Глава 4 Первый кубок с колдовским зельем и кому он достался
Дни складывались в недели, и луна всё больше раздавалась вширь, наливаясь густым сладким соком.
В этот вечер луна светила особенно ярко. Каждый листочек, лёжа на чёрном блюдечке тени, казался тонко вырезанным по краям.
Город спал глухим неподвижным сном. Ни в одном доме не горел огонёк. И только в угловом окне высокого дома с золочёными петушками на крыше мрачно вспыхивал зелёный огонь.
Хозяйка дома госпожа Морильда медной ложкой помешивала какое-то варево в старом котле, подвешенном на цепях над огнём.
Ухти валялся на диване и от скуки грыз ногти.
– Вот и наступило полнолуние, радость моя, – негромко сказала госпожа Морильда. – Дождались наконец. Сегодня ты выпьешь первый кубок. Не зря старались мои слуги. Девяносто девять соловьиных язычков кипят в моём зелье. Ты выпьешь его, и твой голос станет певучим и звучным, просто заслушаешься.
– Мой голос и так хорош, – огрызнулся Ухти. – Ты обещала сделать меня красавцем и хитрецом, а на деле пока что одна болтовня.
– Не всё сразу, радость моя, не всё сразу, – ласково проговорила госпожа Морильда. – Наберись терпения. Сейчас я брошу в котёл уши семи разных зверей, и ты будешь слышать всё, даже о чём болтают люди на окраине города. Каждая капля дождя будет звенеть для тебя по-особому. Я вылила зелье в золотой кубок. Вот чуть остынет, радость моя, и ты его выпьешь.
– Да отстаньте вы от меня с вашим дурацким пойлом, матушка, – обозлился Ухти. – Столько наобещали, а суёте мне какие-то уши. Клянусь, я и глотка не сделаю. А девчонка, вот досада, не ходит больше по ночам на озеро…
Тем временем Мален подмела щелястый пол на кухне, добела отскребла деревянный стол.
– В бадье ни капли воды, – проворчала старшая стряпуха. Она сунула девочке в руку тяжёлое деревянное ведро и подтолкнула к двери.
Мален покорно взяла ведро и вышла во двор. Ночь встретила её молчаливой темнотой.
Самый короткий путь к колодцу пролегал вдоль дома госпожи Морильды по блестящей, мокрой от росы траве.
Девочка порадовалась, что тень от дома скрывает её, скинула башмаки у порога кухни и босиком пошла к колодцу.
Внезапно над её головой резко распахнулось высокое окно, освещённое зелёным пламенем.
– Сами лакайте эту дрянь! – разрезал глубокую тишину злой мальчишеский голос.
И прямо на голову Мален, на волосы, на лицо, на плечи выплеснулось из окна что-то тёплое, густое и сладкое.
Мален, потрясённая, замерла на месте, не веря своим глазам. Весь мир вокруг неё мгновенно изменился. Он стал огромным, цветным и ярким. Он оглушил её. Всё вокруг гремело, шелестело, щебетало. Где-то наверху скрипнуло окно.
– Ветер, птицы! Я слышу их. О Боже! – прошептала Мален. – Неужели это я сказала: «О Боже»?
– Дрянной мальчишка! – загремел над ней грубый голос госпожи Морильды. – Зачем ты вылил за окно драгоценное зелье?
«Это госпожа Морильда, – подумала Мален. – Какой у неё страшный голос…»
Но девочка не стала слушать, что визгливо отвечал матери Ухти. Вся дрожа, почти теряя сознание, оглушённая, она заторопилась к колодцу. Прислонилась к деревянному срубу.
Звякнула кружка, привязанная к ведру. Кто-то стрекотал в траве прямо у её ног. Прозвенел комар, ударившись о щёку круглым шариком. Всё вокруг было полно разноцветных птичьих голосов, каждый распевал на свой лад.
– Матушка, моя матушка, я всё слышу, – прошептала девочка, собирая рукой остатки сладких капель, текущих по лицу, и облизывая пальцы. – Мален, Мален, я помню, меня зовут Мален! Так называла меня ты, моя матушка…
Девочка с наслаждением слушала, как гремит, разматываясь, цепь и стучит ведро о деревянные стенки сруба.
Она вытащила ведро, провела мокрой ладошкой по волосам, по лицу, но зелье уже исчезло, будто его и не было.
Возвращаясь, она на минуту задержалась под распахнутым окном госпожи Морильды.
– Упрямый дуралей! – задыхаясь от досады и злости, вопила госпожа Морильда.
– Ничего не дуралей! – кричал в ответ Ухти. – Наобещала: я стану хитрым, умным да ещё красавцем в придачу! Девчонка… Хочу гладить её серебряные плечи. Не то из дома убегу…
Мален не стала дальше слушать. До неё донеслось только:
– Опомнись, радость…
Неслышной тенью Мален проскочила вдоль дома. Лишь один раз кружка звякнула о ведро.
«Нет, я буду молчать. Пусть все думают, что я глухонемая, как прежде. Если я заговорю, боюсь, это принесёт мне только новые беды…»