7 Оливер
– Эй, мистер! Мистер! Номер один или номер два? – тонкий детский голосок и стук в дверь ванной оторвал меня от мыслей о прошлом.
Я едва не усмехнулся неуемному любопытству этого ребенка. Я не очень любил детей, но должен заметить эта малышка вела себя смело и напористо.
– Номер три.
Она ахнула и бросилась прочь.
– Мамочка! У нашего гостя диарея! – заорала она, заставив меня изумленно распахнуть глаза. Я не подозревал о существовании номера три, и теперь ее мама думала, что я не могу слезть с их унитаза.
Отлично, Оливер.
Через пару секунд в дверь снова постучали, и раздался голос, на этот раз не детский.
– Э-э, прости, что прерываю, но ты не мог бы поторопиться? Мне нужно отвезти дочь в летний лагерь, и сделать много других дел. Так что… – Она затихла, когда я открыл дверь. – То есть, если ты в порядке. Если нет, мы вполне можем опоздать. Ну, или если, у тебя номер три, тогда…
Я распахнул дверь.
– Извини. Я готов идти, – ответил я, борясь с нарастающим внутри смущением. Чудесно. Она решила, что я оккупировал туалет.
– Нет, не готов! Ты не спустил за собой воду в унитазе и не вымыл руки! – прокричала мне малышка. Опять эта девчонка и ее вопли. Неужели она не умеет разговаривать спокойно?
Я подошел к унитазу, спустил воду, затем двинулся к раковине и быстро вымыв руки, насухо их вытер.
– Вот, – сказал я, притворно улыбаясь. – Теперь довольна?
Она уперла кулачки в бедра, как самая нахальная девица на свете.
– Нужно мыть руки напевая «Мерцай, мерцай, маленькая звездочка», только так можно избавиться от всех микробов.
– Да, но знаешь что? Нам сейчас некогда. Давай, пойдем скорее, – сказала девушка, торопясь к входной двери.
Мы миновали коридор и в полнейшей тишине спустились на лифте вниз. Когда оказались на первом этаже из офисного помещения вышел мужчина и что-то прокричал нам вслед.
– Эмери! Эмери! Ты не оплатила аренду, – сказал он.
Ее звали Эмери. Мне понравилось имя. Насколько я мог судить, оно ей подходило.
Она занервничала, схватила ребенка за руку и прибавила шагу.
– Я знаю, Эд, знаю. Клянусь, оплачу сегодня. Я получу зарплату в «Семь».
– Надеюсь, что это правда. Честно, Эмери. Ты ведь знаешь, что нравишься мне. Я из кожи вон лез, чтобы тебя прикрыть, но не могу позволить тебе и дальше тянуть с оплатой.
Эмери опустила взгляд, чувство стыда накрыло ее с головой. Она казалась такой хрупкой, словно могла разбиться вдребезги, не выдержав еще одного удара жизни. Однако в ее словах прозвучали суровые нотки, когда она, понизив голос, ответила:
– Мы можем обсудить это позже, Эд? Не перед ребенком?
Эд перевел взгляд на Риз и удрученно нахмурился.
– Да, конечно. Только постарайся достать деньги, ладно?
– Непременно.
Риз потянула мать за рукав.
– Мамочка, у меня в копилке есть деньги, возьми их.
И тогда я понял, что несмотря на ее дерзость у этой девчонки золотое сердце. Эмери, казалось, вот-вот расплачется от предложения своей дочери.
Но тут Эд взглянул на меня и выпучил глаза.
– Срань господня! Ты Оливер См…
Эмери вцепилась в меня свободной рукой и в защитном порыве притянула ближе к себе.
– Ладно, поболтаем позже… пока, Эд!
Эта женщина справилась с ситуацией лучше, чем моя служба безопасности.
Мы поспешно вышли из подъезда и направились за угол. Эмери подошла к своей машине и посмотрела на меня.
– Тебе стоит убраться из «Доджа», пока никто не узнал, что ты здесь. У Эда длинный язык.
Я потер затылок и кивнул.
– Ладно. Прости за все неудобства, что я тебе доставил.
Она изогнула губы в искренней улыбке. И я понял, что ошибался. Ее главное украшение – не прекрасные глаза, а улыбка. Но она лидировала с минимальным отрывом.
А эти глаза в сочетании с улыбкой? Невероятно красиво.
Впервые, увидев ее улыбающееся лицо, я почувствовал, как что-то кольнуло в груди. Ощущение дежавю.
– Извинения приняты. – Эмери открыла заднюю дверцу машины и помогла дочери взобраться в кресло-бустер. Затем, хлопнув дверцей, повернулась ко мне. Она положила руки на бедра и прищурилась от яркого солнца. – Что ж, была рада с тобой познакомиться. Пусть это и была одна из самых странных ночей в моей жизни.
Я понимающе кивнул.
Она обошла машину, остановилась у водительской дверцы и снова взглянула на меня. Я вертел головой, глядя то вниз, то вверх по улице, пытаясь сориентироваться. Но, разумеется, я понятия не имел, где нахожусь.
Эмери прочистила горло и похлопала ладонью по крыше машины.
– Тебя нужно подвезти?
– Было бы здорово, – выдохнул я, направляясь к пассажирской дверце.
Она тихонько хмыкнула и покачала головой.
– Э-э, вообще-то я имела в виду заказать машину в приложении. Lyft, например. Или такси. Может, Uber… – Она замолчала, вероятно, заметив абсолютно идиотское выражение моего лица.
Конечно, она имела в виду именно это. Оливер, ну ты и тупица.
– Да, точно. Я вот о чем. Я бы… э-э… да. Ладно.
Судя по всему, она надо мной сжалилась, потому что тоже оглядела улицу и бросила взгляд на часы.
– Или давай я подброшу тебя куда нужно.
Я нахмурил брови.
– Тебе удобно?
– Конечно. Пара пустяков.
– У тебя, наверное, куча дел…
– Нет, вовсе нет. Маму уволили из отеля, поэтому она свободна весь день, – как ни в чем не бывало заявила Риз через открытое окно.
Эмери уставилась на дочь.
– Откуда ты знаешь?
Девочка пожала плечами.
– Слышала, как ты на днях говорила об этом с мисс Эбигейл, когда привела меня к ней.
Эмери смущенно улыбнулась мне.
– Детям свойственно много болтать. Но это правда. Я не слишком занята, так что могу тебя подбросить.
– Спасибо. – Я снова потянулся к пассажирской дверце, но девушка остановила меня взмахом руки.
– Стоп, стоп. Куда это ты собрался?
– Я думал, ты меня подвезешь.
– Да. – Она кивнула. – Но после вчерашней поездки ты потерял право на переднее сиденье. Садись назад.
И что это значит?
– Поторопись, пожалуйста, хорошо? Риз нельзя опаздывать.
Эмери запрыгнула на водительское сиденье. Я протиснулся на заднее и, словно нашкодивший ребенок, уселся рядом с Риз. Мне не хватало только кресла-бустера.
– Боже милостивый, что за вонь? – выпалил я.
– Это, дружок, запах твоей рвоты, – ответила Эмери.
– Меня вырвало в машине?
– Да, и на меня тоже.
Глупому мне на заметку: ты должен этой девушке химчистку салона, комнатный цветок и, вероятно, миллион долларов за то, что она нянчилась с твоей пьяной задницей.
Каждая самоуничижительная мысль, которая только могла прийти мне в голову, заполнила мой разум целиком и полностью. Я был в шоке, что Эмери не вышвырнула меня на обочину дороги и не оставила на растерзание стервятникам. Им или папарацци, что по сути одно и то же.
Эмери повернула ключ в замке зажигания. Двигатель зарычал, засвистел, затарахтел, фыркнул и, наконец, машина тронулась с места.
– Тебя стошнило в маминой машине? – закричала Риз, скривив личико от отвращения. – Фу, мерзость.
– Наверное, это вышло случайно. – Я посмотрел вперед, на Эмери. – Я оплачу химчистку.
Девушка пожала плечами и открыла окна, чтобы проветрить салон.
– Не переживай. Я что-нибудь придумаю.
Риз, зажимая нос пальцами, спросила:
– Мама, включишь нашу музыку?
Эмери оглянулась на дочь, выезжая на дорогу.
– Не сегодня, милая.
Риз убрала руку от лица, выглядя шокированной.
– Но, мама! Мы слушаем ее каждый день!
– Да, и поэтому сегодня сделаем перерыв.
– Но, мама! – захныкала Риз. В этот момент я был на сто процентов уверен, что не создан для отцовства. А вот из Алекса получился бы замечательный отец.
Хватит думать о нем, Оливер.
Жаль, что нельзя отключить свой мозг так же просто, как перекрыть кран. Легко и быстро.
– Хорошо, – сдалась наконец Эмери, и включила до боли знакомый трек, из-за которого выкинуть брата из головы стало для меня практически невозможным.
Это была песня Tempted с нашего первого альбома. Я не слышал ее много лет, и когда она заиграла, почувствовал, как по телу побежали мурашки. Сколько лет прошло с тех пор, когда дни казались короче, а музыка рождалась сама собой.
Это была одна из любимых песен Алекса.
Эмери посмотрела на меня через зеркало заднего вида.
– Я не какая-то сумасшедшая фанатка, – прокомментировала она, снова вернув внимание к дороге. – Нам просто очень нравится эта песня.
– Все нормально. Ты имеешь право любить мои песни.
Риз прищурилась.
– Это не твоя песня.
– Моя.
– Нет, не твоя! Это музыка Алекса и Оливера Смиф! – категорически заявила она.
– Смит, – поправил я. Ее «Смиф» прозвучало почти как «миф», отчего мне на мгновение почудилось, что меня как будто не существует. Забавно, именно так я обычно себя и ощущал.
– Я так и сказала, – согласилась она. – И это не ты.
– Малышка, я точно знаю, кто я.
– Ты понятия не имеешь, кто ты, – возразила Риз, и, черт меня возьми, если ее слова не попали в цель.
– Это правда, Риз. Он – Оливер Смит. И это его песня, – вмешалась Эмери.
Девочка в шоке раскрыла рот, и выпучила глаза так сильно, как я и представить себе не мог. А затем она прошептала. Кто бы знал, что эта малышка владеет искусством шепота.
– Ты… – неуверенно произнесла она слегка дрожащим голосом. – Ты из Alex & Oliver?
– Да. – Я помолчал. – Был когда-то.
Прежде чем посмотреть на Риз, я поймал в зеркале заднего вида печальный взгляд Эмери.
– О… Мои… Бананы, – ошеломленно пробормотала девочка и хлопнула себя ладошками по побледневшим щекам.
– О, мои бананы? – Это что-то новенькое.
Эмери хихикнула.
– Очевидно, мы обе твои поклонницы. Хочешь что-нибудь сказать Оливеру, Риз?
– Да. – Риз немного поерзала на своем кресле-бустере, затем сцепила пальцы рук и посмотрела на меня. – Нам нравятся только первые два альбома, потому что остальные – это второсортный попсовый мусор, созданный исключительно ради денег, а не ради творчества. Мы не слушаем их, потому что они хоть и второсортный, но все равно мусор.
– Риз! – ахнула Эмери, качая головой. – Нельзя так говорить!
– Но, мама, это правда, а ты учила меня, что честность – это главное. К тому же, про второсортный мусор ты сама мне сказала. Помнишь?
Я не смог удержаться и улыбнулся малышке. Черт… когда я в последний раз улыбался? Пора завести дневник и отмечать в нем яркие моменты. Возможно, если я буду видеть, что проблески радости еще остались в моей жизни, то перестану идти на дно.
– Прости за это, – сказала Эмери. – Знаешь, как говорят, дети постоянно болтают чепуху.
– Эй, мистер Смиф? – позвала Риз, дергая меня за рукав рубашки.
– Смит.
– Я так и сказала. Мистер Смиф, как думаете, у вас когда-нибудь снова получатся хорошие песни?
– Риз! – снова ахнула Эмери, на ее лице читалось смущение.
Я проглотил обиду и пожал плечами.
– Похоже, это вопрос года, малышка.
Риз скрестила руки на груди.
– Хватит называть меня малышкой. Мне пять лет. Я уже большая девочка.
– Я перестану называть тебя малышкой, когда ты перестанешь называть меня Смифом.
– Заметано, мистер Смиф! – огрызнулась она в ответ самым дерзким тоном, на какой была способна.
– Так, ладно, утренняя болтовня это прекрасно, но давайте остаток пути помолчим и послушаем музыку, хорошо? – вмешалась Эмери.
Примерно двадцать минут спустя мы подъехали к лагерю, и Эмери припарковала машину.
– Я отведу Риз. Скоро вернусь.
Девочка выбралась из машины и, надевая на спину рюкзак, не забыла еще раз меня уколоть.
– Пока, мистер Смиф. Надеюсь, ты начнешь снова писать хорошие песни.
Ты, я, мы оба надеемся, малышка.
– О, и еще, мистер Смиф?
– Да?
– Мне жаль вашего брафа, – сказала она, слегка шепелявя. – Он был моим любимчиком.
Не знаю почему, но эти слова из уст маленькой девочки поразили меня сильнее, чем когда-либо прежде. Я едва не разрыдался на заднем сиденье пропахшего рвотой автомобиля.
– Он был и моим любимчиком, малышка.
Она улыбнулась так широко, что на долю секунды мне показалось, будто эта улыбка способна исцелить мою боль.
– Не называйте меня малышкой, мистер Смиф.
Она поспешила к матери, а я, бездумно попытался проверить свой телефон, который по-прежнему был выключен. Интересно, решили ли все вокруг, что я валяюсь мертвым где-то в канаве? И скольких человек это порадовало бы. Хватит думать о плохом. Больно признавать, но подобные мысли часто проносились у меня в голове. Видимо, так бывает, когда теряешь близкого, который был тебе дороже целого мира.
Я не хочу быть здесь.
Черт. Родители.
Всякий раз, задумываясь о смерти, я рано или поздно вспоминал о родителях.
Они, наверное, ужасно беспокоились обо мне. Уверен, они видели статьи папарацци. Не удивлюсь, если мама уже забронировала билеты первого класса до Лос-Анджелеса, чтобы убедиться, что со мной все в порядке.
– Прости за это, – сказала Эмери, усаживаясь обратно за руль. Она повернулась ко мне и едва заметно улыбнулась. Странным образом эта улыбка еще немного облегчила мою боль. – Куда едем?
Я продиктовал адрес, и мы тронулись с места.
Постукивая пальцами по колену, я вслушивался в музыку, по-прежнему звучащую в салоне. С каждым гитарным риффом Алекса, мое сердце все сильнее сжималось в груди.
– Может, обойдемся без музыки? Я не очень люблю слушать собственные песни. Да, и вообще любые наши записи с тех пор как… – Я замолчал и посмотрел в зеркало заднего вида, заметив, как смягчился ее взгляд. В карих глазах промелькнула вина.
Она быстро выключила музыку и что-то пробормотала себе под нос. Я не расслышал слов. Но если это были соболезнования, то я и не хотел их слышать. Мне приходило столько писем от сочувствующих, что любые слова казались формальными.
Мы проехали несколько кварталов в тишине, прежде чем снова зазвучал мягкий голос Эмери. Мне стало интересно, сводит ли ее с ума молчание так же, как меня. Копаются ли другие люди в своих мыслях так же, как я.
– Ты совсем другой сегодня, – сказала она, начиная разговор и не подозревая, как я в нем нуждался. – Вчера вечером ты вел себя иначе, я не таким тебя представляла. Мне всегда казалось, что ты более сдержанный.
От волнения мой желудок скрутился в узел, я изо всех сил пытался собрать воедино события прошлой ночи. Похоже, я опозорился и выставил себя полным ослом перед этой бедной девушкой.
– Я был сам не свой. – Не знаю, когда в последний раз я был самим собой. – Если я чем-то тебя обидел…
– Не извиняйся, – перебила она. – Я все понимаю. Со мной тоже такое случалось. Однажды я так напилась, что вырубилась в доме какого-то случайного знакомого и проснулась рядом с ведром для блевотины и с оберткой «Тако Белл», прилипшей к щеке. Думаю, это бывало с каждым.
Мне почему-то сразу стало легче. Я совсем не знал Эмери, но было в ней что-то такое, что побуждало меня выбраться из собственной раковины.
– Ты написала в чей-то комнатный цветок? – спросил я.
– Нет. Но, как говорится, никогда не говори никогда.
Я тихонько усмехнулся, и Эмери обернулась, словно удивившись услышанному звуку. Каждый раз, когда она оглядывалась на меня, я чувствовал жар на своей коже.
Странно.
– И сегодня ты гораздо тише, – сказала она.
– Я вообще тихий человек. Просто, когда выпиваю, становлюсь непохожим на себя.
– Тогда зачем пьешь?
– Потому что становлюсь непохожим на себя.
Похоже, ее потряс мой ответ.
– Не знаю, намеренно ты это делаешь или для тебя это в порядке вещей, но иногда ты так говоришь, словно пишешь текст для следующей моей любимой песни.
Если бы создать чью-то любимую песню было так просто. Мой звукозаписывающий лейбл пришел бы в восторг.
– О! Смотри! – воскликнула Эмери, указывая на что-то за окном. – Если тебе интересно, в чем я сильно сомневаюсь, то здесь готовят лучшую мексиканскую еду на свете. Называется Mi Amor Burritos и твоя жизнь изменится навсегда, когда ты ее попробуешь. – Девушка кивнула, соглашаясь сама с собой. Мы с ней были такими разными, по характеру она больше напоминала Алекса. Эмери с легкостью поддерживала разговор, а я с трудом мог собраться с мыслями. – Это место настоящая дыра. Я знаю о нем, только потому, что моя сестра Сэмми случайно наткнулась на него, когда приезжала погостить к нам. У нее настоящий талант находить что-то чудесное в самых неожиданных местах.
– Вы близки с сестрой?
После секундного колебания она тяжело сглотнула и уставилась на дорогу.
– Были когда-то.
Ради всего святого.
– Сочувствую.
– Не стоит. Она жива, с ней все в порядке. Просто… Я не видела ее уже несколько лет, с тех пор как она отправилась «искать себя». Мы по-прежнему иногда общаемся, но уже не так, как раньше. Она путешествует по Штатам, пытаясь найти «свое место».
– Думаешь, в этом есть смысл? В том, что существует место, которому ты принадлежишь?
– Мне кажется, чувство принадлежности может проявляться по-разному. Не только по отношению к месту, но и к человеку, вещи, роду деятельности.
– А что для тебя «свое место»?
– Моя дочь, – без колебаний ответила девушка. – Она – моя тихая гавань. А что насчет тебя?
Я молчал. Взглянув в зеркало заднего вида, я заметил, что Эмери слегка нахмурилась. Она не настаивала на ответе, и я мысленно поблагодарил ее за это.
Примерно через двадцать минут мы свернули на мою улицу и подъехали к воротам закрытого жилого комплекса. К машине подошел Стивен, охранник с планшетом в руках и рацией на бедре.
Эмери опустила окно и улыбнулась ему. Стивен не улыбнулся в ответ. Вероятно, потому что ему постоянно приходилось иметь дело с полчищами фанатов и папарацци, пытающихся прорваться через эти металлические ворота.
– Чем я могу вам помочь, мэм? Вы заблудились?
– Ладно, я точно не в Канзасе, – пробормотала Эмери, глядя на огромные дома по ту сторону ворот, а затем кивком указала на заднее сиденье машины. – Я привезла ценную посылку.
Стивен заглянул в салон, заметил меня, но так и не улыбнулся. Только кивнул.
– Здравствуйте, мистер Смит.
– Привет, Стивен.
– Ну и наделали вы шуму в наших краях.
Я ухмыльнулся, вскидывая руки в воздух.
– Всегда пожалуйста, рад был развлечь.
– Не даете мне скучать, – ответил охранник.
Стивен скрылся из виду, и вскоре ворота распахнулись. Эмери, открыв рот от изумления, поехала дальше. Держу пари, открой она его еще чуть шире, в него бы точно залетела муха.
– Неужели люди действительно так живут? – ошеломленно спросила она.
– Ага. – Кивнул я, оглядывая многомиллионные особняки. Ходили слухи, что недавно в паре кварталов от меня поселилась Деми Ловато. Алексу бы понравилась эта новость, он был ее поклонником. – Вот на что мы тратим свои состояния.
– Срань господня, – выдохнула Эмери, когда мы, поднимаясь на холм, обогнали прогуливающуюся пару. – Это была Кардашьян? Божечки, это она! – громко прошептала девушка в открытое окно.
– Дженнер, – поправил я.
– Да без разницы, – вздохнула она, явно слегка ошарашенная. Никогда бы не подумал, что Эмери фанатеет от Кардашьян, но, как известно, люди порой способны удивлять.
– Я бы отдала свою левую грудь, чтобы заполучить помаду Кайли от ее косметического бренда.
– Мне кажется человеку, раздающему свои части тела в обмен на косметику, стоит пересмотреть свои приоритеты.
– Ты просто не понимаешь, насколько хороша эта помада.
Подъехав к моему дому, Эмери остановила автомобиль на подъездной дорожке. Я уже заметил пару, расположившуюся на моем крыльце, и понял, что за вчерашний вечер придется отвечать.
– Кто это? Твои пиар-агенты? Решили оценить последствия минувшей ночи?
– Хуже. Это мои родители.
Она припарковала машину. Я выбрался с заднего сиденья, подошел к водительской двери и наклонился к открытому окну.
– Спасибо, что выручила.
– Нет проблем, правда. – Девушка заправила свои густые длинные локоны за уши и прошептала: – Как ни странно, но у меня почти сбылась мечта. – Я пристально изучал ее взглядом, пока она нервно покусывала нижнюю губу и ерзала на сиденье. – Можно тебя кое о чем спросить?
Я кивнул.
– Если это слишком личное, то не отвечай.
Я снова кивнул.
Она наклонилась, придвинулась ближе ко мне и положила руки на дверцу автомобиля рядом с моими.
– Как ты? Ну, в целом. Ты в порядке?
В ее голосе звучало столько нежности и заботы. Вот что я чувствовал с тех пор как проснулся в ее доме этим утром. Словно меня окутало теплым одеялом, не позволяющим мне рассыпаться на части. В карих глазах Эмери светилось неподдельное участие.
Почему она за меня переживает?
Я для нее никто. Но, возможно, она беспокоилась об Оливере Смите – известном исполнителе, а не о настоящем, реальном Оливере Смите. Если бы она знала всю правду обо мне, то, наверное, не волновалась бы так сильно.
Я знал, что должен ей сказать. То же, что отвечал всему остальному миру. Я собирался солгать. Хотел сказать, что я в порядке, у меня все хорошо. Но мои губы вдруг разомкнулись, а голос надломился, когда я ответил:
– Нет.
Нет.
Было так приятно произнести это слово.
Нет, я не в порядке. Нет, не будет лучше. Нет, легче не становится.
Нет.
Она улыбнулась мне так печально, словно едва сдерживала слезы. Никогда не думал, что улыбка может быть настолько грустной. Как ни странно, но ее печаль немного усмирила мое внутреннее отчаяние.
Эмери накрыла мою ладонь своей и слегка сжала. Ее кожа оказалась теплой и мягкой, как я и представлял.
– Мне так жаль, Оливер. Я буду молиться, чтобы для тебя настали лучшие времена. Ты этого заслуживаешь.
Эта девушка вообще настоящая? Или плод моего воображения, явившийся сказать мне именно те слова, в которых я нуждался? Я мог бы рассказать ей правду о молитвах, о том, что они никогда не помогают. Перед тем как констатировали смерть Алекса, я молился, просил вернуть его мне, но этого так и не произошло. Я молился о собственном исцелении, но легче мне не стало. Я просил Вселенную забрать меня, но остался жив.
Впрочем, я не жил. Я был ходячим мертвецом, безмолвно молящим, чтобы солнце померкло навсегда и мои страдания закончились.
Я не хочу быть здесь.
Как только Эмери убрала свою ладонь от моей, то тепло, которое она мне дарила, начало исчезать. Я не успел ничего ответить, поскольку мне навстречу уже спешили родители. Девушка отстранилась, лишая меня своей поддержки и кивнула, словно прощаясь. В этот момент ко мне подбежала мама и крепко обняла.
– Боже мой, Оливер! Ты в порядке?
– Да, мам. Со мной все нормально, – солгал я.
Иногда легче поделиться правдой с незнакомцем. Она не ранит их так сильно, как близких. Я не сомневался, что если родители поймут, что со мной что-то не так, то станут изводить себя. Не хватало еще, чтобы они переживали за того, по чьей вине лишились половины сердца.
Оглянувшись на Эмери, я заметил слабую улыбку на ее губах. Она слышала, как я солгал родителям. Я грустно улыбнулся в ответ.
Она смотрела на меня, словно говоря: «Я вижу тебя, Оливер, все будет хорошо». Девушка снова кивнула, включила заднюю передачу, развернулась и уехала. В отличие от того, как я ворвался в ее мир, она покидала мой медленно и элегантно.
– Зачем вы приехали? – спросил я отца, притянувшего меня в объятия краткие по сравнению с мамиными.
– Ну, мы совершенно случайно узнали о твоем выступлении и решили, что тебе не помешает поддержка семьи, – ответил папа. – Но когда прилетели, не смогли до тебя дозвониться и поэтому забеспокоились.
Мама вновь обняла меня, ее глаза заблестели от непролитых слез.
– Я так испугалась, что с тобой что-то случилось.
Тяжесть ее слов и поселившийся в ней страх, вынудили меня почувствовать себя худшим сыном в мире.
– Прости, мам. Телефон разрядился, и я не мог добраться до дома. Извини, что заставил волноваться. Я не хотел тебя расстраивать.
Она положила одну руку на кулон в форме половины сердца у меня на шее, а другую – на мою щеку и улыбнулась мне сквозь слезы. Потом чмокнула в щеку и шмыгнула носом.
– Больше так не делай, или, да поможет мне бог, я установлю маячок в твой телефон. А теперь пойдем в дом. Ты, наверное, проголодался. Я приготовлю тебе поесть. – Мама направилась к входной двери, а отец немного задержался со мной.
В отличие от мамы, отец не был столь словоохотливым. Он говорил мало и в основном только по делу. Эта черта досталась мне от него, в то время как характер Алекса больше напоминал мамин. Отец успокаивающе положил ладонь мне на плечо и сжал.
– Ты в порядке, сынок? – спросил он глубоким и как обычно спокойным голосом. На моей памяти отец ни разу не повысил голос. Пожалуй, он был самым спокойным человеком из всех, кого я знал.
– Да, все хорошо.
Он понимающе кивнул.
– А кто это тебя подвез?
– Просто случайная знакомая. Она оказалась настолько любезна, что выручила меня вчера вечером.
– Симпатичная знакомая, – сказал папа с ухмылкой на губах, толкнув меня плечом.
– Правда? Я даже не заметил. Мне просто хотелось поскорее оказаться дома.
Отец усмехнулся.
– Лжец.
Верно. Нужно быть слепым, чтобы не заметить красоту Эмери. В другое время, в другом месте, я бы непременно попросил у нее номер телефона. Но мир, в котором существовал я, слишком сильно отличался от того, в котором жила она. Ее мир казался более прочным, чем мой.
К тому же была еще и Кэм.
Интересно сколько сообщений она отправила на мой разряженный телефон.
– Хочешь поговорить о вчерашнем? – спросил отец, пока мы поднимались по ступенькам крыльца.
– Не сейчас.
– Ладно. Дай знать, если будешь готов. Мы всегда рядом.
Мои родители олицетворяли собой терпение. Они никогда не настаивали, чтобы я поделился мыслями, наводнявшими мой разум. Чаще всего они внезапно приезжали, наготавливали кучу вкусностей, мы слушали музыку и говорили обо всем на свете, кроме моей карьеры и эмоционального состояния.
Я не сомневался: когда решу поделиться своими переживаниями, они будут рядом. Приятно знать, что даже если ты заблудился, твой дом не исчез, он просто скрылся из виду. Наслаждаясь едой и беседой с родителями, я чувствовал себя не так одиноко.
Затем, мои мысли невольно вернулись к Эмери. Она стала самым приятным предметом для размышления за последнее время, и мне нравился тот факт, что она поселилась в моих мыслях.
