Проснулся я и вспомнил, Пирогова приснилась. Я нёс её на руках по заросшей травой полянке, а потом мы собирали землянику. Знаю, ягоды земляники ещё зелёные, а снится, что уже поспели. Ну, вакуум ― это понятно, Женька про вакуум недавно говорила. Анализировать сон было некогда. Нужно торопиться. Я встал и тихонько разбудил Сашку.
– Я первым выйду, затем ты, ― сказал я ему.
– Хорошо, ― прошептал он.
– Стакан не забудь.
Стараясь не шуметь, я надел кеды, взял стакан и в трусах вышел из отряда. Было сыро и прохладно. Я поёжился и пожалел, что не надел майку. Вскоре из отряда вышел и Сашка, тоже без майки.
– Где стакан? ― шепнул я.
– Забыл. Принесу.
– Что уж теперь, одного хватит.
– Куда?
– К туалету. За ним собирать будем.
Опасаясь прикасаться к мокрым деревьям, уклоняясь от веток орешника, мы вошли в лес. Сашка поскользнулся и ухватился за ствол молодой берёзки.
– Блин! Ты что опупел? ― возмущённо прошептал я, втягивая голову в плечи от холодных капель росы, окативших меня с головы до ног.
– Я не хотел, ― прошептал он в ответ.
Росу собирали, стряхивая капли с листьев.
– Гляди, ― тронул меня за плечо Сашка, и указал на тропинку.
По тропинке в нашу сторону вприпрыжку шла-бежала Жданова, подружка Пироговой. Она без юбки, блузка не полностью застёгнута на пуговки, видно, что и майки на ней нет, видны и её белые трусики.
Интересно наблюдать за человеком, уверенным, что его никто не видит. В туалет Жданова не пошла, присела за кустами. Правильно, заходить в туалет нужно с большой опаской: запах хлорки, полумрак… Нам с Сашкой видна только её макушка. Она по-маленькому. Когда встала, Сашка не сдержался, крикнул: «Гав!»
Жданова испуганно оглянулась в нашу сторону, вряд ли она могла нас увидеть, вскочила и побежала к отряду.
– Зачем? ― упрекнул я Сашку, ― Ты сам по-маленькому в туалет разве ходишь? Газовая камера там как в Освенциме!
…Хлорку обновляли еженедельно. Ночью в туалет, которому соответствовало название «клозет» или «нужник», нужно заходить с большой осторожностью: полумрак, можно провалиться в очко, потом не отмоешься.
– Да ладно, что случилось? Ничего не случилось! Мы же никому не расскажем? Я нет, ― сказал Сашка.
– И я нет.
Симпатичная подружка у Пироговой, подумал я, глядя ей вслед. Росы уже набралось достаточно. Нам много и не надо. Есть на дне стакана ― и хватит. Прозвучал сигнал горна «Подъем!», скоро на зарядку.
Со стороны площадки построений из громкоговорителя донеслась песня:
…На зарядку, на зарядку
Горн певучий нас зовёт!
На зарядку! На травинках…
Стало понятно, что погода, ранее прохладная, установилась, перестал моросить дождь, подсохли лужи на дорожках, но небо ещё было затянуто серым: облака не облака, а солнца нет.
…Стынут капли серебра.
Утро доброе долина,
утро доброе гора!
На зарядке я в первом ряду. Мозолит глаза стенд с плакатом:
«Мускул свой, дыхание и тело ― тренируй с пользой для военного дела!»
Когда зарядка окончилась, в дверях я столкнулся с Пироговой. Она, пропуская меня, покраснела. Я смутился от того, что она подумала, что я посмотрел на её майку. И не думал даже…
***
– Сегодня, ― на утреннем построении объявила Сталина Ивановна, ― банный день, медосмотр, а после ужина ― кино. Внимание, ― сказала она, ― по технической причине помывка будет не в душе, а с выездом в баню. Шефы пришлют автобусы.
…Суббота в пионерском лагере всегда праздник. Тем более, поездка в баню в соседнее село Победа. В этом посёлке расположено отделение какого-то совхоза. А кино… кто же не любит кино?
Политинформацию должна была проводить старшая пионервожатая, Фролова Елена Матвеевна, но она задерживалась. Пионервожатая девчонок, Лариса Семёновна, чтобы занять нас, сказала, что вчера Председатель совета министров СССР Никита Сергеевич Хрущёв и руководитель Германской демократической республик Вальтер Ульбрихт подписали Договор о дружбе сроком на двадцать лет.
Я прикинул, когда этот срок закончится. Это же тысяча девятьсот восемьдесят четвёртый год! Целая вечность. У нас уже коммунизм, полёты на Марс, я ― уже старикашка, с годами далеко за тридцать.
Федотовой всё не было. Лариса Семёновна оглянулась на входную дверь, беспокойно посмотрела на наручные часики и задала вопрос:
– Ребята, что вы знаете о герое гражданской войны Василии Ивановиче Чапаеве?
Круглов наклонился ко мне и тихонько сказал:
– Анекдоты мы знаем. Рассказать? ― спросил он и прошептал: ― Сидит Петька на рельсе железнодорожном. Подходит Чапаев и говорит ему: «Подвинься».
Я улыбнулся и шепнул ему:
– Я тоже о Чапаеве рассказать могу.
– Печенин, Круглов, о чём вы там шепчетесь? ― строго взглянула на нас Лариса Семёновна.
– О Чапаеве, только это анекдоты, ― всё ещё улыбаясь по инерции, ответил я.
– Я вот устрою вам анекдоты! ― пригрозила вожатая.
– Так они идеологически выдержанные, о том, как Чапаев мечтал о наступлении коммунизма.
– Ну, что ж, встань и расскажи, если по теме. Мы тоже тебя послушаем.
Я встал и сказал:
– Как-то герой гражданской войны Василий Иванович Чапаев говорит своему ординарцу: «Вот, Петька, доживём мы с тобой до коммунизма, построим консерваторию…»
– Хорошо, ― одобрительно кивнув, сказала Лариса Семёновна и обратилась к отряду: ― Да, ребята, в трудное время гражданской войны борцы за Советскую власть мечтали о построении коммунизма. Хорошая история. Только почему ты её анекдотом назвал?
– Так я не окончил. Можно продолжу?
Лариса Семёновна с сомнением посмотрела на меня, но кивнула.
– Продолжай.
– …доживём до коммунизма, сказал Чапаев, ― продолжил я, ― построим консерваторию и оградим её высоким забором. Петька спрашивает Чапаева: «Василий Иванович, а зачем консерваторию высоким забором?», а тот ему объясняет: «Как зачем? Чтобы контра консервы не тырила!»
Ребята и некоторые девчонки заулыбались, а Лариса Семёновна покраснела и отчитала меня:
– Ну, Печенин, не ожидала я от тебя такого. Вот расскажу вашей Ирине Николаевне, она тебе такой анекдот задаст, обхохочешься!
Погрозив мне пальцем, она потребовала:
– Прекратить улыбки! Меня слушать. В баню наш отряд, едет после первого отряда. К десяти часам быть готовым к построению. Взять нижнее белье, банное полотенце и мыло. Там же обменяем форму.
Наконец появилась старшая пионервожатая, Федотова Елена Матвеевна.
– Ребята, – без вступления начала она, – вы пионеры второй ступени. За эту пионерскую смену вы должны подготовиться к присвоению вам очередной, третьей ступени роста. Что для этого нужно сделать? Сделать нужно многое, приложить много усилий. Это и сдача нормативов БГТО и усвоение знаний, необходимых пионеру третьей ступени.
Пионер третьей ступени обязан знать заветы великого Ленина молодёжи, ознакомься с речью Владимира Ильича на III съезде комсомола. Знать, каким должен быть комсомолец, ознакомься с Уставом ВЛКСМ… – Я заскучал, поняв, что её речь будет длинной и не слушал её. – …И вот, поколение, говорил Ленин, – продолжила она, – которому теперь пятнадцать лет и которое через десять-двадцать лет будет жить в коммунистическом обществе, должно все задачи своего учения ставить так, чтобы каждый день молодёжь решала практически ту или иную задачу общего труда, пускай самую маленькую, пускай самую простую. По мере того как будет развиваться коммунистическое соревнование, по мере того как молодёжь будет доказывать, что она умеет объединить свой труд, – по мере этого успех коммунистического строительства будет обеспечен». Бурная овация в честь Коммунистической партии большевиков заглушила его последние слова», – сказала Елена Матвеевна, и я понял, что конец занятий близок, а она продолжила: – Делегаты съезда провожали Владимира Ильича Ленина овациями, скандировали: «Да здравствует Ленин! Да здравствует наша большевистская партия!»
– Ребята, – обратилась к нам Елена Матвеевна, – на следующем занятии мы побеседуем с вами о том, каким должен быть комсомолец и ознакомься с Уставом ВЛКСМ.
Затем слово взяла Лариса Семёновна и «обрадовала», заявив, что сегодня мы должны разучить песню о Щорсе, который погиб в бою с белогвардейцами. Слова песни накануне размножили, переписав много раз, наши девочки. Тетрадные листки пошли по рукам. Достался и мне.
Я был удивлён: почерк Пироговой. Вот так удача! Её почерк я хорошо знаю! Пробежал глазами: слова М. Голодного, музыка М. Блантер:
Хлопцы, чьи вы будете, кто вас в бой ведёт?
Кто под красным знаменем раненый идёт?»
«Мы сыны батрацкие, Мы за новый мир,
Щорс идёт под знаменем Красный командир,
—ну, и так далее…
– Убил бы к чёртовой бабушке обоих! ― возмущался Весёлкин, когда мы вышли на улицу.
– Кого убил бы? ― спросил Кузя.
– Да этих, напишут всякую чушь, а ты заучивай! Что здесь, школа, что ли? И летом не дают отдыхать! Не буду учить!
Весёлкин скомкал и выбросил в урну бумажку. А я свой листок сохраню обязательно, через много лет за семейным столом покажу его Пироговой и спрошу: «Узнаешь почерк?» Вот она удивится: «Откуда он у тебя?», а я так небрежно: «Случайно в кармане завалялся. Неужели не помнишь пионерский лагерь, первую смену тысяча девятьсот шестьдесят четвёртого года?»
***
На занятия по строевой подготовке вышли пораньше. По команде пионервожатой перешли на шаг «счастливого детства» и поздоровались с первым отрядом: «Всем, всем, добрый день!» На их ответное: «Всем, всем, добрый день!» Наш отряд прокричал речёвку:
– Раз, два… – Синева!… – Три, четыре… – Солнце в мире!
Мы за мир!.. Мир за нас!.. – Кто против мира, тот против нас!
Они продолжили:
– Пять, шесть… – Лагерь есть!.. – Семь, восемь… – Галстук носим!
– Девять, десять… – Отдыхаем целый месяц!
– С пионерским звонким маршем мы придём на помощь старшим!
А потом выдали свой девиз:
«Будем учиться, трудиться, расти, к звёздам далёким проложим пути!»
***
Гены-барабанщика на стадионе ещё не было, и нас распустили из строя. Я отозвал Сашку Панус в сторонку.
– Сашка.
– Что?
– После строевой подготовки до полдесятого мы свободны. Самое время эксперимент на антигравитацию провести. Предупреди Асеева. Мы ведь обещали ему.
– Как мы его проведём? Видишь, облака. Солнца нет. А надо, чтобы солнце яйцо нагрело.
– Облака не сплошные. День должен быть солнечный. Нагреется яйцо.
– А Аська не проболтается?
– Не такой уж это секрет большой. Даже если проболтается, то что? Давай с него честное «пионерское слово» возьмём. Проверим заодно, умеет ли он тайну хранить.
– Хорошо. А где испытывать будем?
– Предлагаю на просеке за туалетом. Там местечко есть: песок, камни. Место хорошо прогревается. Я знаю. Туда и пойдём.
– Хорошо, договорились.
***
Но вот на стадионе появился Белобородов, и мы построились в шеренгу по два.
– Сегодня, ― сказал Гена-барабанщик, ― тема занятий: построение в колонну по три, а также потренируемся ходить парадным маршем. ― Разойдись!
Мы разбежались из строя.
– Отряд, в одну шеренгу становись! Смир-но! На команду «Смирно» положено стоять смирно, а не дёргаться вошью на гребешке!
Построение мы проделывали неоднократно. Никто не хотел из-за своей нерасторопности стать мишенью для Гены-барабанщика. Когда мы построились, он скомандовал: «На первый третий ― рассчитайсь!». Потом напомнил, как перестраиваться с одной шеренги в колонну по три:
– Первый номер делает левой ногой шаг вперёд, правой ― вправо так, чтобы встать впереди второго номера. Третий номер делает правой ногой шаг назад, а левой ― шаг влево так, чтобы встать за вторым номером. По команде: «Сомкнись!» ряды смыкаются. Все понятно?
– Понятно…― ответили вразнобой.
– В три шеренги становись!
Отряд перестроился без замечаний.
– Сомкнись!
Мы сдвинули ряды.
– Правое плечо вперёд, прямо шагом марш!
Когда сделали строем круг по стадиону, Белобородов скомандовал:
– Отряд, смирно!
Мы перешли на поступь «счастливого детства» ― дрессировка Белобородова! Я на занятиях не был, дежурил по отряду, но делать это умел. И не захочешь ― научишься.
– Девиз! ― скомандовала Лемехова.
― Пионеру не дело топтаться на месте,
всегда мы в строю, с коллективом вместе!
― хором ответил отряд.
– Речёвку! ― скомандовал довольный Белобородов.
– Даю речёвку, ― выкрикнула Лемехова: «Кто шагает дружно вряд?»
…Мы подхватили:
– Наш отряд, отряд орлят.
― Как орлята здесь живут?
― Чтут заветы, любят труд!
― А девиз орлят каков?
― Больше дела, меньше слов!
Потом Гена-барабанщик индивидуально тренировал тех, у кого не получалось ходить «поступью счастливого детства». Больше всех досталось Цыплакову Ваньке, Митину Игорю и девчонкам: Малютиной ― подружке Пироговой, Агеевой и Зиночке Мороз. Но к концу занятий и они лихо маршировали, стараясь тянуть носок и ступать всей подошвой.
***
После строевой мы с Сашкой Панус сразу решили идти на просеку. У нас всё уже было готово: роса в пузырьке, пипетка из медицинской аптечки, скорлупа яйца и немного пластилина. Позвали лопоухого и худого обжору Асеева. Но перед тем, как пойти на просеку, мы потребовали с него клятву.
– Пионер Асеев, ― торжественно объявил я. ― Перед лицом своих товарищей клянись хранить в тайне всё, что узнаешь в ходе эксперимента и место, куда мы идём. Если ты не сдержишь клятву, на твою стриженую голову мы, твои товарищи, ночью, когда ты будешь крепко спать глубоким сном, запустим самого энцефалитного клеща, и тебя разобьёт паралич, а потом ты умрёшь в судорогах. Клянёшься?
– А обязательно мне участвовать? Может, вы без меня? ― оробел Аська.
– Как хочешь. Мы тебя неволить не собираемся, ― ответил я.
Аська облегчённо вздохнул и пообещал:
– Я никому не скажу. Я не боюсь, просто не хочу. Правда! Я пошёл?
– Иди.
– Слишком сильно ты его напугал, ― сказал мне Сашка, ― вот он и струсил.
– Нужен он?
– Нет.
– Значит, пошли.
***
Я привёл Сашку на место, которое облюбовал ещё в прошлом году, там я собирал кузнечиков в банку, чтобы потом высыпать их в палату девчонок, ― это просека ЛЭП, но идти нужно было не в сторону карьера, а вверх, в сторону леса. При строительстве ЛЭП разрыли косогор и вывернули из земли большие камни. И почва была: камни и песок. Я выбрал большой плоский камень. и спросил:
– Чем не стол?
– Подходит! ― согласился он.
– Начинаем?
– Да.
Сашка держал яйцо. Я набрал росы в пипетку и влил несколько капель в скорлупу.
– Хватит? ― спросил у Сашки.
– Да.
– Закрываем?
– Закрываем.
Мы залепили отверстие в яйце пластилином.
– А дальше что будем делать, ждать? ― спросил я. ― У нас времени на это нет.
– А как мы узнаем? ― поинтересовался Сашка.
– Предлагаю яйцо на камне оставить. Не на этом, он на виду, а чуть дальше, где с тропинки не видно. Позже придём. Если яйцо на месте будет, эксперимент провалился и будет тебе щелбан. Если оно сдвинется, придётся повторить, чтобы результат своими глазами увидеть. Согласен?
Сашка кивнул головой. Пора было идти в лагерь, чтобы не опоздать на построение.
– А когда мы сюда придём? ― спросил Сашка.
– Давай сразу после обеда. От обеда до тихого часа у нас время хватит. Идёт?
– Согласен, ― кивнул Сашка.
***
В отряд мы успели вовремя. Здесь суматоха: смена пастельного белья. И зачем утром постель заправлять, если простыни менять приходится? Народ выстроился перед кладовкой за своими чемоданчиками, взять чистую одежду в баню.
– За подменкой идёшь? ― спросил я Сашку, когда мы заправляли постели.
– У нас чемоданчик с Женькой один на двоих. Она возьмёт.
Мой чемодан-балетка с одеждой, в которой я приехал. Вот шесть пары носков, четыре майки ― их требуют надевать на стадион, три футболки, свитер и спортивное трико на вечер. Запасные трусы тоже в чемодане. Здесь же увеличительное стекло и мячики для настольного тенниса.
Я взял из чемоланчика подменные труселя, чтобы надеть их сразу в отряде, а с собой в баню взял только мыло и полотенце. Форму обменяют в бане.
Ровно в десять часов нас строем отвели на автостоянку. Для поездки в баню в дождь или по другой причине шефы выделяют два автобуса КАвЗ-651, в каждом по двадцать сидячих мест. Так было и на этот раз. В первый автобус сели девчонки с Ольгой Семёновной, во второй мы со Сталиной Ивановной и Ириной Николаевной.
– Знаешь, многие считают, марка нашего автобуса КАвЗ -651, но это не так, ― поделился Рудый.
– А как? ― поинтересовался я.
– Марка у него ― КАвЗ -651А. Такие автобусы с пятьдесят восьмого года выпускают. 651-ый был с деревянным кузовом, а этот, 651А, уже с металлическим. Семьдесят лошадиных сил, тормоза с гидравлическим приводом на все колеса!
…Вот бы с Петькой Бурцевым Рудого свести, тот тоже любитель автомобилей, подумал я и, сдержав зевок, взглянул в окно.
***
До посёлка Победа ехать недалеко, всего-то километров девять-десять. Улицы там пыльные, дома разбросаны далеко друг от друга. Единственное большое здание ― баня, которая осталась от воинской части, когда-то расположенной рядом. Недалеко от бани ― магазин смешанных товаров потребительской кооперации, где можно было купить газировку в бутылках, карамель или печенье.
В этом году баня выглядела наряднее. Её шлакобетонные стены поштукатурили и побелили. В фойе, узком помещении, вытянутом вдоль фасада здания, покрасили стены и лавки; левая дверь ведёт в мужское отделение, правая ― в женское. Справа витрина буфета с окошком для покупателей.
Как всегда, толкотня и очередь. В раздевалке вдоль стен установлены пронумерованные шкафчики, выкрашенные в ядовито-зелёный цвет.
– Ира, ― говорила нашей пионервожатой Сталина Ивановна, ― я тебя умоляю, главное правильно пересчитать форму и полотенца. Мешок с вещами не оставляй без присмотра. Дальше вся ответственность будет на тебе и Ларисе.
– Хорошо Сталина Ивановна.
Воспитательница попросила внимания и объявила:
– Ребята, напоминаю правила безопасности при помывке в бане. Не баловаться, не шалить! Кто будет безобразничать, за ухо отведу в угол. Так и знайте! Запомните, при наполнении тазика водой сначала открываем холодную воду, потом горячую. В душе вначале открываем кран холодной воды, потом горячей, регулируем температуру воды. Когда помылись под душем, вначале закрываем горячую воду, отступаем в сторону и закрываем холодную. Запомнили? Первой закрываем горячую, потом холодную! Правила не соблюдаем ― в душ не ходим! Всё понятно?
– Понятно.
– В парилке не париться. Понятно? Теперь можете мыться.
– Блин, при них что ли раздеваться? Стрёмно как-то, ― шепнул мне Ефимов Витька.
Пионервожатого у нас нет, а по правилам, в раздевалке обязан находиться дежурный. Пацаны шептались и подталкивали Глухарёва, он кивнул на меня и тихонько сказал: «Пусть он поговорит, чтоб без старших в предбаннике мыться».
…Раздеваться при воспиталке и, тем более при пионервожатой никто не хотел. Прошлый год почему-то делать это было не так стыдно, даже если это была пионервожатая.
– Что, ссышь спросить? ― тихонько спросил меня Глухарёв.
– С чего ты взял? ― бросил ему и обратился в воспитательнице:
– Сталина Ивановна.
– Чего тебе?
– Разрешите без дежурства старших в предбаннике.
Она посмотрела на меня, смущённого просьбой, на мальчишек и, понимающе, улыбнулась:
– Хорошо, будите одни. До первого замечания. Согласны?
Закивали головами. Толкаясь подходили обменять форму, но в банное отделение не торопились, ждали, когда выйдут воспитательница и пионервожатая. Я присел на скамейку у своего шкафчика. Каждый хотел первым заскочить в банное отделение и захватить таз. Кто был здесь прошлые годы, знали, что их обычно на всех не хватает. Васька Асеев, не утерпев, и намереваясь заскочить первым, потянул с себя трусы и тут же получил звучный хлопок по голой заднице от Глухарёва. Правильно, одобрил я, заслужил.
Сталина Ивановна строго взглянула на Кольку Глухаря, но промолчала и, следом за Ириной Николаевной вышла из предбанника.
По обе стороны от прохода установлены ряды узких скамеек из искусственного мрамора, прямо ― дверь в парилку. Левая стена с двумя окнами, закрашенными на нижнюю треть зелёной краской. У правой стены две раковины с холодной и горячей водой, чуть дальше дверь между мужским и женским отделениями. Есть и душ. Как всегда, в бане толкотня и неразбериха…
«Печенька, ― окликнули меня. ― Таз для тебя захватил». Я оглянулся. Кузя махал мне рукой. Кто-то из пацанов уже мылся, кто-то пошёл в парилку. Несколько мальчишек бродили вдоль скамеек, выискивая свободный таз. Я устроился рядом с Кузнецовым спиной к двери. На соседней скамейке сидел Весёлкин. В один таз с водой он опустил ноги, с другого мылся.
– Весёлкин, дай таз. Зачем тебе два? ― канючил Асеев.
– Аська, спину потрёшь, ― дам, ― пообещал Весёлкин.
Асеев, согласно кивнул и взял вехотку. Митин, с нашего звена, крутился у двери в женское отделение, потом заглянул в замочную скважину.
– Ну что там, Митька? ― крикнул ему Юрка Круглов. ― Видно кого?
– Чем-то заткнуто, бумажкой, наверное, ― ответил Митькин и тут же взвизгнул как поросёнок.
Это Круглов подошёл к нему и со всей силы шлёпнул по голой заднице: «А не подглядывай!»
– Весёлкин, дай таз, ― канючил Асеев: ― Я тебе спину потёр!
– Сейчас ополосну, дам, ― ответил Весло.
Он сходил к раковине и вернулся с тазом, наполненным водой.
– Вот, ты мне спину тёр, а я тебе воды за это набрал. Все по-честному?
– Да, спасибо, Серёжа.
Весёлкин опрокинул воду из таза на голову Аськи. Тот заорал благим матом.
– Ты что? ― возмущённо взглянул я на Весёлкина.
– Ничего. Пусть закаляется как Суворов в детстве.
Дверь приоткрылась и к нам заглянула Сталина Ивановна, глядя поверх наших голов, прикрикнула:
– Вы что здесь творите! Что за вопли такие? На улице слышно. Вы мне что обещали!
– Водой холодной он обливается! ― пожаловался Ася, указав пальцем на Весёлкина.
– Все, тихо. И чтобы больше не звука! И запомните, я никуда не ухожу и всё слышу! ― припугнула она и прикрыла дверь.
– Сталина Ивановна, тихо будет, я обещаю! ― крикнул запоздало ей в спину Глухарёв, а Весёлкину и Асееву пригрозил: ― Только вякните!
***
Ребята, что уже помылись, шли одеваться. Я, одним из последних, приоткрыл дверь, выглянул в предбанник: ни воспитательницы, ни Ирины Николаевны не было, облегчённо вздохнув я вышел. Что за фигня? На моей вешалке галстук, рубашка, шорты, трусов ― нет!
Растерянно оглянулся на ребят и увидел ехидные усмешки Матвейки и Коряги. Это меня взбесило. спёрли, и это уже второй раз! Я надел шорты на голое тело, подошёл к Глухарёву и потребовал:
– Скажи шестёркам своим, чтоб вернули!
– Ты о чём? ― спросил он с деланным удивлением.
– Они знают, ― кивнул я на Матвеева и Катрягу.
Глухарёв посмотрел на своих прихлебателей, но они пожали плечами.
– За пропажу после ужина ответишь! ― пообещал я, обулся, надел рубашку, пионерский галстук и пошёл на выход. Понял, придётся драться. Когда я ещё был в фойе Глухарь окликнул меня:
– Печенька, ты в пожарном ящике искал?
Видимо, он всерьёз воспринял моё предупреждение и драться, как и я, не хотел. Ничего ему не ответив, я вернулся в раздевалку, достал из пожарного ящика свои трусы. Надевать их было уже поздно, в отделение входили ребята с третьего отряда, а в фойе, через открытую дверь я видел их пионервожатую. Прошмыгнув мимо неё с трусами, завёрнутыми в полотенце, я вышел на улицу повеселевшим. В отряде надену.
***
Перед баней стоял автобус, который привёз ребят третьего отряда. Среди стайки мелких девчонок третьего отряда была и та, что так лихо отплясывала в актовом зале. Она встретилась со мной взглядом, видимо, узнала меня, поскольку её улыбка стала, как и прошлый раз, дерзко-самоуверенной, она горделиво прошла мимо, оглянулась, проверяя мою реакцию на неё, а увидев, что я провожаю её взглядом, не удержавшись, прыснула в ладошку и побежала в баню.
…Смешно, мелкота, а её уже интересует, как старшие на неё реагируют. Мне-то практически пятнадцать уже! Со стопкой пионерской формы вышла из автобуса «Ольга Сергеевна». Она заметила меня и улыбнулась. Худенький мальчишка с её отряда предложил ей:
– Ольга Сергеевна, давайте помогу донести.
– Нет, мне «Лёша-Алёша» поможет. Поможешь? ― обратилась с улыбкой она ко мне.
– Помогу.
…Что бы я ответил, не помогу, что ли?
– Как тебе в лагере, ты отдыхал уже здесь? ― спросила она
– Каждое лето, ― ответил я, забрал у неё стопку одежды и пошёл за ней.
Девчонки с нашего отряда провожали нас любопытным взглядом. «Ольга Сергеевна» вошла в баню, а меня на крыльце остановил Кузнецов:
– Завтра «День открытия смены», ― напомнил он.
– Знаю.
– Будем девок зубной пастой мазать?
– Вдвоём пойдём, ― поставил я условие.
– Договорились. Жалко только на них зубную пасту тратить. Я за «Особую» тридцать восемь копеек отдал, ― поделился Кузя.
– Моей можешь. У меня «Московская», ― предложил я, но он не согласился:
– Своей буду. Акварельные кисточки захвати.
– Возьму, ― пообещал я.
…Кузнецов не был жмотом. Просто зубную пасту купить сложно. Её выпускала московская фабрика «Свобода», и она не всегда была в продаже. Большинство ребят приехали с зубным порошком за шесть копеек.
Пройдя в баню, я распахнул дверь в раздевалку, чтобы передать стопку формы и отшатнулся от смешливого визга полураздетых девчонок с третьего отряда. Они, уже в трусишках и майках ― а кто и вовсе в трусиках, запищали, увидев меня. Я закрыл глаза и отшатнулся. «Ольга Сергеевна» взяла у меня пионерскую форму и упрекнула: «Лёша, прежде постучать нужно». Извинившись, я выскочил в фойе и плотно прикрыл дверь. Блин, ерунда какая-то… Могла бы предупредить, чтоб постучался.
***
– Автобус один сломался, ― сказал мне Юрка Круглов, когда я вышел из бани и подошёл к нему. ― Я слышал, как Любовь Андреевна нашей вожатой об этом сказала, ― объяснил он сказанное.
– Какая Любовь Андреевна? ― попросил я уточнить.
– Пионервожатая девчонок первого отряда. Что, не знаешь? ― удивился он.
– Не скоро уедем, ― предположил я и, как всегда, поискав взглядом, нашёл Пирогову.
Она стояла с подружками, Ждановой и Малютиной. Верка оглянулась на меня, я резко отвернулся и шагнул к ребятам нашего отряда. Блин, смотреть нужно осторожнее.
Весёлкин травил анекдот:
–… американцы своих на Луну. Прилетели, выходят. Один из них, который старший, говорит: «Вот здесь ракетную базу построим и там ракетную базу построим, и там… Подходит к ним лунатик и говорит: «Не получится у вас ничего, ― всё занято!» ― «Как занято?!» ― возмущаются они. «Да недавно прилетал толстый и лысый на букву «Хэ», сказал, что всё под кукурузу!»
Пацаны засмеялись, я тоже улыбнулся, хотя и слышал этот анекдот раньше. Я достал деньги и обратился к Кузнецову:
– Кузя, купишь в буфете конфет и пару бутылок лимонада? ― и для мотивации пообещал: ― Поделимся.
– А вот ещё слушайте, ― продолжал Весло, ― Приехал Хрущёв на образцовую свиноферму. Свиньи породистые, довольные и упитанные. Один толстый хряк рылом в корыте копается и таким голосом: «Хру-хру-хру…». А Хрущёв говорит главному ветеринару: «Вы его лучше кормите, чтобы фамилию полностью выговаривал.
Мне анекдоты с «бородой» слушать не хотелось, я отошёл, присел на скамейку. Наконец-то из бани вышел Юрка Кузнецов. Протянул мне бутылку лимонаду и конфеты. Я поделился с ним по-братски и спросил:
– Что так долго?
– Лезут без очереди.
– Наши все помылись?
– Все.
– Там третий отряд?
– Знаешь, зачем нас ночью поднимали?
– Ноги проверить, чистые или нет, ― предположил я.
– Ноги? Ну, даёшь… ― усмехнулся он и сказал: ― Смотри, что будет.
Он подозвал Круглова и предложил ему:
– Рудый, отгадай загадку: «Возьму его в руки, сожму его крепко, и станет он твёрдый, похожий на репку». Что это такое?
– А почему я? Я причём? ― покраснел Круглов. ― Ты видел?
– Дурак, ответ будет: снежок! А ты о чём подумал?
– Сам дурак, ― обиженно буркнул Круглов и отошёл от нас.
– Зачем ты так? ― упрекнул я Кузнецова.
– Шутка юмора, объяснить ему, зачем нас ночью поднимали.
– Правда, что ли? ― поёжился я.
– А то!
Я почувствовал, что сейчас покраснею и отвернулся. Круглова, видимо, зацепил подначка Кузнецова, он крутился рядом, потом подошёл к нам и спросил:
– Кузя, у тебя пятак есть?
– Есть, ― сказал Кузя, хлопнув по шортам.
– А что не хрюкаешь? ― поинтересовался Рудый и расцвёл, как майский жук, что уел-таки Кузнецова.
– Ладно, квиты, ― улыбнулся Кузя и протянул ему руку для примирения.
Я поискал взглядом Пирогову и окликнул её:
– Эй, Пирогова!
– Что?
– Лимонад будешь?
– А сам почему не пьёшь?
– Не хочу. Будешь?
– Давай! ― сказала Жданова и подошла ко мне.
Я передал ей лимонад и оставшиеся конфеты. Наконец пришёл автобус.
***
«Ребята, не толкаться, все уедем», ― пыталась навести порядок Сталина Ивановна. Ждать следующего автобуса никто не хотел. Ребята и девчонки, оказавшиеся ближе всего к двери при посадке в автобус, заняли место по три человека на сидение.
Когда вошёл я, проход наполовину был заполнен. Верка Пирогова сидела у окошка с Малютиной Любкой и Танькой Снежной. Меня, хоть я и пытался сопротивляться, протолкнули мимо её в середину прохода и сжали. «Плотнее, плотнее, проходите назад!» ― командовала Сталина Ивановна.
Ирина Николаевна вошла в автобус последней и стояла, спустившись на одну ступеньку. Емельянова, занимая место удобнее, ухватилась за поручень, вытолкнув ко мне лицом Жданову. Ленка попыталась отстраниться от меня, но автобус дёрнулся вперёд, на нас навалились, я с трудом удержал равновесие и крепче ухватился за хромированный поручень, а она, чтобы не упасть, обхватила меня рукой за талию. Нас прижали друг к другу так плотно, что Жданова взглянула на меня смущённо и покраснела.
Волосы её пахли ландышем. Я слышал, как её сердечко стучит: «Тук-тук, тук-тук, тук-тук…». Моё сердце, от избытка адреналина, стучало чуть глуше: «Туг-туг, туг-туг, туг-туг». Вначале наши сердца бились вразнобой, а потом в унисон: «Тук-туг, тук-туг…» ― кино и немцы! Меня беспокоила рука Ждановой, прижатая сбоку к моим шортам.
– В тесноте, да не в обиде! ― утешила Ирина Николаевна.
– Больше народу ― меньше кислороду, ― возразил Фролов.
Нужно было срочно что-то делать. Я посмотрел на Женьку Панус, она сидела на коленях своего брата, и нашёл выход:
– Фрол, сядь на Решку, место освободи.
– Легко…
Крутояров вжался в окно. Фролов пересел на Ваньку Решетова. Я упал на освободившееся место, ребята сдвинулась, вытолкнув Жданову ко мне на колени. Она попыталась подняться, но автобус двинулся вперёд, и она опять шлёпнулась на меня, а встать было уже некуда: народ плотно сомкнул ряды. Пацаны и девчонки, не видевшие произошедшего, удивлённо уставились на неё. «Ну, это вообще…» ― осуждающе упрекнула Жданову Емельянова.
Ленка смутилась, покраснела и вновь попыталась подняться. «Лена, да сиди ты на месте», ― сказала ей Ирина Николаевна. ― Что здесь такого? Мальчики, если место девочкам не догадались уступить, так хоть на коленки их возьмите ― и остальным свободнее будет». Желающих не нашлось.
Жданова сказала: «Извини, меня толкнули». Она сидела на моих коленях боком ко мне, лицом к окошку, рукой ухватилась за спинку переднего сидения, в ней же держала полотенце, другой рукой придерживала подол коротенькой юбки.
Чтобы устроиться удобней, мне пришлось левой рукой ухватится за спинку сидения за своей спиной, правую деть было некуда. Я подержал её навесу, а потом машинально… не понял куда. Ленка взглянула на меня смущённо, показала глазами на мою ладонь, лежавшую на её ноге у подола юбки. Я смутился и сдвинул её подальше от её глаз, на её коленку. В голове возникла рифмованная строчка, и я тихонько шепнул ей на ушко: «У Ленки ― гладкие коленки».
– Что? ― с улыбкой взглянула она на меня, скорее увидев, чем услышав, что я что-то сказал. Само собой, возникли строчки, я шёпотом поделился с ней:
Нам жить дана не понарошку,
так и живём ― сейчас и здесь,
и хорошо, когда ладошкой
прикрыть коленку кому есть.
Своим рифмоплетством я обычно не делюсь, а тут не сдержался. Ленка на мой стишок ответила улыбкой и мою ладонь убрать не потребовала. Захотелось что-то хорошее для неё сделать, да и мысль мелькнула, как разрешение на запуск шара получить.
– Могу стенгазету помочь оформить, ― сказал я.
– Правда? ― не переставая улыбаться, ответила она. ― С кем я только не разговаривала, никто не хочет. Малютина Оля только согласилась помочь, да Вера помогает. Стенгазета завтра к обеду нужна. Завтра же День открытия смены. Заметки в газету я уже собрала. Нужно только оформить. Точно поможешь?
– Точно. Когда газетой займёмся?
– Давай сразу после медосмотра, хорошо?
– Договорились. А ты в какой школе учишься?
Мне это было действительно интересно.
– В пятой, ― ответила Жданова.
– Далеко как.
– Мне близко, совсем рядом с домом. А ты всем девочкам знакомиться предлагаешь? Ты же с Осиповой сейчас дружишь, ― ответила она и убрала мою руку.
– Пошёл слух по деревне, ― вспомнил я присказку и спросил:
– А что, мы с тобой не знакомы разве?
– Ты ведь одноклассник Веры Пироговой? ― спросила она, как будто не знала этого.
– Да, ― не стал я отрицать и вновь положил ладонь на её колено.
– Мы с Верой в секцию гимнастики вместе ходим. Во Дворец спорта.
– А часто у вас тренировки?
– Три раза в неделю. А на каникулах тренировок нет. Все разъехались кто куда. Я тебе ноги не отдавила? ― спросила она, чуть привстав с меня.
– Да ты вообще лёгкая как пушинка. Вот если бы Емельянова, ― кивнул я в проход, ― мне на колени села, точно бы отдавила.
Жданова посмотрела на Таньку Емельянову, стоявшею в проходе, и прыснула, прикрыв рот ладошкой.
Пирогова, она сидела впереди у окна, оглянулась на нас и покрутила пальцем у виска. Я засмеялся, Жданова тоже. Ярок и Фрол, да и другие ребята, косились на нас. Пофиг! Мне нравилось, что у меня на коленках сидит Ленка Жданова.
Автобус затрясло. Стараясь смягчить тряску, она подложила ладошку под свою задницу. Мы оказались в нелепой ситуации цугцванга ― так в шахматах называется позиция, когда любое решение только усугубит её. Попросить Жданову убрать ладонь я не мог, понимал, что она служит ей защитой. а встать ей было некуда. Смущённые и растерянные, мы молчали. Ямки на дороге только усугубляли ситуацию. Прибить был её готов!
***
На подходе к лестнице в пионерлагерь Пирогова отстала от Ждановой и Малютиной, подождала, когда я подойду, и спросила:
– А откуда ты Павлову знаешь?
– Какую ещё Павлову? ― удивлённо взглянул я на неё.
– Что ты спрашиваешь ещё: какую-какую, ― возмутилась Пирогова, ― Ольгу Сергеевну, пионервожатую третьего отряда!
– Так её Павлова фамилия? Не знаю я её, ― ответил я.
– Что ты неправду… врёшь! ― возмущённо посмотрела она на меня. ― Если ты её не знаешь, что же она к тебе «Лёша-Алёша» обращается, к незнакомому? ― топнула она ногой.
Я осадил её:
– Ты хоть понимаешь, что несёшь? Как можно неправду врать или наоборот, правду врать? Это, во-первых, а во-вторых, ничего она ко мне не обращается!
– Ещё как обращается! Возле бани так к тебе обратилась!
– Что ты пристала с этой Павловой? ― рассердился я. ― Говорю тебе, не знаю я, почему она так меня называет!
– Значит, ты врёшь! Она тебя знает, ― убеждённо заявила Пирогова.
– Мало ли кто кого в пионерлагере знает?
– А с чего это ты стенгазету Ленке согласился помочь? Ты же сказал, тебе некогда? ― не отставала Верка.
– Согласился и согласился. Думал, воздушный шар не успеем сделать. А мы успели. Вот и согласился!
– А о чём вы в автобусе разговаривали?
– Она же твоя подруга, у неё и спроси, ― сказал я, теряя терпение, и понял, что покраснел.
– Надо мне больно… ― сказала Пирогова, посмотрела мне в глаза и тоже покраснела как дура.
Я разозлился, что заставила меня смутиться:
– Что ты пристала ко мне со всякой ерундой? Привязалась как банный лист.
– Ничего не привязалась! Забыл, что я перед пионерской дружиной класса за твоё исправление отвечаю? Вот и спрашиваю!
– Тоже мне, надзиратель-воспитатель в юбке, ― возмутился я и спросил: ― Сама не будешь, что ли, стенгазету делать?
– Буду, конечно, ― кивнула Пирогова.
– Где?
– А что, твоя Жданова тебе не сказала? В комнате, где мы тренируемся. Там и стол есть.
– Не моя Жданова, а твоя!
Сориться с Пироговой не входило в мои планы. Я отвернулся и примирительно спросил:
– Пирогова, а краски и все остальное есть?
– Есть, конечно. Ещё Люба Малютина будет. Когда пойдём?
– После медосмотра устроит?
– Устроит. А девочек я предупрежу.
***
Мы пришли в отряд, Матвейка прикрикнул на Куликова, дежурного по отряду:
– Кулик, почему муха на моей подушке? Прогнать!
Я вспомнил подначку с трусами, которую устроили мне в бане, и громко, чтобы все слышали, ответил:
– Где подушка говном пахнет, там и навозные мухи, а Куликову посоветовал:
– Зелёную муху не прогоняй, а то она своих подругпозовёт.
Пацаны рассмеялись. Матвейка позеленел от злости, оглянулся, ища поддержки Глухарёва и Катряги, но его дружбанов не было, пробурчал мне в спину:
– Ну-ну…
– Баранки гну… ― ответил ему, вышел из палаты.
***
Из палаты девчонок одновременно со мной вышла и Ленка Жданова. В фойе кроме нас никого не было. Это удача. Нужно было разрулить ситуацию, в которую я попал в автобусе.
…По опыту знаю, чтобы исправить неисправимое, нужно ситуацию довести до абсурда. А в данном случае сделать так, чтобы при встрече не мне было неловко, а ей.
– Жданова, пойдём в пионерскую комнату, скажу что-то, ― предложил я.
Мы вошли. Я плотно прикрыл дверь и спросил:
– Вот вы с Пироговой художественной гимнастикой занимаетесь, а так можешь сделать? ― и показал, как: вытянул руки вперёд, перекрестил их и прижал ладошку к ладошке, потом взял пальцы в замок и, не разжимая его, вывернул руки через себя так, что замок оказался у моего подбородка.
– Конечно, могу, ― улыбнулась Жданова и повторила мои движения.
Теперь её пальцы в замке ― она попалась! Эта старый фокус, как сделать человека беззащитным. Левой рукой я сжал её пальцы в замке, шагнув вперёд, прижал её к стене пионерской комнаты близко-близко и уведомил: «Ты попалась!» Ленка улыбнулась, смешинки появились в её глазах.
Я ещё никогда не целовал девчонок, но чего при нужде не сделаешь. Когда я ещё плотнее придвинулся и наклонился к ней, она резко отвернулась, и мои губы ткнулись в её ушко. Ленка попросила:
– Отпусти…
– Не отпущу. Ещё немножко и мы квиты.
Ленка резко присела, смогла расцепить пальцы и освободить руки. Я отступил назад и получил презвонкую… пощёчину! Влепив её, она настороженно взглянула в мои глаза ― видимо, сама не ожидала от себя такой прыти и теперь опасалась моей реакции.
Потирая щёку, я улыбнулся ей и к чему-то буркнул:
– Мерси.
Откуда я это слово взял, сам не понял, само выскочило! В глазах Ленки исчезла насторожённость, а неожиданно вырвавшееся «Мерси» рассмешило её. И меня тоже. Мы рассмеялись.
– На здоровье, ― ответила Ленка и выскочила из пионерской комнаты.
Я вышел следом. Поцеловать её не удалось, но не это было моей задачей. Цель достигнута! Теперь не я, а она будет чувствовать себя неловко при встрече со мной, думать о пионерской комнате, о моей попытке поцеловать её, о моей руке у подола её юбки, а не о своей ладошке под задницей в автобусе.
Танька Лемехова, она была в фойе, когда я вышел из пионерской комнаты, с любопытством проводила взглядом Жданову, проскочившую мимо неё на выход, а потом и на меня, потиравшему ― я это увидел в зеркало, покрасневшую щеку.
***
Довольный собой, я пошёл искать Сашку. Он стоял возле беседки с девчонками: Катькой Снежной, Ольгой Бердниковой, Танькой Соколовой и что-то оживлённо им рассказывал. Соколова и Бердникова смеялись, а Снежная просто покатывалась со смеху. Меня удивляло, как он легко сходится с девчонками. Несколько минут и они вместе смеются над чем-нибудь, шутят.
Мы, были как-то сами по себе, а девчонки сами по себе, обращались мы друг к другу хоть в школе, хоть здесь, только по фамилиям. Исключением была только Женька Панус, которую, чтобы не путать с Сашкой, пацаны называли Женькой. Другим исключением была Зинка Мороз, кличка которой «Зиночка» постепенно потеряла первоначальный смысл, и она просто стала Зиночкой при обращении к ней. Никогда прежде ни в школе, ни во дворе или пионерском лагере не слышал, чтобы пацаны обращались к девчонке уменьшительно-ласкательным именем.
А вот Сашка, по приезде в лагерь, сразу называл девчонок не по фамилиям, а по именам, причём, не Танька или Ленка, а Таня, Лена. Это было немного странно, но пацаны относились к этому нейтрально, не подшучивали над ним; считали, что у его сестры много подружек, вот и привык к девчонкам так обращаться. Мне тоже хотелось называть некоторых из них по имени. Например, Пирогову ― Вера, Жданову ― Лена, а Женьку всё равно Женькой из-за её вредности.
– Сашка, ― позвал я.
Он вопросительно посмотрел на меня.
– Подойди, дело есть.
– Сейчас.
– Жду!
Сказав что-то девчонкам, он пошёл ко мне.
– Ну, ты и враль, Сашка, ― крикнула ему белобрысая Танька Снежная и рассмеялась. ― Не было этого!
– Ещё как было! ― оглянулся он в ответ и спросил меня:
– Ну что?
– Время ещё есть. Сходим, проверим яйцо?
– Не опоздаем на построение? ― засомневался он.
– Мы мухой, туда и обратно!
– Идём.
– А ты говорил ― облако, ― сказал я Сашке, когда мы вышли на просеку. ― Смотри, ни облачка! Так что чистый эксперимент, без дураков!
– Придём сейчас, а яйцо в воздухе висит, или улетело. Что делать будем? ― спросил он.
– Удивляться, ― сказал я. ― Только не будет этого. Это не воз-мож-но!
Когда подошли к месту, где положили яйцо, из-под камня взлетели две сороки. Они, шурша крыльями, пролетели над нашими головами и уселись в сторонке на ветке осины.
– Вот, гады! ― возмутился Сашка. ― Смотри, они наше яйцо склевали.
Действительно, под камнем лежали остатки скорлупы от яйца.
– Яйцо мне в столовой больше не дадут, ― огорчился я, хотя и не верил, что что-либо получится из этой затеи.
– Зря мы его оставили. Нужно было сидеть и наблюдать. Может быть, оно приподнялось или хотя бы шевелилось, ― сказал Сашка.
– Пошли, опоздаем, ― предложил я. ― Если сумеем ещё яйцо раздобыть, повторим эксперимент. И не уйдём, пока не посмотрим, что будет.
Мы чуть не опоздали: уже объявили построение на обед, и народ был в строю. Ирина Николаевна погрозила нам пальцем.
***
Во время тихого часа, когда ребята уже закончили болтовню и угомонились, а кое-кто уже сопел в две дырочки, я вспоминал события сегодняшнего дня.
…Зимой и за месяц столько всякого не случится, как здесь за его половину: неудачный эксперимент с яйцом по левитации, волосы у Ждановой ландышем пахнут… Конфуз в автобусе, пощёчина в пионерской комнате. Сашка девчонок по имени зовёт, а я так и не решился назвать Пирогову Верой, как-то неловко. Нужно обязательно за земляникой сходить на старое место и помочь Ждановой с газетой, раз уж обещал.
А дома что бы я делал? Ну, спал бы до десяти, книжки бы читал, во двор вышел погулять ― и всё! Ну, может быть, на городской бассейн сходил бы. Так я и так на карьере был.
Я достал из-под подушки книгу Драйзера, ― уснуть всё равно не смогу. Как говорит Кузя, у нас режим, нажрёмся и лежим.
***
После полдника нас повели на медосмотр. Вот к чему его проводить, если он три назад проводили? Тупой формализм: если планом запланировано проведение медицинского осмотра после бани, его и проводят. Но осмотров, кроме первого и последнего, можно не опасаться. Раздеваться полностью не нужно, остальное всё, как на первом осмотре: «Руки подними. Повернись. Следующий», ― после этого взвешивание и измерение роста.
Когда я вышел их санчасти, увидел Кузнецова. Он собрал возле себя мальчишек с пятого отряда и что-то им рассказывал. Я подошёл к нему. Он вешал лапшу на уши мелким пацанам:
– А знаете, почему медосмотры в школе и в пионерском лагере часто проводят? ― заинтересовал он их вопросом.
– В школе от чесотки, в лагере ― клещей ищут, ― предположил один из мальчишек.
– Как бы ни так! ― заявил Кузя, ― Ничего вы, молокососы, не знаете. Есть такая страшная болезнь, проказа называется. Она очень заразная, человек гниёт заживо, пока весь не сгниёт.
– Да ну! ― удивился Сашка Филиппов, он тоже был среди слушателей. ― Разве такое бывает?
– Бывает! ― заявил Кузнецов: ― Сами сообразите, откуда бы я название болезни взял? В городской библиотеке книгу Джека Лондона возьмите, когда старше станете, там рассказ «Кулау-прокажённый» есть. В нём подробно всё написано. Если больного не изолировать, он кучу народа заразит. Но это государственная тайна, я вам по большому секрету рассказываю. И вы никому.
– Вот заливает! ― шепнул мне на ухо Витька Ефимов, показав глазами на Кузнецова.
Он только что подошёл и стоял рядом. Я с трудом подавил улыбку. А Кузя продолжал:
– Поэтому и проверяют так часто. А как у кого пятнышко найдут, сразу отправляют в лепрозорий. Это зона для таких больных. Она на острове в северном море, оттуда не сбежишь. Привозят и оставляют гнить среди таких же больных.
– С их родными что делают? ― спросил Сашка Филиппов.
– А всех родных, ― объяснил Весёлкин, ― отправляют на специальный карантин за колючую проволоку на пять лет, потом переселяют в другой город, где их никто не знает.
– А как там эти больные живут на острове, как дикие? И что они едят? ― спросил один из слушателей.
– Что мы, капиталисты, что ли, чтоб об этих уродах не заботиться! Всем обеспечили. И пионерия у них есть, и комсомол! А жратву им с высотного самолёта-разведчика раз в месяц на парашюте сбрасывают.
Как-то раз американцы говорят нашему министру иностранных дел Громыко: «А у вас в Советском Союзе таких больных много!» А он им, такой: «У нас таких больных нету, мы их одной рукой хлоп ― и их излечиваем, нафиг. Такие больные ― это ваш пережиток капитализма!» А у них, у американцев, шпионы есть, узнали всё и требуют в ООН: «А покажите нам тот остров!» А наши сразу нашлись, отвечают: «Мы на этом острове атомное оружие испытываем», и бац! туда большущую водородную бомбу. А теперь, говорят, идите и проверяйте.
– Как это атомную бомбу? ― удивился мальчишка.
– А как же больные? ― испуганно спросил его товарищ.
– Да начхать, им всё одно помирать, зато мы буржуям нос утёрли! ― заявил Кузя.
– Эти сраные капиталисты везде свой нос суют! ― возмутился Сашка Филиппов.
Другой мальчишка согласно кивнул:
– Точно, провели этих гадов!
Я улыбнулся: бред сивой кобылы, а Кузнецову верят…
***
Жданова и Пирогова ожидали меня возле отряда. Ленка Жданова улыбнулась мне скорее доброжелательно, чем нейтрально, так, как будто ничего в пионерской комнате не произошло, и я успокоился. Вместе с нами пошла и подружка Ждановой ― Малютина Любка. Она на полголовы ниже меня. В большой полупустой комнате, стоял стол, три табуретки, на одной из которых лежал аккордеон, да небольшой шкаф в углу. Мы подошли к столу.
– Показывай, что у вас есть, ― сказал я Ждановой.
– Вот, смотри, ― достала она со шкафа чистый лист ватмана, ― это будет стенгазета. А вот заметки, что нам удалось собрать.
Она протянула мне несколько тетрадных листов. Я начал просматривать заметки. Девчонки стояли рядом, уставившись на меня: как я отреагирую на то, что они собрали. Это немного льстило. К нам вошла Лариса Семёновна.
– Ну как девочки, мы успеем? ― спросила она.
– А когда газету сдавать надо? ― поинтересовался я у Ждановой.
– Я же говорила, завтра перед обедом старшей пионервожатой лагеря.
– А чем же вы занимались, ведь нет стенгазеты, и заметки ваша просто ерунда какая-то, ― сказал я, откладывая листки в сторону.
– Ну почему ерунда, ― возразила Лариса Семёновна и смущённо посмотрела на меня. ― Вовсе не ерунда. Я читала.
– Что же нам делать? ― спросила Жданова.
– Можно, конечно, написать название газеты, разместить там ваши «заметки», но это будет… не то. Вы же хотите, чтобы ваша газета какое-то место в конкурсе заняла?
– Конечно, хотим, ― ответили девчонки, чуть ли не хором.
– Почему ты говоришь: «ваша газета»? Это газета нашего отряда, и твоего отряда тоже! ― возмутилась Лариса Семёновна.
– Я хорошо знаю, что старшей пионервожатой нужно, ― сказал я. ― Больше патриотизма, больше пионерии, больше «тимуровщины»! Мы всё это ей дадим в избытке. В газете мы будим, «самыми пионеристыми», и самыми «гайрдаистыми», и самыми «тимуристыми». И первое место у нас в кармане. Но все нужно переделать заново. Лариса Семёновна, разрешите нам и после отбоя газетой заниматься, чтобы успеть к обеду? ― спросил я.
– Мне не нравится, как и что ты говоришь, ― сказала пионервожатая. ― У тебя какая-то ирония к пионерским делам. Как будто ты пионер не настоящий, а только понарошку.
– Лариса Семёновна, ― заступилась за меня Пирогова, ― Печенин просто шутит.
– Лёша, а как надо газету делать? ― спросила Ленка.
По имени меня назвала, отметил я про себя, а Пирогова в упор уставилась на Жданову. Ленка выдержала взгляд. Я был в ударе:
– Предлагаю переписать заметки по разделам: первый раздел, к сорокалетию присвоения пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина; второй раздел, к шестидесятилетию со дня рождения писателя Аркадия Петровича Гайдара; третий раздел, «Ветеран живёт и работает рядом». Пирогова, ― сказал я Верке, ― сходи к завхозу Назарову Петру Лукичу. Он воевал. На фронте на машине «Форд» снаряды возил. Заметку о нём строк на двадцать.
– Вера, сходи, пожалуйста, ― попросила её Жданова: ― Как председатель редколлегии тебя прошу.
– Следующий раздел, ― продолжил я, когда Пирогова вышла, ― «Красные звезды Тимура». Малютина, напиши заметку о тимуровском движении в вашей школе или классе. Кому помогали и как. Следующий раздел: предложение пионерской дружине от нашего отряда. Жданова, пиши заметку с предложениями к совету пионеркой дружины, провести трудовой десант в какой-нибудь совхоз, заработанные деньги перечислить… Куда? ― обратился я к Ларисе Семёновне.
– Куда? ― вопросительно посмотрела она на меня.
– Перечислить в Советский фонд мира! ― нашёлся я.
– Здорово! ― похвалила меня Жданова.
– Ещё предложение: в честь сорокалетия со дня присвоения пионерии имени Владимира Ильича Ленина, в День открытия смены, когда стемнеет, запустить в небо воздушный шар, сделанный пионерами второго отряда. В ночном небе будет виден огонёк, греющий воздух в шаре ― «Звёздочка Ильича»!
– Как красиво! ― сказала Ленка.
– А где вы воздушный шар возьмёте? ― спросила Лариса Семёновна.
– Да, где мы воздушный шар возьмём? ― повторила Жданова.
Я выдержал соответствующую паузу и сказал:
– Есть шар! Пирогова подтвердить может. Мы его вчера испытали. Но это ещё не все. В газете нужно сделать ещё два столбца: «Мой четвероногий друг» и «Нарушителей к ответу!» В заметке про четвероного друга пусть кто-нибудь напишет про своих собак и кошек, а в заметке: «Нарушителей к ответу!» надо осудить пару пионеров: одного за опоздание в строй, другого или другую за то, что пыль плохо вытерли при дежурстве на подоконнике. Это всегда жюри оценит ― принципиальный подход к нарушителям дисциплины.
– А кого? ― спросила Жданова. ― Кого осудить?
– Да, неважно кого. И фамилии полностью можно не ставить, а, например, пионер «Кэ» опоздал при построении на вечернюю линейку. Позор пионеру «Кэ»! Пионерка «Эс» на дежурстве по отряду плохо вытерла пыль с тумбочек. Позор пионеру «Эс»!
– Печенин, я не понимаю, серьёзно ты все это говоришь или с иронией? ― сказала Лариса Семёновна. Ведь это всё нехорошо будет. Пародия на пионерскую работу.
…Я подумал, а всё, что мы в школе или пионерлагере делаем ― не пародия? Кто это всерьёз принимает? Все эти «дела» пионерские», но сказал:
– Вы хотите хорошую газету или нет? Чтобы первое место она заняла?
– Ну, Лариса Семёновна, ― умоляюще посмотрела Жданова на пионервожатую, ― пусть будет, как Печенин говорит.
– Делайте, как хотите, мешать вам не буду, но участвовать в этом не хочу. А если есть предложения, их надо обсудить в коллективе, на совете отряда, ― сказала Лариса Семёновна и пошла к выходу, в дверях остановилась и добавила: ― На построение не опаздывайте! ― махнула своим кудряшками и вышла.
– Надо с Лемеховой поговорить, чтобы после ужина собрала совет отряда и актив ― обсудить предложения. Если народ согласится, будет протокол собрания, а это хорошо! ― подумав над тем, что сказала Лариса Семёновна, предложил я Ленке.
– Я поговорю с ней, ― согласилась она.
– Что ж, начинаем газету оформлять?
– Чем тебе помочь? ― спросила меня Ленка Жданова.
– Карандаши поточи. И тушь есть у тебя красная?
– Есть.
Я разложил ватман. Сверху написал лозунг: «К борьбе за дело Коммунистической партии будьте готовы! ― Всегда готовы!», слева от лозунга карандашом набросал пионера, отдающего салют.
– Как стенгазету назовём? ― спросил я Ленку.
– Как назовём? ― вопросительно посмотрела она на меня.
– «Юный гайдаровец» ― пойдёт?
– Да.
Простым карандашом я вывел название, чуть ниже написал: «Стенгазета пионерского отряда № 2». В правом углу стенгазеты дорисовал пионерский значок. Его я скопировал со своего значка, который снял с рубашки. На всё это ушло порядочно времени. Вернулась Пирогова.
– Вера, ну как? ― спросила у неё Ленка.
– Сначала не хотел рассказывать, мол, некогда, а потом основное я записала.
– Отлично, ― похвалил я и предложил лозунг: ― За работу, товарищи!
Пирогова, у неё каллиграфический почерк, аккуратно обмакивает перо ручки в школьную чернильницу-непроливайку, стряхивает лишние чернила в чернильницу и не спеша переписывает текст заметки на отдельные листки ватмана, которые мы собирались затем наклеить на газету.
…А вот рисовать она не умеет. Над моим письменным столом много лет висит её рисунок. Вы бы видели эту «Прекрасную принцессу» с глазами бешеной кошки и ногами палочками, которую Верочка нарисовала в первом классе! Я специально выменял этот рисунок на свой с краснозвёздными самолётами. Впрочем, я не уверен, что мой рисунок был лучше…
Я взглянул на Жданову. Она, прикусив кончик языка, старательно раскрашивает то, что я нарисовал карандашом, Малютина по моей команде толчёт грифели цветных карандашей и, макая вату в цветную пудру, наносит фон на ватман.
Мы работали со Ждановой напротив друг друга. У неё узкие ладошки с длинными пальцами, ноготки ровные, подстрижены ни коротко, ни длинно и блестят, как покрытые лаком. «С такими пальцами на пианино играть», ― подумал я и спросил:
– А ты в музыкальную школу ходишь?
– Хожу. А ты откуда знаешь, Вера сказала?
– Сам догадался.
– Вы про меня там говорите? ― взглянула нас Пирогова.
– Нет, мы по делу, ― ответил я. ― А какую заметку ты сейчас пишешь?
– Про домашних животных.
– Пирогова, помнишь, в третьем классе Сашку Дубинина спросили: каких домашних животных ты знаешь? Помнишь, чтоон ответил?
Жданова взглянула на меня с любопытством.
– Помню, ― улыбнулась Пирогова. ― Ответил: тараканов.
Ленка засмеялась.
– Вера, а как слово «длинный» пишется, с одним «эн» или с двумя? ― спросила Малютина.
Она писала заметку про питомцев.
– С двумя, а слово «длина» с одним.
– А почему?
На вопрос Малютиной ответил я:
– Легко запомнить, потому что слово «длинный» ― длиннее.
Мне было приятно работать с Ленкой. Иногда мы встречались с ней взглядом и у неё в глазах проскакивали смешинки. Мы увлеклись и нечаянно столкнулись лбами.
– Тебе не больно? ― спросил я.
Жданова прыснула в кулак и, поглаживая пушистую чёлку ладошкой, улыбнулась. Мы веселились без всякой причины: стоило посмотреть друг на друга, как где-то внутри подпрыгивали смешинки…
– Смех без причины ― признак дурачины, ― сказала нам Пирогова и обратилась к Ждановой:
– Лена, иди пиши, я устала писать.
– Пусть раскрашивает, у неё хорошо получается, ― не согласился я. ― Вон, с Малютиной поменяйся. ― Нет, ― возразила Лемехова, ― на построение опоздаем. После ужина и вечерней линейки продолжим.
***
За ужином Женька спросила меня:
– Ну что, разговаривал с Белобородовым насчёт шара?
Сашка вопросительно посмотрел на меня.
– Время есть, ― ответил я, ― прорвёмся.
– Ничего у вас не получится, ― сказала Женька.
– Жалко, ― сказал Сашка. ― А я подставку из проволоки сделал, чтобы воздушный шар не с рук запускать… Что молчишь? ― обратился он ко мне.
Действительно, решения ещё не было. Чтобы закрыть тему, я сказал:
– Есть давайте, ― и процитировал пословицу: «Когда я ем, я глух и нем!»
– А я нормальная! ― сказала Женька и взглянула на меня насмешливо.
– Ты о чём? ― спросила Пирогова.
– Печенин говорит, у него проблема с психикой: когда еду видит, он глохнет и теряет дар речи!
Пирогова и Сашка промолчали, а Женька довольно улыбнулась, что поддела меня.
Желая дать ответ, я спросил у неё:
– Ты, значит нормальная, и даже не левша?
– В отличие от тебя, я ― нормальная! И я не левша! – объявила Женька и нахально улыбнулась.
– Хорошо, проверим, ― сказал я и спросил: – Вот ты, например, как чай размешиваешь?
– Конечно, правой рукой, – ответила Женька с вызовом.
– Вот видишь, все нормальные чайной ложкой это делают, а ты рукой. Не удивлюсь, если ты и слово шалаш пишешь не по-людски, а задом наперёд! – предположил я.
– Это ты неправильно пишешь! – возмутилась Женька.
Я встал из-за стола и вышел на улицу. Думаю, эту перепалку я выиграл!
***
На вечерней линейке пионерского лагеря старшая пионервожатая объявила план мероприятий на следующий воскресный день. Мальчики старших отрядов, не задействованные на дежурстве по отряду и пионерскому лагерю, после утренней линейке под руководством физорга и пионервожатых мальчиков идут собирать хворост для пионерского костра, а после полдника состоится торжественная линейка, посвящённая открытию смены, и подъем флага пионерского лагеря.
Также она сообщила, что в десять часов вечера запланирован Пионерский костёр. Форма одежды: пионерская.
Когда мы вернулись в отряд, Танька Лемехова объявила экстренный сбор-летучку пионерского отряда. Проходил он в пионерской комнате. Сидели на скамейках у стен и табуретках у стола. Пришли звеньевые Токарева Ленка, Соколова Светка, Колька Глухарёв, руководители секторов: Ленка Жданова, Светка Осипова, Гошин Юрка и Матвеев Мишка. На совет отряда пришли и уселись у стола пионервожатые: Ольга Семёновна и Ирина Николаевна.
Осипова показала мне на место за столом рядом с собой, но я сел на скамейку рядом со Ждановой. Обратил внимание, Светка Осипова уже успела переодеться в голубую юбку и сиреневую блузку с круглым воротничком и пуговками на спине, обтянутыми таким же материалом, как и блузка. Интересно, кто ей пуговицы на спине застёгивает, ― подумал я, ― самой ни за что не застегнуть.
Светка, почувствовав, что на неё смотрят, оглянулась и улыбнулась мне. Я смутился, словно меня застали за чем-то нехорошим, и покраснел. «Ты чего красный такой?» ― спросила меня Жданова. Я промолчал. Танька Лемехова взяла слово:
– Мы собрались по просьбе руководителя идеологического сектора Лены Ждановой. Ей поручено подготовить стенную газету. В процессе обсуждения содержания газеты возникли вопросы, которые надо обсудить. Не возражаете?
Никто не ответил.
– Будем голосовать, ― предложила Лемехова. ― Кто «За», «Против»? Единогласно! Слово предоставляется Ждановой Елене.
Ленка встала и предложила:
– Пусть Печенин лучше расскажет. Он активно помогает нам стенгазету делать.
– Заслушаем Печенина, ― предложила Лемехова.
Я встал.
– Действительно, я помогаю оформлять стенгазету, ― сказал я. ― Пионеры Жданова, Пирогова и Малютина хотели бы вынести на обсуждение совета пионерского отряда предложения. ― Я обратил внимание, что Лариса Семёновна с иронией посмотрела на меня: ври, мол, дальше, но ничего не сказала. ― Это, ― продолжал я, ― обратиться с предложением в совет пионерской дружины пионерлагеря провести трудовой десант в какой-нибудь совхоз, заработанные деньги перечислить в Советский фонд мира; второе предложение ― это в год сорокалетия присвоения пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина запустить на «День открытия смены» пионерский воздушный фонарик, сделанный руками пионеров второго отряда. В ночном небе зажжётся «Звёздочка Ильича». Воздушный фонарик мы уже испытали.
– По-моему, хорошее предложение, ― сказала Лемехова. ― Я считаю, нужно поддержать инициативу пионеров Ждановой, Пироговой и Малютиной. Есть возражения? Нет? Принимается! Сбор пионерского актива считается закрытым. Все свободны. Ребята потянулись на выход.
Я слышал, как Лемехова говорила пионервожатым: «Я прямо сейчас сбегаю к Елене Матвеевне и согласую наши предложения. А вместе с ней мы к Белобородову сходим, посоветуемся. Я уверена, он согласится огласить наши предложения завтра на торжественной линейке. Это же пионерский почин. Можно будет в городской комитет пионерской организации сообщить и заметку в городскую газету дать: «Пионерский почин второго отряда!»
Когда я вышел из пионерской комнаты, ко мне подошёл Юрка Кузнецов.
– Ну как, идём утром девчонок зубной пастой мазюкать? ― спросил он.
– Что спрашиваешь, мы же договорились. Вдвоём идём, больше никого не зови, ― предупредил я его.
***
Вечером в столовой должны были показывать кино, но мы решили не идти и, чтобы успеть окончить стенгазету в срок, расположились в пионерской комнате. Нам никто не мешал, ребята ушли смотреть фильм. В комнату вошла Танька Лемехова и сообщила:
– Была я у старшей пионервожатой и у Геннадия Николаевича.
– У какого Геннадия Николаевича? ― спросила Любка Малютина.
– У Белобородова, ― ответила она. ― Директор и Федотова одобрили предложения нашего отряда. Завтра утром я внесу их от нашего имени на Совет пионерской дружины. Елена Матвеевна сказала, что поддержит.
– Кто такая Елена Матвеевна? ― опять спросила её Малютина.
– Ты что, вообще никого не знаешь? Федотова Елена Матвеевна ― старшая пионервожатая пионерлагеря, понятно?
– Понятно.
– Люба, как так можно? Ты же пионер! Вот, кто у нас Председатель Центрального Совета Всесоюзной пионерской организации? ― строго спросила она Малютину.
Я сам этого не знал и с любопытством взглянул на Любку Малютину, знает ли она?
– Только сейчас немножко не помню, ― смутилась Малютина.
– Если ты настоящий пионер, ― упрекнула её Лемехова, ― нужно интересоваться жизнью своего отряда, пионерской дружины и пионерской организации в целом, а Председатель Центрального Совета у нас Белясная Любовь Кузьминична! Это обязан знать каждый пионер!
– Вот как! ― воскликнул я с деланным восхищением и добавил: ― Лемехова, ты у нас Пионерская энциклопедия. Такое упомнить! ― А Ленке Ждановой шепнул: ― И охота ей голову всякой ерундой забивать!
Жданова прыснула в кулак.
– Таня, я запомню, ― пообещала смущённо Лемеховой Малютина.
– Ну и слава Богу! ― сказала Лемехова, испуганно уставилась на нас… хлопнула себя по губам: «Тьфу-тьфу-тьфу», ― покраснела и, оправдываясь, поправила себя: ― Ой, простите, я не то хотела сказать. Я убеждённая атеистка. И папа, и мама у меня в партийные! Религии вообще нету в природе, это опиум!
Я вскочил, вскинул руку в пионерском салюте и бодро процитировал частушку:
Бога нет, царя не надо, мы с Советом проживём.
Есть у нас товарищ Ленин, по его стопам пойдём!
Ленка прыснула в кулак. Танька Лемехова удивлённо уставилась на меня, пару раз глубоко вздохнула и, успокаиваясь, продолжила:
– Ну вот, Геннадий Николаевич сказал, его знакомому председателю совхоза помощь нужна. В совхозе. И нам эта работа под силу будет. И нам заплатят, чтобы деньги перечислить!
– Таня, ― смущённо сказала Ленка Жданова, ― у нас тут в газете ещё колонка есть: «Позор нарушителям дисциплины!» называется, а кого критиковать мы не знаем. Можно, например, кто в строй опоздал, или кто убирался в отряде плохо. Может быть, написать не полностью, а, например, пионер «Кэ», чтобы никого не обидеть?
– Вы что? Что, у нас нарушителей мало? А Круглов недавно на построение опоздал. Целую минуту его ждали. Сказал, что в туалете был, ― точно соврал! Вот и пишите: Круглов опоздал в строй и опозорил честь пионера! А Соколова нарушила вчера спортивную форму на физзарядке. Сказано, майка, значит ― майка, а не тенниска! Вот и пишите: пионер Соколова на утренней зарядке нарушила форму одежды и заставила ждать весь отряд. Позор Соколовой! Надо везде принципиальность проявлять, если мы настоящие пионеры, а не миндальничать!
– Малютина, запомнила? ― спросил я.
– Что?
– Пиши заметку, как Лемехова говорит, с фамилиями ещё лучше будет, острее!
Незаметно пролетело время. Ребята вернулись. По одному, по двое шли умываться, готовились к отбою. Мы решили не ложиться спать, пока не закончим делать стенгазету, но пришла Сталина Ивановна и погнала нас: мол, время у вас ещё есть, завтра закончите.
В отряде я подошёл к Юрке Кузнецову, нужно было узнать, всё ли у него готово к «вылазке». Но вначале спросил о фильме:
– Кузя, что показывали?
– Кино «Подводная лодка в степях Украины», ― выдал он избитую шутку.
– А серьёзно?
– Если серьёзно, старую киношку показывали: «Тимур и его команда».
– Плёнка рвалась?
– Пару раз. Ещё два документальных было: один хроника, а второй ― учебный, о гражданской обороне. Убежища всякие, противогазы, санобработка населения от радиации…
– Ну ладно, не жалко, что не пошёл. «Тимур и его команда» я несколько раз видел. Его каждый раз в начале смены показывают.
– Кисточки акварельные прихвати, ― напомнил Кузя.
– Без тебя помню. Забыл, кто вас кисточками учил, не я ли?
***.
После отбоя я уснул не сразу, лежал и думал: неужели кто-то всерьёз принимает эту пионерию, эту муштру и показуху? Танька Лемехова ― это понятно. Вспомнилось почему-то, как нас принимали в пионеры.
…В День пионерии, девятнадцатого мая, все третьи классы нашей школы выстроили у скульптуры Ленина, той, что у Дворца культуры железнодорожников. Произносили длинные речи. Мы с Мишкой Гудиным, чтобы не слушать эту белиберду: «Пионер ― всем детишкам пример», потихоньку вышли из строя, и ушли гулять в парк. Ушли довольно далеко, все равно слышали голос старшей пионервожатой, усиленный рупором:
…отряд застыл в торжественном молчанье,
ждут друзья твоих заветных слов.
Ты даёшь сегодня обещанье,
в том, что пионером стать готов…
Через какое-то время звонкий девчоночий голос ― помнится, это была Яковлева Танька, ― отчеканил:
Ведь не зря в пионеры вступая,
мы клянёмся по-ленински жить,
и торжественно вам обещаем
званье ленинцев с честью носить…
Вернулись мы, когда начали вызывать ребят из строя. Любовь Андреевна, наша учительница, взглянула на нас с Серёжкой осуждающе, покачала головой и погрозила пальцем.
…Я, как и все прочие, тоже вышел и прочитал наизусть торжественную клятву пионера Советского Союза: «Я, Печенин Алексей, вступая в ряды Всесоюзной Пионерской Организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину. Жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия. Свято соблюдать Законы Пионерии Советского Союза!» Помню, когда мы учили наизусть клятву пионера после уроков, я спросил нашу учительницу:
– Любовь Андреевна, а почему раньше, мне отец рассказывал, лозунг был: «К борьбе за дело рабочих и крестьян будьте готовы!», а теперь: «К борьбе за дело Коммунистической партии будьте готовы!»?
– Потому, что у нас сейчас советская интеллигенция, рабочие и крестьяне ― всё это советский народ. А строим мы коммунизм под руководством Коммунистической партии Советского Союза. Понятно?
– Понятно.
…Уже в пионерских галстуках строем мы вернулись в школу, где в актовом зале состоялся концерт для детей и наших родителей. Пришлось и мне поучаствовать. Я, Гудин Мишка, Верка Пирогова и Галушко Полинка, вышли на сцену и по очереди прочитали то, что нас накануне после уроков заставила выучить Любовь Андреевна.
Мы от радости стали крылатыми,
наше счастье попробуй измерь!
лишь вчера были мы октябрятами,
пионерами стали теперь!
― звонко отрапортовала Верка Пирогова.
Теперь для всех я в жизни обязан быть примером,
а ну-ка солнце брызни, я принят в пионеры!
― продолжил Мишка Гудин обречённым голосом.
Особой радости в то время его физиономия не выражала:
Как повяжешь галстук, ты светлей лицом.
на скольких ребятах он пробит свинцом,
― пробормотал я скороговоркой.
Пионерский галстук! Нет его родней!
― окончили хором.
Потом были стихи и песни, а вот «живую картину», которую так хотела подготовить Любовь Андреевна, мы так не поставили. Накануне она принесла в класс репродукцию картины советского художника Решетникова «За мир». На картине ― стена здания и наши ровесники: девчонка на «шухере», она выглядывает из-за стены на полицейских, а мальчишка, взобравшись на спину своему товарищу, пишут на стене слово «мир» на английском языке. А не получилась живая картина потому, что ни я, ни Мишка Гудин, не захотели встать на четвереньки.
Несмотря на показное безразличие, я был горд, что меня приняли в пионеры. Это означало повышение статуса, признание того, что я уже взрослый, что уже вырос из октябрят. Когда мы с Мишкой вышли из школы, и кто-то из старших пионеров сказал нам:
Пионеры юные ― головы чугунные.
Девки да мальчишки, какают в штанишки!
Было обидно… Ресницы слипались. Главное не проспать. Я засунул тюбик зубной пасты под мышку, чтобы согреть. Когда нужно скорее уснуть, не всегда это получается.