Треуголка из подушки лежала на боку, одеяло сбуровлено, будто на кровати прыгали. А почему, собственно, будто? Может и правда прыгали, что бы им помешало? Однако, судя по их лицам, с кроватью явно что-то сделали. Я напряг память, чтобы вспомнить, что за приколы устраивали в таких вот ситуациях. Крапиву под простыню подкладывали… Воды, может, налили? Я осторожно приподнял одеяло. Что-то большое и темное скакнуло оттуда и шлепнулось на пол. Я вроде и ожидал подвоха, но все равно отшатнулся.
Разумеется, все заржали так, что с потолка штукатурка посыпалась. Под ногами у меня на полу сидела испуганная жаба. Не знаю, почему я решил, что она испуганная, может они и пугаться-то не могут. Жаба была довольно большая, с ладонь.
– Эх вы, животных обижаете, а еще пионеры, – сказал я, взял несчастное серо-коричневое животное с пола и понес на улицу. Отнес метров на тридцать от корпуса и отпустил в траву. Остановился рядом с рукомойником, включил кран. Струя воды загрохотала по оцинкованному желобу. Помыл руки и пошел обратно в отряд. На входе столкнулся с Анной Сергеевной.
– Крамской, ты почему после отбоя на улице? – спросила она.
– Руки мыть ходил, Анна Сергеевна, – ответил я, показывая ей мокрые ладошки.
– Для вечерних гигиенических процедур отведено специальное время, Крамской, – она строго уставилась на меня поверх очков. – Или ты решил, что для тебя особые правила?
– Они просто уже после отбоя испачкались, – начал оправдываться я. Даже не знаю, что за дремучие школьные инстинкты у меня включились. Но как будто и не было никаких прожитых лет, собственного дела, семьи с последующим распадом. На меня строжится училка – надо оправдываться. И смотреть как котик из Шрека.
– Предупреждение тебе, Крамской, – она посторонилась, пропуская меня внутрь. – За следующее нарушение распорядка будет выговор.
– Больше не повторится, Анна Сергеевна, – я вздохнул и проскользнул обратно в свою палату.
– Руками жабу трогал, фу, – сказал кто-то из парней. – Теперь бородавки нарастут по всем рукам.
– Ерунда какая, жабы не имеют никакого отношения к бородавкам, – сказал я и еще раз внимательно осмотрел свою постель. Вроде, никакого возбужденного ожидания на лицах сопалатников уже не было, но мало ли, вдруг пока я относил жабу в траву, они прокачали навык актерского мастерства. И уж теперь-то точно какая-нибудь каверза с моей простыней или одеялом.
Но вроде нет, ничего такого.
– О, я про жабу историю знаю! – громко заявил вдруг рыжий Марчуков. – Короче, у меня дед в деревне живет, в Заподолье. Там прямо ничего нет вокруг, только лес и болота. И домов десяток. А у деда – моцык с люлькой. Урал. Как медведь рычит, но тащит. И, короче, поехали мы как-то в лес, за грибами.
– А ты сам из деревни что ли?
– Ты уши компотом что ли мыл? Говорю же – дед у меня там! Дай рассказать! Мы, короче, дрын-дын-дын-дын и катим по лесу. Остановились там грибов пособирать, не нашли толком. Дальше едем. И, короче, оказываемся, такие, рядом с болотом. Такое большое, вонючее, жижа такая бульк-бульк. И деревья мертвые обломанные торчат. И тут дед, такой, говорит: «Я знаю тут тропку, давай моцык оставим и через болото пройдем». И мы, в общем, поползли, такие, по болоту. Чавк-чавк, чавк-чавк. А потом впереди такой звук «Крррруа! Крррруа!» А дед в ужасе: «У тебя бородавки есть?» А у меня нету! И тогда он, такой: «Быстро убегай! Меня уже не спасти!» И прямо перед нами из воды высовывается здоровенная морда жабы, размером с дом!
– Ой, да хорош заливать-то!
– Да зуб даю! Ну ладно, может не с дом, а с домик такой, на детских площадках которые. И она этот свой рот огромный открывает и – хам! – сжирает деда! А я бежать. А она вроде бы за мной, но у нее брюхо перевешивает. Я на моцык прыгнул и дррррын-дын-дын!
– И что?
– И уехал! Жаба за мной – шлеп, шлеп, но я мчусь, как ветер! И она отстала. Это, короче, царица жаб была, я потом узнавал. Она есть тех, у кого есть бородавки. А если нет бородавок, то она сначала должна подпрыгать и потрогать тебя. Потом подождать, пока на тебе бородавка вырастет, а потом сожрать. А жители этой деревни, чтобы от жабы откупиться, заражали бородавками приезжих, а потом скармливали ей.
– Марчуков, опять ты придумываешь всякое! Детский сад, штаны на лямках!
– А если у тебя есть бородавка, но ты не рядом, то она может проникнуть в твой мозг и управлять твоими мыслями! Так что может это с нами сейчас не Гуров тут в палате, а царица жаб нам вкручивает, что ее на самом деле не существует!
– У Крамского теперь тоже вырастут бородавки, и им тоже жаба будет управлять.
– А у тебя уже есть бородавки, может это тобой жаба управляет?
– Да ничего это не бородавки, а родники!
– А ну покажи! Жабий шпион!
– Руки убери!
– Да тише вы, а то Анна сейчас заявится, устроит всем втык.
Все притихли. Но ненадолго.
– А вот еще была история… – шепотом начал Марчуков.
– Да замолчи ты, знаем мы твои истории…
– Эта не про жабу, честно! Про жаб теперь пусть Крамской рассказывает. О! Крамской! Ты же унес куда-то жабу! Скажи, а ты ее не целовал случайно?
Я не сразу сообразил, что рыжий ко мне обращался.
– Крамской, ты там уснул что ли? – подал свлй вальяжный голос Мамонов. – Тебе вообще-то вопрос задали. Так целовался с жабой, нет?
– Конечно, нет! – буркнул я.
– Ой, чую я свистишь ты, Крамской! – Мамонов присвистнул, видимо, для усиления эффекта. – Ты выглядишь как типичный маменькин сынок, который в сказки верит. Вот если бы я был тобой, то точно бы попробовал поцеловать жабу. А то вдруг это на самом деле принцесса, а я такую возможность упущу.
– И что, реально бы поцеловал? – спросил парень из противоположного угла.
– Я же не Крамской! – Мамонов хохотнул. – Я целовать девушек предпочитаю.
– И что, многих уже поцеловал? – иронично спросил я.
– Да уж побольше тебя! – огрызнулся Мамонов. – Так что там, жаба превратилась в принцессу, а?
– Илюха, ну какие у нас принцессы? – встрял Марчуков. – Принцессы умерли все давно или за границей живут! У нас жаба может превращаться только в вожатку новую… Эх, с этой нам не повезло, унылая какая-то, не то, что Игорь!
– Между прочим, про Игоря и экспедицию сплошные враки, – сказал парень из дальнего угла. – Его из университета отчислили и из комсомола выперли.
– Это кто сказал? – Марчуков подскочил на кровати, та взвизгнула металлической сеткой.
– Мама моя сказала, – тихо ответил тот. – У него родители развелись, а отец в Израиль… это… как его… эмигрировал.
– Свистишь? – неуверенно произнес Матонин.
– Товарищи, отбой был уже довольно давно, – раздался спокойный с ноткой раздражения голос Верхолазова. – По распорядку дня мы уже должны спать.
– Засохни, Верхолазов, – лениво отозвался Мамонов. – Ты что, Аннушку не слышал? Она сказала, что если барагозить не будем, то можем хоть до утра болтать. Мы же теперь взрослые, забыл?
– Возраст, товарищ Мамонов, далеко не всем добавляет мозгов, – веско изрек Верхолазов. После этой фразы повисло ледяное молчание. Прямо-таки ощущалась накаленная атмосфера. Совершенно очевидно, что Мамонову очень хотелось сейчас вскочить и прописать наглому Верхолазову с ноги. Но между ними как будто была непроходимая стена. И Мамонову ничего не оставалось, кроме как метать молнии глазами, но больше никак свои чувства не показывать.
– О, вот еще такая была история, – Марчуков решил закончить неловкую паузу.
– Снова про жабу?
– Про жабу – это к Крамскому, у него завтра руки будут бородавчатые, вот увидите! – Марчуков захихикал, подвизгивая, как будто на него напал приступ икоты. – Короче, про вожатку четвертого отряда. Видели? Такая со стрижкой?
– На гитаре еще играет?
– Да, она! Короче, мой друган, Воха, в прошлом году был в первом отряде на последней смене. И короче, как-то после отбоя захотел погулять. Вылез в окно, хиляет, такой, никого не трогает. А потом слышит – бац – голоса в беседке. Ругаются. Она, вожатка эта, с Игорем нашим ходила. И вот они…
– Подожди! А Шарабарина?
– Ну ты слушай, да? Короче, они из-за Шарабариной и ругались. Вроде как он с обеими вась-вась, а вожатка про Ирку узнала и ему выговаривала. А он сказал, что она слишком правильная, и ему надоело за ручки. Даже, мол, Шарабарина и та… Ай, да что я про Шарабарину-то? Короче, вожатка влепила ему по балде и убежала. И, такая, как раз на моего другана налетела. Тот ей: «Ой, извините, тоси-боси!» А она: «Пойдем со мной!» И потащила его к себе в вожатскую. И там… ну… этсамое!
– Свистит твой друган!
– Ничего не свистит, мы в одном подъезде живем!
– Так Шарабарина, получается… этсамое…?
– Да может это Игорь ваш свистит! Раз у него батя в Израиль сбежал, он и не такое может.
– Да молчи ты, дурак, я по секрету рассказал, а ты на всю ивановскую орешь…
– Мамонов, а у тебя уже было…?
– Что было?
– Ну… этсамое…?
– Ха, конечно было! – заявил Мамонов. «Свистит», – подумал я и мысленно сплюнул. Дурацкое словечко!
– Товарищ Мамонов, что-то мне подсказывает, что вы нам сейчас… как бы это сказать помягче, втираете очки.
– А ты если завидуешь, то делай это молча!
– Ну и как же у вас, позвольте спросить, было… этсамое?
– Не твое дело, Верхолазов!
– Илюха, а правда, расскажи, а?
– Дженльмены про такое не рассказывают.
– Значит вы, как это здесь принято выражаться, свистите, товарищ Мамонов!
– Да я… – кровать Мамонова возмущенно заскрипела. – Если хочешь знать… Смогу любую уговорить!
– Желаете заключить пари? – кровать Верхолазова тоже заскрипела. По всей видимости, он сел. Но я смотрел в стену, так что видеть этого не мог. – Значит, любую уговорить…
– Только не Цицерону, она кремень!
– Как насчет новой вожатой, товарищ Мамонов?
– Ха, легкотня!
– У нее же ляжки жирные!
– Ничего не жирные, это Коровина твоя жирная. Симпотная вожатка!