Глава 6

ЛЮСИ

Деревянные ступеньки скрипят от каждого моего шага – намного громче, чем в детстве. Теперь уж никак втихую не сбежишь погулять.

Поднимаясь, оборачиваюсь на папу. Он на кухне; делает такой глубокий вдох, что отсюда видно, с каким усилием поднимаются его плечи. Многим не по себе в моем присутствии, но хуже всего моему родному отцу.

Вспоминаю Нейтана, как он вчера стоял в углу спальни и что-то бормотал о работе, наблюдая, как я собираю вещи. Я прямо чувствовала, как с него пот течет.

Черт, он напоминает мне отца… Чудесно. Психолог будет в восторге.

Дверь в спальню родителей приоткрыта, изнутри доносится звук работающего увлажнителя воздуха. Прикладываю руку к дереву, слегка толкаю дверь.

Мама сидит на кровати. Спину подпирают подушки, ноги вытянуты, одна – в массивном белом гипсе. Ее светлые (крашеные, на самом деле она брюнетка, как я) волосы собраны в высокий хвост, она в макияже. Я вообще редко видела маму без макияжа. Пламптон не такое место, куда кто-то приезжает неожиданно.

Она замечает, как я подкрадываюсь к двери, и улыбается.

– Люси! То-то мне показалось, что я слышала твой голос… Заходи, милая.

Шагаю в комнату. Раньше в главной спальне на стене над кроватью висела настоящая галерея моих фотографий – не менее двенадцати снимков очаровательной меня с раннего детства до взрослой жизни, – но теперь тут висит одно огромное бело-голубое стеганое одеяло. Наверное, мама сама его сшила, но мне все равно чуть-чуть неприятно, что меня заменили одеялом.

– Привет, мам.

– Иди сюда, обними меня… Знаю, выгляжу я ужасно, но честное слово, я в порядке.

Она вовсе не выглядит ужасно. Но старше, чем я ее помнила. Может, это она и имела в виду. Моей маме, как и ее маме, повезло иметь прекрасную гладкую кожу, благодаря которой она всегда выглядит на десять лет моложе. Теперь, в пятьдесят пять, она начинает выглядеть как человек, которому около пятидесяти.

Я тоже унаследовала хорошую кожу, но выгляжу на двадцать девять. А в неудачный день – на тридцать с лишним. Все-таки обвинения в убийстве старят.

Подхожу к кровати и торопливо обнимаю маму. Она пахнет парфюмом. Наверное, каким-то дорогим, но точно не знаю. Для меня любой парфюм – цветочная дрянь.

– Я так рада, что ты приехала, – говорит она. – Твоя бабушка с этим праздником меня доведет. Раньше она отказывалась ходить с нами в ресторан в день рождения, а теперь вдруг хочет огромный праздник для всей семьи… Да еще и говорит мне об этом всего за две недели! Она точно пытается меня убить, чтобы потом хвастаться, что пережила дочь.

Я не спорю – это действительно в духе бабушки. Опускаюсь на край кровати.

– Как твоя нога? Тебе дали хорошее болеутоляющее?

– Не нужны мне никакие лекарства, – отмахивается она. У мамы более заметный техасский акцент, чем у нас с папой, поэтому все, что она говорит, звучит очень дружелюбно. Она выросла в здесь, в Пламптоне, а папа переехал в Техас, только когда поступил в колледж. Те крупицы акцента, что у меня были, я растеряла через пару лет после переезда. Я по ним не скучаю.

– Как ты вообще сюда забралась?

– С помощью этих костылей. – Она играет бицепсами. – Врач сказал, что это будет сложно, но я справилась на ура. Не зря все-таки занималась с частным тренером.

– С каких это пор ты такой качок?

Она морщит нос.

– Мне не нравится, когда так шутят. Но для женщин постарше спорт очень полезен. Ты все еще набираешь часы на беговой дорожке?

– Да.

Бег, как правило, – единственное, что помогает мне окончательно не лишиться рассудка. Ну, относительно.

– Может, тебе разрешат ходить по моему пропуску, пока у меня травма… Особенно если я напомню, что решила с ними не судиться.

– Очень щедро с твоей стороны.

Мама похлопывает меня по руке.

– Я хочу, чтобы ты чувствовала себя свободно. Можешь ходить, куда захочешь. Я рассказала некоторым, что ты приедешь, так что никто удивляться не будет. Сейчас-то наверняка уже весь город в курсе…

– Наверняка.

– Надеюсь, ты погуляешь, со всеми пообщаешься… – Она все еще держит меня за руку, вид у нее взволнованный.

– Никто не хочет со мной общаться, мам.

– Конечно, хотят. И, думаю, лучше тебе не прятаться. Тебе ведь нечего стыдиться, правда?

Это искренний вопрос, требующий ответа. Мама постоянно, миллионом разных способов спрашивает, не убивала ли я Савви. Может, она думает, что, если спросить достаточное количество раз, я проболтаюсь-таки, что прикончила подругу. Ее упорство не может не вызывать уважения.

– Да, мне нечего стыдиться, – вру я.

– Правильно, дорогая. – Мама всегда так говорит, когда думает, что я вру. А она уверена, что я вру, когда говорю, что не помню ночи, когда Савви умерла. Она много лет добивалась от меня признания.

После того как я уехала в Лос-Анджелес, мама настаивала, чтобы я вернулась: «Если ты будешь здесь, может, что-то вспомнишь… Или тебе захочется чем-то поделиться. Ты видела, какой мемориал сделали для Савви?»

Она пробовала зайти через бога: «Ты должна исповедаться и раскаяться в своих прегрешениях, если хочешь в следующей жизни заслужить прощение».

Прибегала к логике: «Той ночью с Савви была только ты, так что, может, пора посмотреть правде в глаза?»

Уповала на чувство вины (это ее любимый способ): «Ты понимаешь, что сейчас чувствует ее семья? Они заслуживают хоть какого-то объяснения».

Моя мать ничего так не ждет, как моего признания в убийстве подруги. Не только потому, что считает, что это морально верный поступок, но и потому, что она идеально исполняла бы роль матери убийцы. Она стала бы звездой церкви. Толкала бы длинные речи о прощении. Написала бы книгу о том, как поборола вину, которую чувствовала, вырастив убийцу. Иногда мне кажется, что она больше злится из-за того, что я лишила ее такой возможности, а не из-за того, что я вообще-то (возможно) кого-то убила. Маме нравится во всем быть лучшей, а я не даю ей быть лучшей матерью убийцы. Нельзя быть лучшей матерью женщины, которую лишь подозревают в убийстве. Звучит не так хлестко.

Поднимаюсь, ее рука соскальзывает с моей.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, дорогая, ничего. – Она улыбается мне, я поворачиваюсь к двери. – Кстати, не знаю, слышала ли ты, но этот подкастер снова сюда приехал. Так что будь начеку.

Слушай ложь: подкаст Бена Оуэнса

Выпуск первый: «Милейшая девушка на свете»

Мать Саванны, Айви Харпер, приглашает меня к себе вскоре после моего прибытия в Пламптон. Это наш первый, но далеко не последний разговор.

Бен: Здравствуйте. Миссис Харпер?

Айви: Бен! Приятно наконец-то познакомиться. Заходи, заходи. И прошу – зови меня просто Айви.

Айви – невысокая женщина, чуть выше метра пятидесяти, со светлыми волосами, всегда аккуратно уложенными. Саванна очень на нее похожа. Я отмечаю это, когда вижу фотографии девушки на стене.

Бен: Ну и ну, сколько ей здесь? Так на вас похожа…

Айви: Это десятый класс, так что около пятнадцати. Это после пасхальной службы.

Тот самый дом, в котором выросла Саванна. Большой, с четырьмя спальнями, но небольшим количеством мебели, отчего он кажется еще просторнее. Повсюду фотографии Саванны – на стенах, в фоторамках на столах, в виде слайд-шоу на телевизоре.

Мы с Айви усаживаемся за круглым столом в специально отведенном уголке яркой кухни, и Айви начинает рассказывать мне о Саванне. Точнее, о Савви, как все ее называли.

Айви: Савви была счастливой. Всегда. Даже когда была подростком! Младенцем она была невыносима, все время плакала, без перерыва, но года в два стала просто самым счастливым ребенком на свете и такой и оставалась. Выдавались, конечно, разные дни, но в целом она была очень счастливой. Может, даже слишком.

Бен: В каком смысле?

Айви: Ну, я постоянно говорила ей успокоиться, тщательно все обдумать. Она часто чем-то загоралась, хотела тут же за это взяться. Ей всегда не терпелось пробовать что-то новое; иногда казалось, будто она хочет сделать всё и сразу. А мне хотелось, чтобы она поумерила свой пыл. Говорила ей: у тебя вся жизнь впереди. Но, наверное, она чувствовала, что времени у нее не так много…

Бен: Можете дать пример?

Айви: Когда ей было десять или, может, одиннадцать – мы тогда еще жили в Новом Орлеане, – она решила, что должна пойти на прослушивание в местную постановку «Ромео и Джульетты». На роль Джульетты. Я ей говорю: «Савви, это не детская роль. Это прослушивание для взрослых. Ну в крайнем случае для подростков, но не для десятилетней девочки». Она так на меня разозлилась! Умоляла отвести ее на прослушивание, но я отказалась. Так она просто села на автобус после школы и сама притопала в театр на прослушивание.

Бен: Она его прошла?

Айви: Нет, но ей дали другую роль, небольшую. Хотя ее, разумеется, эта роль не интересовала, она хотела быть Джульеттой… Так что она отказалась. Потом все-таки сыграла Джульетту, здесь, в Пламптоне, когда старшие классы делали постановку. Ей было пятнадцать. Такой шум поднялся, когда выяснилось, что эту роль отдали десятикласснице…[1]

Бен: Когда вы переехали в Пламптон? Вы сказали, что, когда Савви было десять, вы жили в Новом Орлеане.

Айви: Когда ей было двенадцать. Китону, моему старшему, предстояло перейти в старшую школу, а мы с Джеромом всегда хотели вернуться в Техас. Я сама выросла в Сан-Антонио, и нам обоим всегда тут нравилось. Тогда тут строили все эти новые дома по очень хорошим ценам, вот мы и ухватились за возможность.

Бен: Люси и Саванна познакомились в школе?

Айви: Да, разумеется. Городок ведь небольшой. Все дети были между собой знакомы, особенно ровесники.

Бен: Но подругами они не были?

Айви: Нет. У них не было ничего общего. Савви была чирлидершей, состояла в школьном совете, была королевой Осеннего бала[2]. Люси же… ну… такой не была.

Бен: Когда они подружились?

Айви: Когда Люси вернулась в город. Савви была тут… ну, ты и так знаешь. Она была тут уже пару лет после школы, учеба в колледже не задалась. Она как-то пришла в гости на воскресный ужин и сказала: «Мама, ты же помнишь Люси Чейс?» А я ее не помнила. Пришлось напоминать. Та девочка, которую наказали за то, что она ударила какого-то мальчика. В то время Люси была известна этим… Так вот, Савви говорит: «Она вышла замуж за парня, с которым познакомилась в ТУ», – это Техасский университет, дружок, – «и они сюда переехали. Мы разговорились, когда она пришла в “Чарльз”». «Чарльз» – это богатенький ресторан в центре города, Савви работала там в баре.

Бен: И так началась их дружба?

Айви: Да. Савви сказала, что сначала это было как-то странно. Люси сразу спросила, как Савви в Тьюлейне, и той, конечно же, пришлось рассказать, что она отчислилась после первого курса. Она… [долгий вздох]. Савви тогда как бы пыталась найти позитив в своей ситуации, можно сказать, смеялась сама над собой. Смеялась, чтобы кто-то другой не посмеялся над ней первым, сам понимаешь. Мне это не нравилось.

Бен: Что, например, она говорила?

Айви: Что-то типа: «Я поступила на факультет тусовок» или: «Я была ужасной студенткой, но просто потрясающей собутыльницей». От таких фраз создавалось впечатление, что она глупая, но она не была глупой. В Тьюлейн она поступила по гранту. Ей-богу, да она была почетной выпускницей! Она просто была слишком молодой. Знаю, что для многих восемнадцатилетних ребят уехать из дома не беда, но у Саванны было не так. Она просто была нежной девушкой, не готовой к самостоятельной жизни. Но уже потихоньку вставала на ноги – как раз когда Люси вернулась в город.

Бен: Вы сказали, что сначала было неловко. Это из-за истории с колледжем?

Айви: Савви сказала, что у Люси сначала был какой-то неловкий вид, и Мэтту пришлось влезть в разговор, чтобы ее спасти. Мэтт вообще все время это делал. Он просто душка. Не знаю, чем ему Люси так приглянулась. В общем, наверное, Люси с Савви разговорились, решили на следующий день встретиться и выпить по бокальчику. Но мне, честно говоря, все это сразу не понравилось.

Бен: Почему же?

Айви: Было ощущение, что Люси жалела Савви. Смотрела на нее свысока. Люси вернулась в родной город с богатым мужем-красавцем, они купили шикарный старый дом, она помогала мужу открыть какой-то там модный ресторан-пивную… И вот она сталкивается со школьной королевой, которая бросила колледж и стала барменшей. Понимаешь? Было очевидно, что Люси довольна таким поворотом событий.

Бен: Савви так считала?

Айви: Нет. Во всяком случае, она не говорила. Но когда речь шла о Люси, у нее будто пелена перед глазами вставала. Она не видела ее настоящую. До последнего.

Загрузка...