– Хизер? Это мама. Я тебе обзвонилась!
– Прости, я не слышала.
– Где ты?
– В супермаркете, покупаю продукты. Слышишь, как шумно? Субботнее утро в Торонто. Что стряслось?
– Бабушка Нэн.
Гомон оживленного магазина, болтовня и нытье людей вокруг, лязг тележек, громкая ретро-музыка из трескучих динамиков – все звуки вмиг стихли. Остался глухой и ровный барабанный бой, громыхающий в груди. Звук ее сердца.
– Хизер?
– Что с Нэн? – спросила она, заранее зная ответ.
– Ох, милая. Мне тяжело сообщать такие новости. Сегодня утром она умерла.
Очередь продвинулась вперед, и Хизер толкнула свою тележку, с трудом управляясь одной рукой.
– Но… – Во рту пересохло. Она сглотнула, облизнула губы, попробовала еще раз. – Но с ней было все хорошо, когда мы созванивались в последний раз.
Как давно она говорила с Нэн? Обычно она звонила бабушке по воскресеньям, а в последнее время с головой ушла в работу. Не то чтобы занималась важными делами, скорее механическим, бездумным трудом, и к концу недели так уставала, что…
– Хизер? Ты там?
Она снова толкнула тележку вперед.
– Я не понимаю. Вы ведь даже не говорили, что она болеет.
– Мы с ней виделись в среду, и она казалась вполне здоровой. Впрочем, ты же знаешь, она никогда не подавала виду, что плохо себя чувствует.
– Знаю, – прошептала Хизер.
Что-то щекотало ей щеки. Она провела рукой по лицу – с кончиков пальцев стекали капли беззвучных слез. Хизер стерла их шерстяным воротником пальто, дурацкого пальто без карманов. Может, в сумке найдется салфетка?
– Что произошло?
– Когда она не пришла ужинать, одна из подруг решила ее проведать. Нэн спала в кресле – в том, что стоит у окна в ее комнате, – и подруга не смогла ее разбудить. Тогда они вызвали «скорую», а потом позвонили нам. Врач сказал, это пневмония, которая началась с простуды и напала исподтишка. Понимаешь, в таком возрасте уже мало что можно сделать. Да и мы давно все обсудили, она не хотела ничего такого. Я имею в виду любую возню с лечением. Так что мы с отцом оставались с ней, пока…
Всю ночь Нэн умирала, а Хизер даже не удосужились сообщить.
– Почему ты не позвонила?
– Хизер, милая, ты знаешь, она не хотела, чтобы ты ее видела такой. Ты же знаешь. Когда мы приехали, она спала, поэтому…
Из горла Хизер вырвалось рыдание, гулкое и громогласное. Другие покупатели на мгновение встревожились, отвернули головы и старательно уткнулись в свои телефоны. Что заставило их отвести взгляды: сочувствие или равнодушие?
Еще одно рыдание, громче прежнего; как будто прорвало плотину.
– Хизер, послушай меня. Брось покупки. Оставь тележку у стойки информации, или как она там называется, и скажи, что тебе нужно срочно уйти. Скажи, что у тебя чрезвычайная ситуация. Слышишь?
– Да, мам, слышу. – Она осторожно откатила тележку в сторону, стараясь ни с кем не столкнуться. Стойка информации совсем рядом.
– Сунита или Мишель смогут забрать твои продукты?
– Наверное.
– Хорошо. Тогда скажи в магазине, что тебе нужно идти, а покупки заберет твоя подруга. Оставь свой номер телефона на всякий случай.
Женщина за стойкой выкладывала на витрину лотерейные билеты. Улыбка исчезла с ее губ, как только она подняла глаза и увидела залитое слезами лицо Хизер.
– Чем я могу вам помочь?
– Мне… ох…
– Хизер, дай ей телефон, я поговорю.
Женщина взяла телефон, протянутый Хизер, и вскоре хмурое недоумение на ее лице сменилось выражением сочувствия.
– Алло. Да. Соболезную вам. Конечно, мы можем так сделать. Без проблем. Хорошо. Нет, я не сброшу звонок. – Она вернула Хизер телефон. – Ваша мама все объяснила. Очень жаль вашу бабушку.
Хизер попыталась выдавить улыбку, но вряд ли вышло убедительно.
– Спасибо. Моя подруга скоро зайдет.
Пару минут спустя она сидела в своей маленькой машине, которая досталась Хизер от Нэн.
Древний «Ниссан» уже был подержанным, когда бабушка купила его десять лет назад, и не мог похвастать «новомодными примочками», как их называла Нэн. Ни кондиционера, ни стереосистемы, ни усилителя руля – только радио и ручки для подъема стекол. И все же «Ниссан» напоминал о Нэн, поэтому Хизер будет ездить на нем, пока колеса не отвалятся.
Рухнув на водительское кресло, Хизер переключила телефон на громкую связь, бросила его на приборную панель и опустила голову на руль.
– Ты еще здесь?
– Да, мам. Здесь.
– Лучше тебе сейчас не садиться за руль. Ты слишком расстроена.
Глубокий вдох. Долгий выдох. Еще минуту, и тогда, может быть, получится унять дрожь в руках, а ужас перестанет сдавливать горло.
– Я смогу вести машину, – сказала она наконец. – Лишь бы добраться до дома.
– Ладно. Опусти стекло, подыши свежим воздухом. Ты хорошо видишь? Вытри слезы. Люблю тебя, милая.
– И я тебя люблю.
– Позвонишь мне, когда будешь дома?
– Обещаю.
На мгновение голос матери сменился электрическим треском, затем наступила тишина.
Хизер потерла глаза, завела машину и поехала в сторону дома.
Нэн больше нет.
Нэн умерла.
Как такое возможно?
Нэн не выглядела старой. Она даже на пенсию не уходила, пока не стукнуло восемьдесят. Тогда она продала маленький магазинчик на Лейкшор-авеню, который держала без малого полвека, а еще пять лет спустя продала и свой домик и переехала в «Поместье «Вязы», многоквартирный дом для пожилых людей. Там была дежурная медсестра, столовая для тех, кто не любил готовить, и так много мероприятий, кружков и экскурсий, что по выходным Нэн бывала даже более занятой, чем внучка.
Хизер неохотно признавала, что Нэн в последнее время немного сбавила обороты: перестала водить машину, меньше занималась волонтерством, а когда простужалась, не могла поправиться за день-другой, как раньше. Однако до сих пор она всегда выздоравливала. Всегда.
Отрывистый гудок заставил Хизер встрепенуться. Она не заметила, что загорелся зеленый свет. Мысленно извиняясь перед водителем, ехавшим сзади, Хизер нажала на газ, а в голове все всплывали воспоминания.
Свернув налево, она припарковалась у дома, но из машины не вышла. Взгляд рассеянно скользил по улице: через дорогу, на солнечной стороне, земля уже прогрелась, и начали распускаться первые цветы. Она разглядела подснежники, крокусы, даже несколько ранних нарциссов и не могла решить, радуют они ее или печалят.
Нэн всегда ждала весну с нетерпением. Как глава садоводческого комитета в «Вязах», она отвечала за цветочные клумбы во внутреннем дворике у столовой. Когда Хизер приезжала туда в последний раз, бабуля показывала ей рассаду однолетников, взошедшую из семян. На подоконнике в комнате Нэн стояли аккуратные ряды баночек из-под йогурта, в которых росли бархатцы, алиссум, космеи, петунии.
Что будет с ее растениями? Нужно удостовериться, что их поливают.
Хизер заглушила двигатель и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы решиться на марш-бросок до входной двери. Едва она добралась до скамеечки в холле, колени подогнулись, а сумка выскользнула из рук и упала на кафельный пол.
Холлом называлась крошечная прихожая между двух дверей: одна вела в квартирку Хизер наверху, а другая – на первый этаж, где жили Сунита и Мишель. Подруги разделили дом сразу после покупки, и в один прекрасный день им наверняка потребуется второй этаж, но сейчас они с удовольствием сдают его Хизер буквально за гроши.
– Сунита? – позвала она. – Мишель?
– Суни ушла, – раздалось из-за спины Хизер. – Но я в твоем распоряжении. Что случилось?
– Когда я была в магазине, позвонила мама.
– У Лиз и Джима какие-то новости? Собрались в очередное путешествие?
– Нет. Мама звонила рассказать про Нэн.
– С ней все в порядке? Опять поскользнулась на крыльце?
Глубокий вдох. Еще один.
– Нет, – услышала Хизер свой голос. – Ее не стало. Она умерла.
Донесся грохот, как будто что-то вывалили в кухонную раковину, затем поспешные шаги. Мгновение – и Хизер тепло обняли руки, пахнущие ванилью. Ну конечно. Сейчас субботнее утро, значит, Мишель занималась выпечкой.
– Ох, милая, как же так? Новости просто ужасные. Пойдем на кухню. Тебе нужна чашка чая.
– Т-ты говоришь как Нэн, – только и смогла пробормотать Хизер, а потом слезы снова хлынули из глаз.
Она села и позволила Мишель снять с нее пальто и ботинки, затем, с небольшой помощью подруги, добрела до кухни.
– Садись. Я поставлю чайник. Хочешь маффин?
– Нет, спасибо. – Хизер опустила голову на стол, чувствуя лбом приятный холодок. – Где Сунита? – спросила она, не поднимая глаз.
– Ушла в парк на пробежку. Вернется с минуты на минуту.
– Я оставила продукты в магазине. Не могла собраться с мыслями, и мама посоветовала бросить тележку у стойки информации. Я сказала, что покупки кто-нибудь заберет.
– Я съезжу. Или Суни, когда вернется.
Хизер закрыла глаза, стараясь ни о чем не думать. Засвистел чайник, и Мишель стала заваривать чай. В этом вопросе она была крайне разборчива.
– Поднимайся. Вот, с медом и лимоном. Как делала Нэн.
Хизер выпрямилась. Уютное тепло чашки согревало руки.
– Не могу поверить… В голове не укладывается.
– Твоя мама рассказала, что случилось?
– Никакой драмы. Обычная простуда переросла в пневмонию. Да, ей было почти девяносто четыре, и люди не могут жить вечно. Только она казалась одной из тех, кто может.
– Понимаю. Те, кто пережил войну, как будто из чугуна отлиты.
Пропищал таймер духовки. Мишель выключила ее, вытащила поднос с маффинами и поставила рядом с плитой.
– Готово. Это последняя партия. Сейчас съезжу в магазин. Ты была в «Лоблоу» на Дандас-стрит?
– Да. Спасибо. Ой, дать тебе карту?
– Не нужно, потом разберемся. Сиди здесь и пей чай. Я позвоню Суни и все ей объясню. Чтобы тебе не пришлось опять пересказывать.
Подруга закрыла за собой входную дверь, и Хизер осталась в доме одна. Нужно подняться к себе, позвонить маме, полежать немного. Пусть Сеймур свернется калачиком рядом с ней и убаюкает своим мурлыканьем. Увы, что-то приковало ее к кухне, к жесткому деревянному стулу, к ароматам апельсина и пряностей, наполнявшим воздух.
С последнего визита к Нэн прошло две недели. Хизер собиралась приехать в прошлые выходные, но сама простудилась и не хотела заразить бабушку.
Две недели назад они пили чай, ели булочки сконы из шотландской пекарни, которую бабушка так любила, болтали о девяностолетнем юбилее королевы и суете вокруг него. Потом зазвонил телефон, и Марджи, подруга Нэн, напомнила ей, что урок тай-чи начнется через десять минут в комнате отдыха.
– Прости, милая, мне пора, – сказала Нэн. – А кажется, что буквально минуту посидели.
– Да, время пролетело незаметно. Я позвоню тебе через пару дней, хорошо?
Она крепко обняла бабушку, и Нэн, хотя и не любила проявлять чувства, обняла Хизер в ответ. Она всегда обнимала Хизер в ответ. И всегда ждала у своей двери, пока Хизер дойдет до лифта и пошлет ей воздушный поцелуй.
Она вошла в лифт и послала бабушке воздушный поцелуй, потом двери закрылись, и остаток дня Хизер посвятила делам, о которых теперь даже не вспомнить. Она попрощалась с Нэн, не зная, что больше они не увидятся, что у нее не будет возможности сказать столько важных слов.
Она не знала, что прощание окажется последним.