляд скользил по моей груди, пальцы перебирали ткань пояса, а я думал только о ее губах, оказавшихся непозволительно близко, о нежной шее, которую, словно заигрывая, Мелисса показала мне в столовой. О тонкой талии, пленительном изгибе спины, мимолетом виденном мной в проеме окна.
Образы сменялись, а дыхание прерывалось. Желание обнять ее, коснуться этих розовых, никем не тронутых губ захлестывало штормовыми волнами и сводило с ума.
Но так не должно быть!
Сейчас я вижу перед собой служанку! Служанку, послушно выполняющую мои распоряжения. Тогда откуда это тяга к ней? Только неимоверным усилием воли я удерживал себя на месте, до боли сжимая челюсти и боясь пошевелиться, чтобы не схватить ее и не забыть обо всем: о своем воспитании, о чести, об условностях света и, бездна ее забери! О нашем проклятом родстве.
«Отец, как ты мог! Зачем ты привел ее в наш дом?» – мысленно простонал я.
– Можешь идти, – уже не в силах выносить ее присутствие, бросил я.
Тонкие брови удивленно приподнялись, а в ореховых глазах плескалось недоумение – снова не то, что я ожидал. Внешне оставаясь все той же нежной, как утренняя роза, Мелиссой, она неуловимо изменилась. Изменился ее взгляд, ее реакции на меня. Она больше меня не боится!
Мелисса ушла, а я чуть было не бросился следом – снова заглянуть в ее глаза и убедиться в своей догадке. Но вместо этого засунул себя в кровать и, разметавшись на всю ширину, смотрел на балдахин и пытался почувствовать отголоски того, что совсем недавно Мелисса спала на этом месте. Ее волосы лежали на этой подушке. Одеяло укрывало ее тело.
Вспомнились кружевные оборки сорочки, в которую ее переодела Грета. С мучительным стоном я перевернулся на живот и едва не вгрызся в подушку.