Мне приходилось видеть, как несбыточное сталкивается с рутинным. В первом есть все для триумфальной победы: и отчаянная храбрость, и агрессия, и бескомпромиссность, во втором – ничего. Только превосходящий в невероятные разы объем и глубина.
Первое, как малая кавалерия, несущаяся навстречу редутам вражеской многотысячной армии. Ее отчаянная храбрость, дерзость и дух, вонзается в ширину строя, проникает всего на йоту, захлебывается, замирает, твердея набегающими сзади, как сгусток несломленной энергии и силы и, пульсируя, вонзается вновь и снова проникнув всего на пядь, замирает сдавленное и хрипящее от усилия…
Первый Полководец наблюдает с холма. Его рука лежит на рукояти меча и слышно скрипом краги, как он крепко стискивает его своими пальцами. Лицо скрыто за металлическим шлемом расписанным грубыми «мазками» от ударов вражеских мечей. В прорези – мерцает холодный свет встревоженных глаз.
Другая рука держит поводья в тугом натяжении, тетивой изготовленного лука, так, что скакун хрипит, бешено вращая глазами, раздувает широкие ноздри, гарцуя с ноги на ногу. Он ждет приказа стрелой пуститься в бой, неистово бьет грязным копытом, хвост изогнут дугой и подрагивает рваными рывками.
Но приказа нет. Приказа не будет.
Полководец стискивает веки. Воспоминания вчерашней беседы с адъютантом овладевают им:
«
– Завтра нам предстоит невозможное…
– Мы победим! я точно знаю! Знаете, о чем я думал вчера?
– Говори
– Я думал о том, что же важнее всего в бою для победы: не бояться врага или не бояться смерти?
– Какая же в этом разница?
– Огромнейшая! Воин боится врага именно за то, что тот может убить его. Но если не будет страха смерти в принципе, то страх перед врагом исчезает по определению!
– Это весьма здравое рассуждение, юноша, я задумаюсь над этим. Только какой толк в этих размышлениях, если страх смерти не победить.
– Мы можем победить его. Мы просто должны отнять у смерти главное
– Что именно?
– Удачу
– Удачу? Почему?
– Потому что смерть – случайна! Никто не может сказать, кто падет в следующую секунду под градом стрел! Ее смертельное оружие – случай! Только и всего. Вдумайтесь! Удача сопутствует сильнейшим. Один наш воин равен десяти вражеским! А значит, нам нужно перетащить удачу на свою сторону нашей силой! Мы просто придем и заберем ее первым ударным натиском!
– Признаю, что твоя точка зрения, имеет право на Жизнь.
Полководец улыбнулся одними губами и посмотрел на него. Глаза оставались тяжело грустными и усталыми:
– Да, ты прав, как может быть прав, только верящий в свою силу человек. Сколько тебе лет, муж?
– 20… будет
– Пусть удача будет с тобой завтра, воин… я хочу знать твое имя
– Меня зовут Лаки…
Полководец открыл глаза. Воспоминание отступило, оставшись металлическим послевкусием на губах, как бывает, когда сглатываешь кровь от сильного удара.
Рутинное поглотило несбыточное. Каждого. Последний из первых выплеснул крик боли и отчаяния…
Второе вобрало его в себя. Растворив и впитав. Облизнувшись и урча как сытая кошка. И стало тихо. Только темные, червивые зерна павших тел пугали своей бессмысленностью. Отчаянное войско пало.
Первый Полководец опустил меч.
«Где она Удача, которая должна сопутствовать сильнейшим? Или мы оказались недостаточно сильны?»
Он почувствовал себя умалишенным человеком, который тщетно пытается нанести урон водной глади. Он с силой бросает в самую пучину все, что у него есть. Вода взрывается, высоко всплеснув прозрачными рукавами от, вонзившегося в самое нутро, удара, а затем, ныряет вслед, оставляя на поверхности только немые силуэты широко раскрывающихся от боли губ.
Вода сомкнулась зеркальной гладью, как ни в чем не бывало и из глубины, отражением, выглянул убийца…
Снова этот сон. После него, я просыпаюсь с ощущением, что не спал. Что-то в нем от меня. Только что?
Это ветер из окна с открытой створкой, разбудил меня. Я встал. Темно. Слышу – листва шепчет тайные заклинания. Воздух, обдал мое обнаженное тело знобящей волной. Я попятился назад, шаркая босыми ногами и зябко сложил руки на груди, приложив горячие ладони к плечам, но пошел вперед снова. Перегнувшись через раму окна, я почувствовал высоту, от которой йокнуло в груди.
«Странно, – подумалось мне, – почему жизнь можно ценить только на краю? Жизнь, ценность которой смехотворна, при взгляде с любой точки звездного неба. А этих точек – не счесть. Бесчисленное количество аргументов, что ты никто и, при взгляде оттуда – у тебя нет никакого смысла существования. Но, когда ты здесь, внизу, и смотришь на небо, как я сейчас, ты видишь свои скрытые судьбоносные предназначения.»
Мир за дверью встретил меня сырой прохладой, я вдохнул ее глубоко, грудью и почувствовал, что она согревается во мне. Вязкий городской туман оседает на языке, касается моей кожи, волнует. Да, это безумно тяжело, быть человеком, но как же это удивительно! Если слушать себя изнутри, чувствовать глубину, ее неизмеримость, ступая босым по вязкому илистому дну. И это невозможно передать никаким языком программирования.
Невозможно создать робота, способного понять тончайшие человеческие чувства. Робота, который сможет склониться над травой, вдохнуть ее аромат, прикоснуться подушечкой пальца к россыпи росинок на стебельках и осязать, как они дрожат от прикосновения с неслышным хрустальным перезвоном. А потом, вспомнить жгучее событие из далекого детства. Теплое, яркое и невозвратимое. Упасть на траву закрыться руками и рыдать, то ли от грусти, то ли от счастья, кусая губы, от непонятной, переполнившей сердце, тоски, вперемешку с ощущением безысходности и умиления. Как же так? Маленькая, тонкая травинка с хрустальной каплей меньше булавочной головки вызывает все эти сильные смешанные эмоции, способные лишать самообладания. Разве после этого всего можно роптать, что ты человек? Это не иначе, как хрестоматийное жестокосердие по Достоевскому, когда открыто чувствующий человек, стыдится себя за проявление искренних чувств.
Я поднял голову, опьяненный ароматом зеленых листьев. На меня мрачно глазела прохожая, преклонного возраста, женщина. Она стояла с мятым пакетом Givenchy в руках, из которого торчал, толстым стеблем, вилок пекинской капусты и смотрела на меня с брезгливым презрением. Выдающаяся старческая грудь вздымалась от испуганного сбитого дыхания.
Я поднялся. На моем лице были слезы, ошалелая улыбка, на щеке я ощущал несколько травинок, меня слегка штормило от переполняющих чувств.
Женщина отвернулась и пошла прочь, пробурчав:
– Пьянь. Нахлобучатся и пасутся как лошади.
А я не обиделся нисколько и засмеялся. Громко, раскатисто. Мне было действительно смешно от ее слов. Как замечательно смеяться, вот так, когда по-настоящему смешно, никого не стесняясь
Женщина сразу прибавила шаг, пугливо оборачиваясь. Я смеялся потому, что именно так я мог выразить сейчас свое осознание того, что я есть.
Затем я пустился по улице бегом. Чтобы ощутить динамику меняющейся природы и своего тела. Просто желание глупое. Но оно жгло меня. Не зажатое, инстинктивное и простое. Я пробежал метров триста по заброшенным, покрытым вспученным асфальтом, трамвайным путям. Дыхание сбилось, и я остановился отдышаться. Воздух сновал в моей груди.
Я не могу насытится этим ощущением себя, как человека и почему все вокруг не могут этого понять?
Мне много нужно сказать Дане.
«Интересно совсем глупо будет звучать, если я просто войду к ней и представлюсь: «Добрый день. Я – Первый Полководец Милан. Я люблю Вас.»