Пионерское лето 1964 года, или Лёша-Алёша-Алексей - читать онлайн

Глава 5

Проснулся я, когда только начинало светать, потрогал тюбик зубной пасты под мышкой ― он был тёплым. Опасаясь, что мы проспали, на цыпочках сбегал в фойе взглянуть на часы, висевшие над входной дверью. Пять часов десять минут. Время крепкого сна. Уже не беспокоясь, вернулся в палату, легонько толкнул в плечо Кузнецова.

– А я не сплю, ― хрипловато соврал он, протёр заспанные глаза, шёпотом спросил:

– Проспали?

– Нет, но нужно поторапливаться. Держи акварельную кисточку. Я для тебя тоже прихватил. Ей лучше пастой раскрашивать.

Обуваться мы не стали, надели шорты и вышли в фойе. Подойдя к двери палаты девчонок, я легонько подал её вперёд. Что-то её держало. Видимо, они ожидали наш набег и приготовились. Через щель под дверью Кузе удалось рассмотреть ножки от табуретки с той её стороны.

– Что делать будем? ― спросил он, поднявшись.

– Пойдём в окно заглянем, а там уже решим, ― предложил я.

Здания отрядов в пионерлагере на высоком фундаменте. Так просто в окно не заглянуть. С крыльца аварийного выхода, переступив через перила на выступающий фундамент у стены и продвигаясь по нему, мы добрались до первого окна палаты.

Было уже достаточно светло, и через тюль нам удалось рассмотреть ряды кроватей со спящими девчонками, а главное ― баррикаду, которую они устроили у входной двери. Ей служили две табуретки, поставленные одна на другую, а на верху ещё и швабра!

Огорчённые неудачей, мы вернулись в отряд и только вошли в фойе, как распахнулась дверь нашей палаты и нарисовалась троица: Колька Глухарёв, Матвейка и Коряга. Кино и немцы! У каждого в руках по тюбику зубной пасты.

– Слетелись, как навозные мухи на… варенье, ― взглянув на них, буркнул Кузя.

– Что там у вас? ― спросил у него Глухарёв.

– Как фанера над Парижем! Девчонки баррикаду из табуреток устроили.

– Откуда знаешь?

– В щель под дверью видел, и в окно мы к ним заглядывали.

Глухарёв оглянулся на свою свиту и поделился:

– Блин, не повезло.

– Фигня получилась! ― сплюнув в сторону, заявил Матвейка.

– Твоей мамке так же сказали, когда ты родился, – осадил его Глухарёв и обратился ко мне:

– Твои предложения?

Мы с ним второй год на ножах и не разговариваем. Ну, если он первый заговорил, я объяснил:

– Щель под дверью. Можно отодвинуть нижнюю табуретку линейкой, но шум сотворим. Швабра сверху.

– Логично, ― кивнул он. ― Операция называется дохлый номер. Девчонки на этот раз хитрее нас оказались. Придётся отложить до удобного случая.

– Эй, ― услышали мы шёпот за нашими спинами.

Из спальной выглядывал Сашка Панус. Он поманил меня рукой. Я подошёл:

– Что?

– Слово есть. Давай на крыльцо выйдем, ― предложил он и пошёл на выход.

Я вышел следом.

– Что, проблема как к девчонкам в палату попасть? ― заговорщицки прошептал Сашка.

– Откуда знаешь?

– Много, чего знаю. И как к ним пробраться ― знаю!

– Врёшь!

– Не вру.

– Как попасть?

– Я у Женьки был, когда девки совет устроили, как от нас дверь заблокировать. Набег ждали.

– Знал про тумбочки? Почему не сказал?

– А ты спрашивал? А про табуретки я не знал. Знал, что дверь закроют.

– Для этого позвал? Чтобы сказать, что к ним не попасть?

– Нет. Знаю, как забраться к ним можно.

– Как?

– В конце прохода у нас дверь аварийного выхода есть.

– Ну есть. Она всегда закрыта изнутри.

– А я у них незаметно щеколду откинул. Дверь открыта. Толпой идти нельзя, кто-нибудь зашумит и всё сорвётся. Идти нужно по трое. А если кто из девчонок проснётся, под кровать спрятаться, ― предложил Сашка.

– Можно попробовать, ― согласился я и сказал: ― Стой здесь, пацанов позову.

Я вошёл в фойе и вызвал пацанов на разговор. Совещались в беседке.

***

– Слушайте. К девчонкам можно попасть без шума, ― объяснил я. ― Всё в ажуре! Войдём через аварийную дверь. Она открыта.

– Откуда знаешь? ― спросил Глухарёв.

– Панус позаботился, вечером запасную дверь открыл. Девчонки не знают, ― объяснил я. ― Чтобы меньше шуметь, я иду с Кузей и Сашкой, а ты со своими.

– Давай решим, кто какое звено мазать будет, и кто первыми пойдёт, ― предложил Глухарёв.

– Как решать будем?

– Пусть жребий решит, ― предложил он, вытащил из кармана шорт и показал мне двадцатикопеечную монету.

– Договорились.

– Выбираю «Орёл», у тебя «Решка», согласен? ― спросил Глухарёв.

Я кивнул в знак согласия.

– У кого «Решка», мажет девчонок у окон на эту сторону, у кого «Орёл» ― с другой стороны. Не против?

– Нет.

Глухарёв подбросил монету. Выпал «Орёл». Я сразу догадался, что он хотел бы Светку Осипову зубной пастой измазать, её звено спит у окон на спортплощадку отряда. Ему повезло, мне тоже.

– Бросай монету, кому первому идти, ― предложил я. ― Теперь у меня «Орёл».

– Вы заслужили идти первыми. Идите без жребия, ― великодушно предложил он.

– Ладно, ― удивился я его предложению.

Глухарёв со своей командой остался в беседке, а мы поднялись на крылечко у аварийной двери. Я предупредил Кузю и Сашку:

– Девчонок, с кем я за одним столиком в столовой, я мажу! Договорились?

– Ладно, ― кивнул Кузя.

– Сашка, ты не против?

– Нет.

– И ещё, что бы мы не увидели у них в палате, не шуметь и не ржать, иначе разбудим! ― предупредил я и взялся за ручку двери. Перед тем как открыть дверь я оглянулся на Кузю и Сашку, подбадривая их, и себя тоже, процитировал слова Хрущёва, написанные на плакате, висевшем у нас на здании отряда: «Наши цели ясны, задачи определены! За работу, товарищи!»

К моему удивлению, дверь поддалась легко и без скрипа. Приоткрыв её чуть-чуть, я заглянул в щёлку. Замирает сердце, адреналин зашкаливает! В палате девчонок слабый цветочный аромат, а не запах казармы, как у нас. Ясно почему: на многих тумбочках в гранёных стаканах полевые цветы. Их легко сорвать, не выходя за территорию лагеря.

Первые лучи солнца уже осветили палату. Тихо. Девчонки не ожидали нашего набега и спят в живописных позах, некоторые не полностью укрыты простынками. Есть и такие, кто спит поверх простыни в трусиках и майках. Но не в тех майках, в которых они ходят на зарядку, а девчоночьих, из тонкого трикотажа и с узкими лямочками на плечах. И конечно, прикольно видеть их в летних домашних трусишках. Есть и в ночныз рубашках

Приоткрыв дверь так, чтобы можно было войти бочком, я шагнул внутрь. В конце общего прохода, у входной двери одна на другой стоят две табуретки, а на верхней ещё и швабра. Всё правильно, подумал я, если бы мы отодвинули дверь, швабра бы упала. Девчонки всё предусмотрели.

Следом за мной вошли Кузя и Сашка. Скрывая улыбку, я приложил палец к губам и показал в противоположный конец палаты. «Оттуда начнём. Убежать легче, если что», ― шепнул я и махнул ладошкой, приглашая их следовать за собой.

Внешность некоторых девчонок ещё не ассоциировалась у меня с их фамилиями, которые я, конечно же часто слышал на перекличках. Вот справа на одиночной кровати спит кучерявая девчонка. Бросилось в глаза, что во втором проходе между кроватями на животе спит девчонка с голой узкой спиной, и укрыта она только по пояс. Интересно, кто это? На дужке кровати у её изголовья наброшена её одежда, похожая на ночную рубашку.

Кузнецов, тронув меня за руку, указал на неё глазами, улыбнулся и вопросительно посмотрел на меня, на Сашку, тихонько спросил у него:

– Кто это?

– Таня Соколова, ― ответил Сашка.

– Вот даёт! ― улыбнулся Кузя.

– А ты, когда жарко, разве в майке спишь? ― недоуменно посмотрев на него, шепнул Сашка. ― Кузя промолчал. ― А что тогда спрашиваешь, ― упрекнул он Кузнецова.

В этом же проходе, подложив ладошку под щеку, спит сестра Сашки. Я иногда тоже так сплю. Заметив, что Кузнецом намеревается войти в проход к Соколовой, я показал ему кулак и, махнув ладонью, поманил за собой.

Стараясь ступать как можно тише, мы осторожно продвигались к входной двери. Голова, что у него, что у меня: туда-сюда, туда-сюда… Как и в нашей палате, кровати в ряду, стоящие торцом к стене, кроме первой и последней ― одиночных, придвинуты друг к другу с проходом между ними к общей тумбочке. Как и у нас у торца каждой кровати табуретка с одеждой. Но у девчонок одежда так не везде. На дужках некоторых кроватей вешалки, и одежда на них. Аккуратистки. Утюг на отряд один.

Кровати следующего прохода к тумбочкам оглядываю мельком, там спят Бердникова и Катька Снежная. У Снежной ― сто процентной блондинки, голые плечи. Значит, спит без майки; шагаю дальше, туда, где спят Пирогова и Жданова, а напротив их, через общий проход, ― Осипова и Белова.

Светка Осипова простынкой укрыта по пояс, на ней не майка, а что-то похожее на комбинацию с кружевами по вороту и узкими лямочками на плечах, а её подружка, Танька Белова спит не укрытой. Она в жёлтых трусиках и девчоночьей майке. Из-за слабого намёка на грудь выглядит она малолеткой. Впрочем, она весёлая и общительная, и не дурнушка. И вот, наконец, последний проход с Емельяновой и Малютиной.

Кузя, видимо, забыл о моей просьбе и шагнул в проход к Пироговой и Ждановой, но я показал ему кулак и пальцем указал на последний проход.

Танька Емельянова спит на спине, укрывшись простынкой, узкие лямочки девчоночьей майки не прикрывают её полные плечи. Она звеньевая и одноклассница Кузнецова. Ему и карты в руки. Если у него получится, значит, всё идёт как надо. Кузя окунул акварельную кисточку в выдавленную из тюбика зубную пасту, чуть прикасаясь, нарисовал Емельяновой усы, а на полных плечах ― генеральские звезды. Я показал ему в знак одобрения большой палец и вошёл в проход к Пироговой и Ждановой.

По голым плечам Ждановой сообразил, что она, как и Емельянова, тоже спит без майки. Можно было сдвинуть простынку, но это по-скотски.

Вера Пирогова дышит легко и бесшумно. Левой рукой она прижимает к груди простынку, а правой ― большого плюшевого Мишку. Я присел на пол рядом и улыбнулся. Как маленькая, с куклой спит!

…Её Мишку я узнал сразу. Это мой подарок её на День рождения в третьем классе. Плюшевого медведя выбирал не я, а мама. Помню, я недовольно скривился, когда она принесла этого Мишку из магазина. Подумал, разве это подходящий подарок для десятилетней девчонки? У Пироговых, смущаясь, я протянул имениннице большую коробку, перевязанную розовой лентой с бантом. Верка вынула из неё медведя, поцеловала его в нос и закружилась с ним по комнате.

Никогда прежде не видел Верочку спящей. Светло-каштановые волосы разметались по подушке. До конца пятого класса она заплетала их в две косички, а с пятого у неё косички бубликами, бантики. В школе они коричневые, на праздники из белого капрона, а вне школы они могут быть любого цвета, в зависимости от цвета одежды. Ресницы пушистые ― это я и так знаю. Веснушки. Их немного, маленькая россыпь на носу и щёчках. Они появляются в мае, а уже к ноябрю исчезают. Верка совершенно напрасно стесняется их. Напротив, мне кажется, они красят её.

Окунув кисточку в клейстер, я тонкими линиями нарисовал на её щеке снежинку, как констатацию факта, что между нами сейчас холодок, мы почти не общаемся, а на другой нарисовал то, что я никогда бы не решился сделать… отпечаток поцелуя.

Вздохнув, что разладилось у нас всё, я прикрыл её ноги простынкой и повернулся к Ждановой.

Ленке я нарисовал на щеке цветок ромашки, вышел в общий проход и пошёл к кровати Женьке Панус. Что же ей нарисовать? ― подумал я. Нужно что-нибудь нейтральное, например, звёздочку. Так я и сделал: на правой щеке нарисовал звезду. В проход, когда я раскрашивал Женьку, вошёл Кузнецов. Он пальцем указал на себя, затем на Женькину соседку по проходу, спавшую с голой спиной, Таньку Соколову.

– Можно? ― беззвучно спросил он.

– Укроешь её потом, ― шепнул я и, выйдя общий проход, протянул пузырёк Сашке.

Только мои товарищи завершили работу, как в последнем проходе от нас, первом от входной двери, зашевелилась Ленка Токарева, звеньевая звена «Гэ». Пришлось быстро присесть на пол в проходе между кроватями. Влетели? Стучало сердце!

Токарева присела на кровать. Она была без майки, но видели мы её только со спины. В туалет собралась, предположил я. Ленка дотянулась до своей рубашки, надела её, подошла к двери, разобрала баррикаду из табуреток и вышла.

– В нашем деле главное ― вовремя смыться, ― шепнул мне Кузя, и мы с Сашкой выскочили за ним следом через аварийную дверь. Глухарёв со своими приятелями ожидали нас на крыльце аварийной двери.

– Ну что там? ― поинтересовался Глухарёв.

– Нормально всё. Пацаны, у вас пять-шесть минут, не больше, пока Токарева из туалета не вернётся.

– Не, ты Токареву видел? ― прошептал Кузнецов, когда мы возвращались в палату.

– И что? ― тихонько спросил я.

– Я сбоку от неё сидел. Удачно сходили! ― подвёл он итог набега.

***

Кузя и Сашка пошли в нашу палату подремать перед подъёмом, а я задержался в фойе. Мелькнула шальная мысль, а почему не попробовать? Стрелки часов над входной дверью в фойе показывали уже пять пятьдесят. А попадусь? Подумать жутко, что со мной сделают. Страшно? Да, страшно! Была, не была – пойду. Я глубоко вздохнул, как перед прыжком в холодную воду, и потянул на себя дверь к пионервожатым. Она легко подалась.

Комната у вожатых небольшая. Кровати у стен. Большое окно, у кроватей ― тумбочки, между ними стол. Ирина Николаевна спала на правой кровати, отвернувшись к стене, а Лариса Семёновна ― на левой, тоже на правом боку, но получалось, что лицом ко мне.

Я не плотно прикрыл дверь. Утешил себя, если сейчас проснутся и меня увидят, совру, что зашёл, чтобы таблетку попросить, зуб, мол, болит. Слева и справа от двери два шкафа, в простенке возле двери ― зеркало. Я увидел в нём своё отражение. Что за рожа, испуганная! ― разозлился я на себя и стал смелее.

У кроватей на стульях одежда пионервожатых: под стульями их туфли, рубашки и юбки на спинках кроватей. Ирина Николаевна спала, отвернувшись к стенке, а Лариса Семёновна, подложив под щеку левую ладошку, ко мне лицом.

Я осторожно вздохнул и открыл колпачок зубной пасты. Очень аккуратно прикоснулся к щеке Ирины Николаевны кисточкой. Она улыбнулась во сне и что-то прошептала. Видимо, сон снится. Касаясь легко, совсем чуть-чуть, нарисовал на её щеке цветок ромашки. Но, видимо, намалевав это Ждановой, я автоматически повторил этот же рисунок.

Время идёт! ― торопил я себя, быстрее я для прикола нарисовал на щеке Ларисы Семёновны отпечаток поцелуя. Всё, ухожу…

Я прикрыл дверь к пионервожатым и ещё не успел зайти в свою палату, как столкнулся с Ленкой Токаревой. Она была в рубашке, но без юбки. Токарева смутилась и резко потянула подол рубашки вниз, прикрывая трусики. Я улыбнулся, а она показала мне язык и юркнула к себе в палату.

Всё, нужно идти в постель, может быть, удастся ещё поспать до подъёма. Лежал и думал о Пироговой. Меня удивил плюшевый Мишка рядом с ней. Взрослая, а с игрушкой спит.

***

Поспать толком не удалось, кажется, только глаза закрыл, как услышал голос Ирины Николаевны:

– Так, просыпаемся. Просыпаемся! Через несколько минут подъем.

Я открыл глаза. Наша Ирина Николаевна стояла в проходе. Она уже успела умыться, по крайне мере, моей отметки в виде цветка ромашки я не увидел.

– Что это ещё за дела? ― с насмешливой улыбкой обратилась она к нам: ― Кто это пионервожатых за своих подружек считает? ― Неужели влип, подумал я и подтянул простыню к подбородку, потом успокоился: а кто меня видел? Я же никому не говорил. Никто и не знает. Ленка Токарева? Может, и не проболтается. ― Так вот, ― продолжала Ирина Николаевна, пряча улыбку, ― попадётся мне в руки этот шутник! Я ему зелёнкой щеки намажу. Для профилактики от юношеских прыщей. Так ему и передайте!

– О чём она? ― спросил меня Сашка.

– Откуда я знаю? ― ответил я вопросом на вопрос.

В палате девчонок раздался визг и хохот. После сигнала «Подъем!», когда мы выходили на физзарядку, мимо нас в отряд возвращались девчонки с мылом и полотенцами ― успели уже умыться. Зарядка началась с задержкой.

Наш рейд в палату к девчонкам не считался серьёзным проступком, так как такие набеги друг к другу между мальчишками и девчонками регулярно повторялось накануне «Дня открытия смены». Кто-то из девчонок под их одобрительный смех пообещал: «Ну всё, мальчишки, мы вас не так ещё разрисуем!», а Соколова Танька продекламировала: «Сегодня воскресенье, девочкам печенье, а мальчишкам, дуракам, толстой палкой по бокам!»

***

За завтраком Женька Панус спросила:

– Печенин, скажи хоть ты, кто это к нам в палату приходил, что за мальчишки? Сашка говорит, что не знает.

– И я не знаю.

Женька недоверчиво посмотрела на меня.

– А знаешь, что Вере нарисовали? ― спросила меня Женька.

– Женя! ― умоляюще посмотрела на неё Верка и покраснела. ― Это просто кто-то пошутил глупо, ни с кем я из мальчиков я не дружу, ― сказала она, обращаясь ко мне, и захлопала ресницами-опахалами. ― Ты лучше скажи, что тебе нарисовали, ― с обидой повернулась она к Женьке.

– Да никогда бы к нам мальчишки не зашли! ― ответила ей Женька. ― Это Ленка Токарева в туалет вышла, вот в это время они и забрались. Мы ещё отыграемся! ― пообещала она. ― Правда, Вера?

– Смотрите, какой хлеб белый, ― сказала Верка, чтобы перевести разговор на другую тему.

Я понял, что разговор про визит мальчишек ей неприятен.

– Говорят, в хлеб сейчас кукурузную муку добавляют, ― сказал Сашка. ― Это, наверное, правда, потому и белый такой. Я пару раз брал после ужина кусок. Как зачерствеет, крошится сильно.

– А мне такой хлеб нравится: пышный и вкусный! ― не согласилась Женька.

– Я тоже слышал, в хлеб кукурузную муку добавляют, ― поддержал я Сашку. ― К восьмидесятому году гороховую муку в хлеб начнут добавлять.

– Зачем? ― удивилась Верка.

– Чтобы в коммунизм войти с треском!

Сашка надул щёки, хлопнул себя по ним: пфу-у-п… Пирогова с осуждением посмотрела на меня и упрекнула:

– К чему повторять чьи-то глупости! Тем более за столом.

– Шутки у тебя какие-то дурацкие! – сказала Женька.

Какие мы правильные, подумал я и съязвил, отвечая ей:

– Умные шутки у меня для умных, а для тебя и такая сойдёт.

Женька открыла рот, не нашлась, что ответить, скорчила рожицу и, глядя на меня, выдала:

– Бе-бе-бе-бе…

***

…Обычно я не обижаюсь на девчонок. Но Женька сегодня достала меня! Я мог бы рассказать ребятам, почему сейчас такие очереди за хлебом и почему начали добавлять в хлеб кукурузную муку. Но это рассказывать было нельзя.

Как-то у нас на кухне отец со своим знакомым ― он тоже с парткома завода, обсуждали ошибки в экономической политике, допущенные при Хрущёве. Я был у себя, но они говорили громко, и слышал, что разделение партийных комитетов на промышленные и сельскохозяйственные внесло неразбериху в управление народным хозяйством. Говорили они и о небывалой засухе на целине и неурожае прошлого года. Знакомый отца сказал, что впервые за всю свою историю страна закупает зерно за рубежом, хотя два года назад хлеб в столовых вообще был бесплатным.

Я тоже хорошо помню это. Знакомый отца рассмеялся, когда на его вопрос о перспективах на урожай в этом году отец ответил: «Урожай будет средним. Потому, что с таким экономическим курсом он будет хуже, чем в прошлом году, но лучше, чем в следующем».

Два года назад осенью ЦК КПСС и Совет министров издали постановление «О наведении порядка в расходовании ресурсов хлеба. В народе брюзжали: «Лысый доигрался: ни муки, ни хлеба. Вермишели, чтобы на оладьи замачивать, ― и той нет. На самолётах сеять выдумал!»

***

После завтрака и общей линейки Сталина Ивановна напомнила, что мальчики, не занятые на дежурстве вместе с мальчишками первого отряда, а также их пионервожатые, идут собирать хворост для праздничного костра. Я ещё раз пожалел, что связался с этой газетой. Конечно, собирать хворост куда интереснее, тем более что это раньше делать не приходилось. Третий и более младшие отряды к сбору хвороста не привлекались.

Когда я стоял в фойе с Пироговой, Ждановой и Малютиной, к нам подошёл Юрка Кузнецов и спросил меня:

– Ну что, может быть, с нами пойдёшь?

– Пошёл бы, да кто газету закончит? ― кивну я на пионерскую комнату.

– Мы бы вчера её закончили, если бы Сталина Ивановна нас спать не прогнала, ― виновато посмотрела на меня Пирогова и предложила: ― Девочки, может, мы сами газету оформлять закончим? А Печенин пусть идёт?

В одиннадцать часов должен был проводиться конкурс наглядной агитации, поэтому я сказал:

– Остаюсь. А хворост собирать я на День закрытия смены пойду.

– Пока, труженик! ― махнув рукой, подколол меня Кузя.

– Покакай в другом месте. Не при всех, ― посоветовал я ему.

Жданова улыбнулась, а Пирогова со строгими глазами одёрнула:

– Печенин, что за слова!

***

Это только казалось, что стенгазету мы закончим быстро, на самом деле провозились с ней до десяти часов. Как только газета была закончена, Лемехова понесла её на конкурс наглядной агитации. Комиссия, в которую входили старшая пионервожатая и председатели совета отрядов, должна была выбрать три стенгазеты: на первое, второе и третье место.

Вскоре вернулись ребята, что собирали хворост, гурьбой пошли к умывальнику мыть руки. С завистью я смотрел на них: упустил такое мероприятие! Приятно же знать, что ты тоже собирал хворост для костра. Сталина Ивановна предупредила их, чтобы они не заходили в помещения отряда.

Я с пацанами, дежурными по отряду, сидел на крылечке. К нам подошёл Кузнецов:

– Костер получится на загляденье. Много ты потерял.

– А кто костёр складывал?

– Пацаны с первого отряда со своим вожатым. Кострище получился, метра три в высоту. Не допрыгнешь! Пост там выставили, чтобы придурок какой-нибудь раньше времени его не поджог.

Вышла из палаты Сталина Ивановна скомандовала: «Кто собирал хворост строиться на повторный осмотр от клещей!». Когда пацаны нехотя потянулись в строй, она упрекнула их: «Тянетесь как неживые!», оглянулась на нас, сидящих на крыльце, и прикрикнула:

– Середа, Ефимов, Печенин быстро в строй!

– Я стенгазету делал, ― ответил я, ― в лесу не был.

– Мы с ним дежурные по отряду, ― ответил Середа, кивнув на Витьку Ефимова.

– Можете не ходить, ― ответила воспитательница.

– Кузнецов, Круглов, в чем дело! А быстро в строй!

– Уже осматривали. Повторно мы и сами осмотреться можем, ― набычился Кузя.

– Что, к директору отвести? Быстро в строй! Кому говорю! ― возмутилась Сталина.

Мальчишки под грозным взглядом Сталины нехотя встали в строй, и она повела их на осмотр. Из отряда вышла Пирогова и присела рядом со мной на крылечко, спросила:

– Поможешь нам кровати в линейку сдвинуть?

– Ладно, помогу.

Пирогова увидела Светку Осипову, направлявшуюся в нашу сторону, бросила мне:

– Тогда не надо, ― вскочила и убежала в отряд.

Я удивлённо проводил её взглядом и пошёл в спальное помещение девчонок. Могли бы и сами кровати выровнять. Не так уж это и трудно.

***

Когда я вышел из палаты девчонок в фойе, появились пацаны.

– Рудый, клеща нашли? ― спросил я Круглова.

Он неприязненно взглянул на ребят и взъерошено спросил:

– Что, поделились уже?

– О чём он? ― не понимая, с чего это он полез в бутылку, спросил я у мальчишек.

– Ни к кому, а ко мне обязательно, ― буркнул Круглов.

Кузнецов хлопнул его по плечу:

– Рудый, а ты бирку для любопытных на трусы прицепи: «И здесь рыжий», чтоб резинку не оттягивали.

Шутку не приняли, никто даже не улыбнулся. Любой мог оказаться на его месте. На всякий случай, я решил найти любую причину, но хворост на День закрытия смены не собирать.

На построении на обед Танька Лемехова объявила отряду, что наша стенгазета заняла первое место и будет направлена на городской конкурс. И ещё сказала, что на Совете пионерской дружины пионерлагеря одобрили её предложение сегодня вечером на пионерском костре запустить в небо воздушный шар ― звёздочку Ильича. И это уже согласовано с директором пионерлагеря!

***

У столовой, когда нас распустили из строя, подхватив за руку Пирогову, ко мне подошла Ленка Жданова.

– Печенин, ты прямо молодец! Первое место за нашу газету, вот здорово! ― похвалила она.

– А кто бы сомневался? ― ответил я. ― Но газету мы вместе делали. Это вы молодцы! А мне, честно говоря, это по барабану.

Мне не место было важно, мне нужно было, чтобы разрешили запустить воздушный фонарик, и это поучилось.

После обеда я пошёл не в отряд, а в гараж к завхозу. Ворота в гараж были открыты. Пётр Лукич стоял у верстака, заваленного разными железяками, шестерёнками и подшипниками.

– А, Лёша, навестить пришёл? ― сказал он, увидев меня в дверях.

Мне было приято, что он не забыл, как меня зовут.

– А что вы делаете? ― спросил я.

– Да вот, коробка переменных передач износилась, снял, ― кивнул он на свой грузовичок «ГТТ». ― Думаю, сборную с ГАЗ-51 пристроить.

– Так у вас эта машина тогда по-другому называться будет, ― пошутил я.

– Как это? ― взглянул он на меня поверх очков.

– А так: «ГТТ― СП», что расшифровывается как: «Гитлер Трумэна Тащит ― Сталин Помогает».

Пётр Лукич заморгал часто и фыркнул, как морж.

– Вот чертёнок, рассмешил, ― сказал он с улыбкой. ― Сталин, говоришь, помогает?

– Может, вам помочь чем? ― предложил я.

– Так чем ты, голуба, поможешь?

– Да мне хоть что, я работы не боюсь…

– Ну что ж, помоги мне в столярке убраться, подмести. Вот и будет помощь. С этой машиной у меня все руки не доходят. Ну как?

– А вы покажите, что делать…

– Пойдём.

Пётр Лукич открыл дверь в пристройке к гаражу. Я с любопытством заглянул внутрь. Возле окна стоял столярный верстак. Под ним и над ним были разложены и развешаны инструменты. Название многих из них я знал. Здесь были ножовки и рубанки, фуганок и лучковая пила, рашпиль и металлический уголок, уровень с пузырьком воздуха в стёклышке и другие инструменты. Возле противоположной стены стоял большой стол, под ним ровные обрезки стекла.

– А здесь вы стекло режете? ― спросил я, взглянув на пачку листов стекла, которая стояла рядом со столом.

– Здесь и режу.

– А чем? У вас стеклорез есть?

– Как без него? Без него в хозяйстве нельзя! ― улыбнулся завхоз.

– А можете показать, как он стекло режет?

Павел Лукич поднял с пола обрезок стекла, достал с полки стеклорез, провёл им по стеклу, ― на стекле получилась матовая полоска.

– А теперь смотри, ― сказал он и разломал стекло на две половинки по матовой линии. ― Понял?

– Да.

– Ну, так за дело. Стружки и опилки, что на полу, ― в мешок. На подстилку свиньям пойдут. Бруски и обрезки в угол сложишь. Обрезки стекла ― в урну. Будешь стекло убирать, руки не порань. Ну и подметёшь. Задача ясна?

– Так точно! ― отрапортовал я.

– Ну, так за дело! Закончишь, поможешь мне в коробку передач масло залить.

Я кивнул головой и принялся за уборку. Она не заняла много времени. Закончив работу, я подошёл к Лукичу Он разговаривал с каким-то незнакомым мужчиной.

– Что ты говоришь? ― улыбнулся Лукич на слова собеседника.

– Точно, ― продолжал незнакомец. ― Хрущёв так и сказал: «Мы никогда не примем Аденауэра как представителя Германии. Если снять с него штаны и посмотреть на него сзади, то можно убедиться, что Германия разделена. А если взглянуть на него спереди, то можно убедиться, что Германия никогда не поднимется».

– Иностранным журналистам сказал? ― улыбнулся Лукич.

– Именно, ― подтвердил мужчина и рассмеялся.

– Мадрид твою Лиссабон в Португалии! ― улыбнувшись, географически выругался Лукич. ― Правильно говорят, не всех дурных война побила! ― А заметив меня, поинтересовался: ― Ну как Лёша, убрался?

– Да, всё убрал. И подмёл. Я у вас на полке краску видел и кисточки. Покрасить ничего не надо?

– Да надо бы. Шкафчик под инструмент и полку. Все не соберусь.

Я вспомнил о Юрке Круглове ― любителе автомашин и спросил:

– А можно я помощника возьму? Он техникой увлекается.

– Можно и помощника, коли хлопец толковый.

– Пётр Лукич, ― а мирный договор с Германией, что на днях подписали, как это? Мы что, простили немцев за Ленинград, за погибших?

– Немецкий народ нам не враг. Фашисты простым людям голову задурили. Долго объяснять тебе, ну да ладно. Договор о дружбе и раньше бы подписали. Спор с американцами был о Берлине. Три года назад мы его стеной от Восточного огородили и вышли из договора о запрещении испытания ядерного оружия. Ну так вот, осенью, видимо, мы с американцами договорились о разделе Берлина и подписали с ними договор о запрещении ядерных испытаний на земле, под водой и в воздухе. Отсюда и Договор о дружбе с ГДР на двадцать лет. Так понятно?

– Понятно. Я пойду?

– Приходи. Закончу, будем машину испытывать.

– Обязательно приду, ― пообещал я и вышел из гаража.

***

В тихий час я, как всегда, не спал. Никто не отвлекает от чтения книги. Как же, не отвлекает! Дударь со звена Бэ раскачивался на кровати и громко бубнил:

― Эй, кто-нибудь, заткните пасть Дудке! Гоблин, ты рядом лежишь, врежь подушкой ― попросил Круглов Гошина.

Ноль эмоции! Самодеятельность продолжается. Дударев продолжает бубнить, не обращая внимания на угрозы:

― Зачем же так сразу и бить? Давай ему «велосипед» сделаем, ― предложил Середа Круглову.

– Визг поднимет. Если будет «концерты» устраивать ― будет ему и «велосипед»!

– Это я вам «велосипед» сделаю, ― огрызнулся Дудка и окончил свою тираду:

― А что такое «велосипед»? ― спросил Сашка Панус.

– Когда-нибудь увидишь.

– Пацаны, а про мужика-полярника слышали? ― начал кто-то со звена Глухарёва. ― Он на зимовке в Арктике был и привёз оттуда королевского пингвина.

– Что ты гонишь? ― возмутился Ефимов. ― Пингвины не в Арктике, а в Антарктиде живут!

– Шибко умный? Ну, пусть из Антарктиды, это дело не меняет, ― не стал спорить рассказчик и продолжил: ― Поселил тот мужик его у себя в ванной. Так вот, пингвин этот летом всё время в ванной жил, там прохладней, а зимой мужик оденет его в фуфайку и шапку ушанку и идёт с ним пить бочковое пиво, что напротив магазина «Мясо-рыба» на разлив продают. Народ ничего не поймёт, говорят: «Вишь, как малого мужика-то с похмелья перекосило, пропустите человека без очереди, ему срочно похмелиться нужно!» Вот так они без очереди всю зиму пиво и пили.

Пацаны рассмеялись, улыбнулся и я.

– Кстати, про наш магазин «Мясо-рыба» рассказывают, ― подал голос Весёлкин. ― Однажды чувак заходит в магазин и спрашивает: «У вас мяса нет?», а ему поясняют: «Гражданин, очки протрите, у нас рыбном отделе рыбы нет, а мяса нет в мясном отделе напротив!»

Кто-то продекламировал:

Кто-то выкрикнул:

Мне вспомнился плакат с упитанными животными на общей площадке построений с лозунгом: «В мирном соревновании догоним США. Дадим мяса двадцать-двадцать один миллион тонн!»

Кто-то при мне кто-то говорил из взрослых: «Догнать по мясу США мы, наверное, сможем, но перегонять не нужно: портки драные на заднице увидят». В позапрошлом году по постановлению ЦК КПСС и Совета министров цены на мясо и мясопродукты подняли на треть. Народ в очередях до сих пор ропщет и возмущается. Шёпотом поговаривают, что осенью того же года в Новочеркасске из-за повышения цен на продукты и низкой зарплаты были антисоветские выступления. Застрельщиками были рабочие тепловозостроительного завода. Говорят, что они вышли с плакатами: «Хрущёва на мясо!» Военные, разгоняя толпу, стреляли и было много убитых. Активистов-антисоветчиков арестовали, суд приговорил их к расстрелу. Конечно же, в наших газетах об этом не напишут, но сарафанное радио у нас работает исправно.

Привлечённая шумом и бедламом в нашей палате, Сталина Ивановна открыла дверь, выпятила вперёд нижнюю губу ― так она выражает неудовольствие, упёрла руки в бока и грозно скомандовала: «Подъем, строиться!» Не дав одеться, в трусах и босяком, вывела нас на улицу и построила на линейке перед зданием отряда. Там мы и стояли, палимые солнцем, до окончания тихого часа.

***

За столом, когда мы пришли на полдник, Сашка сказал:

– Что Женя? А ты не верила, что нам воздушный шар разрешат запустить!

– Подумаешь, китайский фонарик, ― сказала она. ― Сейчас люди в космос летают, а вы ― воздушный фонарик! Китайцы его уже тысячу лет назад запускали. И газета ваша, где она? Почему её в отряде не вывесили? ― Женька взглянула на нас с Пироговой.

– Действительно, почему? ― спросила у меня Верка.

Я пожал плечами. Мне-то всё понятно. Объяснять не хотелось. Всё это показуха. Поставит кто-нибудь себе галочку, вот и всё…

На полдник, кроме всего прочего, нам дали по паре шоколадных конфет. Я положил одну Женьке Панус, другую ― Пироговой.

– А ты разве не хочешь? ― спросила меня Женька.

– Зубы буду беречь, ― пошутил я.

Сашка печально вздохнул и тоже отдал по конфете девчонкам. Честно скажу, мне в сто раз интереснее вкусняшками с соседками по столику поделиться, чем самому их схавать. Знаю, все девчонки лакомки.

После полдника Ирина Николаевна объявила, чтобы никто не расходился: через пятнадцать минут будет объявлено построение на торжественную линейку открытия пионерской смены и подъем флага; после неё спортивные игры, а потом, до самого ужина, ― свободное время.

***

Когда нас распустили из строя, а я сидел на скамейке за отрядом перед спортивной площадкой, ко мне подошёл Витька Ефимов, присел рядом на корточки и предложил:

– В соревнованиях будешь участвовать по шахматам? В понедельник в своём отряде играем, а потом турнир между отрядами.

– Ты же знаешь, я не очень хорошо играю. Спроси кого другого.

– Нормально ты играешь, лучше других.

– Но не лучше тебя, так что извини.

В стороне от девчонок Крутояров и Решетов играли в чеканку футбольным мячом. Ярок подбрасывал мяч к уровню головы и, когда он падал, лёгкими ударами ноги поднимал его вверх на прежнюю высоту, потом пасовал его Решетову. Решка ударял по мячу коленями, пасовал мяч обратно. Увидев меня, они прекратили игру и подошли.

– В команду пойдёшь? ― спросил меня Крутояров. ― В футбол. Между нашими звеньями. А потом сборную соберём, первый отряд обставим?

Я подумал и согласился. Как своё звено не поддержать! Но вот, прозвучал горн на построение.

***

…Мы уже прошли предварительную дрессировку за предыдущие дни и, когда шли на площадку построений, прокричали девиз отряда, а затем свою речёвку. От нас не отставали и другие отряды:

― пищал третий отряд,

― орал во всю глотку первый отряд.

***

Когда мы подошли к площадке, там уже стояли четвёртый и третий отряды. Вскоре подошёл и первый. На трибуну, украшенную транспарантом со словами: «Ярче яркого пламени цвет пионерского знамени», поднялись директор пионерлагеря, Гена-барабанщик, какая-то рыжеволосая женщина с ярко накрашенными губами и трое гостей. …Федотова скомандовала: «Дружина, слушай команду: «Под знамя смир-но!» Барабанщики и горнисты грянули маршем, знаменосец и его сопровождающие ― все с первого отряда ― Среди них и Алинка Ларина! ― торжественно внесли на площадку построений знамя дружины пионерского лагеря.

…Не понимаю себя, подумал я и потёр лоб ладошкой. Три года ждал её появления, а как появилась ― струсил. Ну почему не подойти к Альке и не напомнить о нашем тайнике в землянке. Чего я боюсь? Того, что она узнала меня, но не считает нужным показать это? Или она не узнала меня, я же изменился, как и она. Или наш тайник с «секретом» она считает детской забавой? Подойти или нет? Алька она или не Алька можно легко выяснить у Вальки Чижиковой, она же в первом отряде. Она же может назвать, как зовут председателя их отряда и её фамилию.

Но вот, с трибуны прозвучала команда: «Равнение на знамя!», и я, поневоле, как и другие ребята, принял стойку смирно. Слово взял директор пионерлагеря. Белобородов поздравил нас с открытием смены и с подхалимской улыбкой, оглянувшись на женщину, представил её: «Дети, в этот торжественный день с ними большой наш друг, работник отдела народного образования горисполкома уважаемая Вероника Сергеевна Петушкова. Поприветствуем её!»

Я машинально хлопал в ладоши, но не слушал ни её выступления, ни выступления других, стоявших на трибуне. Вздрогнул от возгласа старшей пионервожатой:

– Слушай команду: к торжественному подъёму знамени пионерской дружины приготовиться. Знамя поднять! Дружина, под знамя смир-но! Юные пионеры, к борьбе за дело Ленина и Коммунистической партии будьте готовы!

Все, включая пионервожатых, вскинули руки для пионерского салюта. «Всегда готовы!» ― пронеслось эхом от отряда к отряду. Под звуки гимна Советского Союза, доносившегося из динамика, мальчишка и девчонка с первого отряда медленно подняли флаг на флагшток. Полотнище дрогнуло, распрямилось и затрепетало на ветру. Это было здорово и очень торжественно!

…Слушая музыку гимна по стойке смирно, доносившегося через громкоговоритель, я вспомнил, как недавно просил отца объяснить, почему в детстве ― я это хорошо помню, гимн был со словами, а сейчас только музыка. Он сказал, что это из-за слов. В гимне слова есть: «Сквозь грозы сияло нам солнце свободы, и Ленин великий нам путь озарил. Нас вырастил Сталин – на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил», а после пятьдесят шестого года гимн стали исполнять без слов, только музыку…

Когда флаг трепетал уже на верхушке мачты, старшая пионервожатая подала команду: «Вольно!» и, поздравив с открытием первой смены пионерлагеря сообщила, что сегодня вечером в честь открытия первой смены состоится Пионерский костёр.

***

– Жалко, что с воздушным шаром ничего не получилось, ― сказал Сашка Панус, когда нас возле отряда распустили из строя.

– Почему не получилось? ― спросил я его.

– Не объявили на линейке.

– А что, об этом обязательно на линейке объявлять? Подумаешь, какое важное событие! Всё ещё получится! Не торопи событий!

Подошла ко мне и Лемехова:

– Печенин, ты просто молодец. Я с Еленой Матвеевной разговаривала только что, она сказала, что на уровне райкома комсомола поддержали моё предложение о трудовом десанте. Там говорят, это своевременная инициатива, что есть Постановление ЦК ВЛКСМ о Всесоюзном социалистическом соревновании пионеров и школьников за выращивание высоких урожаев кукурузы. Знаешь, где мы будем работать? Только никому пока, ладно?

– Хорошо.

– В совхозе. В горкоме ВЛКСМ говорят, сейчас работа проводится под лозунгом: «Комсомольцы! Выступайте застрельщиками двух урожаев кукурузы в год!» Мы тоже можем помочь в борьбе за высокие урожаи! Будем под второй урожай поле под кукурузу готовить: камни убирать. Об этом не только у нас напишут, но даже, представь себе, могут написать в районной печати! В горкоме комсомола уже статью готовят о почине пионеров нашего пионерлагеря. Вот здорово! Ты рад?

– Конечно, ― улыбнувшись, пошутил я и спросил: ― А ты рада?

– Я же не о себе говорю, а про наш отряд наш думаю.

– А ты мне поможешь? ― пользуясь случаем, спросил я.

– Если хорошая инициатива, то да.

– Воздушный фонарик я просил запустить сегодня, или забыла?

– Слушай, Печенин, не думай, что я обещания не выполняю. Может, красивой никогда не буду, ― а забывчивой никогда!

– А если ты и сейчас красивая, тогда как?

Она смутилась:

– Издеваешься? Устала я от тебя. Будет тебе фонарик, если хочешь. Тем более, это уже одобрили.

***

Сегодня в День открытия пионерской смены разрешалось ходить по территории пионерлагеря без строя. Девчонки пересмеивались, искоса поглядывали на нас. Они прекрасно знали, что их ждёт. На пионерском костре выявляется, кто кому симпатичен, а когда стемнеет, начнётся кавардак, догонялки и праздничная неразбериха. Пацаны, опережая соперников, будут стараться первыми испачкать сажей от костра субъекты своего внимания.

На костре дозволяется гоняться за девчонками, попавшихся хватать и, шутя, прижимать к себе. Во время этой кутерьмы недотроги старались держаться поближе к вожатым. Начальство относилось к нашим забавам снисходительно, как к устоявшейся традиции, на писк и визг девчонок не обращало внимания и не препятствовало беспорядку и забавам.

Я задержался в отряде и решил присоединиться к ребятам нашего отряда и пошёл к ним на стадион. На игровой площадке, мимо которой я проходил, младшим отрядам в честь праздника пионервожатые устроили игры: бег в мешках, бросание колец и другие забавы. От толпы ребят мелкого отряда отделился и подбежал ко мне поздороваться Сашка Филиппов. И ещё я увидел знакомую соплячку, Нинку Хохлову, сестру моего приятеля. Я часто бывал у них в гостях, поэтому помнил её с возраста, когда она ещё на горшке сидела. В этом году она перешла в пятый класс.

Нинка стояла у небольшой металлической карусели со своими ровесницами.

– Нина, здравствуй! ― поздоровался я, когда подошёл поближе.

– Здравствуй! ― потупившись, ответила она и гордо посмотрела на своих подружек.

Загордилась, что старший пацан с ней поздоровался, по имени назвал, подумал я.

– А я тебя часто вижу, ― заявила она.

– Если Игорь приедет на День открытых дверей, скажи, чтобы меня нашёл. Я во втором отряде.

– Знаю, что во втором, ― кивнула она и пообещала: ― Предупрежу.

Через динамик громкоговорителя грохотнула песня:

Я уже хотел идти на спортивную площадку, но возле цепных качелей увидел «Ольгу Сергеевну». Она издалека помахала мне рукой, и я подошёл.

― Здравствуйте, Ольга Сергеевна, ― преодолев смущение, поздоровался я через силу. На этот раз я мысленно не взял её имя-отчество в кавычки, поскольку не воспринимал её уже ни как подружку Таньки Модель, а считал пионервожатой.

– Здравствуй, «Лёша-Алёша»! А ты что не на стадионе? Дежуришь?

– Нет. Просто задержался.

– Раньше я тоже в этот пионерлагерь ездила. Всегда хотела на этих качелях покачаться. ― Ольга Сергеевна дотронулась до продолговатой доски, прикреплённой четырьмя цепями к перекладине, укреплённой на высоких столбах. ― Хотела, но боялась.

– А сейчас?

– Сейчас не боюсь, да как-то уже неудобно, да и не с кем, ― развела она руками.

– А со мной? Правда, давайте покачаемся! ― предложил я, удивляясь своей бесцеремонности, и взглянул на заткнувшийся громкоговоритель.

Я не ожидал, что Ольга Сергеевна согласится. Но она оглянулась по сторонам и шепнула:

– А давай!

Мы, взобрались на качели, стоя друг против друга, начали раскачиваться. Затем я, приседая в такт, увеличил амплитуду, поддал ещё… Ветер засвистел в ушах, замелькало перед глазами: песок ― деревья, песок ― деревья, смеющиеся глаза Ольги Сергеевны, песок ― деревья… Ветер развивал её волосы, раздувал парусом рубашку, юбку. Через какое-то время я решил увеличить темп: песок ― деревья, песок ― голубое небо, песок ― голубое небо, деревья почти вверх ногами ― голубое небо! Деревья почти вверх ногами ― голубое небо!

– Лёшка, всё! Лёша, миленький, всё! ― взмолилась Ольга Сергеевна.

– Лёшка, едят тя мухи, подружку-то не урони! ― с беспокойством крикнул мне завхоз Пётр Лукич, проходивший по дорожке напротив площадки.

Он узнал меня. Я смутился и сбавил темп. Какая мне Ольга Сергеевна подружка? Ещё обидится на его слова. Она крикнула: «Лёша, миленький», но это, конечно же, просто так, с испугу. У меня, к тому же, ещё не было никакой подружки. Только Алька Ларина и была, с которой мы в пятом отряде проказничали.

– «Лёша-Алёшка», разве можно так сильно раскачиваться? ― со смущённой улыбкой упрекнула меня Ольга Сергеевна, когда мы спрыгнули с качелей.

– Разве вы боитесь?

– Не боюсь, ― заверила она и, чуть покраснев, доверительно объяснила: ― Сам бы мог догадаться, у меня же не три руки, чтобы за качели и за подол юбки держаться! Вот в следующий раз трико надену, и мы с тобой ещё покачаемся. Договорились?

– Договорились, ― согласился я и понял, что она не сердится.

А что ветер юбку до трусиков задирал, так это не считово, мы же на качелях были.

***

Ольга Сергеевна пошла к своему отряду, а я побежал на спортивную площадку. Там, на футбольном поле, мальчишки и девчонки первого отряда затеяли совместную игру в лапту. Я задержался, чтобы посмотреть. Ко мне подошёл Сашка Панус.

– А где все? ― спросил он. ― Что меня не предупредили, когда пошли?

– Наши на волейбольной площадке.

– Смотри, ― толкнул он меня, ― едет кто-то, ― и кивнул не дорогу.

На автостоянку, что была рядом с футбольным полем, въехала автомашина «Победа». Из неё вышел директор нашего пионерлагеря. Он предупредительно открыл заднюю дверь и отступил на шаг, уступая дорогу пассажиру. Из машины вылез грузный губастый мужчина с большими залысинами на голове. На нем свободный парусиновый пиджак и широкие светлые брюки с манжетами внизу штанин. Ребята с интересом смотрели на незнакомца.

– Так-так, ― сказал мужчина, с благодушным выражением лица оглядываясь вокруг. ― Вот, тут и травка, и воздух… Деревья тут. Хорошо! А это никак в лапту играют?

– Да, Иван Трифонович, ― подобострастно заглядывая, сказал директор, ― в лапту.

– Это хорошо!

Мужчина, а за ним и директор лагеря, подошли к ребятам, стоящим у черты.

– А вот и лапта, ― кивнул незнакомец на биту в руках мальчишки и вальяжно обратился к нему: ― Ну-ка, пионер, подай-ка её подержать.

Пацан, робея, протянул биту.

– Что ж, показать им для примера? ― улыбнулся мужчина, оглянувшись на директора пионерлагеря.

– Просим, покажите ребятам, пожалуйста. Поучите их. Я вам подброшу, ― вызвался директор и подбросил мяч.

Мужчина лихо взмахнул битой и… промазал по нему.

– Что ж ты так подбрасываешь? ― строго посмотрел он на директора. ― Ты хорошо бросай.

Последовала новая подача и новый промах. С третьего раза он вскользь битой попал по мячу. Мяч ударился в землю и отлетел в сторону.

– Нет, ты как-то не так подаёшь, я в детстве заводилой в этой игре был. Всякий раз так мяч ударю: ого-го!

– Так давайте я ещё раз мяч подброшу, ― предложил директор, заглядывая ему в глаза.

– Нет, к чему уж. Пусть уже.

Он вытер огромным носовым платком затылок с мясистой складной, оглядел ребят, стоящих рядом, и оглянулся на директора. ― Что ж ты в жару детей в пионерской форме паришь? К чему это? Лёгкая одежда ― вот как летом детей нужно держать, а не парить!

– Так в спортивной форме все дело, ― извиняющимся тоном сказал директор. ― Не выделили нам средства на спортивную одежду. А разреши им своё надевать ― так нарядятся в праздничный день, что банда архаровцев…

– Ну зачем же в своё? И средств больших не нужно на это, мальчики ― трусы. Что ж, приобретём с профсоюзного фонда, чтоб всё одинаковое было, девочки ― тоже спортивные трусики, ну и майки. Этим поможем. Из профсоюзного фонда. А примем решение, пошьют за пару недель. Для того и приехал, узнать в чём нуждаешься. Сколько детей у тебя на откорме?

– Сто восемьдесят шесть.

– Пусть будет двести. Запасные комплекты тоже нужны. Веди теперь, показывай, как подготовился к детскому отдыху, ― оглянулся мужик на директора и предупредил его: ― И похвалим, если заслужил, и о недостатках не умолчим. В прошлом году у тебя средняя прибавка в весе восемьсот граммов была. Продукты, небось, того… самообеспечением занимаешься! В соседнем пионерлагере на одного пионера ― кило двести в прошлом году.

Мы для чего детей в лагере держим? Чтоб щёки за смену нарастили! Отчёт именно в привесе наверх отправляем. Учти критику!

– Учту, Иван Трифонович.

– В здоровом теле – здоровый дух! ― похлопал себя мужик по толстому пузу. ― Верно говорю?

– Абсолютно верно, Иван Трифонович. Абсолютно! Учту и исправлюсь. Перекусить попрошу, уже приготовлено. Пожалуйте вперёд, ― указал директор рукой на лестницу, ведущую в пионерлагерь.

Мужчина с сомнением взгляну на длинную лестницу, возразил:

– А машина на что?

Спиридонов засеменил за ним к служебной машине, распахнул перед ним заднюю дверь в салон.

– Кто это? ― спросил меня Сашка, кивнув на толстого мужика.

– Шишка какая-то, ― пожал я плечами.

– Жарко сегодня, ― пожаловался он, ― мочи нет!

– Действительно, ― согласился я и, чтобы отделаться, сказал ему: ― Всё, я пошёл!

– Куда? ― спросил Сашка.

– Никуда, ― ответил я.

– И я хочу никуда, ― сказал Сашка и предложил: ― Пошли никуда вместе?

Я улыбнулся над его идиотской фразой, посмотрел на стадион, полный ребят.

– Как ты думаешь, сколько здесь народу, на стадионе?

– Наверное, человек сто наберётся с трёх отрядов, ― предположил он.

– Переклички до ужина будет, никто не хватится, ― заявил я и спросил: ― Ел варёных раков?

– Креветок и крабов ел, раков ― нет.

– Хочешь попробовать?

– А как?

– Ну, если не боишься сбежать на короткое время из лагеря на речку. Согласен?

– Не попадёмся?

– Ручаюсь.

– А где возьмём раков, в чём их будем варить?

– Всё у меня есть. Идём?

– Идём.

– Но это ещё не всё. Пообещай, что никому не скажешь, где мы были. Никому, понимаешь?

– Я никому не скажу: могила!

– Пойдём к нашим, ― предложил я.

– Зачем?

– Увидишь.

***

Мы подошли в волейбольной площадке.

– Эй, Весло, ― сказал я Весёлкину, ― если нас с Сашкой Панус спросят, скажи, мы в пионерлагере.

– Пошли в лагерь, ― предложил я Сашке. ― Оттуда на речку рванём.

Мы пришли в отряд, и я сказал Середе, ― он дежурил по отряду:

– Пятница, если нас с Сашкой будут спрашивать, мы на стадионе.

– А теперь пусть ищут, ― заявил я Сашке.

***

На речку мы шли тем же путём, по которому я ходил на заброшенный карьер: вдоль линии ЛЭП, под мостом к речке. За мостом мы свернули не налево, а направо, вниз по её течению. В мелкой речке, отражались редкие облака.

Мы разулись, сняли, чтобы не замочить, шорты и рубашки и я показал Сашке, как ловить раков. Это совсем нетрудно: нужно осторожно приподнимать камни. Сквозь прозрачную воду хорошо видно, как из-под камней серой тенью и хвостом вперёд раки спасаются бегством. Нужно было успеть схватить рака или сразу из-под камня или же, когда он остановится.

– Смотри, ― учил я Сашку, ― шаг вперёд, приподнимаем осторожно камень, молниеносный захват рукой и… рак, щелкая клешнями и хлопая хвостом, уже в руке! Усвоил?

– Да.

– Ещё одно правило: трусы не мочить! Высохнуть они не успеют, а по влажным шортам сразу вычислят, что мы на речке были.

Сашка быстро освоился с нехитрой наукой ― охотой за раками. Не прошло и полчаса, как в банке у нас их было больше двадцати штук. Мы разожгли костёр, наполнили банку водой из ручья и, когда вода закипела, высыпали в неё раков. В кипятке цвет их панцирей моментально сменился на красно-алый. Дым от костра крутило, и он попадал в глаза. Сашка показал кукиш и сторону и крикнул: «Куда фиг, туда и дым!»

Я улыбнулся, вспомнил, и мы в деревне с мальчишками так раньше кричали, когда под костром картошку пекли. Самое странное, что дым после крика Сашки и вправду потянуло в сторону речки. Минут через десять, устроившись на берегу, мы устроили пир. Не передать вкус свежезаваренных раков.

– Да, это лучше, чем креветки, ― восхищался Сашка. ― А они точно сварились?

– Горячее сырым не бывает, ― пошутил я и успокоил: ― Сварились, конечно.

– Мы ещё придём сюда?

– Придём, ― улыбнулся я, наблюдая, с каким аппетитом он обсасывает панцирь клешни.

Солнце жгло немилосердно, Сашка сбросил портки и, выбрав место у левого берега, где была небольшая ямка в реке, голышом уселся в воду. Она едва доходила ему до пояса.

– Иди купаться! ― позвал он и похлопал по воде ладошками.

– Вот ещё, ― улыбнулся я. ― Что я, дошкольник, в такой луже купаться?

А искупаться очень хотелось. Во мне боролись противоречивые чувства: с одной стороны, я не хотел нарушать правило, которое для себя установил: никому не показывать карьер, с другой стороны, думал, неужели Сашка проболтается? Ему, кажется, можно верить. И я решился.

– Пойдём, ― предложил я Сашке, ― знаю место недалеко, где искупаться можно, но перед этим обещай мне, что про карьер, который я тебе покажу, ты никому не расскажешь. И сестре тоже молчок!

– Я никому не расскажу! Правда! ― клялся он, для убедительности округлив глаза, и я поверил ему.

Мы положили соль и спички в банку, спрятали её под корни вербы, убрали остатки пира ― панцири от раков. «Нельзя оставлять после себя следов», ― объяснил я Сашке.

Прихватив с собой одежду, я повёл его вверх по течению.

***

Не доходя до плотины, мы перешли через небольшой ручеёк, свернули в сторону от речки и между заросшими высокой травой кучами гравия вышли на берег карьера.

– Вот это место, ― показал я. ― Здесь безопасно, никто не увидит.

– А вон следы ног на песке, ― ткнул он пальцем на берег, ― а вон, часы солнечные. Кто–то уже был здесь и знает это место.

– Это мои следы, ― успокоил я его. ― И часы я сделал. Вчера здесь купался.

Справа от входа на карьер лежала сухая поваленная лесина ивы.

– Вот и скамейка для одежды, ― подсказал я, бросил одежду на ствол ивы и вошёл в воду.

Прохладная, как показалось вначале, вода приятно освежила тело. Я нырнул и вразмашку поплыл к противоположному берегу. Когда я повернул назад, Сашка уже сидел у берега по пояс в воде.

– Ты что, плавать не умеешь? ― удивился я.

– А где бы я научился? Мы в Казахстане жили. Папку сюда, в воинскую часть, только этой весной перевели. А там ни речки, ни озера не было…

– А где ж ты креветок и крабов ел, в Казахстане?

– Нет, мы прошлый год семьёй на Сахалин летали к бабушке. Там море холодное, не искупаешься.

– Понятно.

– Вот как я плавать могу, ― сказал он, лёг на пузо и, перебирая руками по дну карьера, выбил ногами столб брызг.

Из-под воды торчала только его белоснежная задница, да голова со счастливой физиономией. Накупавшись вволю, мы вышли на берег погреться. Я лёг животом на гальку, Сашка расположился рядом, лежал и щурился на солнце и дурашливо бубнил на разные голоса:

― Сашка, а кем твой отец служит?

– Он командир роты, капитан. Сейчас в Академию бронетанковых войск поступает. Мама ему говорит, поступишь, ― быть мне генеральшей! Как поступит, нас к себе заберёт, в Москву.

– Не врёшь? ― спросил я.

– Зачем мне врать? Хочешь, у Женьки спроси, ― она подтвердит. А я хочу лётчиком стать, а потом, может быть, и космонавтом. Вон, прошлым летом в июне к планете Марс автоматическую станцию «Марс-1» запустили. Вот бы самим туда полететь, на Марс!

Представь, по радио объявят: «Работают все радиостанции Советского Союза! С космодрома произведён запуск многоместного космического корабля «Восток-100» на планету Марс! Экипаж корабля: три космонавта. Командиром космического корабля назначен Панус Александр Игоревич!». А я такой говорю по радиосвязи: «Москва, Кремль. Докладываю с борта советского космического корабля «Восток-100» ЦК КПСС, Советскому правительству и лично Никите Сергеевичу Хрущёву. Полёт советского космического корабля «Восток-100» на планету Марс проходит успешно. Все системы корабля функционируют нормально. Самочувствие у экипажа хорошее. Прошу передать сердечный привет всему советскому народу. Космонавт Александр Панус». Здорово, правда? Читал книгу Толстого «Аэлита»?

– Читал. А я ещё не решил, возможно, гражданскую специальность выберу. Свободу люблю. Поэтому и в лагерь езжу неохотно. Здесь строем, если один ― бегом; пионерский салют отдавать, строиться, команды выполнять, возразишь, дежурным по отряду вне очереди поставят.

– Тебе не нравится, а в лагере каждое лето, сам говорил! А мне нравится. И что плохого, если строем? ― не согласился со мной Сашка и продолжил: ― Нам же разрешают после ужина свою одежду надевать и ходить без строя? И в воскресение не так строго бывает. Вот и сейчас мы в лагере, но всё равно на речке…

– Ладно, каждому своё… Пусто в городе летом… Но больше одной смены я бы не выдержал. Что с тобой спорить…

…А сам подумал, надоела эта показуха, что здесь, что в школе: всякие смотры и конкурсы, марши и борьба за звание правофлангового звена и отряда. Понятно, без этого нельзя, и лучше выполнить, у взрослых тоже отчётность, а там каждый делай, что хочешь, взрослые своё, а мы ― своё.

– Если бы мне пришлось быть в армии, знаешь, кем бы я хотел служить? ― спросил я Сашку.

– Кем?

– Фельдкуратом Кацем, ― пошутил я.

– А это какой род войск?

– В Австро-Венгерской армии звание такое было в Первую мировую войну: фельдкурат. Читал «Похождения бравого солдата Швейка»?

– Ещё нет. О чём она? ― спросил Сашка, опуская меня на землю.

– Пересказывать долго, сам прочитаешь.

– Лёш, научи меня плавать? А то неудобно: зачёт скоро сдавать на БГТО, пионеру третьей ступени плавать нужно уметь, а я не умею. Жаль, что я не Буратино, тогда бы и учиться не надо. Анекдот такой знаешь: «Буратино утонул».

– Научу, если хочешь. Будешь деревянным Буратино. Главное ― воды не бояться. Она сама выталкивает. Закон Архимеда помнишь?

– Я не буду бояться. Научишь?

***

Вначале я научил Сашку упражнению «Поплавок». Оно не сложное: стоя по пояс в воде нужно обхватить себя руками за колени и присесть в воду. Вода сама вытолкнет поплавком. Затем я заставил его лечь в воду на спину и, поддерживая его, объяснил, чтобы он, плавно отталкивая воду руками и ногами, попытался удержаться на плаву. Это для того, чтобы он поверил в себя, поверил, что сам, без посторонней помощи, способен держаться на воде. И него получилось.

Можно было двигаться дальше. Я показал, как плавать кролем на груди без выноса рук, по-простому ― «по-собачьи». Всё просто: оттолкнулся, руки вперёд ладонями вниз, указательные пальцы вместе, ноги вытянул, носки внутрь. Работаем гребками и движениями ног. На два гребка четыре-шесть движений ног. Когда гребём рукой, другую руку тянем вперёд. И не задерживать дыхание. Всё!

Сашка спросил:

– Лёшка, а кто тебя плавать научил?

– Сам научился. Речку переходил в шесть лет. Течением сносить начало. Выбора не было. Жить захочешь, и не умея поплывешь.

Сашка оказался способным учеником, и перед возвращением в лагерь, уже самостоятельно плыл, подгребая под себя воду. Пора было возвращаться в пионерлагерь. «Айда в отряд!» ― предложил я ему

***

Как только мы появились в отряде, Верка Пирогова подбежала ко мне:

– Печенин, Женька извелась вся, Сашку своего потеряла, хотела уже к Ирине Николаевне идти, да я отговорила, знала, что он с тобой. Где вы были?

– Как где? На кухне печенье перебирали: ломаные ели, а целые ломали. Много будешь знать, скоро состаришься! ― отшутился я и легонько щёлкнул её по носу.

– Хватит меня по носу щёлкать, ― возмутилась она. ― Что я тебе, «мальчик для битья»?

– Знаю, что ты не мальчик.

Мы посмотрели в глаза друг другу, и я понял, что сказал что-то не то, вернее, она неправильно поняла мои слова, как будто бы я специально напомнил ей про случай в палате девчонок. Мы оба смутились и покраснели.

– Дурак ты! ― тихонько сказала Верка, отвернувшись от меня. ― Какой же ты дурак!

***

На ужине за столом Женька фыркала на Сашку и осуждающе поглядывала в мою сторону. Не выдержала, сказала:

– «Печенье», где вы с Сашкой были? Я у него спрашивала ― не говорит.

– А твоё-то какое дело, «Парус»?

Меня обидело, что она меня «Печеньем» назвала.

– Вот так, «Кондитерское изделие», отстань от Сашки. Или пожалеешь!

– Да плыви ты на волнах, «Девочка-Парус!»

Замолчали… Пирогова осуждающе поглядывала на меня и Женьку.

– Заведу-ка я себе после лагеря крысу, ― пробормотала себе под нос Женька. ― Тощую мерзкую крысу с облезлым хвостом и красными глазами.

– Зачем тебе такое страшилище? ― поинтересовалась Пирогова.

– Назову её «Печенькой», будет сидеть в клетке. Мучить её буду ― вот зачем!

– Я думал, ты умнее, ― сказал я.

– Увы, не могу сказать о тебе того же! ― съязвила Женька.

– Если не можешь, сделай как я: соври, – нашёлся я что ответить и вышел из-за стола.

Когда вышли, сказал Сашке:

– Ну у тебя и сестра! Что это она тебя воспитывает?

– Не обращай внимания. Просто мы привыкли с ней вместе всегда, а тут не сказал ей, куда иду. Вот и злится.

– Что, и в куклы вместе играли? ― съязвил я.

– Ну почему в куклы? Не только. И в машины тоже, и конструктор у нас был…

Понятно всё с тобой, подумал я, без сестры ― ни шагу.

***

На построении Сталина Ивановна объявила:

– Ребята, на стадион в девять вечера, отбой в одиннадцать, подъем завтра на час позже. И ещё. Пионерский костёр – это официальное мероприятие, поэтому пионерская форма обязательна!

– Сталина Ивановна, а комары? – напомнил Витька Ефимов.

– Ефимов, я уверена, что у многие из вас прихватили из дому средство от комаров «ДЭТА» или крем «Тайга». У кого есть, поделитесь с теми, у кого нет. Можете и ко мне подойти. Всем понятно? Разойдись.

***

Чтобы скоротать время, я занял очередь для игры в настольный теннис в фойе и вышел на крылечко. Там на ступеньках уже сидели Круглов, Решетов, Жданова и Пирогова, Сашка Панус с сестрой. К нам подошла Светка Осипова, вплотную подсела ко мне, поправила мой пионерский галстук и положила руку на моё плечо. Последнее время она назойливо демонстрирует, что мы, якобы, дружим. Мне это не понравилось, я взглянул на Пирогову, чуть отстранился от Осиповой и стряхнул её руку со своего плеча. Пирогова неприязненно взглянула на меня.

Я помнил этот взгляд, – именно так она посмотрела на меня первого сентября в пятом классе, когда её место за нашей партой занял Гудин, а я, по сути дела, предал её и на её вопросительный взгляд отвёл глаза. Она, думаю, до сих пор презирает меня за то, что проявил малодушие тогда, а теперь и с Осиповой. Думает, наверное, что я предать любого готов из-за опасения насмешек окружающих.

Чтобы доказать самому себе и ей тоже, что она не права, я ладонями сжал ладошку Осиповой и оставил её у себя между ладоней. Светка восприняла это абсолютно нормально, чуть улыбнулась мне и руку не отняла. Это заметили. Мне теперь было пофиг, что теперь о нас будут думать в отряде.

Пусть Пирогова знает, что мне наплевать на пересуды. Верка встала и, махнув косичками, ушла в отряд.

– Печенин, во сколько фонарь вы запускать будете? ― обратилась ко мне Ленка Жданова.

Сашка вопросительно посмотрел на меня.

– В пол-одиннадцатого. В десять первые звезды появляются. Сейчас месяц старый, свет луны сильно мешать не будет.

– А какой ещё месяц бывает, молодой?

– Нет, растущий.

– А как можно узнать, что он растущий? ― улыбнулась Жданова.

– Если к серпу луны палочку мысленно пририсовать, он будет выглядеть как буква «Эр», ― значит, растущий.

Женька взглянула на брата и поделилась с нами:

– А мы в детстве с Сашкой считали, что луна это одно, а месяц ― другое. Сашка, подтверди.

–Точно, ― кивнул Сашка, ― глупые были.

– Не глупые, а маленькие, ― поправила его Женька.

***

В девять вечера, сразу после захода солнца, как нас и предупреждали, прозвучал сигнал на построение. На стадион мы шли за первым отрядом. С лестницы, по которой мы спускались на стадион, видна его большая часть: дрова для костра из хвороста, веток и тонких стволов сухих деревьев, уложенные индейским вигвамом и передвижной помост, служащий сценой для выступлений артистов при проведении концертов. Он слева от костра. В центр стадиона при торжественных мероприятиях его подтаскивает Лукич на своём грузовичке ГАЗ-51.

На стадионе нас поотрядно выстроили напротив импровизированной трибуны, с неё старшая пионервожатая Фролова, с красным флажком в руке, обратилась к нам с речью:

– Дорогие ребята, у нас сегодня в праздничный День открытия смены и Пионерский костёр! Знайте, что Пионерский костёр, это по-настоящему добрая традиция советской пионерии. В честь открытия смены его проводим и мы. Впервые такой костёр разожгли на костровой площадке в Москве, в парке Сокольники. Это было седьмого мая двадцать второго года. Ребята мечтали о том, когда пионерские костры вспыхнут по всей стране и сплотят детей в борьбе за дело Октября. На вашем пионерском значке костёр напоминает вам: живите так, чтобы людям было возле вас тепло, светло и интересно. Ярко живите!

Запомните, вы должны быть бесконечно благодарны Коммунистической партии и лично Председателю правительства Никите Сергеевичу Хрущёву за неустанную заботу о детях. А теперь послушаем песню «Разговор с Лениным» на музыку Локтева, слова Крючкова. Она посмотрела в сторону поста у лестницы на входе в пионерский лагерь, на стоявшего там физрука, махнула ему флажком. Видимо, по её сигналу он по телефону позвонил в радиорубку. Через непродолжительное время захрипел громкоговоритель на столбе, установленном на краю стадиона, громыхнул песней:

…Кузя, а я стоял рядом с ним, сказал тихонько Весёлкину:

– Весло, анекдот о Ленине знаешь?

– Ну, расскажи.

– Слушай, воспиталка детского сада на Новый год говорит: «Детки, к нам сейчас придёт тот, о ком мы стишки учили и песни». Входит Дед Мороз. Карапуз подходит к нему и говорит: «Так вот ты какой, дедушка Ленин!»

Я чуть улыбнулся, а Витька Ефимов сказал ему:

– Весло, давай договоримся эту тему не трогать.

– Ты же сам про Хрущёва недавно рассказывал? ― упрекнул меня Кузнецов.

– О Никитке можно, ― объяснил он, ― а такие, как ты рассказал, только на кухне за закрытой дверью рассказывают, а не при всех.

Наконец, радиотранслятор замолк, старшая пионервожатая ещё раз поздравила нас с открытием смены, сказала, что желающие могут принять участие в играх и аттракционах на краю стадиона.

***

Костер должны были разжечь в десять часов, когда появятся первые звезды. Мы с Сашкой Панус не могли дождаться сумерек, чтобы запустить воздушный шар. Пока он был ещё в отряде. Народ разбрёлся по стадиону. Непоседливая малышня с пятого отряда на краю стадиона играла в пятнашки. К нам подошли Юрка Кузнецов, Весёлкин и Круглов. Кузя спросил:

– Печенька, девок будем сажей мазать?

– Как без этого? ― улыбнулся я. ― Обязательно. Когда нормально стемнеет. Это наш день.

Возле хвороста и тонких стволов упавших деревьев, сложенных для костра, стояли два пацана с первого отряда с красными повязками на руках. Это костровые. Им доверено охранять, а потом по команде разжечь костёр. Важничали ужасно! На них с интересом поглядывали старшие девчонки, с завистью пацаны. Меня в сторонку от ребят за руку оттащил Кузнецов и вполголоса попросил:

– Лешка, поможешь с Танькой Соколовой познакомиться? Ну что улыбаешься? Поможешь?

– Почему я, ведь я с ней тоже не знаком? ― взглянув на Кузю и подавив улыбку, я предложил: ― Ты поймай её и первым сажей от костра испачкай, а потом подойди и заговори. Обычно пацаны старших отрядов так с девчонками на костре знакомятся.

– Это понятно, но я хочу, чтоб она до этого внимание на меня обратила.

– А где сейчас Соколова?

– С Пироговой и Ждановой её видел. Самому как-то неудобно к ним подойти, а тебе проще: Пирогова ― твоя одноклассница; и со Ждановой вы вместе газету делали. Пойдём поищем, ― попросил он.

Действительно, я иногда видел Соколову, с которой хотел познакомиться Кузнецов, в компании Пироговой и её подружек: Ждановой и Малютиной.

– Ладно, пошли, ― согласился я.

– Привет! ― сказал я девчонкам, когда мы нашли их по другую сторону костра.

– Привет! ― улыбнулись Жданова.

– Кстати, это Юрка Кузнецов. По-простому, «Кузя», ― хлопнул я его по плечу.

Кузя смущённо взглянул на Соколову, переступил с ноги на ногу, спрятал руки за спину и потупился. Я предложил:

– Кузя, расскажи им, как пацаны первого отряда вожатому «сюрприз» устроили. Ты мне недавно рассказывал. У Кузи знакомый пацан в первом отряде. От него знаем, ― объяснил я девчонкам.

– И что? ― улыбнулась Жданова.

– Ну что молчишь, говори, ― толкнул я в бок Кузнецова.

– Да так было… ― сказал Кузя, взглянув, задержал взгляд на Соколовой и заткнулся.

– Что было? ― улыбалась Ленка. ― Печенин, что было?

Пришлось самому рассказывать.

– Достал пацанов вожатый. Чуть что не так, ― отжиматься от пола. Или после отбоя несколько раз: «Подъем! Одеваться, строиться!», потом: «Отбой!»

– Печенин, дальше что было? ― спросила Жданова.

– Решили пацаны своего пионервожатого проучить, ― продолжил я, ― взяли его одеколон «Русский лес», он зелёного цвета, добавили во флакон зелёнки. Вожатый по утрам одеколоном «морду лица» мажет и в зеркало не смотрит.

– Что, кто-то без спросу к нему в комнату пионервожатых вошёл и одеколон взял, чтоб зелёнки налить? ― недоверчиво спросила Пирогова.

– Ну, ты Пирогова даёшь! ― удивился я. ― Он с пацанами спит. Что он, в одной комнате с пионервожатой девчонок спать будет?

Пирогова смутилась и покраснела, а Жданова рассмеялась.

– В том-то и беда, ― пояснил я, ― постоянный контроль. Спит в палате с пацанами. Дальше, утром он освежился одеколоном и вышел на линейку с зелёной физиономией как клоун. И цирка не надо, свой клоун нарисовался.

Девчонки рассмеялась. Жданова спросила:

– А он нашёл, кто это сделал?

– У них предателей нет, ― буркнул Кузя и отвернулся.

– Девочки, идите к нам, ― позвала девчонок Лариса Семёновна.

– Лена, Вера, идёте, ― потянула их в сторону Малютина.

– Пока! ― махнула нам рукой Жданова.

***

– Ты что, как воды в рот набрал? ― высказал я Кузнецову, ― я, считай, один с ними разговаривал.

– Да я не готов так-то. Тебе-то проще.

– У тебя губа не дура, ― сказал я Кузнецову и ещё раз посоветовал: ― Сажей от костра Соколову испачкай. Или мне самому это сделать?

– Только посмей, ― буркнул он.

– И пытаться не буду, ― заверил я, успокаивая его.

Что он в ней нашёл? Обыкновенная девчонка: волнистые волосы до плеч, глаза карие. Ну, может быть, улыбка… Самому всегда хочется в ответ ей улыбнуться. Это её он простынкой укрывал, когда она с голой спиной спала.

– Внимание! Тишина! ― через рупор с помоста объявила старшая пионервожатая и, когда все успокоились, дала команду зажечь костёр. Хворост, видимо, был облит бензином, ― пламя сразу рвануло вверх…

Через радиотранслятор громыхнула песня «Гимн пионеров»

– Нашу песню! ― крикнула Фролова Елена Матвеевна и, оглянувшись на девчонок, звонко запела:

Елена Матвеевна спустилась с помоста вниз и организовала хоровод вокруг костра. Быстро смекало, костёр набрал силу. Я стоял с Сашкой Панус в окружении любопытных возле своего воздушного шара. Ко мне подбежала Лариса Семёновна, схватила за руку и потащила в хоровод к девчонкам. «Сашка, шар охраняй!» ― успел я крикнуть. Как только смог, я вырвался из хоровода и подошёл к Таньке Лемеховой.

– Лемехова, про воздушный шар забыла? ― упрекнул я её.

– Ничего не забыла. Сейчас уже всё будет, ― пообещала она и подошла к старшей пионервожатой. Выслушав Лемехову, Елена Матвеевна поднялась на помост, по рупору объявила:

– Ребята, внимание! Сейчас пионеры второго отряда в честь Дня открытия смены запустят в небо воздушный фонарик ― «Звёздочку Ильича». Поаплодируем им!

Я уже был возле нашего воздушного фонарика. Только бы он не подвёл! Дрожащими руками поджог спичку и прикоснулся к вате, смоченной бензином. Оболочка шара осветилась изнутри. На наше счастье не было ни ветра, ни облаков. Шар оторвался от земли и сначала медленно, затем быстрее, ещё быстрее… начал подниматься вверх. Вот уже он выше костра… выше деревьев… он летит!

– Ура-а-а-а-а! ― прокатилось по стадиону!

Шар поднимался всё выше и выше!

***

Так я оказался в центре внимания. Пацаны и девчонки толпились возле меня. Еле успевал протягивать руку для пожатия, плечи гудели от одобрительных хлопков. Подошли два пацана с первого отряда, которых я видел в кружке технического творчества с моделью самолёта.

– Здорово придумано и сделано хорошо! ― похвалил один из них, с прямой чёлкой. ― Давай знакомиться. Меня Михаил Нестеров зовут. А это Саенко Славик, ― указал он на своего товарища и протянул мне руку.

У Нестерова твёрдая ладонь и крепкое рукопожатие, даже пальцам и захотелось потрясти. У Славки Саенко кучерявая голова и мягкие черты лица. Он смущённо улыбнулся и нерешительно протянул ладошку лодочкой для пожатия.

– Авиамодельным спортом не занимаешься? ― спросил Нестеров.

– Нет.

– Зря. Подумай над этим. Хорошее дело! Я потом найду тебя.

– Подумаю.

Славка Саенко из-за плеча Нестерова похвалил:

– Почти как у братьев Монгольфье. Они первыми воздушный шар запустили.

– Просто китайский воздушный фонарик. Они задолго до братьев Монгольфье запускали, ― поделился я тем, что узнал от Женьки.

– Может быть, и так, ― кивнул Нестеров.

***

Быстро темнело. Скоро начнётся потеха. Выбрав из костра обуглившуюся головёшку, я пошёл искать Кузнецова. Его я нашёл среди ребят, окруживших Юрку Круглова. В руках у Рудого аккордеон, который я видел в руках пионервожатой девчонок. Я удивился, не знал, что он на нём умеет играть.

Кто-то из мальчишек попросил: «Рудый, давай русскую народную, блатную хороводную!» Я подошёл ближе. Юрка запел негромко, специально хриплым голосом:

Но вот он встал, положил аккордеон на табуретку: «Всё!»

– Рудый, сыграй ещё! ― просил пацаны.

– Концерт окончен! ― сказал Юрка.

– Кузя, Весло, Рудый, пора девок сажей мазать, ― показал я из-за спины головёшку.

– Вперёд! ― провозгласил Кузя.

Мы пошли к девчонкам, стоявшим у костра. Пирогову со Ждановой и Малютиной я нашёл рядом с нашими пионервожатыми. Возле них самое безопасное место для недотрог. Преодолев смущение, я подошёл к Пироговой и, на глазах её подруг и пионервожатых, провёл пальцем по обгоревшей кочерыжке, потом, глядя ей в глаза, по её щеке. Её подружки с любопытством уставились на нас. Верка не пыталась отстраниться, молча смотрела на меня. Я повернулся и отошёл.

…Зря. Нужно было взять её за руку и повести за собой. Когда я отошёл от девчонок достаточно далеко, ко мне подбежала Ленка Жданова, мазанула ладошкой по моей щеке и,засмеявшись, отскочила в сторону.

– Есть первый! ― одобрительно засмеялись у костра девчонки первого отряда, стоявшие неподалёку.

Я провёл ладошкой по лицу ― сажа! Кузя засмеялся.

– Ну, всё, берегитесь! ― крикнул я девчонкам.

Они бросились врассыпную. Кузя и Весло вместе со мной пошли в атаку. Нас поддержали другие мальчишки. Началась кутерьма: там девчонки с первого отряда зажали какого-то пацана, там от мальчишек отбивалась какая-то девчонка. В стороне от костра, где темнее, я догнал Ленку Жданову. Она и пикнуть не успела, как я схватил её за руку и развернул к себе, потом взял за вторую руку. Она не вырывалась. Наши пальцы переплелись. Ленка улыбалась, смеялись её глаза.

– Всё, попалась! ― заявил я, развёл наши руки в стороны.

– Ну что ты мне сделаешь, что? ― спросила она с улыбкой

– Вот что, ― ответил я, завёл наши руки ей за спину и прижал Жданову к себе, как это было в автобусе. Она притихла, чуть слышно дышала мне в шею, потом шепнула:

– Лёшка, пусти. Вера и Осипова увидят, и что подумают?

Я разжал руки, Ленка сорвалась с места и нырнула за чьи-то спины., и я с сожалением проводил её взглядом.

Возле костра я увидел пионервожатую третьего отряда, Ольгу Сергеевну, со щекой, уже испачканными сажей от костра. Надо было самому это сделать, но кто-то меня опередил. Надеясь исправить промах, я решил найти пионервожатую девчонок нашего отряда и хоть с ней быть первым из пацанов, кто её испачкает.

Обойдя три раза вокруг костра я, наконец, в полумраке увидел Ларису Семёновну. Подбежав сзади, я со спины обхватил её левой рукой, быстро мазанул её щеку пальцем, черным от головёшки, и отбежал в темноту.

Надеюсь, она не поняла, кто это сделал. Было весело. Охота продолжалась. В стороне от костра машинально ― даже ленивый не упустит движущаяся добычу, я догнал и обхватил руками, пробегавшую мимо девчонку. «Пусти…», ― пискнула она и, пытаясь освободиться, резко присела. Мои ладони непроизвольно скользнули вверх под её рубашкой и, скользнув по шелковистой коже ― майки не было, оказалась на её груди. «Дурак!», ― взмутилась моя добыча и оглянулась. И это была Танька Соколова!

Я жутко смутился и разжал руки. Она вскочила и, отбежав, исчезла. В растерянности я отошёл ещё дальше от костра Ладони горели огнём. Вот так оконфузился, подумал я. Конечно, это произошло неумышленно, обещал же Кузи её не ловить. Неудобно получилось.

…Не желая обидеть, я никогда прежде не лапал так раньше девчонок. Ну, если только ненамеренно, через одежду при игре в пятнашки или в казаки-разбойники. Чуть успокоившись, я вернулся к костру. Ко мне подошла Светка Осипова, испачканная сажей:

– Лёшка, пойдём погуляем.

– Куда?

– К спортплощадке.

Ленка Жданова, стоявшая с Малютиной и Пироговой, окликнула меня: «Печенин». Я хотел ответить, но, взглянув на Верку, промолчал. Светка демонстративно взяла меня за руку и предложила: «Туда пойдём, там скамейки есть». Мы ушли достаточно далеко от костра, присели на самой дальней скамейке. Вначале просто молчали, потом Светка сказала:

– А ты молодец! Так красиво с твоим фонариком вышло!

– Я не один делал, Сашка Панус помогал, ― буркнул в ответ.

– Ну и что, что помогал, ведь ты его придумал.

Не люблю, когда меня хвалят. Чтобы сменить тему, я сказал:

– Света, смотри, ― звезды яркие сегодня, ― и, чтобы перевести разговор, спросил; ― Видишь Большую медведицу?

Я сам не понял, почему я назвал её не по фамилии…

– Где?

– Звезды ковшом. Четыре звёздочки и ручка ковша, ― я показал где, ― видишь?

– Сейчас, да.

– А Полярную звезду можешь найти? По её положению направление на север определяют.

– А где она?

– Ковш видишь?

– Да.

– Отсчитай семь расстояний от двух крайних звёздочек ковша вверх, ― будет Полярная звезда. Ты нашла её?

– Зачем? ― улыбнулась Светка. ― Откуда ты об этом знаешь?

– Книжка есть, «Занимательная астрономия» называется, ― там прочитал. А вон созвездие Кассиопеи ― буква «Эм» вверху ногами, или «Дабл Ю» ― двадцать третья буква английского алфавита. В Древнем Риме зрение воинов проверяли по этой звёздочке. Слева, предпоследняя она, ― Видишь её?

– Ну зачем?

– Если рядом с ней маленькую звёздочку увидишь, зрение у тебя ― единица. Значит, отличное зрение.

– Зачем тебе звезды? Астрономия в старших классах же будет? А так зачем?

– Как, не интересно разве?

– Мне нет.

– Ты «Аэлиту» Толстого читала?

– Зачем бы я читала? ― Осипова недоуменно посмотрела на меня. ― Читать нужно то, что в школе для внеклассного чтения задают, а так зачем?

После её слов я потерял к ней интерес. Снаружи смазливая, а внутри ― пустая как погремушка. Чтобы окончить разговор, я без задней мысли спросил:

– Мальчишки не пристают?

Светка отстранилась, странно взглянула на меня, сказала смущённо:

– Ты об этом? А руки у тебя не в саже, меня не испачкаешь?

Я просто машинально взглянул на свои ладони, потом сообразил о чём она, и поёжился от её слов:

– Ты что, спятила? Ничего я не напоминал, без всяких условий согласился дружбу изображать. Ну, ты даёшь…

– Ладно тогда. Спасибо тебе, что не стал меня лапать, ― чуть слышно прошептала она.

– Не за что, ― отмахнулся я.

Светка сверкнула на меня глазами, посмотрела на свою рубашку, ладошкой сверху вниз пригладила юбку и с обидой сказала:

– Ты и в правду так думаешь? Другие мальчики так не считают, иначе бы я с тобой не знакомилась, о защите тебя бы не просила.

Я ошалел от её слов:

– Ты вообще, о чём? Я сказал: «Не за что» ― в смысле, не стоит благодарности, а не имея ввиду твою внешность.

– Света! ― послышался голос Таньки Беловой. ― Где вы там, идите к нам.

Я с облегчением вздохнул, вскочил на ноги и протянул Светке руку. Когда мы вышли к костру, она на глазах девчонок нашего отряда демонстративно поправила причёску, заправила рубашку в юбку, застегнула верхнюю пуговку рубашки под галстуком и подошла к ним. Вот провокаторша! Я же её не трогал: и рубашка в юбку у неё была заправленная, и пуговицы застёгнуты, когда только успела!

***

Перед отбоем к умывальникам не протолкнуться, народ старательно отмывает чумазые физиономии. Танька Соколова с полотенцем и мыльницей в руках шепотком упрекнула меня:

– Лёшка, какой ты бесстыжий!

– Это не я был, ― пошёл я в отказ.

– Нет, ты!

Получается, что узнала, кто её поймал. Она скорчила мне рожу и показала язык ― значит не сердится. Наверное, некоторым из девчонок нравится, что мальчишки пристают, гордятся этим, а пищат и визжат для показухи, какие они, мол, недотроги. Чтобы сгладить ситуацию, я сказал ей:

– Кузнецов с тобой познакомиться хочет, но стесняется. Только это секрет. Не говори ему, что я тебе об этом сказал, ладно?

Танька удивлённо посмотрела на меня и согласно кивнула. Я вернулся к умывальнику, умылся и пошёл в отряд. В фойе я хотел незаметно прошмыгнуть мимо Ларисы Семёновны, но она за предплечье придержала меня и с улыбкой упрекнула: «Печенин, ты что, пионервожатых своими подружками считаешь?» Вместо строгости в её глазах смешинки.

Сегодня отбой был объявлен на час позже обычного. Уже в постели подумал, ну почему мне так легко с другими, и с Ленкой Ждановой, могу её и к себе прижать, и с другими, а вот с Пироговой ― никак. А вообще, день прошёл не зря. Такой богатый на события день, что уснул я, чуть лишь коснувшись щекой подушки, и спал без снов.