Двадцать градусов ниже нуля – Провизия – Волки по соседству – Наша тройка – Поездка по Волге – Цены на зерно – Мост, возводимый через реку – Стерлядь – Уральские казаки – Как поймать осетра – Три вида икры
«Советую одеться как можно теплей, – дружески предупредил меня компаньон, когда я вошел в гардеробную комнату. – Термометр показывает двадцать градусов ниже нуля (по Реомюру)[4], да еще и ветер поднялся».
Те из моих соотечественников, кто ни разу не сталкивался с русской зимой, слабо представляют себе, какое значение приобретает даже самый легкий ветерок, стоит ртути в термометре достичь низких отметок. Он режет как сталь, сколько бы вы ни кутались в свои меховые одежды, пронзает буквально до костей. Решив противостоять морозу в полной мере, я оделся, как мне казалось, самым серьезным образом, чтобы не оставить стихиям и шанса добраться до меня.
Первым делом я натянул три пары толстых чулок длиною выше колена. Затем надел пару отороченных мехом ботинок, которые в свою очередь поместились в кожаные калоши, а поверх всей этой конструкции были водружены гигантских размеров валенки, достигавшие бедер. По части штанов меня согревали толстенные кальсоны и пара брюк, которые в свое время привели в настоящий восторг приказчика из ателье господ Кино. «Да вы же как у Христа за пазухой, сэр! – воскликнул он, когда я их примерял. – Этаким штанцам никакой мороз не страшен». Признаюсь, теперь я не смог удержаться от усмешки при виде тех геркулесовых пропорций, какие приняли мои нижние конечности, и вполне искренне полагал, что посмеюсь над любым, пусть даже самым пронизывающим ветром: однако Эолу до конца нашего переезда тоже хватило поводов посмеяться.
Выше пояса я был одет в плотную нижнюю рубашку из фланели, затем шла еще одна рубаха, ватный жилет толщиной в палец, пальто и поверх всего этого наконец огромная shuba, неуклюжая накидка из овчины до самых пят. Голову мою защищали меховая шапка и bashlik, представляющий собой головной убор конической формы и надеваемый поверх шапки. Крепится он при помощи двух длинных концов, которые обыкновенно завязывают вокруг горла.
Облачившись таким образом во все эти доспехи, я совершил пробный выход на улицу к своему компаньону, который, будучи и сам от природы весьма крупным человеком, теперь в своем зимнем наряде выглядел как настоящий Колосс Родосский. Представляю, сколько веселого смеха мы вызвали бы в этих нарядах где-нибудь на Пикадилли!
– Думаю, выдержите дорогу, – сказал мой друг, оглядывая меня со всех сторон. – Однако ноги в любом случае замерзнут. День обычно уходит на то, чтобы привыкнуть к поездке в санях, и хоть ехать мне всего чуть дальше Самары, рад буду неописуемо, когда все это закончится.
Говоря это, он застегивал на поясе ремень с револьверной кобурой. Вспомнив разговоры о том, что окрестности густо заселены волками, я попытался последовать его примеру. Впрочем, таковая возможность отсутствовала – человек, изготовивший мой пояс, не мог предвидеть тех гигантских пропорций, которые обретет моя талия во всем этом русском снаряжении. В конце концов я принужден был отказаться от затеи с кобурой, удовольствовавшись тем, что пристегнул оружие к седельной сумке.
В качестве рациона для поездки продолжительностью примерно в тридцать шесть часов и с учетом невозможности купить провизию в дороге я запасся курицей и котлетами, которыми плотно набил котелки. Мой компаньон взялся обеспечить нас хлебом и чаем, без каковых ни один русский не пустится в путешествие. Багаж у него был небольшой, да и мой мы сократили, насколько возможно; тем не менее нам не удалось разместить его в первых санях, представленных на наш суд. Когда мой дорожный баул, седельные сумки, ящик с патронами, ружье и спальный мешок были уложены внутрь и покрыты слоем соломы, я попробовал сесть на все это и обнаружил, что между потолком и моим импровизированным сиденьем почти не осталось места. Мне пришлось сложиться практически вдвое.
– Давайте другие сани, – приказал мой компаньон. – Ты погляди, какой ветер сегодня резкий!
Порывы действительно были такие, что все наши меры предосторожности выглядели напрасными. Следующее транспортное средство оказалось шире и более просторное, нежели предыдущее, напоминавшее своей формой скорее гроб и как будто специально спроектированное, чтобы подвергать пассажиров невыносимой пытке, особенно в том случае, когда они, подобно мне и моему компаньону, наделены от природы совершенно нежелательными для долгой поездки в санях – пусть и необходимыми, когда вы находитесь в густой толпе – длинными ногами. В сани запрягли трех лошадей, чьи попоны и гривы были покрыты инеем и сосульками. Коня по центру закрепили оглоблями с огромной деревянной дугой, окрашенной в яркие цвета. С дуги над конской головой свисал колокольчик. Двух боковых лошадей пристегнули к оглоблям. Подобная упряжка создана для того, чтобы коренник шел рысью, а пристяжные – галопом. Причем головы их отвернуты дугой в сторону от того направления, куда смотрит центральная лошадь, поскольку голова этого несчастного животного жестко зафиксирована дугой.
Удачно подобранная тройка с хорошими лошадьми, способными развивать скорость до двенадцати миль в час, являет собой поистине красивое зрелище, особенно если упряжка прошла должную подготовку и пристяжные не пытаются перейти на рысь, в то время как центральная лошадь четко выполняет возложенную на нее задачу. Однако лошадям наверняка неудобно находиться в таком несвободном положении. В самом устройстве этой упряжки не предусмотрена возможность лучшего хода, если лошадей запрячь по-иному.
Наконец мы бодро тронулись в путь, и над головой у коренника зазвенел колокольчик, весело разливаясь по всей округе с каждым шагом нашей упряжки.
Над горизонтом уже поднималось солнце. Невзирая на сильный мороз, утро выдалось великолепным и ярким, а вдыхаемого нами кислорода хватило бы на то, чтобы поднять дух самому брюзгливому представителю рода человеческого. После небольшого спуска наш Ииуй резко взял вправо; затем последовал подъем и непродолжительная тряска, пока мы съезжали с крутого берега, после чего сани оказались на широком и ровном пространстве, похожем на проезжую дорогу. Вид множества мачт и лодок, попавших в железные оковы безжалостной зимы и обреченных оставаться во льду до прихода весны, подсказал мне, что мы едем по Волге. Нашему взору открылась оживленная картина – по всему этому замерзшему тракту двигалось множество крестьян, шагавших рядом со своими санями, на которых они перевозили хлопок и другие товары из Оренбурга к железной дороге. Тут мимо нас пронеслась лихая тройка, ямщик с нее что-то крикнул, а наш Ииуй завопил на своих коней, налегая на кнут в тщетной попытке догнать своего собрата. Что молодые, что старые – все здесь выглядели глубокими старцами. Их усы и короткие густые бороды белели, покрытые изморозью, словно сединой. Согласно всем полученным мною сведениям, река замерзла недавно, и пароходы, груженные зерном из южных российских губерний, курсировали между Сызранью и Самарой до самых последних дней. Мешок зерна весом в сорок фунтов стоит здесь сорок копеек, тогда как в Самаре за него просят не более восемнадцати. Немного дальше по течению Волги строится мост. По нему пройдет железная дорога, и говорят, что через два года поезда будут ходить не только между Самарой и столицей, но даже до Оренбурга.
Чем дальше мы мчались по сверкавшему льду, который под лучами восходящего солнца сиял подобно отполированной кирасе, тем живописней становился пейзаж. Вот мы приблизились к такому месту, где вода от порыва ветра или своего внутреннего движения вдруг вскипела пеной и волнами, и как будто именно в этот момент суровый мороз обратил ее в твердую массу. Столбы и глыбы ярко блестевшего льда выглядели так, словно некая могущественная воля нарочно придала им тысячу самых необычных и причудливых очертаний. Чуть поодаль настоящий фонтан, идеально сложенный из колонн ионического и дорического ордера, отражал бесчисленные радужные блики, испускаемые алмазными сталактитами, которые свисали с его вершины. Наполовину засыпанный снегом лежал гигантский обелиск, напоминавший каменные громады из древнего города Фивы. Продвигаясь дальше, мы проехали мимо того, что вполне могло быть римским храмом или просторным чертогом во дворце кого-то из кесарей; множество наполовину засыпанных столбов и монументов вздымали свои конические вершины над грудами обломков. Ветер в этих северных широтах сделал то, что некая воинствующая сила натворила в берберской пустыне еще до появления Адама. Замените густую черноту каменных глыб, исторгнутых недрами, на те кристальные формы, которые я попытался описать своим слабым пером, а также уменьшите масштаб – и сходство окажется потрясающим.
Вскоре показались рыбацкие постройки, возведенные прямо на замерзшей реке. Количество рыбы, добываемой в этой части России, поистине поражает воображение; к тому же Волга богата стерлядью, которая не водится ни в одной другой реке Европы. Я много раз ее пробовал, однако, признаюсь, не сумел оценить по достоинству этот так называемый деликатес. Кости у стерляди напоминают скорее хрящи, их можно с легкостью разжевать. На вкус она – нечто среднее между мареной и окунем с отчетливым илистым оттенком, характерным для первой. Тем не менее стоит она очень дорого, и, чтобы подать ее к столу в идеальной вкусовой кондиции, готовить ее следует немедленно после того, как она была вынута из воды. Рыбина приличных размеров обойдется вам в тридцать – сорок рублей, а иногда намного дороже. Поскольку расстояние от Волги до Петербурга весьма значительно, владельцы столичных ресторанов держат живую стерлядь в небольших прудах, где посетители сами выбирают себе рыбу на обед, а ресторатор вылавливает ее сачком для более детальной инспекции.
– Уральские казаки ловят осетра совершенно особым способом, – отметил мой компаньон, – и метод их, мне думается, в Европе никому не известен. Зимой в определенное время они верхом съезжаются к реке, потом спешиваются и прорубают во льду узкую полынью поперек течения – от одного берега до другого. Опускают свои сети, так чтобы те полностью перегородили речку, после чего снова садятся на лошадей и отъезжают миль на семь или восемь вдоль русла. Там всадники выстраиваются в линию между берегами и галопом скачут прямо по льду в сторону сетей. Рыба, заслышав стук множества копыт, уходит от этого звука и молнией устремляется в противоположную сторону. Однако путь к отступлению ей перекрыт, и в конце концов она попадает в путы. Осетра порой бывает так много, что своей массой он способен прорвать сети, поэтому рыбаки в такой день остаются ни с чем.
В Англии эта рыба считается до известной степени грубой пищей, ее не принято подавать к столу, однако в России осетра ценят высоко. Сервированный в виде холодной нарезки со студнем и под соусом из хрена он точно не вызывает отвращения, и мне доводилось едать гораздо менее вкусные блюда по нашу сторону Ла-Манша. Больше всего в осетре русские любят икру. Они вынимают ее из рыбы, пока та еще почти жива, и поедают ее с великой охотой, поскольку икра ценится тем выше, чем она свежей. В России различают три вида икры: абсолютно свежая, когда вообще не добавляется соли; слегка соленая, в каковом виде ее обычно привозят в Англию и другие страны Европы; и, наконец, паюсная икра, которую, как второсортную, спрессовывают в брикеты. Последнюю используют для сэндвичей и прочих закусок. Такая слегка спрессованная либо свежая икра с рюмкой русской водки, принятой за минуту перед тем, как вы усаживаетесь за стол, чудесным образом повышает аппетит, а также пробуждает сильную жажду.