Гроза позабыла зонтик или оставила его нарочно. В разводах белого мрамора и пятнах черничного варенья, что пролила туча, он полностью закрыл небо от звёзд. Их не могло быть заметно дню, и то, что ничего не было видно им самим, не заботило никого.
А посмотреть было на что. По воле ветра, кроны деревьев лились помалу, омывая тёплые ладони воздуха. Редкие листья янтарными плавкими каплями падали на землю. Один за другим таяли и увядали плоды, седели травы и секлись прямо от корней. Сердца рвались наружу из ладных птичьих тел и, взбивая изнутри оперение, роняли душные, с душком11 опахала, теряли силы. Горячий воздух мешался с холодом рассудка, но спасительная тень была не так близка. Два шага – это всегда чересчур.
Уж, нацеливаясь пообедать рыбой, почти присох к берегу, и, задремав от усердия, сглотнул муравья. «Кисленький», – подумал уж. «Темновато», – в тон ему откликнулся муравей.
Порхают белые измятые бабочки, кружат, как разорванная надвое записка, что сброшена с балкона небес. И её непременно стоит сложить вместе, чтобы понять, – что же там, от кого. Без этого не постичь смысла. «Смысла чего?» – спросите вы, а я отвечу, – да какая разница?! Каков бы он ни был, его нам всё равно не застать12.