Посетив на следующее утро морг, я с полчаса дожидался хирурга Оукса, который занимался с каким-то трупом. Наконец он пригласил меня взглянуть на тело найденного в Саутворке человека. В зале было холодно; мертвец лежал на изрезанном, покрытом пятнами деревянном столе. Пальто и брюки с него сняли, оставив лишь нижнее белье и рубашку.
– Бог ты мой, Корраван, – хмыкнул Оукс. – Уж не из винокурни ли вы его вытащили?
– Ну да, мы вчера заметили, что от него разит. – Я обошел стол и встал напротив хирурга, с той стороны, где находилась голова трупа. – Его обнаружили на лестнице у Ист-лейн, на южном берегу. Это к востоку от верфей Глендиннинга. Обратили внимание на его руку?
– Старая травма, – кивнул Оукс. – Полагаете, карточный долг?
– Не исключено.
Глянув на голову погибшего, он взял кусок влажной фланели и протер запачканное лицо.
– Голова лежала на краю ступеньки? Видите, на щеке характерный кровоподтек, – указал Оукс. Я рассмотрел не то что синяк, а так – бледно-серое пятно. – Не могу сказать наверняка, – продолжил хирург, – но, возможно, это след от падения. Впрочем, его могли и ударить твердым предметом.
– На какой версии вы остановились бы?
– Лестница у Ист-лейн в приличном состоянии? – фыркнул он.
– Ну, ремонтировали ее лет пять назад.
– Что ж, тогда я сказал бы, что травма нанесена округлым предметом. Вряд ли это был удар о край ступеньки.
Значит, убили его в другом месте, затем волны выбросили труп на лестницу. Зачем разумному человеку на ночь глядя нанимать экипаж до этого района Саутворка? Скорее всего, погиб он где-то выше по течению реки, а за ночь тело доплыло до Ист-лейн.
– Что скажете о его руках? Если он падал – не пытался ли смягчить падение?
– Таких признаков не наблюдаю. Впрочем, если он был пьян, то вряд ли предпринял бы подобную попытку. У нетрезвого человека реакции замедлены. И все же я не уверен в сильном опьянении. – Оукс взял пальто погибшего и поднес его край к носу. – Фу… Одежда воняет джином, но… – Отбросив пальто, Оукс нагнулся над телом, изучил кончик носа и по очереди заглянул в каждую ноздрю. – Не вижу расширенных сосудов ни на носу, ни на щеках.
Он задрал на трупе нижнюю рубашку и несколько раз надавил ладонями на живот.
– Не похоже, что этот человек был хроническим алкоголиком. В его возрасте некоторые симптомы уже проявились бы. Печень и поджелудочная не увеличены. Живот не вздут, мышцы в тонусе.
Оукс выудил из кармана металлический инструмент, открыл рот трупа и посмотрел внутрь.
– Признаков эрозии пищевода не вижу, так что предположил бы, что джина куда больше на одежде, чем в крови.
Я не слишком удивился. Убийства нередко маскируют под несчастный случай. Однако почему убийца просто не сбросил тело в Темзу? Зачем было перетаскивать его на лестницу?
– Было при нем что-то ценное?
– Кольцо. Я нашел его за подкладкой пальто. Скорее всего, провалилось в дырку в кармане, о чем наша жертва даже не догадывалась. Металл блестит как новый, на пальцах характерных вмятин нет. Значит, либо кольцо действительно новое, либо носили его нечасто. Возможно, оно даже не принадлежало убитому, хотя размер вроде бы подходящий.
Отойдя к шкафу, Оукс взял кольцо с маленького лотка и положил его в мою ладонь.
Обычное золотое колечко, не слишком тяжелое, однако добыча для вора, безусловно, ценная. Я рассмотрел его внутреннюю поверхность, но гравировок не обнаружил. Женат или вдовец? Почему не носил кольца? И почему его не украли? Любой мало-мальски смыслящий в своем деле воришка нашел бы его обязательно, просто прощупав подкладку.
Меня вдруг осенило, и я внимательно осмотрел правый манжет пальто жертвы. Обшлаг потертый; скорее всего, пальто было приобретено несколько лет назад.
– Как считаете, он был правшой или левшой?
– Судя по развитым мышцам кисти, я бы сказал – левшой, – ответил Оукс.
Я вывернул манжет наизнанку и удовлетворенно хмыкнул. Вот и потайной кармашек для карты.
– Это еще для чего? – осведомился хирург.
– Для козырного туза, – объяснил я и бросил пальто на стул. – Дайте мне знать, если найдете еще что-нибудь интересное. Нам следует выяснить имя жертвы до похорон.
– Знаю, знаю, – пробурчал Оукс. – Помогите мне его перевернуть, пока не ушли.
Мы переложили тело на живот. Оукс снял с покойника рубашку и указал на синяк на правом плече, рядом с шеей. Похоже, след от дубинки…
Что ж, надо будет отправить сообщение в Скотланд-Ярд. Вряд ли это несчастный случай, скорее всего – действительно убийство.
В участке речной полиции меня приветствовал сержант Трент.
– К вам посетитель, сэр. Представился как мистер Флинн, – сообщил сержант и с некоторым сомнением добавил: – Из «Фалкона». Приехал около половины одиннадцатого. Сказал, что будет вас ждать, так что я определил его в первую комнату.
Недоверие полисмена к газетчикам меня нисколько не удивило, однако я лишь улыбнулся. С Томом Флинном мы не виделись несколько месяцев. Большую часть лета Том был в поездке – сопровождал Дизраэли и маркиза Солсбери в Берлин, где состоялось подписание договора о разделе территорий по итогам Русско-турецкой войны.
Подобно Ярду, участок речной полиции имел три комнаты для допросов или содержания лиц, которым мы готовились предъявить обвинение. Двери помещений были закрыты, лишь первое стояло нараспашку.
Заглянув внутрь, я увидел стоящего у окна мужчину. Репортер любовался Темзой, поблескивающей под слабым осенним солнцем. Том был невысоким и крепким, с круглой головой, вздернутым носом и оливково-зелеными проницательными глазами, взгляд которых порой становился вызывающим. Руки он засунул в карманы длинноватого пальто. Я всегда знал его как чертовски смелого и умного человека, в голове которого хранилось все что угодно – от точных цитат речей политических деятелей до финансовых выкладок. Работал он с раннего утра и до позднего вечера, материал в печать не давал до тех пор, пока лично не убедится в фактах, и не раз мне здорово помогал.
Я знал Тома несколько лет и считал себя его должником. Доверял ему: когда мог – делился информацией, и Том никогда меня не упрекал, если сделать этого не удавалось. В «Фалконе» он освещал самые разные темы, однако в основном интересовался делами парламента и внутренней – а с недавних пор и внешней – политики. Пользовался доверием как минимум нескольких членов парламента из разных партий, среди которых были и тори, и виги, рядовые парламентарии и члены кабинета, умудренные опытом и совсем молодые политики, еще не произнесшие ни единой публичной речи. В политике он разбирался, в отличие от меня. Мне все это представлялось чертовой неразберихой. Все эти партии, которые то делились, то снова объединялись – возьмите хоть вигов и сторонников Роберта Пиля, которые в итоге стали либеральной партией. Что ж, некоторые события способствуют созданию самых неожиданных союзов, говаривал Том.
Он обернулся со своей обычной, немного кривой улыбкой, и его глаза засветились.
– Корраван!
– Здравствуйте, Том. Как съездили в Берлин?
– Та еще поездочка! Горячо было, как в аду.
Я повесил пальто на крючок, затем протянул руку за его потрепанным плащом. Том подал его мне, не забыв вытащить из карманов блокнот и карандаш.
– Что вас привело в Уоппинг?
– Хотел за вас порадоваться, например. Я ведь говорил, что Винсент направит вас сюда, как только уволят Блэра.
– Умный вы человек, Том, – фыркнул я.
Мы уселись, и я внимательно его изучил. Том нередко надевал маску бесстрастия и выглядел в ней совершенно естественно, однако сегодня был обеспокоен и этого не скрывал.
– Так что случилось?
– Позволите? – мотнул он головой в сторону открытой двери.
Я кивнул, и Том, плотно прикрыв дверь, снова сел.
– До нас дошли сведения об участившихся случаях насилия в Уайтчепеле. Вообще это не совсем мой профиль, однако для парламента подобный всплеск может иметь далеко идущие последствия.
Я задумался. Уже три раза за последние три дня мне приходилось слышать о насилии в Уайтчепеле. Ни ма Дойл, ни Стайлз, ни Том не были склонны поднимать тревогу по пустякам; за всем этим что-то крылось. Не вдаваясь в изложенные Стайлзом подробности, я решил кое-что рассказать.
– Знаю, что на прошлой неделе там было два случая применения огнестрельного оружия. Ограблено несколько лавочек, в том числе и магазинчик Дойлов. Я расспрашивал ма, но она сказала только, что Чепел меняется. Там появились новые люди. Ярд выясняет, не могло ли произойти столкновений между новыми и прежними бандами. Сами чем-то располагаете?
– Наш источник сообщает, что причиной беспорядков могли быть ирландцы. – Том помедлил и снова заговорил: – Я имею в виду Маккейба и «Каменщиков мыса».
Ну да. Другое дело, что убивают как раз людей Маккейба… А он никогда не будет подбивать свою банду на излишнее насилие – зачем ему внимание полиции? Маккейбу есть что терять…
– По-моему, я вас не убедил, – заметил Том.
Я откинулся на спинку стула.
– Как по-вашему, Маккейб зачинщик или он лишь отбивается? С чего бы ему лезть на рожон?
– Не могу сказать, – мрачно ответил Том. – Шайка у него чертовски злобная и коварная. Они ведь всегда готовы нагнать страху, чтобы никто против них и слова не проронил.
– Да, согласен.
– У вас есть соображения, зачем это нужно Маккейбу? Вы с ним не знакомы? Может, понимаете ход его мыслей?
Вот завтра и пойму…
– Я ведь вырос в Уайтчепеле, не в Севен Дайлс. А «Каменщики» в Чепеле появились уже после моего побега, так что с Маккейбом мне сталкиваться не приходилось.
– Да я догадываюсь, что он держится подальше от полиции, – криво усмехнулся Том.
– Маккейб заправляет ломбардами и игровыми залами. Под ним ходят фальшивомонетчики. Обычно он держит ситуацию под контролем, и до тех пор, пока его действия не угрожают остальному Лондону, мы не вмешиваемся.
– Поэтому вы удивлены, что Маккейб может оказаться зачинщиком беспорядков, – закончил за меня Том.
Он прищурился. Похоже, обдумывает материал для будущей статьи.
– А при чем тут парламент? – поинтересовался я.
Ответил Том после долгого молчания:
– Только никому, договорились?
Я кивнул.
Он уперся локтями в колени и, наклонившись ко мне, понизил голос:
– В течение последних пяти месяцев группа парламентариев умеренного толка провела несколько тайных встреч. Они пытаются найти способ восстановления самоуправления Ирландии.
Я насмешливо хмыкнул. Восемьдесят с лишком лет назад, когда Актом об унии был распущен ирландский парламент, парламентарии начали перемещаться в Лондон, на новое место службы. Поскольку они составляли безусловное меньшинство, их чаяния в основном игнорировали; в результате мы получили десятилетия притеснений ирландского народа и бездушную политику Лондона. Идея реставрации самоуправления всплывала не раз: некоторые политики признавали, что наделение ирландских парламентариев правом распоряжаться делами своей республики снизит недовольство и уровень насилия в самой Англии. И все же большинство членов парламента считали моих соотечественников сбродом, которому нужна твердая рука, поэтому подобные предложения неизменно встречали бурное сопротивление. За десять последних лет Ирландское республиканское братство не раз прибегало к террору и угрозам, пытаясь заставить парламент восстановить автономию Ирландии. Достигли они обратного эффекта: насилие лишь укрепляло решимость британцев не допустить самоуправления республики.
– Это ничего не даст, – покачал головой я.
Однако Том не разделял моего скепсиса. Смотрел он на меня искренне, серьезно и даже с надеждой.
– Я прекрасно знаю: многие думают, что это невозможно. – Он поднял руку. – Но на этот раз все иначе. Поговаривают, что в следующем году на пост премьера вернется Гладстон. Разумеется, при Дизраэли о самоуправлении Ирландии не могло быть и речи. Он ирландцев терпеть не может.
– Невзирая на то, что консерваторам свойственно посматривать на моих соотечественников с подозрением, не более?
– Ну да. Вот что он писал в своем письме в «Таймс». – Том воздел изуродованный указательный палец и заговорил напыщенным тоном: – «Ирландцы ненавидят наш порядок, нашу цивилизацию и развивающуюся промышленность, а также религию. Это дикая безрассудная раса, ленивая, неуверенная и суеверная. Никакой симпатии к английскому укладу жизни они не испытывают». – Том махнул рукой. – Дальше он продолжил в том же духе – прошелся по ирландской клановости и природной грубости.
– Неужели он написал это письмо, будучи премьер-министром? – недоверчиво спросил я.
– Нет, до того. Причем под псевдонимом.
– Господи…
– Дизраэли не из тех, кто склонен преуменьшать опасность, не так ли? – Том скорчил гримасу. – В парламенте немало политиков, которые не любят ирландцев…
– Зато любят деньги, которые приносят им ирландские фабрики и возделанные поля, – продолжил за него я.
– Именно, – признал репортер. – Кстати, наши промышленники содрогаются при упоминании о деятельности «Молли Магуайр»[2] в Соединенных Штатах.
Я знал об этом движении, которое зародилось в Ливерпуле в тридцатых годах нашего века, но никогда не слышал, чтобы оно переместилось за океан.
Видимо, Тому бросилось в глаза мое замешательство.
– Они перебрались в угольный бассейн Пенсильвании еще в пятидесятых. После обвала в двух шахтах создали профсоюз, сражающийся за лучшие условия труда и справедливую заработную плату. В прошлом году двадцать его участников вздернули за мятежи. – Он помолчал. – Англичане владеют десятками фабрик в Ирландии.
– Значит, самоуправление Ирландии повлечет за собой принятие законов о более высокой оплате труда и мерах безопасности…
– И это обойдется недешево, – поджал губы репортер.
– Выходит, члены парламента, владеющие фабриками и промышленными предприятиями, исключаются, – заметил я. – А также те парламентарии, которые просто ненавидят ирландцев. Кто же тогда вел тайные переговоры? Несколько не имеющих политического веса либералов?
– Не совсем так, – поправил меня Том. – Парламентарии с обеих сторон.
– И консерваторы, и либералы? – усомнился я. – Что выиграют консерваторы от восстановления автономии Ирландии?
– Вы удивитесь, – вздернул брови Том. – Нет, публично своего участия они не признают. Не захотят оттолкнуть своих выборщиков. Их действительно мало – в основном потому, что многие опасаются стать жертвами теории заговора. – Он вздохнул. – Я имел в виду, что в этой маленькой группе есть и англичане, и ирландцы. Не просто рядовые члены парламента, но и члены кабинета.
Хм. Самые могущественные политические фигуры, надо же…
– Можете назвать имена?
– Например, Джон Брайт.
– Председатель комитета по торговле? Да бросьте!
Том лишь кивнул.
– Еще лорд Гранвилл и лорд Бейнс-Хилл, влиятельные люди, лидеры своих партий. Кроме них, пять вполне умеренных ирландцев.
– Недостаточно, чтобы протолкнуть закон.
– Нет, но ситуация изменится, когда уйдет Дизраэли. Вот тогда может родиться соответствующее соглашение. Многие предполагают, что оно никогда не будет достигнуто – вот в чем беда прямо сейчас. Вернее, половина беды.
– Но, если Гладстон на несколько лет займет пост премьера, потом все равно вернется Дизраэли. Во всяком случае, так принято считать.
– Вполне возможно, – пожал плечами Том. – Поговаривают, что лидером консерваторов может стать лорд-канцлер Кэрнс или даже член парламента Арчибальд Хоутон. Оба – состоятельные владельцы фабрик, однако ни тот, ни другой не разделяют презрения Дизраэли к ирландцам. Впрочем, я сомневаюсь, что они одобряют тайные переговоры.
– Вы говорили, что эти встречи держат в секрете, – нахмурился я, – однако как можно делать из них тайну, если собираешься чего-то добиться?
Том развел руками.
– Пока эта группа потихоньку прощупывает почву, изучает возможность привлечения достаточного числа сторонников. – Помолчав, он добавил: – Разумеется, в том смысле, что самоуправление коснется лишь внутренних дел Ирландии и никоим образом не будет влиять на империю.
– А как же, – сухо заметил я.
– Ну а чего вы ожидали? – несколько нетерпеливо бросил Том. – У многих свежи в памяти события шестьдесят седьмого в Клеркенуэлле. А театр Мэйфер? Взрыв там случился лишь пять лет назад.
Я испытал угрызения совести, вспомнив тот день, когда во время театрального представления взорвались три бомбы. Погибли десятки людей, и две принцессы королевского дома уцелели лишь чудом.
– Те бомбы были заложены Ирландским республиканским братством, Том. Обычные ирландцы – и даже «Каменщики мыса» – тут ни при чем.
– Да, да. – Репортер снова посерьезнел. – Лондонцам свойственно забывать об этом нюансе, когда они думают о погибших и раненых на столичных улицах.
– Стало быть, если в Уайтчепеле учащаются случаи насилия со стороны ирландцев – люди пугаются, и сочувствие к идее самоуправления Ирландии уменьшается. И неважно, кто тому виной – Братство или «Каменщики».
Том потер подбородок.
– Полагаете, они могут действовать заодно?
Я скептически усмехнулся.
– Корраван, я знаю, что подобные предположения задевают вас за живое. И все же…
– За живое меня задевает жестокость. Мне нет разницы, кем является преступник – ирландцем или англичанином.
– Многие ведь считают, что ирландцы – тоже англичане, – испытующе глянул на меня Том.
– Только не те, кто вырос в моем районе Уайтчепела.
– Понимаю, – вздохнул он.
– Посмотрю, чем смогу вам помочь, – сказал я. – Слабо представляю, чтобы Маккейб мог начать заваруху ни с того ни с сего. Братство обычно берет на себя ответственность за акты террора, однако этого до сих пор не случилось. Возможно, мы имеем дело с обычным совпадением: квартал перенаселен, вот люди и сражаются за место под солнцем.
Том хлопнул ладонями по подлокотникам стула и встал.
– Дайте мне знать, если вам что-то станет известно.
Я передал репортеру пальто, и он, нахлобучив потрепанную шляпу, попрощался.
Проводив его, я задумался о предстоящей встрече с Маккейбом. Интересно, что он скажет о последних событиях в Уайтчепеле. Хорошо, что удалось поговорить не только со Стайлзом, но и с Томом. Нередко случалось, что его озарения направляли меня на верный путь, и часто это случалось в самый нужный момент.
Усевшись за стол, я очередной раз осознал, что суперинтендант Блэр был гораздо ниже меня ростом. Надо бы поменять стул – этот слишком высок. С другой стороны, я лишь исполняющий обязанности. Пока потерпим.
Я провел несколько часов за изучением своих записей и наконец вышел на улицу. Пора поужинать, подкрепиться перед составлением еженедельного отчета для директора Скотланд-Ярда.
Рапорт уже близился к завершению, когда в дверь постучали. На часах было половина девятого.
– Войдите! – крикнул я.
Дверь приоткрылась, и на пороге возник сержант Трент с раскрасневшимся встревоженным лицом.
– У нас происшествие, сэр! На Темзе столкнулись два судна.
Я отложил ручку.
– Где именно?
– Почти напротив Галеонс-рич. Один из кораблей называется «Принцесса Алиса».
Я тихо застонал. «Принцесса Алиса» была судном, принадлежащим к небольшому флоту экскурсионных пароходов, ходившим на расстояние сорока пяти миль вверх и вниз по Темзе. С утра она отчаливала от Лебединой пристани у Тауэрского моста. К полудню прибывала в Ширнесс, где река впадает в Северное море, и возвращалась обратно уже затемно. Всего за два шиллинга пассажиры могли сесть на борт любого из пароходов и провести часть дня в знаменитых Садах Рошервилля или в мюзик-холле Грейвзенда.
– Насколько серьезным было столкновение? – спросил я, надевая пальто.
– «Принцесса» затонула, сэр.