Пионерское лето 1964 года, или Лёша-Алёша-Алексей - читать онлайн

Глава 1

Дорогие читатели, сюжет повести основан на реальныз событиях 1964 года, свидетелем и участником которых был автор. Им же написаны шутливые вирши и стихи, которые сочиняет главный герой в данной повести.

Ракета взвилась ввысь, выше школы, неожиданно изменила направление ― видимо, оторвался стабилизатор, кувыркнулась, рухнула на капот школьного грузовичка и с громким хлопком взорвалась. Я вжал голову в плечи: сейчас лобовое стекло ― вдребезги! Пороху мы не пожалели. Пронесло. Стекло уцелело. Стадион огласила «вычурная» лексика завхоза школы, который случайно оказался неподалёку. Говорил же Мишке на пустыре ракету запускать, так нет, зрителей ему подавай!

«Действо» продолжилось в кабинете директора. Вспомнили и старые наши грехи, и дустовую шашку, которую мы случайно зажгли осенью в школьном туалете и не смогли потушить. Виновники, Мишка Гудин, Хохлов Игорь и я, не оправдывались и легко отделались ― обещанием тройки по поведению за год. Это было в середине мая. Обещание директор сдержал. Родители, посовещавшись, вынесли приговор: «Поедешь в пионерлагерь. Там под присмотром будешь, подальше от таких же, как ты, друзей твоих ― хулиганов! И нам спокойнее…»

Подумал тогда, кота попросить завести, что ли… Шкодливого. В качестве громоотвода, раз уж брата и сестры нет. Быть единственным субъектом воспитания не слишком приятно. Но вот последний звонок, недельная трудовая практика при школе и… бесконечные каникулы. Как говорят в народе: «Прошла зима, настало лето, ― спасибо Партии за это!»

Автобусы отправлялись в десять часов, но я вышел пораньше. Ключ от квартиры, как всегда, бросил в почтовый ящик.

Перед тем как пройти через арку дома я ещё раз оглянулся на пустой дворик: вот стол для игры в пинг-понг с забытой сеткой; беседка, вот клумба и кусты сирени. Весной, когда она цвела, такой запах был! В безлюдное пространство двора из открытого открытого окона несётся песня:

Зимой в город завезли большую партию грампластинок тринадцатилетнего итальянца, и теперь его песни звучат на каждом углу:

Даже Валентина Терешкова с космического корабля «Восток-6» просила послушать голос Робертино Лоретти. Сегодня его песни слушать некому. Пустой дворик. Кто где… Пусть будет лагерь, в последний раз.

Сбор был объявлен на площади имени Луначарского у Дворца культуры железнодорожников. Идти недалеко. На небе ни облачка. День обещал быть жарким. У зоомагазина я столкнулся с бывшим одноклассником, Бурцевым Петькой. Он лениво оглядывался по сторонам. Сандалии на босу ногу, ситцевые шаровары и застиранная рубашка, сдвинутый назад козырёк потрёпанной фуражки, папироса «Беломор» со сжатой в гармошку гильзой ― такой он внешне.

В руке у него белый голубь породы гривун с коричневой грудкой. Как я понял, ждёт покупателя. У Бурцева в голубятне и сизари, и даже скалистые голуби есть. Он сам голубятню на крыше барака построил. В конце апреля он бросил школу и вольным оболтусом шлындает по городу. Увидев меня, он сплюнул папиросу и подошёл:

– Печенька, привет! Давно не виделись. В лагерь?

– Угадал, ― подтвердил я и пожал протянутую руку.

– Понятно. Провожу немного.

Мы шли к площадке построений. Он поделился:

– Слушай, подфартило мне по-взрослому. Инспекторша из комнаты милиции на работу устроила. Прикинь, в бригаду коммунистического труда. Помощником смазчика взяли!

– А сейчас что не на работе, если взяли, прогуливаешь?

– С хрена ли? ― взглянул он и объяснил: ― Двухсменка у нас. Мне с обеда до семи на смену. На участке техобслуживания работаю. Аванс уже получил, ― он вытащил из кармана шаровар помятую трёшку и протянул её мне. ― Должок. Остальное позже.

– Убери, тебе нужнее, ― отказался я и недовольно поморщился.

Не занимал я ему, просто поделился, чем мог в своё время. Знаю, живётся Бурцевым непросто. Петька старше меня, ему шестнадцать. В школе за постоянные прогулы его определили в хулиганы и возмутители спокойствия. Я так не считал. А на учёт в детской комнате милиции его поставили не за хулиганство, а за кражу курицы с соседнего барака. Стырил он её от безысходности, чтобы мелких сестёр накормить, когда его мать запила, а отца у него сроду не было. Участковый легко вычислил виновника. Уликами служили перья у крыльца барака. Конспиратор хренов, нашёл, где птицу ощипывать. Городок у нас небольшой и знакомые у меня разные…

***

Я уже подходил к месту сбора. На площади перед Дворцом культуры толпились отъезжающие в лагерь, было много провожающих-взрослых. Шумно от разговоров и выкриков. От пионерских галстуков рябило в глазах. «Быка бы сюда, он красное любит. То-то было бы переполоху!» ― подумал я и улыбнулся, представив эту картину.

Словно встречая меня, через громкоговорители, установленные на балконе Дворца культуры, грянул бравурный «Марш коммунистических бригад»:

«С нами Ле-е-нин впереди! На коне! Вер-хом, на коне!.. Трам-пам, пара-пам!» ― мысленно подхватил я и улыбнулся. Вслух, конечно, такое не скажешь, даже приятелю. Все равно смешно.

В толпе ребят у фанерной таблички второго отряда, я увидел Осипову с параллельного «Бэ» и совсем рядом, неожиданно для себя, одноклассницу, Верку Пирогову. Не знал, что она тоже едет. Я машинально тронул узел пионерского галстука и пригладил вихры.

Пирогова стояла с незнакомыми девчонками: одна, кареглазая с пушистой чёлкой, другая ― чёрненькая, невысокого роста. Верка заметила меня, переложила чемоданчик с правой руки в левую, ладошкой распушила чёлку и шепнула что-то подружкам. Они переглянулись и с интересом уставились на меня. Это меня смутило. Подойти или нет? Лучше бы она была одна. Пока я решал, как поступить, кареглазая подтолкнула Пирогову в спину, Верка сделала два шага ко мне навстречу и остановилась. Я подошёл.

– Привет, «Пирожок», ― поздоровался я, покосившись на её подружек.

– Привет, «Печенька», ― ответила она, погасила улыбку и надула губы.

Понятно, что обиделась. Зачем я её так назвал, сам не понял. Обычно мы обращаемся по фамилиям.

– В пионерлагерь? ― поинтересовался я.

– Какой ты догадливый! ― съязвила Пирогова и отвела взгляд.

– Чемоданчик покарауль, пока я за газировкой схожу. Пирожок купить?

– Печенье.

– Лучше пирожок, от печенья не потолстеешь.

– Сам не растолстей!

На голове у Пироговой, как два больших облака ― белые капроновые бантики. Я вовсе не хотел обидеть её и, чтобы поправить ситуацию, шутливо удивился:

– Ну у тебя бантики сегодня, о-го-го!

– Чтоб ты понимал в бантиках, ― вновь взглянув на меня, снисходительно улыбнулась Верка и притронулась к ним ладошкой.

Я изобразил примирительную улыбку, поставил у её ног чемоданчик-балетку и огляделся вокруг, выискивая в толкучке знакомых. Но знакомых ребят не было, а вот к Осиповой подошла её подруга, Танька Белова.

– Куда ты всё смотришь? ― приподняла брови Пирогова.

– Что, Осипова тоже едет?

– И что? ― с подковыркой поинтересовалась она.

– Кто ещё едет, не знаешь? ― уточнил я.

– С параллельного: Глухарёв, Матвеев и… Осипова тоже, если тебе это так уж интересно.

– Ну хорошо, я пошёл.

– На автобус не опоздай.

Скажет же тоже: «если это тебе так уж интересно…». Конечно, на Светку Осипову и восьмиклассники поглядывали, а я-то при чём? А Колька Глухарёв был моим врагом. Мы подрались с ним в пионерском лагере прошлым летом. С тех пор у нас установился «вооружённый нейтралитет», и мы, как говорят, в упор не замечаем друг друга.

Вообще-то с Пироговой мы нормально общаемся. Так вышло, что с первого по четвёртый класс мы сидели с ней за одной партой. Тогда она была круглощёкая и неуклюжая, и её дразнили, обыгрывая фамилию Пирогова, ― «Пирожок». В четвёртом классе её записали в секцию художественной гимнастики при Дворце пионеров, и она изменилась. Никто из одноклассников уже не помнит её старую дразнилку, а я вот вспомнил. Зря я её «Пирожком» назвал, тем более при её подружках.

На рынке было людно. Отстояв небольшую очередь у продуктового ларька, я купил, конечно же, не пирожок, а пару коробков спичек, а «на сдачу» ― сто граммов конфет «Ласточка». Будет чем Пирогову угостить, раз уж обещал. Она сладкоежка.

Там же, на рынке, среди блуждающего народа увидел Таньку Модель с какой-то девчонкой. Модель ― это фамилия. Ударение на первый слог, как у фамилии Но́бель. О Нобелевской премии все слышали. Отец Таньки фронтовик, орденоносец, начальник нашей железнодорожной станции. Фельдмаршал вермахта Отто Мо́дель и близко ему не родственник. А мама у Таньки, Мария Александровна, ― русская.

Откуда я знаю Таньку? Ответ прост, как на дважды два: сколько себя помню, столько и знаю, точнее, намного раньше знаю, чем помню. И родители наши дружат. Изредка встречаю её в городе или зимой на катке. Мы здороваемся, при встречах разговариваем, иногда болтаем по телефону ― отцам положены служебные, вот и пользуемся. Учится она в другой школе. Ничего в ней особенного нет, Танька ― она и есть Танька.

Я предположил, что она подружку в пионерский лагерь провожает. Это и ёжу понятно. Сама в модельных туфельках и модном сарафанчике, а её подружка в кремовой юбке и белой блузке, в пионерском галстуке и с чемоданчиком-балеткой в руках. Я усмехнулся над собой: надо же, Шерлок Холмс нашёлся… с методом анализа и дедукции.

Подружка Таньки вбежала по ступенькам крыльца в промтоварный магазин. Я подошёл поздороваться.

– Привет!

– О, Лёшка, салют! В лагерь? ― спросила она и легонько толкнула меня ладошкой в плечо.

Вот что у неё за привычка толкаться? Я усмехнулся и подтвердил:

– Точно. В лагерь. Точнее, в ссылку. А ты что не едешь?

– Во вторую смену путёвка. В последний раз. На следующий год ― экзамены!

Я поморщился. Вот обязательно нужно подчеркнуть, что она в восьмой перешла, а я только в седьмой.

– Держи, ― протянул ей конфету. ― С тобой девчонка была. В лагерь провожаешь?

– Что, познакомиться хочешь? Могу познакомить.

Я отрицательно покачал головой и, стараясь скрыть смущение, спросил:

– Она в каком отряде будет?

Танька запихала конфету в рот, облизнула губы и улыбнулась ехидно.

– В третьем.

– Шутить изволите? В первом, наверное. Или во втором? А как её зовут?

– Что ты у меня, у неё и спроси, ― с конфетой за щекой предложила она и посмотрела за моё плечо.

– Ольга Сергеевна, ― услышал я голос за спиной и оглянулся.

На меня с улыбкой смотрела девчонка, что была с Танькой. Синие глаза на уровне моих глаз, ресницы пушистые, аккуратно подстриженная до бровей чёлка, «конский хвостик» ― так, кажется, называется такая причёска. Куда там, «Ольга Сергеевна»! ― усмехнулся я и, взглянув на Таньку, предположил:

– Первый отряд?

– Третий. Оля пионервожатой едет.

– Ты ― пионервожатой? Чего врать-то? ― с улыбой взгляну я на девчонку и протянул ей конфету.

Не выглядела она старше Таньки. Ну, может быть, чуть-чуть… Что-что, а возраст ровесников я могу определить с точностью плюс-минус один год.

– Точно тебе говорю! ― подтвердила Танька.

Я не сразу заметил на груди у девчонки комсомольский значок, а теперь увидел. Растерянно посмотрел на Таньку. Хотя, комсомольский значок ещё ничего не значит. В первом отряде некоторые ребята носят и пионерский галстук, и комсомольский значок. Те, которых приняли в комсомол в седьмом классе. Принимают с четырнадцати. Не всех, конечно, а только активистов, отличников. По два-три человека из класса.

– Точно-точно, пионервожатой! Оля уже на второй курс педучилища перешла! Это у неё производственная практика, ― видя моё сомнение, подтвердила Танька.

Я подумал, неужели и в правду пионервожатой? ― и смутился.

– А тебя как звать? ― спросила девчонка, назвавшая себя Ольгой Сергеевной, и улыбнулась насмешливо.

Не знал, как и быть… Она намного старше? Ответил с запинкой:

– М… м… м… Лёша… Алёша… Алексей…

– Как-как, «Лёша-Алёша-Алексей»? ― с притворным удивлением спросила Танькина подружка и рассмеялась. ― Спасибо за конфету. Смешной ты, «Лёша-Алёша-Алексей», забавный.

Танька тоже рассмеялась, вид у меня, наверное, был потешный, потом неожиданно вскрикнула: «Ой, мой автобус», клюнула губами в щеку эту «Ольгу Сергеевну», махнула мне рукой: «Лёшка, пока!» и побежала к остановке.

Я попал в неловкую ситуацию. Мы шли к Дворцу железнодорожников, на место сбора. Я искоса поглядывал на свою спутницу, понять ничего не мог: как пионервожатой? Тогда сколько ей лет? В педучилище после восьмого принимают. Семь плюс восемь ― пятнадцать, да год педучилища ― шестнадцать. Не выглядит она на шестнадцать! А едет пионервожатой. А я её на «ты», как последний дур-ак!

– «Лёша-Алёша», а откуда ты Таню знаешь?

– Таньку? ― удивился я вопросу. ― В детсад вместе ходили. Говорят, и в ясли тоже, и родители наши дружат, поэтому и знаю. ― Подумав немного, добавил: ― Росли вместе, поэтому и перезваниваемся иногда по телефону.

Дальше шли молча.

…Если честно, я не задумывался, почему с Танькой Модуль общаюсь, а с другими ребятами, с которыми ходил в детский сад, нет. Например, в бывшем седьмом «Бэ» трое таких, два пацана и девчонка, но мы даже не здороваемся. Просто Таньку и меня родители забирали с детского сада позже других. Мы часто оставались вдвоём и поневоле сдружились, играли вместе.

Однажды нянечка застукала меня и её с подружкой за игрой в спичку. В этой игре, укоротив спичку наполовину, нужно передавать её друг другу по зубами. Если у всех получилось, длина спички уменьшается каждый раз вдвое. Проигрывает тот, кто не сможет забрать её, ухватившись зубами за её кончик. Проиграть девчонкам было обидно. Я просто пытался выиграть.

Нянечка, не разобравшись, наябедничала нашим родителям, что мы целовались. Хоть вину я взял на себя, влетело всем. Мама ругала меня, а отец сказал, не брани его, все дети во взрослых играют, хотя бы своё детство вспомни. А мама ему сказала: «Это своё детство вспомни, и сын в тебя, наверное, распутным растёт».

Первого сентября Танька, как и наши ровесники, пошла в первый класс, а я нет, лежал с воспалением аппендицита в Детской городской больнице. Болел тяжело и долго. Родители утверждают, что меня спас пенициллин, а бабушка ― её молитвы. Выписали меня в конце октября. Я был слишком слаб после болезни, поэтому, несмотря на мои просьбы, чтобы не оставлять дома одного, родители отправили меня не в школу, а в тот же детский сад, куда я и ходил прежде.

Было обидно вновь оказаться дошкольником! С грустью я смотрел вслед ровесникам, встречая их в школьной форме и с ранцем на спине. Как ярко горела бляха на ремне гимнастёрки и кокарда с буквой «Ша» на школьной фуражке! Вдвойне обидно было на следующее лето. Мои ровесники были на каникулах, прибегали на городской пляж без надзирателей, купались в чёрных сатиновых трусах, подчёркивавших их взрослый статус, ныряли, где хотели, и с пирса для прогулочных лодок тоже. Нашу же группу воспитательница и нянечка отводили на пустынный конец пляжа на мелководье, чтобы не замарачиваться с переодеванием в сухое после купания, одежду мочить не позволяли.

…Причиной была Танька Модуль. Она гуляла с подружками в парке, увидела меня и подбежала поболтать. Помню я жутко смутился. Почти в восемь лет, глупо и неправильно стоять перед ней и её смешливыми подружками в детской панамке. Я старше её, у меня день рождения в августе, а у неё только в конце сентября, но я до сих пор детсадовец, а она уже перешла во второй класс.

Не объясняя причины своего упрямства, я наотрез отказался ходить в детский сад. Родителям вначале пришлось купить мне чёрные сатиновые трусы, а не те, почти девчоночьи, из голубого трикатажа с беленькой окантовкой вокруг ног, в которых водят детей в детский сад, и только после этого я дал согласие на площадку для «неорганизованных» дошкольников при Дворце пионеров ― так странно называли ребят, которые не ходили в подготовительную группу детского сада. Там я Пирогову впервые увидел. Она была такой тихоней, что пришлось сразу взять её под свою защиту. Я нащупал в кармане пару коробков спичек, хорошо, что успел купить.

***

Когда я с новой знакомой подходил к месту сбора, из-за поворота появились жёлто-красные автобусы. Пять штук, по количеству отрядов. Они, «фыркнув» пневматическими тормозами, остановились на краю площади. В овальных указателях маршрута, что выше лобовых стёкол, надпись: «Пионерлагерь «Заря». Из переднего автобуса вышел шофёр с красными флажками в руке и закрепил их по краям кабины. Обычно с такими флажками автобусы ходят по городу в праздники: на Первое мая и Седьмое ноября. Для этого и специальные кронштейны в виде трубочек по краям кабины на них есть.

…Я ещё помню время, когда на домах частного сектора и на балконах квартир на Первое мая и Седьмое ноября жители вывешивали красные флаги. Отец и наши соседи ― тоже. А кто этого не делал, на тех смотрели косо и осуждающе перешёптывались. С конца пятидесятых красные флаги на балконах и частных домах уже не вывешивают. В нашем альбоме есть фотография отца с повязкой на рукаве. Он стоит в карауле перед большим портретом Сталина после его смерти. Конечно же, это было не в Москве, а в нашем городе. Отец рассказывал, площадь Дворца железнодорожников была забита народом и, проходя мимо их караула, многие плакали.

«Ольга Сергеевна» подошла к женщине, стоявшей у таблички с номером третьего отряда, а я ― к Верке Пироговой.

– Вон, Печенин, смотри, ― поделилась она со мной, ― вон та, в голубой блузке, наша воспитательница, Сталина Ивановна, ― кивнула она на моложавую женщину у таблички нашего отряда. ― Та, что рядом с ней, ― Лариса Семёновна, пионервожатая у девочек, а рядом, тёмненькая с причёской каре, ― ваша пионервожатая, Ирина Николаевна. Она после первого курса пединститута.

И когда только успела всё узнать? Я удивился и поморщился: обычно в первом и втором отрядах у мальчишек пионервожатый ― парень.

– Что такое причёска каре? ― поинтересовался я у Пироговой.

– То, что у неё на голове, не понятно? ― удивилась она и похвалилась: ― А я уже со Сталиной Ивановной познакомилась.

– В честь Сталина?

– О чём ты?

– Сталина Ивановна. В честь Сталина её назвали?

– При чём здесь это? Запомнил, как зовут воспитательницу? Сходи к ней, отметься. Я на перекличке сказала, что ты отошёл ненадолго.

Я протянул Пироговой конфеты ― для неё и её подруг, махнул рукой на её «спасибо» и пошёл отмечаться.

Возле таблички первого отряда стояла Валька Чижикова с соседнего подъезда нашего дома. Мы с ней ровесники, но она в первом отряде, а я во втором. В отряды зачисляют не по возрасту, а в какой класс окончил. Она заходила за мной, чтобы вместе идти на место сбора, но я сказал, выйду попозже.

Оглядывая отъезжающих, я непроизвольно посмотрел на «Ольгу Сергеевну». Она улыбнулась мне, а я смутился и отвёл глаза, подумал: лицо и губы невзрослые, а смотрит серьёзно, детьми командует… Значит, не врёт. Альки Лариной среди ребят нашего отряда и провожающих не было. Отметившись в списке у воспитательницы, я вернулся к Пироговой и огляделся.

Недалеко от нас стояли похожие друг на друга пацан и девчонка. Их отличало только то, что он был в шортах, а она в юбке из того же материала. Пацан выглядел заросшим, а у его сестры, как назвала такую причёску Пирогова, ― короткое каре. Сто процентов, что брат и сестра.

В сторонке два пацана пинали друг другу футбольный мяч. Судя по реплике, у одного из них кличка «Решка». Среди ребят, как апельсин на снегу, выделялся рыжеволосый мальчишка с физиономией, усыпанной веснушками. Как нам в отряде без рыжего?

Откуда-то выплыла мать одноклассницы, Таньки Филипповой. Я слишком поздно увидел её, чтобы затеряться в толпе. Она уже заметила меня и подошла. Ну почему мамкам с мелкими сыночками можно заходить, когда у пацанов медосмотр перед пионерским лагерем, отцы же к девчонкам не заходят! Я стушевался и захотел растаять сахаром в чае.

– Лёша, здравствуй.

– Здравствуйте, ― чувствуя, что покраснел, поздоровался я.

– Лёша, ты мне обещал. Я на тебя надеюсь.

– Хорошо. Не беспокойтесь. В его отряде все в первый раз.

– Ну всё-таки… Верочка, ты тоже в пионерлагерь? ― заметила она Пирогову.

– Здравствуйте.

– Вы уж присмотрите за Сашей. Он первый раз в пионерлагерь едет.

– Не беспокойтесь. В обиду не дадим, ― заверил я.

– Что это она? ― спросила Пирогова, провожая взглядом мать нашей одноклассницы.

– Брат Филипповой в пятом отряде. В няньки назначила, ― объяснил я.

Неожиданно из толпы, словно черт из табакерки, вынырнул Игорь Хохлов. Он без пионерского галстука, в застиранной майке, сатиновых шароварах и поношенной тюбетейке на затылке. Пирогова, чтобы не мешать нам, отошла к подружкам.

– Печенька, привет! ― поздоровался он и громко выдохнул: ― Фу-х, думал, не успеем. Сестру провожал. Она в четвёртом отряде будет. Пирогова тоже едет? ― кивнул он в сторону Верки.

– Ну да, ― подтвердил я.

– Кто ещё из наших?

– Никого. С параллельного класса несколько человек.

– А Филиппова? Мать её видел.

– Брат её едет, ― объяснил я.

Игорь ухмыльнулся и подковырнул:

– Гудин рассказывал, как медосмотр вы проходили. Перед лагерем. Мать Таньки Филипповой к тебе подошла.

Разговор мне был неприятен.

– Стоп! ― остановил я его. ― У нас с Гудиным это в прошлом, а у тебя впереди. Ты же во вторую смену едешь. Так что готовь задницу для анализов на глистов.

Игорь покраснел, судя по его физиономии, обиделся и упрекнул:

– Я к тебе по-человечески, а ты с подначками.

– Не я начал, ― осадил я его.

Поговорить нам не дали, раздалась команда «По автобусам!», и всё пришло в движение. «Ребята, ― тормознув особо торопливых ладонью, объявила воспитательница, ― заходим спокойно, рассаживаемся по три человека. Место кондуктора не занимать!»

Смачно пшикнув, лениво открылась задняя дверь. Подождав окончания толкучки, я взял чемоданчик, хлопнул по ладошке Игоря и по высоким ступенькам шагнул в салон. На сидении, расположенном слева вдоль салона автобуса, сидела троица: Глухарёв, и его шестёрки: Мишка Матвеев и Катряга. «Глухарь» словно невзначай вытянул ноги в проход, чтобы досадить мне, но я спокойно перешагнул через них и пошёл дальше. Выпросит, когда-нибудь, за мной не заржавеет.

Вера Пирогова и её подруги прошли вперёд и уселись втроём на сидение слева от прохода, а я подсел к пацанам, уже занявшим место по другую сторону салона. Пионервожатые и с ними несколько девчонок сидели у глухой перегородки с водителем, лицом к нам. Когда все заняли свои места, вошла Светка Осипова с Танькой Беловой. Они устроились на широком сидении в хвосте автобуса. Воспитательница пересчитала нас по головам и заняла место кондуктора у задней двери.

Ехать было недалеко, всего-то минут тридцать. В салоне стало душно, попахивало бензином. Не спасали и «уши» на крыше автобуса ― торчащие сверху воздухозаборники. Ребята, по просьбе девчонок, подняли деревянные рамы окон. Стало лучше, поехали с ветерком. По свежему асфальту центрального района автобус шёл ровно, но дальше от центра начались колдобины, он задребезжал, заскрипели двери, началась болтанка. Хорошо, сиденья мягкие, не так трясёт.

Я взглянул в окно и улыбнулся, увидев лозунг на обочине дороги и рядом с ним предупреждающую надпись на переезде железной дороги. На лозунге было написано: «Все пути ведут к коммунизму!», а на железнодорожном переезде под ним: «По путям не ходить!» ― забавно.

За переездом, начинались наши «Черёмушки», называемые в городе Новостройкой.

– Как в этом лагере? ― спросил меня сосед, мальчишка в очках.

– Под «Артек» косят, ― заявил сосед сзади.

– В этом он прав, ― подтвердил я, ― форму пионерскую дают и с дисциплиной строже. А ты в какой школе учишься?

– Во второй.

– А я в первой, ― ответил я и спросил наудачу:

– Алины Лариной в вашей школе среди шестиклассниц не было?

– У нас шесть шестых было. Такой не было.

– Ладно. Меня Лешка Печенин зовут. А тебя?

– Ефимов Витька. Дразнят «Очкарик».

– И ты терпишь? ― удивился я и пообещал: ― Здесь будешь «Ефим». Так себя и называй в отряде. А меня «Печенькой» зови. Знаешь, сколько человек в отряде будет?

– Сколько?

– Тридцать девять. Я пересчитал в автобусе.

– На перекличке одного не было, ― сказал Ефимов, ― а за тебя на перекличке вон та ответила, ― кивнул он в сторону Пироговой.

Верка с улыбкой оглянулась на нас и сказала что-то подружкам. Они рассмеялись, а я с чего-то обиделся на неё. Вот что она сказала? Нас ощутимо тряхануло на яме.

Рыжеволосый сосед, что сидел у окна, поморщился и к чему-то ляпнул:

– Пятьдесят пять…

– Что «пятьдесят пять»? ― переспросил я, не понимая, о чём он.

– Марка автобуса: ЗиС-155, ― объяснил он. ― У него движок от грузовичка ЗиС-150. Шесть цилиндров. Коробка передач механическая, пятиступенчатая. И рама как у грузовика ЗиС-150.

– Ну ты даёшь! А ты откуда ты это знаешь? ― спросил я, удивляясь познаниям нового

– Отец у меня в городском автохозяйстве работает, ― объяснил он и, наклонившись, поделился: ― Он говорит, такие автобусы уже не выпускают. Хрущёв на совещании ругался сильно, говорил: «Мы должны доказать всему миру, что тоже… не ноздрями мух бьём!» Сказанул, да? ― улыбнулся сосед и продолжил: ― Сейчас по его команде современные выпускают, ЗиЛ-158, на шестьдесят пассажиров. Но у нас в городе таких нет. Меня Юрка Круглов зовут. ― Он смущённо пригладил рыжие вихры и сообщил: ― В школе и во дворе я ― «Рудый». Так и зовите.

Я пожал его руку и посмотрел на Пирогову. Через три секунды она оглянулась и показала мне язык. Что у неё, глаза на затылке? Проверено, стоит на неё взглянуть, сразу оглядывается! В классе она впереди через одну парту сидит, но на среднем ряду. Чтобы на уроках шею себе не свернула: туда-сюда, туда-сюда, ― приходится смотреть на неё не прямо, а как бы боковым зрением, так не оглядывается.

Сейчас мы проезжали недавно отстроенный район новостройки: вереницу пятиэтажных домов из кирпича, площадь Гагарина с обелиском. Раньше на его месте церковь стояла. Её взорвали, когда я во второй класс пошёл. Когда мы с отцом были в районе новостройки, я спросил, зачем это сделали, мол, красивое здание было, только заброшенное. Он ответил не сразу, потом сказал, что в пятьдесят восьмом приняли Постановление ЦК «О недостатках научно-атеистической пропаганды». На местах ― так он сказал, ― допускались перегибы, церкви рушили не только у нас. Конечно, вздохнул он, здание нужно было сохранить, хотя бы как памятник архитектуры восемнадцатого века. Я понял его.

Родители некоторых ребят из нашего класса уже получили квартиры в районе новостройки. И Хохловы тоже. Третий этаж, балкон, центральное отопление, в ванной ― титан, газом нагрел воду и мойся. Даже завидно немножко. У нас дом старый, сталинской постройки, с высокими потолками, титан дровами топить нужно. Но воду в нем греем нечасто. Хлопотно. Отец, при желании, давно бы уже электроподогрев воды в титане сделал, как у Таньки Модуль, но ему это не надо. Родители любят, как он говорит, «настоящую баньку» и по воскресениям ходят к его знакомому в частный сектор, а я уже давно ходить туда отказался. Сейчас трачу деньги на городскую баню. Раньше брал билет в общий зал за десять копеек, теперь нет. Неловко как-то. В раздевалке банщица-тётка дежурит. Билет в индивидуальные душевые кабинки в три раза дороже, но там лучше, чем в общем зале.

А вообще, мне нечего жаловаться: у нас трёхкомнатная квартира, и у меня даже есть своя комната. Говорят, квартиры в нашем доме распределяли среди номенклатурных работников и специалистов. Вот отцу и дали ордер, когда я родился. А многие из одноклассников до сих пор живут в коммуналках или бараках с «удобствами» во дворе. Как Бурцевы, например.

Автобус опять задребезжал. Грунтовая дорога петляет то вправо, то влево. Воспитательница потребовала закрыть окна. Стало жарко и душно. За окном видны полуразобранные бараки, бульдозер крушит домишко частного сектора. Прямо возле дороги готовые котлованы и фундаменты под панельные дома. Их начали строить в позапрошлом году, после ввода домостроительного комбината. Вдалеке, у построенных пятиэтажек, кладут асфальт. Вспомнилось, как мы с Мишкой Гудиным прошлый год сюда за карбидом бегали. Пришлось, удирая от сторожа, десантироваться со второго этажа на кучу песка. Потом целую неделю пятки гудели.

Сейчас мы проезжали район слободки с покосившимися бараками, простроенными как временное жильё при строительстве арматурного завода в конце тридцатых годов. В одном из них, с дороги его не видно, и живёт Петька Бурцев.

…В начале мая этого года мне пришлось пару раз заходить к нему. Его неделю не было в школе, и учительница отправила меня выяснить причину. Дверь мне открыла девчонка лет десяти-одиннадцати в трусиках и с полотенцем на голове. Петька стирал одежду в корыте, шоркая ею о стиральную доску. «Подменку им стираю», ― пояснил он. Его младшая сестра-дошкольница лет пяти, прикрывшись одеялом, сидела на кровати.

Такой убогой и запущенной комнаты, как у Бурцевых, я ещё не видел. Из мебели у них деревянная кровать, напоминающая нары, кухонный стол с керогазом на нём, покосившийся фанерный шкаф, три табуретки, да часы-ходики, если их посчитать за мебель. На столе россыпь картошки, сваренной в мундире. Петька попросил передать классной, что он уже отучился и в школу не вернётся. У нас с ним доверительные отношения, видимо, поэтому он рассказал, что их мать за прогулы выгнали с работы в забегаловке, где она работала посудомойкой, и теперь она шлындает с кавалерами неизвестно где, а ему мелких кормить нужно. Я высыпал на стол карманные деньги, что были с собой: рубль с копейками, и вышел. На следующий день я разбил свою копилку и купил продуктов для Бурцевых, шоколадных конфет для его сестёр.

Нас опять тряхнуло. За автобусом первого отряда вьётся облако пыли. Несмотря на закрытые рамы в салоне не продохнуть. Представляю, как достаётся младшим отрядам, что едут за нами! Но вот поворот налево и грунтовая дорога. Мы выехали за город. Теперь ещё минут двадцать и будем на месте.

За городом пролески перемежаются полями совхоза. Но вот лес пошёл сплошной полосой. Я видел, что мы уже подъезжаем. Справа несколько раз промелькнула речка, слева показалась просека с опорами линии электропередач, они поднимаются вверх по косогору, вот проехали бетонный мост, ещё немного… поворот налево, на узкую дорогу к пионерлагерю. В автобусе сразу стало темнее: по обеим сторонам дороги растут деревья с густыми кронами; шуршат колеса по мелкому гравию, и опять светло… выезжаем на поляну.

Наконец, автобус, фыркнув тормозами, остановился рядом с автобусом первого отряда. Здесь стоянка автомашин, слева ― футбольное поле. «Ребята, ― обратилась к нам воспитательница, ― не толкаться. Выходим организованно. Построение на стадионе у таблички нашего отряда». С шипеньем открылась передняя дверь. С дальней стороны стадиона ветер принёс запах свежескошенной травы. Стадион и спортивную площадку обкашивают к началу смены. Со столба с громкоговорителя на краю стадиона звучит знакомый голос Марка Бернеса:

В лагере работает радиорубка с громкоговорящей связью. Ребята первого отряда уже шли на стадион. Подошёл автобус третьего отряда. Показался вдалеке четвёртого.

Вслед за воспитательницей и пионервожатыми мы пошли на место построения. В толчее кто-то хлопнул меня по плечу:

– Привет, «Карбышев».

Я вздрогнул от забытой клички и обернулся: Кузнецов Юрка. У него всё такой же облупленный нос, веснушки и светлая чёлка волос. Я вовсе не хотел, чтобы о кличке, вернее, о позапрошлогодней истории, с ней связанной, узнали в отряде и предупредил:

– Кузя, запомни, здесь я ― «Печенька», а не «Карбышев»!

– А то? ― поинтересовался он.

В его словах мне послышался вызов. Я смерил его с головы до ног и обратно, жёстко взглянул в глаза и заверил:

– Можешь не сомневайся!

Кузя отвёл взгляд и сказал примирительно:

– Ну хорошо, ты ― «Печенька».

…Зря он напомнил о кличке, прилипшей ко мне два года назад в конце смены. В тот день перед отбоем на тихий час я пошёл в туалет. Внутри его раздался громкий хлопок! Пыхнуло зловонным запахом фекалий. Пацаны со второго отряда дали стрекача от туалета в сторону пионерлагеря. Парой секунд позже из сортира, натягивая штаны, выскочил обляпанный дерьмом физорг, выкрикнул пацанам: «Стоять!», погнался за ними, но поняв, что за ними не угнаться, осыпал их ругательствами, самым мягким из которых было: «Ублюдки!». Он постоял в раздумье и пошёл в сторону душа.

Позже я узнал, пацаны опустили в выгребную яму туалета карбидную «бомбу». Сделать её несложно, нужно налить в банку воды, положить в неё тонких веточек для опоры, сухой травы, сверху насыпать карбид, не намочив его ― иначе рванёт, закрыть плотно крышку, взболтнуть и «употребить» в дело. Чтобы не спугнуть физрука с очка, банку в выгребную яму пацаны опустили на верёвке. Физрук не смог определить, кто из мальчишек устроил взрыв, так как видел их только со спины, а меня запомнил.

Когда объявили тихий час, и я уже был в постели, он, тошнотворно пахнущий «Тройным» одеколоном, вошёл в палату, поднял меня с постели за ухо и, не дав даже одеться, в трусах и босяком потащил в старшие отряды указать обидчиков. Защитить меня было некому, наша пионервожатая была на летучке у старшей пионервожатой. Мальчишек я узнал, но их не выдал. Предавать своих «за падло».

Не добившись признания, он пригрозил: «Память освежим, вспомнишь!» За столовой у водонапорной башни он снял с пожарного щита ведро, набрал в него воды из-под крана и окатил меня ею с головы до ног. Вода из артезианской скважины была не просто холодной, а ледяной! Я покрылся «гусиной кожей», застучал зубами, но клялся, что не запомнил мальчишек в лицо. «Продолжим восстанавливать зрительную память», ― заявил он и окатил меня новой порцией. Я посинел и обхватил себя руками за плечи.

Видя моё состояние, физорг отложил «процедуру», позволяя мне немного согреться, но обещал продолжить её «до полного её восстановления». Больше всего я боялся, что нас кто-нибудь увидит. На мою беду о «водных процедурах» узнал весь отряд, и я получил новую кличку: «Карбышев». Был советский генерал с такой фамилией. Когда он попал в плен, то за отказ стать предателем фашисты в мороз обливали его ледяной водой, пока он не превратился в ледышку… Вздохнув глубоко и считая инцидент исчерпанным, я поинтересовался у Кузнецова:

– Откуда взялся?

– С предком на мотоцикле. Перед мостом вас обогнали.

Поговорить нам не дали. Подошёл автобус пятого отряда, и пионервожатые объявили построение.

Круглов, назвавшийся Рудым, шепнул мне:

– Видишь ту девчонку с белыми волосами? Я фамилию и имя её узнал, когда она отмечаться подошла. Снежная её фамилия, прикольно, правда? Подходит ей. А зовут Катькой. Редкое имя. Ни одной девчонки с таким именем среди ровесников не встречал.

– Ну вот, теперь встретил, ― улыбнулся я и напомнил: ― Среди взрослых таких навалом, песня со словами есть: выходила на берег Катюша…

Мы построились во что-то похожее на змеенодобную шеренгу: первый отряд, наш отряд, за нами ― третий, четвёртый и пятый. К фронту строя вышла моложавая женщина с комсомольским значком на блузке и в пионерском галстуке. Рядом с ней нарисовалась Наташка, старшая сестра Вальки Чижиковой. Интересно, что она в пионерском лагере забыла?

– Здравствуйте дети! ― обратилась к нам женщина в пионерском галстуке, ― Меня зовут Елена Матвеевна Федотова. Я ваша старшая пионервожатая. Мы, с методистом по воспитательной работе Натальей Яковлевной, ― кивком головы указала она на Наташку, ― от лица и по поручению директора пионерлагеря Спиридонова Ивана Ивановича, рады приветствовать вас в пионерском лагере «Заря».

Ребята, этот лагерь построен специально для вас, для детского оздоровительного отдыха. Вы должны знать, что ваш старший товарищ, комсомол, проявляет заботу о вас, о своей подрастающий смене. В пятьдесят седьмом году восьмой Пленум ЦК ВЛКСМ принял постановление «О мероприятиях по улучшению работы пионерской организации». Он указал, что большую роль играет организация пионерской работы в местах летнего отдыха. Комсомольские организации направили с производства, с институтов и училищ свыше двести тысяч пионервожатых, руководителей кружков и секций. Вы должны слушаться их и уважать.

Запомните, вы здесь полноправные хозяева. Поэтому чувствуйте себя по-хозяйски, как дома. Все мы здесь: и вы, и мы, ваши старшие товарищи, и более молодые товарищи, ваши пионервожатые, ― одна большая семья!

Надеюсь, вы будете неукоснительно выполнять распорядок дня и команды пионервожатых, будете строго соблюдать законы и правила поведения в пионерском лагере, и мы будем жить дружно и весело. Вопросы есть? У кого есть вопросы? Нет вопросов? Сейчас мы построимся поотрядно и колонной по два пойдём в пионерский лагерь. Всё понятно?

…Наташку Чижикову, наверное, её мамаша методистом в лагерь пристроила, подумал я. Она заместителем начальника городского отдела образования работает. Я знаю, что старшая сестра Варьки в прошлом году окончила педучилище по профессии учитель младших классов и старший пионервожатый, и мамаша по протекци пристроима её младшим инструктором в городской комитет ВЛКСМ. Она не замужем, с родителями живёт. Выходит, теперь она здесь. Да и фиг с ней, пересекаться с ней мне не придется…

«Напра-во!» ― раздалась команда старшей пионервожатой. Я шёл рядом с Витькой Ефимовым, Кузя с незнакомым пацаном сзади; Пирогова со своей знакомой ― впереди. Чувствуйте себя как дома, но не забывайте, что в гостях, иначе это вам «ненавязчиво» напомнят, подумал я и, усмехнувшись, буркнул себе по нос:

– Организованной толпой коровы шли на водопой.

– Что? ― спросил Ефимов.

– Проехали…

Вслед за первым отрядом мы прошли через футбольное поле ко входу в пионерский лагерь. Вокруг стадиона и пионерлагеря ― лиственный лес. Пахло свежей травой и кустарниковой акацией. Здесь её много. Сразу за шлагбаумом, он сейчас открыт, начинается деревянная лестница, ограждённая перилами, по которой топать и топать. Сам пионерлагерь на возвышенности. Справа от шлагбаума ― грибок для дежурных. В этом году и нам здесь дежурить. Это пост старших отрядов, второго и первого. Сейчас на месте дежурного никого нет. Только поднялись по длинной деревянной лестнице, как Витька Ефимов пристал с вопросами:

– А там что, справа, за деревьями?

Я не в первый раз в этом пионерлагере. Приходилось объяснять:

– Караулка. Тоже дежурить будем. Смотри, справа качели-карусели сейчас будут, а за ними площадка общих построений.

– А там впереди? В конце дорожки, большое?

– Столовая.

– Что, такая большая?

– Столовая в правом крыле, в левом ― клуб, штаб пионерлагеря там же, и актовый зал. Кино в актовом зале показывают, ну и собрания… Гараж справа за столовой, а слева от неё, отсюда не видно, корпус, где персонал лагеря живёт.

– Сейчас баня и санраспредилитель? ― предположил он.

– В отряд. Потом душ. В больших лагерях распределители. А баню только собираются строить, фундамент в прошлом году залили, ― объяснил я.

– Если холодно, возят в баню, ― уточнил Кузя.

– Купаться? ― спросил Ефимов.

– Пруд есть. С верхней площадки лестницы его видно. У нас за спиной остался. Редко водят.

Интересная подруга у Пироговой, подумал я. Никогда их вместе не видел. Почему, когда праздник, сразу по девчонкам видно: белые бантики. А нам как, пацанам, нос зелёнкой намазать, чтобы всем понятно было, и у нас праздник, или как? Я улыбнулся и громко хмыкнул в кулак, представив пацанов с зелёными носами.

– Ты что? ― спросила, оглянувшись, Пирогова.

Её подружка тоже оглянулась и улыбнулась мне, как знакомому. У неё приятная улыбка и маленькая, словно кто акварельной кисточкой чуть прикоснулся, светло-коричневая точка над верхней губой.

– Ничего, ― отмахнулся я. ― Под ноги смотрите.

– А кормят хорошо? ― вернул меня на землю Витька Ефимов

– Часто, но помногу, ― поделился Кузя.

– Облопаешься, ― подтвердил я.

– Кружки, библиотека?

– Есть. Слева. За зданиями старших отрядов, с третьего по первый. Видишь барак? В нем библиотека и кружки по интересам.

– В шахматы?

– Если найдёшь с кем, ― влез в разговор Кузнецов.

В пионерлагере чисто и ухожено. Дорожки посыпаны оранжевым крупным песком ― его называют дресва. Бордюры и стволы деревьев побелены известью. Здания отрядов, да и весь пионерский лагерь выглядит празднично и нарядно. По краям главной аллеи, по которой сейчас идём, стенды с наглядной агитацией. Сейчас мы проходили мимо общей площадки построений. Громкоговоритель на столбе ― наша связь с внешним миром, гремел песней:

― Смотри, ― повысив голос, сказал я Ефимову, ― вон там, справа, в последнем здании, санчасть, канцелярия и кабинет директора там же. Лучше стороной обходить. Кривая, мимо начальства, всегда короче прямой будет.

― Здесь так: или строем или бегом, если один. Без отряда ― сразу вопросы, ― опять влез в разговор Кузнецов.

Никогда не задумывался над словами этой песни, а тут вдруг оглянулся на Кузнецова и с трудом подавил желание предупредить его, что у него внутри ― кроме глистов, конечно, ещё Ленин живой сидит. Чтоб осторожнее в туалет ходил по большому, как бы «чего» не вышло… Хорошо, сдержался, пословицу вспомнил: «Язык мой ― враг мой». Объяви такое, пришибут и слова песни за алиби не посчитают. Я отругал себя за мысли, недостойные «советского пионера», и оглянулся на Кузю. Рядом с ним шёл невысокий пацан с длинным носом. За ними ― очень похожие друг на друга мальчишка и девчонка, что сидели через проход в автобусе.

– Кино? ― спросил Витька Ефимов.

– По субботам. Киномеханик приезжает. А крутят в левом крыле здания. Там актовой зал.

***

Здания и планировка старших отрядов, с третьего по первый, однотипные. Пятого, третьего и второго ― они слева от главной аллеи, четвёртого и первого ― справа. Мы миновали пятый и третий и подошли к зданию нашего, второго отряда. Перед входом в отряд широкое крыльцо, огороженное резными перилами. При входе в здание ― фойе. Оно довольное большое, даже установленный стол для игры в теннис не делает его тесным. Правая дверь ведёт в палату мальчишек, левая ― девчонок. Из фойе есть вход ещё в три комнаты. Они напротив входной двери: пионерская комната, кладовая и комната вожатых.

На левой стене на доске объявлений уже вывешен список работы кружков и спортивных секций. Здесь же, выше доски объявлений, в красивых рамках, как напоминание о соблюдении дисциплины, разместили «Закон пионеров Советского Союза», «Обычаи пионеров», «Правила поведения в пионерском лагере» и «Распорядок дня».

Кровати в палатах расположены по десять штук слева и справа от широкого прохода торцом к стенам. Первая и последняя кровать в каждом ряду стоит отдельно, остальные ― между проходами к тумбочкам плотно придвинуты друг к другу. Получается по одной тумбочки на двоих. В общем проходе у торца каждой кровати табуретки. После отбоя на них будем складывать свою форму. Слева от главного прохода расположились глухаревцы. Одиночную кровать у двери у них занял Матвеев ― у него общая тумбочка с Глухарёвым. А сосед его по кровати ― Катряга.

В правом ряду от общего прохода, где я думал расположиться, одиночно стоящую кровать у двери занял Круглов. Я прошёл к проходу ко второй тумбочки и присел на правую кровать, свой чемоданчик поставил на кровать напротив для Кузнецова. В палате пахло краской. Видимо, перед заездом делали косметический ремонт и толком не проветрили. Пахло и свежим постельным бельём. Пока простыни и одеяла на матрасах. Постели ещё предстояло заправить.

***

Когда Кузнецов вошёл в палату ― он почему-то задержался на улице, я помахал ему рукой и показал на его спальное место. Кузя с разбегу плюхнулся на постель и, подпрыгивая на панцирной сетке, завопил дурашливым голосом на мотив известной песни:

― Кузя, заткнись, ― одёрнул я его, ― разговаривать мешаешь.

Моим соседом по сдвинутым вплотную кроватям оказался мальчишка, которого я приметил ещё на месте сбора.

У него общая тумбочка с Кругловым, у меня с Кузей.

– Ты с сестрой здесь? ― спросил я.

– Да. Меня Сашкой зовут, а тебя?

– Лёшкой. Можешь «Печенькой» звать. Фамилия?

– Панус.

– Странная фамилия, Прибалтика?

– Прабабушка рассказывала, к нашему предку «Пан Ус» обращались. Вот и получилось: «Панус». А так мы родом Муромские. Сейчас это Владимирская область. Я там не был.

– Пан Ус? Может, твой предок шляхтичем был, если его Пан Ус звали?

– Не знаю.

– Таратор ты, Сашка, базарило. Не делись ни с кем, целее будешь! Паны и буржуи в лагере не приветствуется, ― пояснил я.

Кузя в нашем проходе был занят собой и не прислушивался к нашему разговору. Он перевернул чистой стороной матрас с жёлтым пятном посередине, повернулся к нам, буркнул: «Уссатый, полосатый, на верёвочке висит», и спросил:

– Печенька, знаешь, зачем на матрасе полоски вдоль, а не поперёк?

– И зачем?

– Чтобы знать, в каком направлении ложиться ― вот зачем!

– Этим и будем руководствоваться перед отходом ко сну, ― сообщил я и поинтересовался: ― У тебя в отряде знакомые есть?

– Вон, Славка Дударь, ― кивнул в хвост противоположного ряда кроватей. ― Он с параллельного класса. Ещё Емельянова Танька, одноклассница моя. Увидишь её, не ошибёшься: толстушка.

– Твой сосед по кровати ― Ефимов Витька, а у кровати у входа ― Юрка Круглов.

– Я знаю уже, ― сказал Кузя и спросил: ― Пацана видишь в конце того ряда, стриженного с чёлкой?

– И что? ― взглянул я на чудика с детской причёской.

– Шнурок я на крыльце завязывал. Достал он меня своими: «Простите-извините». Спрашиваю его просто так, для интереса, за что тебя простить-извинить? Ссышься по ночам, храпишь громко или лунатик? А он опять за своё: «Простите, пожалуйста, где в пионерлагере туалет?» Я ему говорю вежливо: «У меня три головы, как у змея Горыныча, что ты мне выкаешь? По сопатке просишь, так это я легко!» А он опять за своё: «Не сердитесь, пожалуйста». Он что, больной на голову? Вот что он за чудик?

– Скоро увидим.

***

Вошла наша пионервожатая Ирина Николаевна и объявила, что первый отряд уже оканчивает помывку, и мы идём в душ, нужно взять с дужки кровати у изголовья полотенце, мыло, что привезли с собой, и выходить на построение, а заметив смущённые физиономии ребят, ранее бывших в пионерском лагере, успокоила, объяснив, что ответственным за помывку мальчиков нашего отряда будет физорг Иван Иванович.

…Кто был в пионерском лагере, знает, при помывке обязательно присутствует «надзиратель». Как правило, в старших отрядах: втором и первом, вожатый у пацаном парень. У нас, к сожалению, не так. Объявление Ирины Николаевны снимало проблему, беспокоившую не только меня.

***

Душ ― это длинное временное строение, с раздельным входом с улицы в отделения мальчишек и девчонок. Открыв дверь, сразу попадаешь в раздевалку со скамейками и вешалками для одежды у боковых стен. Дверной проем ведёт в длинное помещение душевой, не разделённое перегородками и рассчитанное на одновременную помывку десятерых ребят. Так что следующей десятки приходится ждать своей очереди.

Отделения мальчишек и девчонок, разделены перегородкой из листов шифера, высотой на голову выше нас. Листы не до полу, есть зазор сантиметров в пятнадцать. Пацаны нашего отряда в прошлом году в эту щель заглядывали и утверждали, что девчонок по щиколотки видно. Придурки, одним словом. Кто в детсад ходил, заглядывать к девчонкам нужды нет, и так знаем, чем они от нас отличаются.

Вода под душем индивидуально не регулируется, у крана две функции: открыл-закрыл. Сделано это специально, чтобы не обожглись горячей водой. За температурой воды в душе следит кочегар, старик лет сорока по фамилии Кагоров. Начальство терпит его за работу на полставки и за то, что он не буйный во хмелю. Его задача нагреть воду для душа, подмести территорию и убраться в туалетах. Позапрошлый год мимо лагеря протянули линию электропередач, поставили трансформатор, печи в столовой перевели на электроподогрев, вот и остался он на полставки, а до этого работал ещё и истопником в столовой. Персонал лагеря и старожилы любят его пёсика по кличке «Гуляш», похожего на лисичку, и усиленно кормят его котлетами и косточками со столовой, но Гуляш не толстеет. Он охотник и отлично берёт след.

Когда Кагоров напьётся, он требует называть себя «Дюжкой» от слова дюжий. Во хмелю Дюжка несёт всякий вздор: и с Лениным он в одной камере в Магадане сидел, и беляки его, красного партизана, во Владивостоке на штыки поднимали, и бревно он с Лениным на субботнике нёс. Каждый раз у него новая история. Когда ему не верят, он вычурно ругается без нецензурных слов и плачет пьяными слезами ― кино и немцы!

Сейчас в отделении девчонок визг и хохот. В душ нас водят по приезде в лагерь и затем каждую субботу, а если прохладно, возят в баню соседнего посёлка. В жаркую погоду мыться один раз в неделю явно недостаточно. Кто самовольно не бегает купаться, от него к концу недели хоть нос затыкай. А вот у персонала лагеря, включая пионервожатых, в пристройке к котельной есть собственный душ, работающий ежедневно и круглосуточно, но он не для нашего брата.

В дверном проёме через неплотно прикрытую дверь спиной к нам маячит фигура Ван Ваныча, физорга пионерского лагеря. Я уже знаю, что он студент пединститута. В пионерлагере в раздевалке обязательно должен присутствовать надзиратель.

Слегка ополоснувшись, я вышел в раздевалку и увидел ухмылку Матвейки и Катряги. Мне не понравились их рожи, и я не ошибся. На вешалке висела моя одежда, в которой я приехал, и пионерский галстук, но не было трусов. Свидетелей пропажи не нашлось. Прямых доказательств вины глухаревцев у меня не было, а без предъявы в рыло не въедешь. Ну, что ж, подумал я, надевая брюки, вызов я принимаю: война, так война!

Когда мы строем возвращались в отряд, Ефимов спросил, для чего душ в день приезда, мол, понятно же, что в пионерский лагерь все чистыми едут? Я молча пожал плечами, не мы правила устанавливаем. «После обеда нас на медосмотр поведут, возможно, поэтому», ― поморщившись, объяснил я. Мы вернулись в отряд.

***

Наша пионервожатая, Ирина Николаевна, принесла в палату пионерскую форму: светло-коричневые шорты, белые рубашки и пилотки-испанки, цвета наших шорт. Она сообщила, чтобы умывальные принадлежности и одежду, которую собираемся надеть после ужина, мы выложили в тумбочку, а чемоданы сдали в кладовую. Личные вещи при необходимости можно брать после тихого часа до полдника.

И ещё, смутившись добавила она, в пионерлагере для мальчиков установлен запрет на хранение в тумбочке более одних запасных трусов. Мол, это сделано это для нашей же пользы, чтобы не было соблазна бегать за территорию лагеря на купаться на пруд. Содержимое тумбочек будет регулярно проверяться, виновные ― наказываться дежурством по отряду. Высказав это, она вышла, дав нам возможность переодеться.

…Более нелепого правила, установленного в нашем лагере, насколько я знаю, в других пионерских лагерях не практиковалась. Но после введение запрета, а его ввели два года назад, количество самоволок резко уменьшилось: голышом купаться на пляже не будешь, а влажные шорты являлись неопровержимой уликой для выявления виновных.

Шорты я давно уже не ношу ― это как-то по-детски, но здесь придётся: форма есть форма. У тех, что нам выдают в пионерском лагере, не одна пуговица на поясе, а две по бокам. Они держат переднюю часть шорт ― клапан. У девчонок тоже на юбках по бокам по пуговице. Вроде как вторые карманы получаются, но это не карманы, а просто прорехи.

– Смотри Печенька, во что нас одевают, ― Кузя показал мне ярлык от рубашки и прочитал: ― Блуза пионерская хлопчатобумажная, парадная. Артикул ткани семьсот сорок девять-эс-эн. Дата выпуска: листопад тысяча девятьсот пятьдесят девятый год. Цена пять девяносто. Я в этот год во второй класс пошёл, ― поделился он и спросил: ― А что за месяц «листопад»? Это по-каковски?

– Украина или Белоруссия, ― предположил я и спросил в свою очередь: ― А ты был здесь прошлый год?

Кузя отрицательно покачал головой и объяснил:

– Бесплатную путёвку одну дали. Сестра поехала. Я мать просил платную сюда купить, а она говорит, семь пятьдесят ― это дорого. В другом лагере был, «Рассвет Октября». Туда бесплатно. Правда кормёжка похуже и пионерскую форму не дают, кто в чём. И с дисциплиной не так строго. Тем плохо, что купаться там редко водят ― речка далеко. Солярий есть для загара и душ. Со шланга обливают.

Пришлось достать из чемоданчика и надеть трусы, в которых я ходил на физкультуры. Ещё одни забросил в тумбочку. Шорты оказались мне широкими в поясе и, чтобы не слетали, пуговицы пришлось застегнуть на самые крайние петельки. Меняться с кем-нибудь бесполезно, они у всех одного размера, шьют их в расчёте на пацанов с толстым задом и слоноподобными ногами.

Кузя недовольно бурчал себе под нос, потом хлопнул себя по трусам ладошкой и пожаловался:

– Говорил мамаше, на размер меньше брать, а она мне: «Что выдумываешь, это твой размер». Ничего не понимает. Вот как теперь в таких на зарядку ходить! У тебя нормальные, а у меня ― тьфу!

Действительно, мне просто повезло, что мама такие купила, они из более плотного ситца и более-менее плотно облегают ноги. Кузя встал с кровати и вопросительно посмотрел на меня:

– Ну как с твоего места?

– Не переживай, нормально всё, ― успокоил я его.

Надев шорты, я встал, растянул их в стороны и сам себе задал риторический вопрос: что есть парашют? Подумав, мысленно вынес вердикт: нет, это не парашют, а юбка с перемычкой внизу, штанины чуть ли не вдвое короче спичечного коробка. У остальных ребят они не лучше.

Я поинтересовался:

– Кузя, снизу не подует?

Он хохотнул, смущённо одёрнул шорты вниз и изрёк:

– Естественная вентиляция: жарко не будет!

***

Не успели мы переодеться, как пионервожатая объявила: «Сдать вещи в кладовую!» Народ с чемоданчиками потянулся на выход. Я не торопился, пусть очередь схлынет. Одним из последних я вышел в фойе и сдал свой чемодан Ирине Николаевне. Начиналась лагерная жизнь…

У большого зеркала в фойе, повешенного на стене под углом, ещё толпилось несколько девчонок в таких же, как у нас, белых рубашках и юбках цвета наших шорт. Почему я обратил внимание на юбки девчонок? В школе подолы платьев у них до середины коленок, а сейчас они с голыми ногами, как на уроках физкультуры. Говорят, а может и врут, в городском ателье по пошиву женской одежды плакат висел с призывом: «Поднимем наши юбки выше мировых стандартов!». Прикольно. Если это правда, думаю, оформитель имел в виду их качество, а не длину, но не уточнил этого.

«Ребята, все на улицу! Девочки, вас это тоже касается!» ― торопила пионервожатая. Часы над дверью фойе показывали без пятнадцати час. Обед в пионерлагере в час дня.

***

Мы с Кузей вышли на крыльцо. Ребята уже кучковались слева от линейки построений, девчонки ― справа. Я стоял с Кузей и Сашкой, оглядел ребят и остановил взгляд на Пироговой. Она разговаривала со своими подружками у беседки на углу здания отряда. Непривычно видеть её в лагерной «спецовке».

Верка оглянулась на меня, потянула вниз подол юбки вниз, шепнула смущённо: «Ну что смотришь?» Я не расслышал её слов, по губам это понял. …Уж и посмотреть нельзя! И не смотрел я на неё вовсе, просто взглянул как на других. Не знаю, почему, но где бы я ни был, я вначале нахожу взглядом Пирогову, а потом уже ориентируюсь на местности. Просто такая привычка. Надсмехаясь над собой, я даже стишок как-то сочинил:

Размышления прервал Кузя. Он толкнул меня в бок и показал на носатого пацана из нашего отряда. У него из-под штанин шорт торчали трусы. Вот осёл! Мишка Матвеев подошёл к нему, ткнул пальцем в пузо и спросил:

– Тебя как зовут?

– Юрка.

– Юрка – от колбасы шкурка, – поддел его Матвейка, толкнул локтем в бок Глухарёва, приглашая в зрители, спросил: – Юрка, знаешь, как тупой с глухим разговаривает?

– Как? – поинтересовался носатый.

Матвейка, кося под глухого, переспросил:

– А?

– Как? – спросил пацан, не поняв прикола.

– А? – приставив ладошку к уху, ёрничал Матвеев.

Свидетели этой сценки рассмеялись. «А в крючочки поиграем?» – предложил своей жертве Матвейка, ухватился за трусы, выглядывающие у него из-под шорт, и потянул. Пацан вырвался, отскочил в сторону и спешно подоткнул трусы под штанину шорт. Матвеев не отставал от него. Цирк, под смешки присутствующих, продолжался бы дальше, но объявили построение.

Наконец воспитательница выгнала девчонок из фойе, по её команде мы построились перед зданием отряда в одну шеренгу. Я оказался четвертым с правого фланга; впереди: девчонка с веснушками, Колька Глухарёв, незнакомый мальчишка, затем я; слева от меня: Кузнецов Юрка, Круглов, опять незнакомый мальчишка, Светка Осипова… дальше мне не видно было.

Сталина Ивановна дала команду рассчитаться по порядку и напомнила, что порядковый номер за каждым из нас остаётся неизменным до конца смены. Затем объявила о ближайшем распорядке дня: после обеда ― тихий час, полдник, затем будет проведён сбор отряда, нужно выбрать председателя отряда и звеньевых.

– Давай тебя толкнём в председатели? ― предложил мне Кузя. ― Пойдёшь?

– На роль старосты при оккупантах? А ты пойдёшь? ― спросил я его в свою очередь.

– За тебя народ голосовать собирается, я спрашивал, ― поделился Кузя.

– Возьму самоотвод, ― поделился я и предложил:

– Может, Ефимова?

– Видно будет.

Сталина Ивановна спросила, кто может играть на горне и барабане. Желающие выделиться нашлись и тут же получили инструмент. Чего удивляться, во время торжественных построений горнист стоит справа, рядом с барабанщиком. Это почётно.

Затем воспитательница напомнила распорядок дня. От подъёма до отбоя всё расписано по минутам.

Да, усмехнулся я про себя, время свободного не богато будет, без корректировки распорядка дня никак не обойтись.

– Сейчас будет рассказывать, что делать нельзя, ― сказал я Витьке Ефимову.

– Откуда ты знаешь, что она скажет?

– Я пионер со стажем, четвёртый раз здесь.

– Предупреждаю, ― сказала Сталина Ивановна, ― о правилах поведения в пионерском лагере: нельзя нарушать распорядок дня, нельзя опаздывать на построения, нельзя хранить продукты в тумбочке, нельзя надевать личные верхние вещи, за исключением времени от ужина до отбоя. Если нужно куда-то отойти, предупредите вожатого. Вожатый должен знать, где вы находитесь.

– И в туалет, что ли, отпрашиваться? ― спросил кто-то из пацанов.

– И в туалет тоже! Чемоданчики свои сдайте в кладовую. Личные вещи можно брать после тихого часа до полдника. В тумбочке можно хранить предметы гигиены, одежду, которую собираетесь надеть после ужина.

– Нельзя за территорию лагеря выходить, ― подсказал я.

– Никаких выкриков из строя! ― сказала Сталина Ивановна. ― Если хотите со мной поговорить, то молчите! Всем понятно? Молчим! Вот так и стойте, молча! ― Через непродолжительное время она оглядела строй и язвительно поинтересовалась: ― Потише можно молчать или нет? А то у нас не молчание получается, а гомон рынка в базарный день!

А теперь, если есть вопросы, можете поднять руку. И не когда кому приспичит, а когда разрешу! И запомните, нельзя самовольно даже на короткое время выходить за территорию лагеря ― это запрет! Абсолютный! За территорию ― только в сопровождении пионервожатого или воспитателя. В ваших же интересах. Сюсюкаться с вами никто не будет!

Этот главный «Запрет» я не выполнял никогда, не собирался выполнять и в эту смену. В конечном счёте, думал я, виновен не тот, кто нарушает, а тот, кто попадается.

– Ребята, ― продолжала Сталина Ивановна, ― напоминаю о правилах вежливости в нашем пионерском лагере. При встрече взрослого, когда пионер идёт один, необходимо отдать пионерский салют и поприветствовать, сказать утром: «Доброе утро!», днём: «Добрый день!» и, соответственно, вечером: «Добрый вечер!» Если отряд идёт строем, то приветствие произносится хором. А если навстречу колонне идёт группа или другой отряд, то надо приветствовать в такт шагам: «Всем! Всем! Всем! Добрый день!»

В конце беседы она «подсластила пилюлю» сказав, что в воскресение будет праздничное открытие смены, а в следующее воскресение день открытых дверей. Кроме того, сказала она, у кого не будет замечаний, смогут принять участие в военно-патриотической игре за территорией лагеря, между нашим и первым отрядами».

Сашка Панус вытянул руку:

– А когда игра будет?

– Когда подготовимся. Во вторую половину смены.

– Приманку нашли, ― шепнул я Ефиму, ― военно-патриотическую игру для дисциплинированных, ― и спросил: ― Знаешь, как любого заинтересовать можно? Только это секрет.

– Как?

– Завтра расскажу, ― сказал я, подавив улыбку.

– Как заинтересовать? ― переспросил он, заглотив наживку.

– Завтра ― значит, завтра, ― заверил я.

Завтра я ему скажу, что обещал рассказать завтра, а не сегодня. Меня не столько военно-патриотическая игра порадовала, сколько возможность подержать в руках карабин Симонова. Каждую смену накануне военно-патриотической игры наши шефы из соседней воинской части проводят у нас занятия по изучению карабина и сдачу зачёта по его разборки- сборки. Оружие я люблю и неплохо стреляю из пневматической и мелкокалиберной винтовки, из охотничьего ружья ― тоже. Вот бы из карабина бахнуть.

***

В столовую, фасад которой украшали портреты Карла Маркса, Энгельса и Ленина, нужно подниматься по ступенькам высокого деревянного крыльца. Некоторые девчонки, поднимаясь по ступенькам, прижимают сзади юбки, чтобы не сверкать трусиками.

Когда вошли, я хотел сесть в центре зала, но замешкался и меня опередили. Столик заняли Глухарёв с Матвеевым и ещё два пацана. Разозлившись на свою нерасторопность, я прошёл в конец зала и уселся за пустой стол. Ко мне подошли Сашка и его сестра, ещё какой-то мальчишка, но незнакомого пацана бесцеремонно выгнала Пирогова и присела напротив меня.

– А меня Верой зовут, а вас как? ― спросила она у Сашки и его сестры.

– Меня ― Женя, а его ― Сашка, ― ответила за двоих его сестра.

– Вы так похожи друг на друга, близнецы?

– Нет, мы двойняшки.

– А в чем разница?

– Мы разные, и я старше на пять минут.

– Вот как? ― удивилась Верка.

Я улыбнулся над словами Женьки и подумал, вот так разные! Если не обращать внимания на их причёски, нацепи на Сашку юбку, получится нормальная девчонка, надень на его сестру шорты ― обыкновенный пацан. Ну, может быть, лицо у его сестры чуть более девчоночье, чем у её брата.

– А я Печенин, ― назвал я себя и взглянул на сестру Сашки.

– Женя, ― ответила она.

– Вот и познакомились, ― подвела итог Пирогова. ― Давайте обедать.

Сашка посмотрел на тарелки и сказал:

– Ну и порции, разве всё это съешь? Здесь же на двоих: на себя и на солитёра.

– Придётся, ― сказала Верка. ― Не поправишься, на взвешивании в «красную клеточку» попадёшь.

– А что такое: «в красную клеточку?» ― спросила сестра Сашки.

На вопрос сестры Сашки, адресованный Вере, ответил я:

– Да, измеряют и взвешивают нас каждую субботу как поросят. На стене санчасти ― стенд с фамилиями. Потерял вес, клеточку закрашивают красным, сохранил ― синим, набрал норму или выше ― зелёным. Сегодня после тихого часа поведут.

– Понятно, ― кивнула Женька и спросила:

– А почему Сталина Ивановна сказала, что «День открытия смены» не сегодня, а в воскресение?

– Традиция такая, отмечать в первое воскресение после заезда, ― объяснил я.

– Чтобы ребята успели познакомиться друг с другом и подготовиться к празднику, ― назвала причину Пирогова.

– Костер в «День открытия смены» будет, ― уведомил я. ― На этот раз нам тоже хворост для него собирать. Его только пацаны старших отрядов собирают: второго и первого.

– Лишь бы дождь не помешал, ― вздохнула Пирогова. ― Прошлый год я в первую смену отдыхала, дождь шёл и костёр отменили.

– А где костёр будет? ― спросил Сашка.

– На стадионе, ― ответил я. ― Там безопасно: далеко от зданий

– Так красиво, когда костёр ночью большой! Искры летят высоко! ― добавила Верка.

– Ночью костёр? Большой? ― удивилась Женька, ― потом улыбнулась и, помолчав, капризно добавила: ― Хочу большой костёр. Ночью. И искры чтобы до неба! Хочу-хочу-хочу. Ну почему костёр не сегодня! ― и нетерпеливо заёрзала на стуле.

– Твоё желание исполнится, ― пообещал я. ― Если дождя не будет. Но не сегодня, а в воскресение.

– Так неинтересно, ― скривилась Женька.

– Печенька, котлету будешь? ― спросила меня Пирогова.

Иногда она называет меня не по фамилии, а по прозвищу.

– А почему «Печенька», потому что Печенин? ― с улыбкой взглянула на меня Женька.

– Я привык уже, ― отмахнулся я и машинально спросил Пирогову:

– Сама почему не ешь, потолстеть боишься?

– И вовсе нет! ― с обидой взглянула она на меня.

– Знаешь же, что шучу, ― сказал я рассеянно…

…Не первый раз я уже поглядывал за плечо кареглазой подружки Пироговой, мимо Осиповой, в центр зала. Там за двумя сдвинутыми столами обедали пионервожатые второго и третьего отрядов и… «Ольга Сергеевна». На левом рукаве её блузки три нашивки. Три нашивки вожатой.

…Вспомнилось к чему-то, слово вожатый происходит от старинного «вожатай». А слово «вожати» означает водить. Думаю, отсюда и вожжи, и вождь. Всплыло из далёкого детства: «Вождь всех народов Иосиф Виссарионович Сталин». В лагере на фасаде здания столовой его портрет рядом с портретом Ленина висел. Это я хорошо это помню: приезжал с отцом сюда, когда был мелким.

«Ольга Сергеевна» встретилась со мной взглядом и опустила голову. Через секунду прямо взглянула мне в глаза и улыбнулась. Я не ожидал этого, вздрогнул от неожиданности, словно током шарахнуло, и отвернулся. Потом, обжёгшись, искоса бросал взгляды на неё, но был осторожнее.

Кареглазая подружка Пироговой каждый раз оборачивалась, пытаясь вычислить субъект моего внимания. Пирогова холодно ― она это умеет, спросила: «Мне вовсе не интересно, даже и не думай, но на кого ты всё смотришь?». Она отложила вилку и оглянулась по направлению моего взгляда.

Я не ответил, подумал об «Ольге Сергеевне», тоже мне, «вождь-вожатай» в юбке, салют ей отдавай, и окончательно перевёл её в разряд взрослых. Взрослые ― это отдельная каста: родители, учителя, воспитатели, пионервожатые, персонал лагеря и просто любые… взрослые! Лучше от них подальше держаться. Наверное, зря я в пионерлагерь согласился поехать. Ну а куда бы я делся, если родители без меня всё решили?

Тряхнув головой и отгоняя печальные мысли, я и вновь взглянул на столик пионервожатых, но «Ольгу Сергеевну» сейчас загораживал собой пацан с первого отряда. Он что-то говорил Осиповой. Пирогова, вновь проследив направление моего взгляда, съязвила:

– Что ты пальцами по столу барабанишь? Нервничаешь?

– Ничего я не нервничаю, ― не согласился я и возразил: ― Нервный не кто барабанит, а кого это раздражает, ясно?

Есть у меня глупая привычка по столу пальцами стучать или по парте. Пирогова странно взглянула на меня, отвернулась и спросила тихонько:

– А хочешь, я тебя с ней познакомлю?

– С кем? ― поинтересовался я, не понимая, о ком она говорит.

– Сам знаешь с кем! ― сказала она чуть слышно.

Я разозлился и сказал:

– Познакомь!

Она уткнулась носом в тарелку, и на вопросы Женьки отвечала односложно.

***

После обеда, когда все толпились возле отряда, а я в сторонке разговаривал с Ефимовым, к нам подошёл Юрка Кузнецов с незнакомым пацаном в помятом пионерском галстуке. В палате я видел его в проходе между кроватей, напротив нашего. У Катряги и у него одна тумбочка на двоих.

– «Весло», знакомься, ― сказал Кузя, кивнув на меня, ― это Лёшка Печенин, «Печенька».

– Знаю уже, ― ответил пацан.

– Он из «Центровых», ― пояснил Кузнецов.

Город у нас поделён на районы: фабричные, барачные, центровые и новостройка. Центровые ― лучше всего, центр города. Окраины старались с нами поддерживать нейтралитет. В чужом районе можно и схлопотать ни за что. Кузя ― фабричный, он жил на улице Коммунаров. В его районе я бывал редко. Пацан протянул мне руку, назвал себя:

– Весёлкин Сергей, «Весло».

– «Печенька».

Весёлкин вопросительно посмотрел на Ефимова. Я, опережая Витьку, чтобы не ляпнул: «Очкарик», назвал:

– «Ефим», Витька Ефимов. Вторая школа. В нашем лагере в первый раз.

Ефимов благодарно взглянул на меня.

– Понятно, ― буркнул Весёлкин и протянул ему руку. ― Сергей Весёлкин, «Весло».

– «Ефим».

К нам подошёл Сашка Панус. Весёлкин посмотрел на Сашку и вопросительно на меня.

– Сашка Панус, ― назвал я. ― А это Кузнецов, «Кузя», ― объяснил Сашке. ― А это Весёлкин Сергей, «Весло», а это Ефимов Витька, «Ефим».

– А тебя как? ― спросил Кузнецов у Сашки.

– Что как?

– Кликают тебя как?

– Сашка.

– Кликуха какая?

– Нету.

– Фамилия Панус? Меняем ударение и пару букв, будешь «Понос», ― сообщил Кузнецов.

– Что? ― покраснел Сашка.

– Кузя, уймись, ― одёрнул я Кузнецова. ― Не «Понос», а «Парус»! Услышу «Понос», в клюв въеду, хоть ты и приятель!

– Ну, пусть будет «Парус», ― кивнул Юрка и, покосившись на Весёлкина, с сожалением поделился: ― Хотя «Понос» не в пример лучше.

– Не понял? ― поинтересовался я.

– Я в шутку, ― пошёл он на попятную: ― Пусть будет «Парус», если тебе так хочется.

***

К нам подошла Пирогова, остановилась неподалёку и жестом попросила меня подойти. Когда я приблизился, бросила: «Пойдём со мной» и направилась в сторону девчоно

Я недоуменно пожал плечами и пошёл следом. Что ей нужно? Когда мы подошли к стайке девчонок, Пирогова попросила:

– Света, подойди, пожалуйста.

Осипова взглянула на меня, на Пирогову, бросила девчонкам, с которыми разговаривала:

– Девочки, я сейчас, ― и подошла к нам.

– Пойдём поговорим, ― предложила ей Пирогова и показала рукой на главную аллею пионерлагеря.

Осипова согласно кивнула. Мы втроём медленно шли по аллее.

– Света, ― помолчав, начала Верка, ― Сталина Ивановна говорила о концерте ко «Дню открытых дверей». Мы с Леной Ждановой и Любой Малютиной будем со своим номером выступить. Танец с лентами. Нам ещё один участник нужен, четвёртый. Спросишь девчонок, может, кто согласится?

– А ты Зину Мороз спроси. Она новенькая в нашем классе, в последнюю четверть в наш класс пришла. Она как-то говорила, что до переезда в наш город художественной гимнастикой занималась. Папа у неё военпредом на заводе.

– Спасибо, я спрошу. Да, Свет, знакомься. Это Лёшка Печенин, мой одноклассник.

Светка с любопытством взглянула на Пирогову, потом на меня, сказала ей:

– А я знаю, и часто вижу на перемене.

– Я тоже знаю и часто вижу на перемене, ― не нашёлся я сказать ничего лучшего и обругал себя за это дураком.

– Ты с Мишкой Гудиным, дружишь? ― взглянув на меня, спросила Осипова. ― В нашем дворе иногда его вижу.

– Бабушка его рядом с тобой живёт.

– Это вы с ним зимой пожар в школе устроили и занятия в школе сорвали? ― улыбнулась Светка. ― Вас Иван Фёдорович на общешкольной линейке отчитывал, а тебя главным «Геростратом» назвал, который храм науки готов дотла сжечь.

– Врал директор, никто школу не поджигал. И не пожар это был, а обыкновенная дустовая шашка. Их для борьбы с садовыми вредителями в любой аптеке за двадцать копеек продают, ― попытался оправдаться.

– А где же Вера? ― оглянувшись направо, удивлённо спросила Светка.

Я взглянул за её спину, потом оглянулся. Верки не было. Аттракцион в цирке: исчезла неизвестно куда! Мы остановились.

– А почему ты Пирогову попросил нас познакомить? ― спросила Светка.

Хотел сказать, что я не просил, но осёкся: получается, что просил, сам же сказал ей, познакомь, только не знал кого она имела ввиду. Поэтому промолчал.

– Я же для тебя несимпатичная личность? ― насмешливо взглянула на меня Светка.

…Могла не напоминать, я сам помнил. Как-то весной на объединённом уроке (было что-то вроде эпидемии гриппа, и полупустые классы «А» и «Бэ» временно объединили в один) наша классная сделала мне обидное замечание: «Печенин, когда я объясняю у доски, смотреть нужно не на симпатичную тебе личность, а на доску!» Ребята засмеялись, а Пирогова опустила голову и покраснела. Я-то ладно, а вот она…

Чтобы Верку «симпатичной личностью» не дразнили, я взглянул за её плечо и сказал: «Вовсе Осипова мне не симпатичная личность, а как все». Мне всё равно кого было назвать, попалась на глаза Осипова, назвал её. По-моему, ловко придумал, пойди потом докажи, что я на Пирогову смотрел. Я что, виноват, если она впереди сидит? Сам себе говорю, не буду смотреть, а смотрю. Может, это у меня, как у собаки академика Павлова, безусловный рефлекс такой? Уважительная причина!.. Я от досады поморщился и вернулся к разговору.

– Я не говорил «не симпатичная», я сказал, «как все», ― уточнил я свои слова и, чтобы сгладить неловкость, сказал: ― Я был неправ.

– Я это знаю, ― кивнула Светка, ― иначе бы ты на меня не смотрел. Я думала, ты подойдёшь ко мне на перемене или после школы.

– Ты всегда с девчонками, ― сказал я, чтобы хоть что-то сказать.

– Я и одна бываю, ― чуть заметно улыбнулась она. ― Захотел бы, ― подошёл.

Светка замолчала и накручивала локон волос у виска на палец, искоса поглядывая на меня, потом сказала:

– Всё равно странно. Так не бывает. Вы же дружите.

– С кем?

– С Верой Пироговой.

– Почему ты так решила?

– За одним столиком вы в столовой. И на перемене в школе видела вас вместе, и на катке зимой.

– Она мой одноклассник, ― напомнил я.

– Она не одноклассник, ― возразила Осипова.

– Как это? ― удивился я.

– Она одноклассница, ― уточнила Светка и поделилась: ― У меня тоже одноклассник есть, Глухарёв, я с ним не общаюсь. Странный он какой-то, я даже побаиваюсь: смотрит и молчит, как-то поздоровалась с ним, всё равно молчит, вот что у него на уме?

– Я с Пироговой первые четыре года за одной партой… ― я помолчал, соображая, как доходчивей объяснить, посмотрел к чему-то на облако, помолчал, не зная, как самому себе это объяснить, и уточнил: ― Вряд ли это может считаться дружбой, мы просто общаемся как мальчишка с мальчишкой.

Светка улыбнулась краешками губ и спросила:

– Хочешь, чтобы мы с тобой тоже как мальчишка с мальчишкой общались? Мне многие мальчики дружбу предлагают, только дружба ― это отсталое понятие. Дружба двоих отделяет их от коллектива, а дружба внутри одного коллектива противопоставляет его всему обществу.

– Ну, это ты просто дословно повторяешь, что нам в школе и пионерлагере говорят.

– Просто мальчишки говорят о дружбе, а сами пристают, руки распускают. Я прошлый год «лучшим другом» пионервожатой была. Целый день!

Быть «лучшим другом» пионервожатого ― самое неприятное наказание в пионерском лагере. «Лучший друг» с утра до вечера обязан ходить за пионервожатым по пятам и выполнять все его прихоти. Хуже не придумаешь!

– И за что тебя так?

– Мальчишке одному банку воды на постель вылила, чтоб руки не распускал. У меня предложение есть.

– Какое?

– Ну, если ты не против, давай я скажу, что мы дружим.

– Дружим?

Светка, отвернувшись, сказала смущённо:

– Да, что дружим. Старшие девочки говорят, пусть лучше один мальчик будет, чтоб другие руки не распускали. Ну что, согласен? ― искоса взглянула она на меня.

Вот даёт! Видимо, действительно допекли. Я в шутку спросил:

– И банку воды на мою постель не выльешь?

Светка покраснела и отвернулась:

– Не вылью. Если согласишься.

Кино и немцы! Вот дура!

– Ладно, будут лезть, скажи, что мы дружим. Если не поймут, я поясню непонятливым.

Светка благодарно кивнула, потом, теребя кончики пионерского галстука, искоса взглянула на меня и попросила смущённо:

– Поговори с рыжим мальчишкой с нашего отряда. Круглов его фамилия. Чтоб руки не распускал. На него и другие девочки жалуются.

– Рудый, что ли? ― удивился я. ― Хорошо, я поясню ему. Больше не посмеет.

Мы замолчали. И когда Круглов успел отличиться? ― подумал я, ведь только приехали.

Ну, вот, теперь защищай её, мне это надо? Но отказать в защите было неправильно.

***

Пора было возвращаться. Я приотстал от Осиповой, когда мы шли к отряду. В голове был полный сумбур. Конечно, не буду я её трогать, хотя, после её слов, имею право на это. Столкнувшись нос к носу с «Ольгой Сергеевной», трудом удержался, чтобы не вскинуть руку в пионерском салюте. Вот что значат три красные нашивки на её рукаве!

Она насмешливо взглянула на меня и ехидно поинтересовалась:

– Что ж ты, «Лёша-Алёша-Алексей», познакомиться мне предлагал, а сам с другими девочками гуляешь?

Я смутился от её насмешки и отвёл глаза:

– Я разве предлагал, я просто спросил…

– Вот как? А я думала и вправду…

Не люблю, когда надо мной подшучивают! Хотелось скорее уйти. Дёрнуло меня на рынке к Таньке Модель подойти! Я спросил:

– Я пойду?

В глазах у неё исчезли смешинки, согласно кивнула головой:

– Иди.

***

У здания отряда отделился от пацанов и вразвалку подошёл ко мне Мишка Матвеев.

– Печенька, дело есть. Глухарёв просил передать, чтобы ты от Осиповой подальше держался. Если хочешь, кадри с любой другой на твой выбор. Он не против.

– Твой Глухарь мне не указ! ― возмутился я. ― Не ему решать. Передай ему! А теперь вали, только не в штаны, чтоб другим твоё дерьмо не нюхать!

Я был зол и готов на всё!

– Ты чё, фраер, по беспределу чешешь! Страх потерял? ― возмутился Матвейка и оглянулся, ища поддержки у Глухаря и Катряги.

– Я тоже могу по фене ботать, ― одёрнул я его и посоветовал: ― Вали, шестёрка штопанная, пока при памяти! И попутного ветра тебе в горбатую спину.

Ко мне подошёл Кузнецов и, кивнув вслед Матвейке, поинтересовался:

– Что это он, мал клоп, да вонюч? Портрет просит отретушировать? Ты осторожнее с Глухарёвым, он жуковатый, у своей шоблы в авторитете.

– Не твоя забота…

– Я предупредил, ― уведомил Кузя.

– Пофиг! Сами пусть боятся, ― бросил я и пошёл в отряд.

***

Первый тихий час. На самом деле он по расписанию дня называется послеобеденным отдыхом и длится полтора часа, с часу тридцати до трёх. Запах свежего постельного белья. Жарко. Окна приоткрыты, и ветерок слегка колышет занавески. Интересное «кино» получается, думал я. Как не крути, а с Глухарём теперь миром не разойтись. Посмотрим, что будет дальше…

Я не стал откладывать разговор с Юркой Кругловым, перед постарением на полдник отозвал его в сторону, взял за узел пионерского галстука, притянул к себе и предупредил:

– Рудый, запоминай, девчонки, с которыми я за одним столиком сижу, и Осипова ― ты видел нас вместе после обеда, они под моей защитой. Узнаю, что ты к ним со своими граблями лезешь, ― не обижайся потом!

Круглов удивлённо посмотрел на меня, потом сказал с обидой:

– Ты что наезжаешь без причины? Осипова, что ли, нажаловалась? Не было ничего! ― Потом, понимая, что я не поверил ему, сознался: ― В дверях она стояла, я её по попке ладошкой хлопнул, чтоб проход не загораживала. А она сразу жаловаться! Хорошо, не буду больше. А на счёт других как? Я про тех, кого ты не назвал.

– С другими действуй по обстоятельствам, ― подавил я улыбку. ― Кого я назвал, запомнил?

– Твои соседки за столиком и Осипова?

– Да, и она. И других предупреди.

***

Я всегда с удовольствием ходил на полдник: обычно давали кофе или какао в гранёном стакане. На тарелке рядом с булочкой ― жёлтый брусочек сливочного масла. Булочки всегда тёплые и пушистые. Их пекут прямо здесь, на кухне. В городской булочной сейчас только хлеб за шестнадцать копеек, а булочки, как и батоны, уже два года как не продают. Иногда в лагере на полдник вместо булочек давали печенье, в воскресение ещё яблоко или пару шоколадных конфет, реже ― лимонное или брусничное желе. Сегодня была булочка с маслом и какао.

– Ну и как? ― спросила меня за столом Пирогова.

– Что ну и как? ― переспросил я.

– Познакомился? ― уточнила Верка.

– С кем познакомился? ― поинтересовалась Женька.

– Он знает, ― кивнула на меня Верка.

Её слова с подковыркой, глаза ― чужие.

– Пирогова, запомни, ― сказал я, вспомнив разговор с Осиповой, ― дружба двоих ― это отсталое понятие и пережиток капитализма. Дружба двоих отделяет их от коллектива, а дружба двоих внутри одного коллектива противопоставляет их всему обществу. В коммунизм вдвоём не ходят! Понятно?

– Как заумно! ― хмыкнула Женька, глубокомысленно наморщила лоб и с интересом оглянулась на Осипову.

Я был доволен своей тирадой. Ловко я про отрыв от коллектива ввернул. Мол, дружить с кем-либо из девчонок мне коммунистические убеждения не позволяют.

– Осипова, по крайне мере, не врёт, ― глядя в тарелку сказала Верка.

…Повеяло холодком, как тогда, в пятом классе. Мы с ней тоже не ссорились, но полгода не разговаривали. Это случилось безо всякой причины. Летом я её не видел, а первого сентября она пришла в школу другой, изменилась и вытянулась вверх. Я даже побоялся, что она перегнала меня ростом. Но оказалось, что она была в туфельках с каблучками, а я в кедах. На школьном крыльце через головы девчонок она улыбнулась мне, я хотел подойти, но не решился. Не знаю почему. Хотя, чего врать-то самому себе? Она изменилась. Побоялся к ней подойти, струсил.

…Пирогова вошла в класс одной из последних, посмотрела на нашу парту, но её место занял Мишка Гудин. Она недоумённо взглянула на меня, а я трусливо отвёл глаза. Не я придумал, в пятом классе пацаны сидят с пацанами, девчонки с девчонками. Что бы я сказал Гудину? «Уходи, хочу за одной партой с девчонкой сидеть», ― так что ли?

Верка посмотрела на меня уничижительно и уселась за две парты впереди меня на среднем ряду. Я ненавидел себя. С того дня с Пироговой мы полгода почти не разговаривали, а только здоровались, и то, когда сталкивались лоб в лоб, а занимать очередь за хлебом друг для друга начали только после Нового года.

***

После полдника в фойе, куда мы принесли свои табуретки из палаты, провели сбор отряда. Сталина Ивановна сообщила, что каждому пионерскому отряду присвоено имя, предложила утвердить устоявшееся название нашего отряда: «Юный гайдаровец». Название приняли без обсуждения. Она же предложила девиз отряда: «Пионеру не дело топтаться на месте, всегда мы в строю, с коллективом вместе!» Проголосовали за девиз.

Дальше приступили к выдвижению кандидатур. Кандидатуру председателя пионерского отряда даже не обсуждали. Сталина Ивановна сообщила: «Есть предложение избрать председателем дружины отряда Таню Лемехову». Высокая девчонка с волосами, заплетёнными в две тонкие косички ― та, которую я заметил при построении на правом фланге, подошла к воспитательнице и повернулась к нам лицом.

«Лемехова Татьяна отличник учёбы, она входит в состав совета пионерской дружины третьей школы. Таня требовательна к себе и к своим товарищам. Думаю, обсуждение не требуется. Кто за эту кандидатуру, кто против, воздержался? ― скороговоркой произнесла она и, не дав даже подумать, закончила: ― Единогласно!».

Лемехова поджала губы и чуть улыбнулась довольно. Она мне сразу не понравилась, не люблю «святош». Сразу видно, смотрит свысока в иносказательном смысле, видимо, привыкла командовать и при случае побежит ябедничать.

– С твоей школы. Знаешь её? ― спросил я у Юрки Кузнецова.

– С параллельного класса, отличница и зануда, ― подтвердил он мои предположения.

Сталина Ивановна сказала, что в отряде будет четыре пионерских звена: два у мальчишек, два у девчонок. Чтобы было проще, все, кто спит справа от прохода, ― входят в звено «А»; кто слева ― в звено «Бэ». У девчонок будет тоже два звена: «Вэ» и «Гэ».

Затем нам предложили выбрать звеньевых. Воспитательница и пионервожатые дали нам время подумать и оставили одних. Мы должны были сами назвать кандидатуры. Девчонки ушли в свою спальную, а мы в свою и голосовали там. В отличие от «выборов» председателя совета отряда всё было более демократично.

Хотя в звене «Бэ» демократией и не пахло. Они сразу сразу определилось со своим звеньевым. Я слышал, как Мишка Матвеев назвал кандидатуру Кольки Глухарёва. Кроме Матвейки ― адъютанта Глухаря, кандидатуру Глухарёва поддержал Васька Катряга. Прозвище «Коряга» соответствовала его внешности: он угловатый, с острыми локтями и коленками. Рубашка на нём, как на вешалке. Глухарёв сразу взял власть в свои руки: «Кто против, подними руку ― поговорим!».

Он чуть ниже меня, но шире в кости, с прошлого года ходит в секцию тяжёлой атлетики во Дворец спорта. Желающих выступить против его кандидатуры в их звене не нашлось.

В нашем звене я предложил кандидатуру Ефимова. Витька взял самоотвод и, в свою очередь, предложил мою. Его поддержал Сашка Панус и ещё несколько мальчишек. Если бы Колька Глухарёв сам себя не назначил звеньевым, я бы отказался. Мы вернулись в фойе и присели на табуретки. В фойе вошли девчонки из своей палаты, пионервожатые и Сталина Ивановна.

– Ребята, прошу тишины, ― потребовала воспитательница. ― Подведём результаты голосования. Звеньевых прошу подойти ко мне и сообщить ребятам немного о себе. Начнём со звена «А».

Я, Глухарёв и две девчонки вышли вперёд и повернулись лицом к ребятам. Пришлось нам с Глухарёвым назвать себя. Звеньевая звена «Бэ», Ленка Токарева, с карими глазами смущённо пожала плечами и, назвав себя, улыбнулась. Танька Емельянова, командир звена «Гэ», полненькая и круглолицая, поправила тесную в груди рубашку и назвав свою фамилию и имя, надула губы и отвернулась. Вспомнил, что Кузнецов говорил, что она его одноклассница. Затем выбирали руководителей секторов.

Руководителем идеологического сектора избрали Жданову ― подружку Пироговой. Улыбка у неё как у Гагарина, отметил я, когда она улыбнулась. Руководителем культурно–массового сектора выбрали Светку Осипову, спортивного Матвейку, хозяйственного ― Гошина.

Когда Гошин встал, Юрка Кузнецов толкнул локтем меня в бок и прошептал:

– Гляди, этот пацан на «гоблина» похож: низкий, ушастый и нос крючком.

Я узнал пацана, у которого всегда трусы из-под шорт торчат, и спросил у Кузнецова:

– Кто такой «гоблин»?

– Что сказки не читал? Гном такой…

Клички были у всех ребят. Юрку Гошина стали звать «Гоблином». Вот так на сборе и определился совет отряда. В него вошли председатель совета отряда, звеньевые и руководители секторов. Председатель совета отряда автоматически входил в состав совета дружины пионерлагеря.

Перед тем, как объявить сбор отряда закрытым, Сталина Ивановна объявила на следующий день двоих дежурных по пионерскому лагерю и дежурных по отряду по два человека с каждой палаты. А на «сладкое» объяснила тем, кто ещё не понял, что главное в пионерском лагере это дисциплина и коллективизм, а значит и коллективная ответственности за нарушение дисциплины и режима дня: «Один за всех ― все за одного!» и девиз нашего отряда: «Пионеру не дело топтаться на месте, всегда мы в строю, с коллективом вместе!»

***

– Понял наш девиз? ― спросил я Кузнецова, когда мы вышли на улицу, и уточнил: ― Шаг в сторону приравнивается к побегу, прыжок на месте ― к провокации!

Физиономия Кузнецова приобрела хитрое выражение, он усмехнулся и, соглашаясь со мной, сказанул:

– Ё-моё, они и газы нас пускать заставили бы по команде: «Пли!», если б смогли. По их указке жить, со скуки сдохнешь.

– Это так! ― согласился я и предложил: ― Хватит жить, как попало, будем жить, как придётся: организованно построились и пошли… кто куда. Как говорят: «Нас невозможно сбить с пути – ведь пофиг нам куда идти!»

И вообще, для того и дисциплина, и распорядок дня, чтобы их нарушать. А дух коллективизма заставим работать на себя, против стукачей и ябед. Впрочем, сам знаешь, гайки закручивают только первые три-четыре дня, а потом не так уж и строго. Воспиталку после пяти вечера ещё поискать нужно и вожатые выдохнутся. Им жёсткий распорядок дня не больше нашего нужен.

Я уже смирился с тем, что попал в пионерлагерь, тем более, летом в городе скукотища и заняться особенно нечем. Так что, «будем посмотреть»…

***

После сбора отряда Сталина Ивановна объявила построение и, как я и предполагал, повела нас на медицинский осмотр. Его в день заезда проводят по полной программе, чтобы убедиться, что приняли в пионерский лагерь без синяков и ссадин, а в день отъезда ― не менее дотошно для письменной фиксации нашей целости и сохранности. На прочих осмотрах по субботам просто измеряют рост и взвешивают.

Вначале проходили наши девчонка. Впускали по пять человек, затем входили по одному, вместо тех, кто уже вышел. Ожидавшие толпились на широком крыльце санчасти.

Я собрал своё звено, чтобы познакомиться с ребятами. Вместе со мной в звене десять человек. Некоторых из них я знал: это Кузя, Сашка «Парус», Ефим, Юрка «Рудый» и «Весло». Впрочем, Весёлкин из звена Глухарёва. Мы расположились в тенёчке на травке, сели в кружок ― я в центре. Я спросил: «Как меня зовут, знаете?» Кто-то сказал, знаем, кто-то кивнул.

Я предложил: «Давайте так: по часовой стрелке. На кого укажу, называет себя. Согласны?»

Так я познакомился с остальными ребятами со своего звена. Решетов Ванька ― «Решка», и Крутояров Юрка ― «Ярок», были одноклассниками и играли в одной дворовой футбольной команде. Это они пинали мяч на месте сбора. У них в отряде общая тумбочка.

Фролов Сергей по кличке «Фрол», ― пацан невысокого роста, с застарелым фингалом под левым глазом. У него крепкое рукопожатие. Его кровать в одном проходе с кроватью Витьки Ефимова.

Катаев Толя ― «Китаец», со смуглой кожей и узким разрезом глаз, учился в четвёртой школе. Он был уже в «Заре» прошлым летом. Его кровать в последнем проходе и одна тумбочка с Митиным Игорем ― «Митькой», толстозадым пацаном. Шорты как раз на его ляжки. С таким «орлом», как он, ни одно соревнование не выиграть. Я взглянул на Весёлкина, он был с нами, хорошо бы его в своё звено перетащить.

Решетов зацепил Тольку Катаева:

– Китаец, ― спросил он его, ― не надоело тебе барабан дурацкий таскать? Подумаешь, наука, по нему стучать…

– А ты умеешь? ― спросил Катаев.

– Не пробовал, но думаю, умею: что тут уметь, стучи и всё! ― бросил Решка.

– Может, и на аккордеоне умеешь, только не пробовал? Нажимай и всё! ― поинтересовался Катаев, ― Сделай хотя бы так, ― предложил он, взял барабанные палочки и выдал: ― Та. Тата-тат-тат, тата-та, та. ― Или так, ― сказал он и продемонстрировал: ― Та. Тата-тат, тата-тат, тата тат-тат.

– Слушай Китаец, а как это ты делаешь? ― поинтересовался Фролов.

– Легко, если по напеву. Вот, например, сигнал на «Сбор» подаётся по напеву: «Бей ба-ра-бан-щик, бей ба-ра-бан-щик, бей ба-ра-бан-щик в ба-ра-бан»; или «Знаменный марш»: «Кем был, кем был ста-рый ба-ра-бан-щик, чем был, чем был ста-рый ба-ра-бан». Много чего еще есть…

– А я «Пионерский туш» знаю, ― сообщил Крутояров и напел: «Бей громко гром-ко, гром-ко бей ба-ра-бан-щик в ста-рый ба-ра-бан».

– Здорово, ― похвалил Фролов и обернулся к Решетову:

– А ты говоришь легко! ― потом повернулся к Весёлкину и спросил:

– Весло, а на горне как?

– У нас тоже по напевам, и сигналов не меньше. Считай: есть сигнал: «Слушайте все!» ― он подаётся в четыре ноты; есть сигнал «Общий сбор!» ― это на линейку; «Знаменный марш» ― на внос знамя; «Походный» ― это с линейки; есть ещё: «Тревога!», по напеву: «Торопись, торопись ― по тревоге становись…», «Подъем!», «Подъем флага». Есть сигнал: «Бери ложку, бери хлеб, собирайся на обед!» ― это вы не забыли. Сколько, насчитал?

– Восемь,

– Ещё есть типа туша, есть необязательные лагерные и другие…

– Фрол, кто это тебя фингалом наградил? ― поинтересовался Катаев.

– Это его по жопе пытались пнуть, а он увернулся, ― ответил за Фролова Весёлкин.

Пацаны рассмеялись. Фролов с обидой взглянул на Весёлкина и спросил:

– Весло, ты медосмотр перед пионерлагерем проходил?

– Все проходили, и что? ― с подозрением покосившись на него, спросил Весёлкин.

– Анекдот есть: медсестра берет анализы на глистов и спрашивает пацана: «Ты хоть газетой пользуешься?» А тот ей отвечает: «Не-а, я только радио слушаю». Это не про тебя?

Пацаны заулыбались.

– Это ты про себя рассказал? ― поинтересовался Весёлкин.

– Медосмотры достали уже, ― чтобы погасить конфликт, сказал Кузнецов. ― Нас же перед лагерем осматривали, а здесь-то зачем?

– На первом, чтоб зафиксировать, что приняли без синяков и ссадин, а на последнем ― отметить, что вернули целыми и здоровыми, ― поморщившись, объяснил я.

Наконец, осмотр у девчонок закончился, зашла пятёрка мальчишек. Через пару человек подошла моя очередь. Я шагнул внутрь и прищурился от яркого света, заполнявшего кабинет через широкое окно напротив входной двери. У мерной линейки стояла незнакомая женщина в белом халате. В нос ударил специфический запах карболки. Солнечные лучи падали на левую стенку кабинета ― перегородку в виде оконного переплёта, застеклённого рифлёным стеклом. Солнечными зайчиками отражались на противоположной стене. Мне приходилось как-то навещать приятеля за перегородкой, в санизоляторе на четыре койки.

Вера Павловна, медсестра пионерлагеря ― я знал её по прошлому году, сидела сбоку от стола и осматривала Гоблина. Рядом Фролов ожидал своей очереди. Слева от окна моложавая женщина в белом халате с комсомольским значком на груди измеряла рост Ваньке Решетову. Я дотронулся до узла пионерского галстука и подтолкнул Юрку Крутоярова, чтобы подвинулся. Он уже надевал кеды. К медсестре подошёл Фролов, за ним буду я.

Судя по манипуляциям с Фроловым, процедура медосмотра с прошлого года не изменилась: «Фамилия? Руки подними!», «Голову наклони!» ― проверка на вшей. «Спиной повернись!», «Ко мне повернись, Жалобы есть?» Медсестра, Вера Павловна, сидя за столом, ставит в своём журнале «птичку» и подаёт листок с номером и фамилией. На этом листке её помощница будет записывать рост и вес. После этого, к мерной линейке и на весы. Со мной будет так же: «Фамилия, руки подними!» …

После осмотра я уже стоял в шортах и собирался надеть рубашку, как в кабинет санчасти вошла Наташка Чижикова. Это повергло меня в шок ― чуть не влетел! Она, как я уже знал, числится в лагере методистом по воспитательной работе, но не ожидал увидеть её здесь. Захотелось раствориться сахаром в горячем чае.

– Вот список третьего отряда, ― сказала она Вере Павловне и оглянулась на меня:

– И ты здесь? А почему не с первым отрядом?

– В этот записали, ― буркнул я, надевая рубашку.

– А ты подрос, ― похвалила она. ― Рост какой?

– Сто шестьдесят два.

– И у меня сто шестьдесят два, ― улыбнулась она. ― Мы с тобой одного роста.

– Ну и что, ― к чему-то буркнул я, ― перегоню к концу смены!

Наташка улыбнулась и упрекнула:

– Хвастунишка ты, Лёшка. Я ведь тоже подрасти могу, ― и попросила: ― Не говори в городе, что меня лагере видел, ладно?

– С чего бы я говорил?

Женщина, что стояла у мерной линейки, усмехнулась над Кругловым:

– Так и будем стоять? Ладошки к стене прижми.

Я подмигнул Рудому, стоявшему с пунцовым лицом, и вышел…

***

На улице, когда я подошёл, Кузнецов бубнил что-то мне на ухо, возмущался:

– К чему этот медосмотр хренов! Вот объясни, зачем его проводить, если мы перед лагерем полностью его проходили? Рост какой у тебя?

– А? ― машинально спросил я, потому что не сразу понял, что ему нужно.

– «Бэ»! ― ответил Кузя, сообразив, что я его не слушаю.

– Тогда «Вэ», если в алфавит решил поиграть, ― отшил я его.

– Ты что, не слышишь? Какой алфавит? Рост у тебя какой, спрашиваю? ― не отставал Кузя.

– Сто шестьдесят два, ― ответил я и спросил, чтобы он отвязался:

– А у тебя?

– Сто пятьдесят шесть с половиной.

С казав это, Кузя и переключился на Катаева:

– Китаец, вес какой?

– Сорок семь с половиной, и что?

– А воняет, как от тонны!

Пацаны засмеялись.

– Что ржёте как индюки? ― обиделся Катаев, а Кузе посоветовал: ― Пошёл бы ты навоз нюхать со своими подначками.

Кузнецов, привлекая наше внимание, кивнул на круглолицую девчонку, проходившую мимо:

– Одноклассница моя, ― пояснил он.

Когда она подошла ближе, Кузя окликнул её:

– Эй, Емельянова.

– Ну чего тебе?

Кузнецов хлопнул по плечу Юрку Круглова, что стоял рядом, и, обращаясь к ней, спросил:

– Подскажи, как правильно цвет волос у него называется?

– Зачем тебе?

– Сказать не можешь?

– Могу. Рыжие, какие ещё? ― улыбнулась она.

– Такие же, как на голове? Я же говорил, что она в окно подглядывала, ― громко, чтоб и она слышала, объявил Кузя.

Емельянова покраснела так, что с лица исчезли её веснушки, бросила Кузе: «Дурак ты» и побежала к девчонкам. Круглов, а по-другому Рудый, выдохнул: «Кузя, ну ты и сволочь!». Не дожидаясь оплеухи, Кузнецов дал стрекача и скрылся за углом здания. Юрка Круглов погнался за ним.

К нам подошёл Весёлкин, поинтересовался:

– Кому ржём?

– Весло, ― спросил Фрол, ― за что выпороли?

Весёлкин почесал задницу и без смущения признался:

– У отца ружье спёр и патроны. С карифаном ворон в огороде стреляли. Участковый прижучил, батю оштрафовал.

– А что прутьями?

– Чтоб больнее.

– А меня недавно ремнём, ― поделился Фролов.

– А меня ни разу, ― сказал Сашка Панус.

Пацаны недоверчиво посмотрели на него, а я поверил Сашке, потому что меня тоже никогда не пороли.

…Не считая одного раза. Заработал ни за что. Летом после третьего класса зрителем стоял, когда старшие пацаны чужой велосипед для прикола пытались увести, а приписали соучастие. А вообще, отцу не до меня. Он ответственный работник, домой приходит поздно, ужинает и со стопкой свежих газет уходит к себе в кабинет, читает, часто слушает через треск глушилок «Голос Америки». Ни мама, ни я, не решаемся в это время беспокоить его. Когда из-за частых замечаний по поведению или серии двоек мама отказывается подписать дневник и оправляет меня к отцу, он, молча, авторучкой-непроливайкой ставит в нём роспись, укоризненно качает головой и говорит чуть слышно: «Да…» И это всё! Слышать его: «Да…» для меня хуже долгих нотаций. Ко мне он относится нормально, по-взрослому. Весной как-то дал журнал «Роман-газета» прочитать. Первый номер шестьдесят третьего года с портретом Солженицына на обложке. Ему самому журнал одолжили только на короткое время. Я рос во дворе, слышал истории от бывалых людей, и повесть «Один день Ивана Денисовича» не так много добавили к тому, что я и так знал…

Вернулись Кузя и Рудый, в обнимку. Видимо, инцидент был исчерпан. Весёлкина никто не подкалывал ни после осмотра, ни позже. Напротив, пацаны поглядывали на него с уважением: не каждому прутьями от веника по заднице достаётся!

***

Сразу после осмотра в пионерской комнате был проведён сбор Совета отряда. Перед его началом Светка Осипова, проходя мимо меня, шепнула: «Лёша, задержись, разговор есть». Что ей нужно?

Сбор совета отряда проходил в присутствии воспитательницы и пионервожатых, собрался весь актив отряда. Я подсел к девчонкам и пожалел, что не протолкнул в совет отряда пацанов со своего отряда. После короткой воспитательной беседы о поддержании дисциплины и порядка в отряде каждый из руководителей секторов получил задание: Жданова ― подготовить стенгазету, Матвееву вручили ключ от шкафа, где хранился спортивный инвентарь, Гоблину воспитательница отдала ключ от кладовой, где хранился инструмент для уборки, Осипова отвечала за культурно-массовый сектор и должна была подготовить концерт художественной самодеятельности.

По просьбе Осиповой после окончания сбора я задержался, подошёл к окну и ожидал, когда все выйдут из комнаты. Светка с показным интересом листала альбом второго отряда с фотографиями прошлых лет. Заметил, Ленка Жданова, а она выходила одной из последних, остановилась в дверном проёме и стрельнула глазами на меня и Светку. Обязательно с Пироговой поделится, подумал я с досадой и поймал себя на том, что опираюсь на оконную раму, а пальцы сами собой выстукивают дробь по оконному стеклу.

Когда все вышли, Осипова подошла ко мне, остановилась рядом и тихонько сказала:

– Лёшка, а я знаю, почему Пирогова согласилась нас познакомить, ― она повернулась ко мне и спросила: ― А ты сам не догадываешься? Совсем? Это же так просто! Мне девочки подсказали.

– О чём ты? ― спросил я, удивлённо взглянув на Светку.

– Мы посоветовались, и нам всё стало ясно!

– О чём вы советовались, и что вам ясно? ― по-прежнему не понимая, о чём идёт речь, спросил я и повернулся к Осиповой, чтобы видеть её лицо.

– Скажу. Только ты не обижайся. Мы думаем, Пироговой кто-то из мальчиков понравился, а ты ей мешаешь своей дружбой. Вот она тебя со мной и познакомила, чтоб не мешал. Такое бывает. Ты не обиделся? ― спросила Осипова, заглядывая мне в глаза.

– А зачем ты девчонкам рассказала, как именно мы познакомились, я просил? ― с трудом подавив раздражение, спросил я.

– Мы же договорились, что я всем скажу, что мы теперь дружим. Разве не так? Я и сказала, ― удивлённо посмотрела на меня Светка. ― А больше я никому ничего не рассказывала, я только одной Тане Беловой сказала, что нас Пирогова познакомила, а остальные девочки просто рядом стояли и всё слышали. Что мне, уши им заткнуть? Они знают, что ты раньше с Пироговой дружил. Всем же интересно, почему она сама тебя со мной познакомила. Вот мы и решили, что она с кем-то из мальчиков дружить хочет. ― Осипова взглянула мне в лицо: ― Ты что, обиделся?

– Нет, ― ответил я и подумал, этого ещё не хватало!

Может, действительно Верка специально для этого меня с Осиповой познакомила? Нашла повод со мной не общаться. Ну и Верка, тихоня! Ничего не придумав, я решил, буду вести себя с ней так, словно я ничего не знаю о её планах, а там посмотрим… кому из пацанов фингал поставить.

Со своими дружками, Матвеевым и Катрягой, Глухарёв ожидал меня возле отряда. Он отделился от них, перегородил мне дорогу и высказал:

– «Печенье», чё, не врубаешь? Бычарой держишься, беспредел творишь! Страх потерял? Секи и запоминай, постанова такая: я ― Босс, а это мои кенты.

– Лепила ты мелкий, а не Босс! ― ответил я ему по фене.

– Ну-ну, не пожалей…

Какое-то время мы стояли друг против друга, глаза в глаза, чувствовал, как напряглись мои мышцы. Не я, а Глухарёв отвёл взгляд и шагнул в сторону, освобождая мне дорогу. Чтобы оставить за собой последнее слово предупредил меня в спину:

– Разговор не окончен!

Я не оглянулся и не замедлил шаг, шёл и затылком чувствовал, как он буравит меня взглядом. Любой соврёт, кто скажет, что любит драться, но нет выбора. Лепила, кто не знает по фене, это неавторитетная шпана. Посмотрим, что будет дальше …

***

Построение на вечернюю линейку происходило по установленному порядку. Раздались знакомый звук горна «На линейку становись!»:

Когда все построились, Сталина Ивановна сделала замечание: «Круглов, Середа на линейку нужно становиться вовремя». Середа Сашка со звена Глухарёва. Я знаю уже, что он белорус, а кличку ему прицепили «Пятница». Сталина Ивановна скомандовала: «Смирно! Напра-во, равняйсь! Ощущайте локтем соседа!» Перед строем звеньевые отдавали рапорт председателю отряда. Отрапортовал Таньке Лемеховой и я: «Товарищ председатель пионерского отряда, звено «А» построено, дежурных по отряду два человека, отсутствующих нет». Лемехова, в свою очередь, рапортовала о готовности отряда к линейке Сталине Ивановне.

Воспитательница осмотрела ребят, стоявших в шеренге, остановила взгляд на Круглове, потом перевела взгляд на пацана из звена Глухарёва и объявила:

– Круглов и Середа встали в строй последними. Сегодня после ужина вместо личного времени ― помощь дежурным по отряду в уборке территории!

– А где же логика? ― возмутился Круглов. ― Мы же не опоздали. Кто-то же должен встать в строй последним! ― Он повернулся к Середе и громким шёпотом поинтересовался:

– Что я, рыжий, что ли? Расизм какой-то по цвету волос!

– Рудый ― рыже-красный, человек опасный! ― хрипло прошептал кто-то из пацанов.

Ребята и девчонки рассмеялись. Сталина подавила улыбку и отчитала:

– Ишь ты, как он разговаривает! А логика, Круглов, в том, что кто-то должен помочь дежурным убрать территорию! А остальным поясняю: фантики от конфет на территории не бросать, не мусорить. Самим же потом убирать всё придётся. Понятно? Ещё вопросы есть?

Мне нужно было найти товарища для «прогулок» за территорию лагеря. Кого? Кузю брать в напарники я не хотел. Если взять его, то придётся брать и Весёлкина. А мне нужен «пацан-могила», на которого можно положиться. Кроме Витьки Ефимова кандидатур не было. Ефим оказался заядлым шахматистом и уже в первый день искал напарника, чтобы сразиться в шахматы. Я согласился сыграть с ним три партии. Это был хороший повод узнать его поближе.

– Как ты отнесёшься к моему предложению: выбрать время и сходить на речку?

– Но нас же предупредили не выходить из лагеря? ― взглянул он на меня поверх очков.

– Предупредили. Выходить нельзя, но, когда хочется, ― можно. Мы же не будем докладывать, куда идём. Никто не узнает.

– Гарантия не сто процентная, а я в таком положении, что мне режим нарушать нельзя.

– Это почему? ― поинтересовался я.

– Тебе скажу. У меня путёвка в лагерь на две смены. Рисковать нельзя. Так что, хочу или не хочу, быть мне примерным пионером.

– Здесь риска почти нет, ― объяснил я. ― Прошлый год почти каждый день купаться бегал и ничего. А настоящий риск ― это попытка пукнуть при поносе, ― съязвил я. ― А ты что, будешь «Пионер ― всем ребятам пример!» ― так что ли? ― кивнул я на плакат на стене, на котором был написан именно такой лозунг.

– Ты не обижайся! ― Витька поправил оправу очков на переносице, помялся и, отвернувшись, сказал: ― Родителям не до меня. Вот и отправили в лагерь на две смены, чтобы не путался под ногами. Нельзя мне рисковать…

Вместо одной партии мы сыграли три, из них две я проиграл. Не сработала и моя тактика следовать трём принципам: скорее вывести свои фигуры из-за линии обороны, затем занять центр и, по возможности, стараться укрепить свои сильные стороны, а потом уже заняться слабыми. Да и что удивительного, у Витьки второй юношеский разряд по шахматам. Хороший он пацан, но в моих делах не напарник. Решка и Ярок тоже не подходили, с ними так: или двоих, или никого. Рудый слишком заметный. Сашка Парус, мой сосед по койке, целый день провёл с сестрой и ни с кем из отряда не общался. Остальных мальчишек с нашего звена не стоило принимать в расчёт. Я пожалел, что моих приятелей, Гудина или Хохлова, нет рядом, мы бы весело провели время.

Вечером, после очередного напоминания, пришлось пришить на левый рукав знак отличия, красную полоску. Прозвучал горн на вечернюю перекличку. Строились перед фронтом здания отряда с лозунгом над входной дверью: «Учение Маркса всесильно потому, что оно верно!». После переклички последовала команда: «Приготовиться ко сну!» Было полчаса, чтобы сходить в туалет, умыться, расправить постель.

Войдя в палату наша пионервожатая, Ирина Николаевна, отдала команду: «Приготовиться к осмотру!» Так было и в прошлые годы. Раньше я к этому относился спокойно, но теперь предстоящие осмотры раздражали. Что мы дети, раздеваться до трусов для проверки кто как ноги помыл, есть ли ссадины, чтобы мазать зелёнкой, от клещей осматривать? Будто сами не можем.

– Пацаны, гляди! ― сказал Матвеев. ― Гоблин у своего деда трусы взял поносить. Гоблин, они у тебя на коленках-то ещё не протёрлись?

Все оглянулись на Гошина. У него действительно были трусы со штанинами. Не до колен, конечно, но почти до трети бедра. То-то они у него постоянно из-под шорт торчат. Мы носили совсем коротенькие, пошива нашей швейной фабрики, со штанинами в пол спичечного коробка, а со штанинами считали стариковскими. Пацаны рассмеялись. Гошин покраснел и погрозил Матвееву:

– А в морду хочешь?

Последовал новый взрыв смеха: слишком уж хлипким выглядел Гошин перед Матвейкой. Матвеев отмахнулся от него и с издёвкой сказал:

– Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты, Геракл засушенный! Да я, блин, мизинцем тебе все зубы расшатаю! ― Строится! ― повторила команду пионервожатая.

– Ирина Николаевна, можно мы сами себя перед отбоем осматривать будем? ― спросил Колька Глухарёв.

– Нельзя.

– Почему?

– По кочану, ― ответила она и пошла вдоль строя.

Опережая команду пионервожатой, кто-то слева выкрикнул: «Хэндэ хох!», и мы подняли руки вверх. «Гитлер капут!» ― сострил Рудый. Ирина Николаевна прошла вдоль фронта строя, потом сзади нас, внимательно осматривая стоящих в шеренге. Из-за спины донёсся её укоризненный голос: «Дударь, как не стыдно? Почему пятки грязные? Мыть ноги!» и команда: «Остальным пять минут на личный осмотр и отбой!»

После отбоя, когда мы уже были в постелях, вошла Сталина Ивановна. Она прошла по проходу между кроватями, проверяя по головам все ли на месте, вернулась к двери, щёлкнула выключателем и прикрыла дверь.

– Да будет свет! ― сказал монтёр и перерезал провода, ― приглушённо ляпнул кто-то с дальнего угла палаты. Как всегда, после отбоя тихие смешки, шёпот, потом разговоры погромче. Хохот, перешёптывания…

– Слышали, недавно наши американского шпиона поймали, ― послышался голос с противоположной стороны палаты.

– Да ну…

– Не на Дону, а рядом!

– Где поймали?

– Да тут, неподалёку, возле воинской части

– Возле танковой части? Ого, это ж рядом! Ну-ка, расскажи.

– Пятница луну крутит, ― недоверчиво сказал Глухарёв.

– Точно, расскажи, ― сказал ещё один любопытный рассказчику.

– Так он из лесу вышел, его на парашюте к нам в лес скинули, оттуда и вышел на дорогу. С высотного самолёта-разведчика, ― для убедительности уточнил рассказчик и продолжил: ― Он парашют закопал, переоделся во всё наше и вышел. Его останавливают возле воинской части просто так, паспорт проверить. А ему, гаду, так ловко наш паспорт подделали, не придерёшься. Всё есть: и фотография, и печать настоящая.

– Прописку нужно было проверить, ― влез какой-то советчик.

– Проверяли. Есть прописка. С нашей печатью! ― продолжал рассказчик. ― Говорит чисто по-русски, матерится, не подкопаешься ― точно наш человек. И в паспорте у него так и написано: русский! И так его проверяли, и так ― нет ничего, не придерёшься. Хотели отпустить. Никаких улик.

– А как же его вычислили?

– Догадались.

– Как?

– Понимаешь, американцы одного не учли, оплошность допустили.

– Какую?

– А ты догадайся.

– Ну не знаю. Может у него сигареты американские были или зажигалка заграничная?

– Всё наше.

– Может, носки нейлоновые? ― предположил ещё один голос.

– Не, всё, как у нас: фуфайка, сапоги кирзовые, портянки.

– А как же его вычислили?

– Понимаете, американцы не знают, что у нас негров нету, а они негра сдуру прислали. Его спрашивают, если ты русский, тогда почему негр? А ему крыть нечем, он сразу давай юлить по-американски: «Мерси, хэндэ хох, я ваша не понимайт». Его даже ногами не долго били. Сразу сознался, так и сказал: «Я есть американский шпион».

– А это вправду было?

– Конечно, вправду. Вот тут, где воинская часть.

– Да ты просто врёшь! ― возмутился кто-то.

– Не тявкал бы лишнего, врёшь… Ничего я не вру!

– А я бы сразу догадался, что он шпион! ― хвастливо заявил кто-то.

– Как?

– Ну он же негр был. Откуда у нас здесь негры?

– Ну и что, что негр? А Александр Сергеевич Пушкин? Он же русский? Русский! И он негр, ― послышался чей-то голос.

– Сам ты негр, возмутился кто-то слева. ― Он не негр, а эфиоп по прадедушке.

– Вы чё, блин, советского писателя обзываете? А ещё пионеры! Сами вы эфиопы чумазые. Мы что, капиталисты, чтобы расизм со всякими неграми терпеть! Кто ещё раз Пушкина негром обзовёт, всю морду расквашу, ― прикрикнул Глухарёв.

– Дался тебе Пушкин, нашёл за кого заступаться, а я за его стих двойку получил! Напишет ерунду всякую: «Я из лесу вышел, был сильный мороз», а ты заучивай, чтоб звиздюлей от родителей не получить! ― возмутился Весёлкин, спавший через общий проход напротив Кузнецова.

– А ты, Весло, не нарывайся! ― пригрозил Глухарёв.

– А то что?

– А то заболеешь!

– Чем?

– Переломом челюсти и сотрясением мозга.

– Сам от меня не заболей!

– Ты что, список потерял, кого бояться нужно? ― угрожающе поинтересовался Матвеев через проход между их кроватями.

Вошла Сталина Ивановна. Она остановилась в широко открытой двери, упёрла руки в бока и грозно прикрикнула:

– Что за рёв диких мустангов? Кому здесь не спится? Ещё звук услышу, ― построю на площадке и будете у меня комаров кормить!

– Мы уже спим, ― пообещал Глухарёв и, примирительно, объявил: ― Пацаны, едрить вашу тётю! Давайте уже спать.

Сталина Ивановна возмущённо заявила:

– Я вот устрою вам «Вашу тётю», матершинники несчастные! Не успели приехать, а уже всю душу из меня вымотали!

Я накрылся с головой простынёю и с наигранным испугом воскликнул:

– Сталина Ивановна, миленькая, не наказывайте нас, мы хорошие!

Сталина Ивановна, она в коротком халатике с красивыми коленками, подошла ко мне, сдёрнула простынь и с улыбкой поинтересовалась:

– Печенин, догадайся с первого раза, кого я сейчас прибью! ― А потом, обращаясь уже ко всем, строго заявила: ― И запомните, шутки шутить я не буду. Не мальчишки, а кошмар тёмной ночи! Доведёте меня, по распорядку жить будите!

Она вышла из палаты, хлопнув дверью. Видимо, мы перестарались, и нам стало стыдно.

– Зря мы так, ― сказал кто-то с дальнего угла палаты.

– Пацаны, действительно, харэ уже, ― примирительно поддержал Весёлкин: ― Воспиталка нормальная тётка, только в старых и в годах. Чего нам надо?

– А сколько ей? ― спросил кто-то из дальнего угла.

– До хрена.

Дверь открылась. В дверном проёме нарисовалась Сталина Ивановна. Она с обидой поинтересовалась:

– Так я ― старая тётка в годах? Ну, спасибо, порадовали. Вообще-то мне двадцать четыре только будет, ― высказав это с обидой, она скомандовала: ― Так, отбой. Только вякните!

В ответ тишина. Конечно, Сталина Ивановна не старая тётка в годах, просто личная жизнь не удалась, если лето в пионерском лагере проводит.

Раньше, в младших отрядах, говорили: «Кошка сдохла, хвост облез, кто промолвит слово, тот её и съест», ― вспомнил я и, хмыкнув, прошептал себе под нос: «Шпион американский, негр, «советский писатель» Пушкин…» ― придумают же такое, чушь какая…

Ночь безлунная. Моя кровать стоит напротив окна и, засыпая, сквозь прикрытые веки я вижу россыпь звёзд. В ночной тишине с болотистых мест квакают лягушки, заухали знакомые филины-пугачи: «У-ху, у-ху-ху-у,.. пуу-гу, пу-гу-гуу… А-ак, ха-а-ха…»

Потом вспомнил разговор с Осиповой, Пирогову, но решил не думать об этом и обнял подушку.