В конце 1976 года РПК СН 667Б проекта под командованием контр-адмирала Виктора Павловича Фролова вошел в акваторию завода в городе Полярный. Нам предстояла постановка в крытый док для детального осмотра атомохода и восстановления резинового покрытия корпуса, потрепанного в предыдущих плаваниях. Ходили в моря мы много. Головной ракетоносец второго поколения обкатывал новые технические решения, узлы и агрегаты, оружие и механизмы. Шла напряженная боевая учеба: привыкание личного состава к новейшей технике, ее обкатка, освоение тактики применения супер оружия, доверенного нам государством, демонстрация присутствия в тех или иных районах мирового океана, словом, засиживаться в базе было некогда. По ходу дела всплывали и оперативно устранялись учеными, инженерами и технологами различные недоработки и огрехи, допущенные при спешном проектировании и строительстве этой, без преувеличения, чудо-субмарины. Одним из «больных» мест оказалось резиновое покрытие корпуса. Семисантиметровые резиновые плиты, посаженые на специально разработанный клей, легко отрывались пульсациями давления воды на корпусе при движении атомохода. Впоследствии эта детская болезнь поспешного конструирования была успешно преодолена, но в первые годы подводки возвращались из автономок как ободранные в брачных играх самцы карпа и других драчливых рыб. Чешуйки – резиновые плиты – оторванные, как правило, с одного конца, топорщились в разные стороны, хлопали по корпусу при движении, многие просто отсутствовали, оторвавшись и отметив путь атомохода этими своеобразными «вешками». Предпоследний выход в море не был исключением. Мы пришли в Полярный зализывать раны. Виктор Павлович ювелирно ввел РПК СН в док. Зазор между створками ворот и корпусом субмарины составлял всего несколько сантиметров. Когда винты подводного крейсера прошли ворота, все облегченно вздохнули. Началось медленное всплытие. Вода нехотя отступала, обнажая округлые борта подводного ракетоносца. Спустя несколько часов он предстал перед присутствующими во всем своем величии.
Более 130 метров в длину, около 12 метров в ширину, 18 метров от киля до крыши рубки! Полтора футбольных поля в длину и высота шестиэтажного дома особенно впечатляли стоящих на стапель-палубе людей, независимо от того, видят ли они эту махину впервые или уже неоднократно наблюдали подобное рукотворное чудо. Из всех отверстий, шпигатных решеток, приемных и отливных кингстонов стекала вода, оставляя большие лужи на стапель-палубе дока. Лужи расползались, сливались в большие озера, уходили через шпигаты за борт. Лодка возвышалась над нами, поражая воображение. Мы знали, что мощь каждой из наших ракет, выраженная в тротиловом эквиваленте, в полтора-два раза превышает суммарную мощь всех боеприпасов использованных во Второй мировой войне. Умножать эту цифру на количество шахт и приплюсовывать сюда мощность ядерных боеголовок торпед и ракето-торпед, покоящихся в торпедных аппаратах и хищно поблескивающих на стеллажах в торпедном отсеке, уже не хотелось. Человеческое сознание не в силах представить себе в полной мере, что способна натворить одна такая субмарина, конечно, при условии, что ей дадут возможность отстрелять весь свой боезапас, а не отправят на дно прежде… В момент стрельбы атомоход лежит на боевом курсе, двигаясь с ограниченной скоростью, на относительно небольшой глубине, чтобы набегающий поток воды не опрокинул выходящие из шахт ракеты. Это наиболее уязвимый момент, когда АПЛ может стать легкой добычей для противолодочных сил. Наверное, нас хорошо понимают летчики бомбардировочной авиации, вынужденные выдерживать боевой курс под огнем вражеских зениток, не имея возможности применить маневр уклонения до момента сброса своего смертоносного груза.
Так или иначе, громада ракетоносца заняла свое место в крытом доке. Мне пришлось обеспечить функционирование общекорабельных систем. К отливным кингстонам фановой системы присоединили специальные шланги, выведенные в цистерны баржи-грязнухи, ошвартованной рядом с доком. Значительно сложнее оказалось наладить вентиляцию АПЛ. Пришлось приподнять примерно на 0,8 метра ПВП – устройство подачи воздуха под водой – некий аналог шнорхеля, применяемого немцами еще в период Второй мировой войны на подводных лодках для забора воздуха с целью обеспечения работы дизелей при нахождении в перископном положении. На головку ПВП надели некий приемный колпак, снабженный гофрированным рукавом, выведенным наружу. Все, вентиляция АПЛ была обеспечена. Включили вентиляторы, и по лодке распространился чудесный морозный воздух. Температура в самом доке между тем поднималась все выше и выше, достигнув вскоре отметки в 45 градусов по Цельсию. Это было необходимое для клейки резинового покрытия условие. За бортом дока было – 16 градусов по Цельсию. Ошалевшие от жары люди периодически выскакивали на пирс, жадно хватая ртом морозный воздух. Выходили прямо в РБ, не обращая внимания на окружающую температуру. Странно, но никто из нас не то что воспаление легких, даже насморка не схватил. Единственно, что было отрадно, так это то, что мы твердо знали: никто нас после 18 часов на заводе задерживать не будет. 18 часов и все – море на замок до 8:00 следующего дня. Мы были свободны! Можно было пойти в гости к друзьям, навестить Дом офицеров, сходить в кинотеатр и, конечно же, в ресторан. Не просто в ресторан, а в Ресторан. Именно так, с большой буквы. Это было самое любимое место практически всех офицеров и мичманов, местных и командированных, ученых, конструкторов и представителей БГАН, местных холостяков и разведенных, одиноких женщин и девиц соответствующего поведения. Надо отдать должное, многие из них могли дать фору современным моделям из самых престижных мировых агентств. Для меня, молодого лейтенанта, все было внове, и я смотрел широко открытыми глазами на этот незнакомый, своеобразный, совершенно неповторимый мир. Хорошо помню свое первое посещение данного заведения, состоявшееся дней через пять после нашей постановки в док.
Мы пришли вдвоем с акустиком с нашей лодки, таким же лейтенантом, как и я, Андреем Смысловым. Было еще относительно рано. Музыка не оглушала, все выглядело весьма пристойно. За соседним столиком сидела молодая женщина. Сказать, что она была красива – ничего не сказать. Идеальная фигурка, точенные ножки, шпильки сантиметров в 12, короткое платье небесного цвета подчеркивало голубизну ее огромных глаз, расположившихся на утонченном, породистом лице. Пушистые каштановые волосы спадали ниже плеч. У нас захватило дух. Удивляло только то, что все, входящие в ресторан, проходят мимо, никто не пытается даже приблизиться к ней, хотя практически все оглядывались. Убедившись, что это чудо природы – не мираж в пустыне, сделали робкую попытку познакомиться. Подойдя к ее столику, мы с Андреем осведомились, можно ли присесть рядом с ней. Взмахнув длиннющими ресницами, она одарила нас сперва удивленным взглядом, затем грустно улыбнулась, окончательно очаровав нас ямочками на щеках и подбородке. Покачав головой, она, с нотками превосходства и гордости в голосе, сказала:
– Ребята, вы здесь новички, не теряйте зря время. Я – беспросветная!
Мы, разумеется, ничего не поняли, но страшно смутились, и, рассыпавшись в извинениях, ретировались на ранее занятые позиции. Поглощая закуски в ожидании вторых блюд, мы обсуждали ее слова, пытаясь разгадать тот глубинный смысл, который она вложила в последнюю фразу. Ничего путного на ум не приходило. Поскольку о лесбиянках в то время мы еще не слышали, а секса в нашей стране не было, я по простоте душевной предположил, что «беспросветная» она в том смысле, что бесперспективно с ней, как и со всякой порядочной девушкой, знакомиться в ресторане. Андрей, настроенный менее романтично, чем я, считал, что эта красавица, скорее всего, замужем, поэтому, будучи честной женщиной, сразу предупредила, что «подкатываться» к ней бессмысленно. Разрешил наш спор механик, капитан 2 ранга, инженер, присевший за наш столик. Мы обратились к нему как к третейскому судье. Бросив восхищенный взгляд на предмет нашего спора и проглотив слюну, он любезно просветил нас о положении дел на Северном флоте вообще и в данном гарнизоне – в частности. Оказалось, что все намного прозаичнее, чем мы могли себе представить. Жрицы любви, обслуживающие офицеров, делятся на три основные категории: – однопросветные, двухпросветные и беспросветные. Дальше все зависит от количества «просветов» на погонах жаждущих любви военнослужащих. Однопросветные обслуживали только младший офицерский состав и иногда мичманов. Двухпросветные – старший офицерский состав. Беспросветные, стоящие на верхней ступени этой своеобразной иерархической пирамиды, ублажали только адмиралов. Мы с Андреем переглянулись и покатились со смеху. Вспомнился Высоцкий:
– Понял я, что в милиции делала моя с первого взгляда любовь!
Недавно я с грустью вспомнил ту красавицу. Прошло более тридцати лет, я уже 13 лет соответствую ее «званию», но увы, больше мы не встречались…
Конечно, я шучу, но все же хотелось бы знать, как сложилась ее судьба. Чем она закончила – адмиральшей или спившейся бомжихой? Впрочем, я отвлекся.
…Ресторан потихоньку заполнялся людьми. Первыми появились наши коллеги – офицеры и мичмана с многоцелевой подводной лодки 671 проекта, носящей гордое имя: «50 лет СССР». Эта был именитый экипаж, гремевший, как и наш, не только по Северному флоту, но и в масштабах ВМФ СССР. Вскоре зал был заполнен, шум постепенно нарастал. Музыка заиграла громче, атмосфера сгущалась на глазах за счет сигаретного дыма и водочного перегара. Наблюдать все это со стороны было довольно забавно. Начались танцы. Народ веселился как умел. Напитки лились рекой. Фирменные коктейли носили любопытные названия: «Северное сияние», «Полярные зори», «Белый медведь», «Бурый медведь» и т. д. В переводе на нормальный русский язык это означало то или иное сочетание водки, шампанского, коньяка или спирта. Действовали эти пойла сногсшибательно – и в прямом, и в переносном смысле. Часам к 22 начались первые выяснения отношений между членами экипажа «50 лет СССР». Что они не поделили между собой – тайна, покрытая мраком, но уже кто-то кому-то предлагал «выйти поговорить», кто-то кого-то крыл на удивление короткими словами, поскольку выговорить более длинные, по всей вероятности, уже не мог… Старшие офицеры с АПЛ, присутствовавшие в ресторане, пытались навести порядок, на время это удавалось, потом выяснения отношений вспыхивали с новой силой. Кого-то выкинули из ресторана, кто-то уже мирно посапывал, уткнувшись лицом в тарелку с салатом, из-под ближайшего к нам стола торчали форменные ботинки. Судя по их неподвижности, хозяин находился в полной «отключке». «Беспросветная» красавица куда-то исчезла… Мне стало противно. Я предложил Андрею покинуть данное заведение, на что он с удовольствием согласился. Мы вышли на свежий воздух. Мороз несколько спал. Стояла замечательная погода. Пушистый снег покрывал буквально все. Снежинки, медленно кружась, оседали на наших погонах и шапках, ложились под ноги, скрипели при ходьбе, сверкали в свете редких фонарей. Людей было мало. Идти на лодку не хотелось, и мы медленно продвигались в сторону завода. Нас обогнали капитан-лейтенанты с нашего РПК СН, Котов и Рубцов. Оба были практически трезвые, в хорошем настроении, шутили и смеялись. Служба у них шла хорошо, оба были на отличном счету, отличники БП и ПП. Красивые, молодые, но уже опытные, перспективные офицеры. Кто мог знать, как изменится жизнь одного из них, буквально через несколько минут?!
…Мимо нас пробежали какие-то незнакомые офицеры и мичмана. Следом еще пара мичманов. Увлеченные разговором, мы с Андреем не обратили на них никакого внимания. Кто-то вдалеке отчаянно ругался матом. На фоне ослепительно белого снега впереди хорошо были видны черные силуэты флотских шинелей. Один человек упал, другой бросился бежать в сторону завода. Подбегали все новые и новые люди во флотской форме, началась общая свалка. Мы ускорили шаг, потом побежали. Представшая перед нами картина была безобразна: десятка два или три офицеров и мичманов из нашего экипажа и экипажа «50 лет СССР» отчаянно мутузили друг друга. Остаться в стороне было невозможно. Все происходящее потом запомнилось плохо. Досталось практически всем. От тяжелых последствий спасла оперативно прибывшая на место драки дежурная рота. Кто ее вызвал и каким образом, осталось за кадром, но вмешательство было своевременным. Люди дрались с остервенением, понятия не имея из-за чего возникла драка, кто прав, а кто виноват.
Было ясно одно – Наших бьют!
Одного этого было достаточно, чтобы пьяные, трезвые и не очень офицеры и мичмана лупили друг друга, причем зачастую и своих, и чужих. Когда прибыла дежурная рота, часть драчунов разбежалась, те, кто не успел или вовремя не сориентировался, оказались на гарнизонной гауптвахте. Разбитые носы, скулы, «фонари» в расчет не принимались. Серьезно (и, как оказалось, совершенно безвинно) пострадавшим оказался капитан-лейтенант с нашего РПК СН, Рубцов. Как показало дальнейшее расследование инцидента военной прокуратурой, драка началась с выяснения отношений между младшими офицерами и мичманами с АПЛ «50 лет СССР». Что они не поделили между собой, установить так и не удалось, поскольку никто из участников свалки так и не вспомнил причины, послужившей детонатором драки между лейтенантами и мичманами передового экипажа. Хронология событий была примерно следующей: первая перепалка и мордобой произошли в гальюне вышеупомянутого ресторана, после чего выяснение отношений продолжилось на улице. Кто-то из старших офицеров разогнал прилично выпивших моряков, однако пара мичманов затаила обиду на весь офицерский корпус в целом. В пьяных мозгах, по всей видимости и так не обремененных лишними извилинами, возник план страшной мести. Времена были простые, бейсбольные биты у нас еще не продавались, поэтому «народным мстителям» пришлось воспользоваться подручными средствами – штакетинами из ближайшего забора. Вооружившись подобным образом, они выскочили на плохо освещенную дорогу. В зыбком свете тусклого фонаря мичмана увидели двух человек в морской форме, мирно идущих в сторону заводской проходной.
– Смотри, офицеры! – крикнул один из них.
– Да вроде это не наши? – усомнился другой, очевидно, более трезвый.
Подобная аргументация, однако, не показалась его сослуживцу убедительной:
– Один черт – офицеры!
Тяжелая штакетина обрушилась на ничего не подозревавшего и, соответственно, не ожидавшего нападения Рубцова. Удар пришелся по лицу. Хрустнули вминаемые внутрь черепа кости основания носа, хрящевая перегородка была раздроблена, мягкие ткани разорваны. Каким-то чудом уцелел глаз, хотя надбровная дуга, принявшая на себя удар, была вмята почти на сантиметр. Сознание покинуло офицера практически мгновенно. Он упал и в дальнейших событиях участия не принимал. Капитан-лейтенант Котов остался один против двух вооруженных дубинами мичманов. Выручили подоспевшие с нашей лодки мичмана, вступившиеся за своих офицеров. Один из нападавших побежал за подкреплением на стоявшую у стенки завода АПЛ… Наши тоже сбегали за подкреплением. В драку включались все новые лица, возвращающиеся на завод… Дальнейший ход событий вы уже знаете.
ЧП флотского масштаба надо было немедленно замять. Конечно, драки типа «стенка на стенку», то бишь экипаж на экипаж, случались и раньше, но тут дело было не только в этом. Шутка сказать, передрались экипажи двух известнейших атомоходов. Наша лодка была инициатором соцсоревнования на Северном флоте, «50 лет СССР» тоже гремела всю округу. Это уже попахивало крупной политикой. Начальство действовало быстро и решительно, но без особого шума. Никто не был заинтересован в раздувании скандала. Чтобы избежать драк в дальнейшем, АПЛ «50 лет СССР» немедленно выгнали в море и отправили в родную базу, благо доковые работы были на ней уже закончены, и она стояла у стенки. Мы больше никогда не встречались в одном порту, об этом командование флота позаботилось. Следствие было быстрым, а расправа – скорой. Мичман, произнесший сакраментальную фразу и нанесший роковой удар, получил, если мне память не изменяет, семь лет тюремного заключения. Причем прокурор пояснил, что если бы он просто нанес удар, не упоминая офицеров, то срок был бы примерно наполовину меньше. Его приятель – молчун – отделался то ли четырьмя, то ли тремя годами изоляции от общества. Капитан-лейтенант Рубцов, лицо которого было сильно изуродовано, вернулся в строй, но это был уже совершенно другой человек. Какой-то психологический надлом, произошедший в нем, был заметен невооруженным глазом. Командиры обеих лодок вызывались «наверх», полагаю, не для поощрения. Замполиты получили взыскания по своей линии. Но все делалось тихо, при закрытых дверях. Больше об этом инциденте никто нигде и никогда не упоминал, как будто его и не было…
Конечно, ЧП не нужны ни в одном ведомстве, а тем более в силовой структуре. Доложишь «наверх» о происшествии, так сам первым и пострадаешь. Можно запросто лишиться продвижения по службе, присвоения внеочередного (или очередного) звания, ордена, приуроченного к той или иной юбилейной дате, вылететь из очереди на квартиру, из списков офицеров, направляемых на учебу в ВМА… Список можно продолжить. А сколько удовольствий можно огрести по партийной линии?! Нет уж, лучше молчать как партизан на допросе. Конечно, шило в мешке не утаишь, но тут, во-первых, как повезет, а во-вторых, смотря как сформулировать и доложить. Одно и то же происшествие всегда можно представить по-разному. Доходило до анекдотичных ситуаций. Вспоминается случай с нашим старпомом по боевому управлению, капитаном второго ранга (в то время) Михаилом Михайловичем Киселевым. В один из снежных, морозных, осенних дней он заступил дежурным по нашей 41 дивизии стратегических ракетоносцев в поселке Островная. Накануне вышел приказ о демобилизации, «годки» во всех экипажах готовились отметить это историческое событие, так что обстановка была приближенная к боевой. Повальные обыски казарм, осуществленные командным составом атомоходов и силами дежурно-вахтенной службы, конечно, подсократили запасы спиртных напитков, приготовленных по столь торжественному поводу, но все хорошо понимали, что конфискованные бутылки и фляги – это лишь верхушка айсберга. Основные припасы остались нетронутыми, и должны были «сработать» в самый неподходящий момент. Готовились все – и «годки», и командный состав РПК СН и АПЛ, стоящих в базе, и командование всех трех дивизий, ОВРа, и командование флотилии, и комендатура…
Попойки начались по-плану. Вначале все шло более ли менее пристойно. К 23 часам в одной из казарм началось громкое выяснение отношений между перепившимися годками. Должен заметить, что экипажи РПК СН размещались в пятиэтажных казармах, по одному на этаж. К счастью Михаила Михайловича, экипаж, о котором идет речь, был дислоцирован на втором этаже. Когда дежурный по дивизии, получив сигнал о ЧП в казарме, прибыл наводить порядок, он застал весьма примечательную картину. Дежурный по команде был обезоружен и заперт в подсобке, офицеры отсутствовали, несколько перепившихся мичманов спало в своих каютах, молодые матросы зашхерились кто куда, а собирающиеся на ДМБ старшины и матросы, изрядно набравшиеся к этому времени, бодро мутузили друг друга. Выяснять, что послужило конкретной причиной столь бурного проявления радости по поводу вышедшего приказа о ДМБ, Киселев не стал. Он попытался скомандовать «Смирно!», что в данной конкретной ситуации было грубейшей ошибкой, за которую он тут же и поплатился. Залитые водкой и другими спиртосодержащими жидкостями мозги 21-летних пацанов уже не были способны адекватно воспринимать ситуацию, а тем более анализировать ее и просчитывать последствия своих действий. Им было хорошо, очень хорошо, душа требовала подвигов, поэтому такая мелочь, как дежурный по дивизии, была воспринята просто как досадная помеха, которую нужно устранить. Кавторанга мгновенно обезоружили, отобрав его кортик, после чего под громкое улюлюканье зрителей выкинули его со второго этажа в окно. Следом за ним полетел кортик. Михаилу Михайловичу крупно повезло: он воткнулся головой в огромный сугроб под окном казармы и, прорыв довольно длинный ход, благополучно выбрался наружу, не забыв прихватить свое табельное оружие. Последствий для его здоровья этот полет со второго этажа не имел. Порядок в казарме наводила дежурная рота, вызванная им, а дальнейшее расхлебывание ситуации было поручено военной прокуратуре и политотделу. Поднимать шум никто не был заинтересован, поэтому «совет в Филях» решал только одну проблему – как замять дело? Распитие спиртных напитков, нападение на старшего офицера при исполнении им служебных обязанностей, конфискация у него оружия, отправка его со второго этажа вниз без лифта и прочая, и прочая. Дело тянуло на несколько десятков лет (в сумме) для мирно собиравшихся на ДМБ старшин и матросов. Но… Ох уж это наше НО! Отличная лодка, передовая дивизия, пятно на флотилию… Доклады «наверх», комиссии ГЛАВПУРа, ГШ, МО СССР. Бр-р-р-р-р, подумать страшно. И все из-за какого-то капитана второго ранга? Ну уж нет! Дудки!
Юристы нашли блестящее решение. Оказалось, что виноват во всем именно пострадавший капитан второго ранга. Отдавая приказание «Смирно!», Михаил Михайлович Киселев, оказывается, не приложил руку к головному убору, грубо нарушив Устав ВС СССР. Это подтвердили несколько «морально пострадавших» годков, которые просто не смогли пережить без нервного потрясения такое вопиющее поведение дежурного по дивизии. На нервной почве у них возникло кратковременное помутнение сознание, в связи с чем они начисто запамятовали, кто, как и в какой последовательности действовал в данной ситуации. Очнулись они только тогда, когда капитан второго ранга «непонятно зачем сиганул со второго этажа в окно». Обеспокоенные столь «неадекватным» поведением последнего, они выглянули в окно, убедились, что он благополучно выкопался из сугроба, и успокоенные и умиротворенные, направились спать… Дабы их не беспокоила в дальнейшем военная прокуратура и для компенсации потерянных в ходе «разбора полетов» нервных клеток, командующим флотилии, вице-адмиралом Коробовым, было принято решение немедленно демобилизовать их и отправить домой с первым же пароходом.
Комментарии, как говорится, излишни…
Каждый из нас, покопавшись в памяти, может припомнить уйму подобных случаев. Начальство на Руси, да и во всем мире, никогда не любили беспокоить плохими вестями. Правда, следует признать, что за прошедшие века есть определенный прогресс: в старые времена гонцам, приносящим дурные вести, грозили гораздо большие неприятности, чем сейчас. Их могли обезглавить, посадить на кол, затоптать конями, могли вырвать язык или залить глотку расплавленным свинцом. Сейчас все намного проще и цивилизованнее. Ну, лишат премии, ну, переведут служить поближе к северному полюсу, ну, лишат звездочки или переместят в очереди на квартиру. Но не смертельно ведь! Так, мелочи жизни, правда, все равно неприятные. Нет уж, лучше пусть начальники пребывают в блаженном неведении. И неважно, кто он – старшина роты или Президент Российской Федерации. Судя по последним телевизионным выступлениям премьер-министра России, Владимира Владимировича Путина, он, будучи Президентом России, тоже получал тщательно дозированную и отретушированную информацию о положении дел в стране. Сейчас, на несколько более низком уровне, столкнувшись с реалиями нашей жизни, он кажется удивленным и озадаченным, ведь восемь лет его убеждали в том, что все идет превосходно. Понятно, что чиновники из ближайшего окружения, среди которых, кстати, много офицеров, стараясь не портить настроение главе государства и главнокомандующему в одном лице, всегда исходили только из интересов последнего (не забывая и о собственной безопасности), и их действия были вызваны только благими намерениями, но куда вымощена дорога последними, всем известно, так же, как и то, что получилось в результате…
Остается надеяться, что нынешний президент России, Дмитрий Анатольевич Медведев, будет получать достоверную информацию, дабы иметь возможность принимать правильные и своевременные решения.
Честь имею!