Колонна автобусов, неспешно продвигалась по нешироким улицам города. Моя соседка демонстративно раскрыла книгу. Когда-то обложка была черной, но сейчас была скорее серой, ее явно много читали и перечитывали. Название я успел заметить. «Осторожно, овеяно веками!» Ильфа и Петрова. Я вроде даже читал что-то такое, но уже очень давно, так что не рискнул бы сейчас затевать разговор о содержании. Там вроде было что-то про Васисуалия Лоханкина, но я был не уверен.
Поэтому просто смотрел в окно, разглядывая незнакомый город. Центр мы миновали быстро, монументальные сталинские многоэтажки и тенистые скверы зацепили только самым краем маршрута. Город на самом деле был немаленький, в Советском Союзе всего-то чуть-чуть не дотянул до миллиона, но потом случилась перестройка и все, что за ней последовало, успешные местные предприятия позакрывались, народ потянулся в более хлебные места. И сейчас, в смысле в оставленном мной две тысячи двадцать втором, едва ли дотягивал до четырехсот тысяч.
Но устраивать пионерам экскурсии по достопримечательностям никто не торопился, возглавляющий нашу колонну желто-синяя волга ГАИ свернула сначала в частный сектор, а потом и вовсе потянулись скучные бетонные заборы промзоны. Так что мне ничего не оставалось, кроме как переваривать мысли в котелке своей головы.
Вообще загадочная история с городом моего рождения уже как-то всплывала в моей жизни. Новокиневск был записан в моем свидетельстве о рождении, и я несколько раз поднимал эту тему в семейных разговорах. Но каждый раз родители отвечали уклончиво и невнятно. Мол, ну да, мы там познакомились, потом переехали. Ничего интересного, скучный город, не о чем говорить.
Когда мне было лет двадцать, я предпринял чуть более детальное расследование этого факта своей биографии, но продвинулся не слишком далеко. Единственная оказавшаяся в доступе бабушка в ответ на мои расспросы хмуро зыркнула на меня и посоветовала заниматься своими делами, а не лезть в чужие. Зато я узнал, что в Новокиневске вроде бы осталась какая-то родня, собирался даже туда съездить, чтобы их разыскать, но так и не собрался. Откуда у голодного студента деньги на разведывательную экспедицию?
Из моих раздумий меня выдернул прилетевший в ухо мягкий предмет, вопль с камчатки «Сифа!» и общий гогот. Я встряхнулся, поймал то, что прилетело и оценил обстановку.
– Ты идиот, Марчуков? – заорала девочка с двумя аккуратными косичками, единственная из всего автобуса в парадной пионерской форме. Потом выбралась в проход и, неловко цепляясь за поручни, подошла ко мне. – А ну отдай, Крамской!
И протянула руку. Я посмотрел, что это такое в меня прилетело. Мягкий тканевый комок развернулся и оказался белой панамой.
– Белая панама – комаров родная мама! – прокричал кто-то с камчатки. Не успел рассмотреть. Смотрел на девочку. Она была красива просто фантастически. Голубые глазищи, скульптурно правильное лицо, длинная шея, прямые плечи. Прямо модель для античных статуй. Портило впечатление только выражение ее лица – злое, губы трясутся…
– Быстро отдай, Крамской! – повторила она, и ее глаза наполнились слезами. Запрещенный прием, да. Плачущие девушки всегда могли вить из меня веревки. При виде женских слез я становлюсь беспомощным, как кролик под тяжелым взглядом удава.
– Возьми, конечно! – я протянул ей панаму.
– Ууууууу! – раздался разочарованный вопль с камчатки.
– Идиот! – фыркнула мне в лицо античная богиня, гордо вздернула свой идеальный подбородок.
– Что за шум? – Анна Сергеевна поднялась со своего места прямо за водителем. – Самцова, вернись на место, ходить во время движения автобуса запрещено. Мамонов, вы что там опять устроили?
– А что сразу Мамонов-то? Чуть что – сразу Мамонов! – немедленно отозвался темноволосый парень в клетчатой рубашке, вальяжно развалившийся в самом центре камчатки. – Это не я, Анна Сергеевна, это Крамской панамой Самцовой кидался!
– Ай-яй, Крамской, первый раз в лагере, а уже хулиганишь! – строгий взгляд Анны Сергеевны уперся в меня. Похоже, мой первый выход оказался так себе.
– Больше не буду, Анна Сергеевна! – бодрым голосом сказал я и бросил взгляд назад, запоминая диспозицию. В центре – клетчатый Мамонов, с правой стороны рыжий парень с широким лицом, справа – крепыш с узкоглазым лицом сына степей. У правого окна – Прохоров, у левого… Какой-то ничем пока не примечательный парень. Мамонов в ответ на мой взгляд выпятил губу и дернул подбородком. Не нужно уметь читать по губам, чтобы понять не заданный вопрос: «Ну ты чо, на?»
– Так, я поняла! – Анна Сергеевна хлопнула в ладоши. – Вы все соскучились, ехать еще долго, так что давайте песню! Ииии!
Знает Север, знает Юг,
Пионер – хороший друг!
Он в труде друзьям поможет,
И в беде утешить может -
Он – хороший друг.
Неожиданно для меня автобус дружно подхватил незнакомые мне слова и под довольно слаженный хор уже совсем даже не детских голосов мы въехали на мост через широкую Киневу.
Замелькали косые металлические балки, внизу серебрилась под солнцем водная гладь, чуть поодаль вытягивали длинные шеи портовые краны, а деловитый тупоносый буксир толкал здоровенную баржу с большими барханами желто-коричневого песка. Я вспомнил, что так и не воплотил давнюю студенческую мечту – арендовать такую вот баржу, воткнуть в песок пляжные зонтики, расставить столики и шезлонги и устроить забойнейшую пляжную вечеринку прямо посреди реки.
– А ты чего не поешь? – вдруг спросила меня соседка. И я понял, что она разглядывает меня уже около минуты.
– Слуха нет, – соврал я. – Медведь на ухо наступил. А ты?
– Не люблю показушное единство, – сказала она. – А ты молодец, что Мамонова не испугался. Другие бы не рискнули.
И девочка снова уткнулась в свою книгу, ничего толком не объясняя. Как она читает при такой тряске? Меня бы уже замутило давно, если бы я пытался глазами по строчкам водить.
Я еще раз оглянулся на Мамонова. Джинсы, клетчатая рубашка, темные волосы, стриженные, как когда-то говорили «под горшок». Как и у многих здесь, кстати. Его рыжий миньон размахивает руками, будто дирижирует. А «сын степей» что-то шепчет ему на ухо. Похоже, слаженная троица.
Автобусы катили сначала через лес, потом густые хвойные заросли расступились, потянулись сначала поля, потом травянистые холмы, кое-где украшенные мелкими рощицами и блестящими озерами. Если отвлечься от пионерских песен, которых, оказывается, много больше, чем единственная известная мне «Взвейтесь кострами, синие ночи…», то можно было подумать, что я просто еду на автобусе по трассе не особенно федерального значения. Ну да, природе-то все равно, какой сейчас год. Подозреваю, даже если бы меня занесло в какое-нибудь средневековье, но не в город, а куда-нибудь в лес, то фиг бы я определил не то что год, но даже с веком были бы проблемы.
«Меня забросило…» – вдруг подумал я. Как будто только сейчас я всерьез осознал, что происходящее вокруг – не сон и не игра. И я вовсе не смотрю ностальгическое кино, в котором ретро-автобусы вслед за ретро-волгой катят среди тучных полей под задорные советские песни. Это все… по-настоящему?
Захотелось себя ущипнуть, но я не стал. В любом случае, что это меняет? Даже в своих снах я не склонен разбегаться и прыгать со скалы, чтобы доказать нереальность…
Сколько прошло времени, трудно сказать. Мы проехали несколько больших деревень, некоторое время катили вдоль железнодорожного полотна, потом пересекли пару нешироких рек, потом снова начался лес, и вся колонна стала втягиваться на узкую лесную дорогу.
Скорость сразу же замедлилась, зато трясти стало вовсе уж немилосердно. Приходилось держаться за поручень переднего сидения, чтобы в проход не выкинуло.
Бодрые песни сразу же закончились, сменились на визги, вскрики и нетерпеливый гомон. Уже было ясно, что цель близка.
– Так, организованно выходим, не толкаемся! – пробился сквозь общий гвалт голос Анны Сергеевны. Но никто особенно не обратил внимания. Степенность, с которой самый старший отряд погружался в автобус по дороге растерялась, салон немедленно превратился в хаос. Кто-то распихивал всех локтями, пробираясь к вожделенному выходу. Кто-то повис на поручнях, ухая по-обезьяньи, кто-то под шумок решил дернуть кого-то из девчонок за косичку, она завижала и принялась лупить обидчика по голове тряпичным мешком для обуви.
Я выволок свой рюкзак из-под сидушки и попробовал пробраться к выходу. Кто-то сильно и зло пихнул меня в бок. Оглянулся. Узкоглазый дружок Мамонова.
– Захожу на посадку! – заорал рыжий и с разбегу упал сверху на толпу. Все тут же превратилось в кучу-малу из рук-ног-голов-рюкзаков-чемоданов и вывалилось из дверей прямо под ноги снисходительно взирающей на все это Анне Сергеевне. И невысокой девушке в парадной пионерской форме и красной пилотке.
– Анна Сергеевна, у нас же Игорь будет вожатым? – блондинистая Коровина спустилась одной из последних, окатывая волнами презрения буянящих соотрядников.
– Игорь уехал на все лето в археологическую экспедицию, ему не до вас, Коровина! – сказала Анна Сергеевна.
– А кто тогда? – возмутилась девушка, старательно делая вид, что не замечает девушку рядом с Анной Сергеевной.
– Так, все построились! – училка несколько раз хлопнула в ладоши и отошла в сторону от замершей в немом вопросе Коровиной. – Мамонов, тебе особое приглашение надо? Кузин, оставь в покое Аникину, она сама справится со своим чемоданом!
Хаос моментально прекратился, только что галдящая и неорганизованная толпа выстроилась в ровную шеренгу. Я оказался между белобрысым толстячком с добродушной физиономией и смуглой тощей девочкой, похожей на хищную птицу.
– Ну что, ребята, поздравляю вас с началом первой смены в нашем любимом лагере «Дружных»! – Анна Сергеевна прошлась вдоль строя. – Вы теперь в лагере самые старшие, а это значит, что должны стать хорошим примером для остальных отрядов. Готовы вести активную жизнь и побеждать?
– Да… – не то, чтобы очень бодрым хором отозвался отряд.
– Это что еще за разброд у нас? – Анна Сергеевна свела брови. – Будем побеждать и стремиться к новым достижениям?
– Да! – рявнул отряд.
– Ну вот, другое дело! – педагогиня повернулась к девушке, все еще скромно стоящей рядом с ней. – А теперь поздоровайтесь с вашей новой вожатой Еленой Евгеньевной!
– А Игорь где? – разочарованно заныли сразу несколько голосов. Как девчачьих, так и мальчишеских.
– А Игорь в этом году променял вас на научную работу и занимается археологическими раскопками, – Анна Сергеевна развела руками. – Но если вы постараетесь и напишете ему, то может быть он приедет вас навестить. Так! Второй отряд, это что еще такое? Что нужно сказать Елене Евгеньевне?!
Нескладный хор промычал неразборчивое. Кто-то тянул заунывное «здрасьте», кто-то выл разочарованное «уууу!», кто-то что-то свое.
– Ох и разболтались вы у меня за зиму… – Анна Сергеевна покачала головой. – Елена Евгеньевна студентка педагогического института, она у нас впервые, ее надо поддержать по-товарищески, а вы ведете себя как капризные детсадовцы.
– Здра-а-а-а-асьте! – более или менее стройно проголосил отряд.
– А сейчас Елена Евгеньевна проводит вас в отряд, вы размещайтесь, а я подойду через час.
Строй немедленно рассыпался, все опять похватали свои рюкзаки и чемоданы и нестройной толпой направились к воротам.
Вход в лагерь был оформлен аркой из гнутых металлических трубок. Из явно совсем недавно покрасили, яркие цвета не успели потуснет, маслянисто поблескивая потеками красного, синего и зеленого, на обеих створках распахнутых ворот пламенели пионерские значки размером с футбольный мяч. На фанерном щите круглобокими мультяшными буквами было намалевано «пионерский лагерь ДРУЖНЫХ». А чуть ниже был растянут транспарант из красной ткани с надписью «Добро пожаловать».
Мы топали по дорожкам, густо посыпанным сухой хвоей и шишками. Среди деревьев были в прихотливом порядке разбросаны одноэтажные деревянные корпуса одинакового зеленого цвета, просторные беседки с двухскатными крышами, в которых при желании мог поместиться хоть весь отряд, патриотические стенды со звездами, красными флагами, языками пламени и протокольными лицами на черно-белых фотографиях. Весело журчали над жестяными чашами фонтанчики для питья. Рядом с каждым жилым корпусом маячила конструкция, которую я в последний раз видел чуть ли не в каком-то детском кино – общий рукомойник. Сквозь деревья было видно большую открытую площадку и два больших строения. Видимо, клуб и столовая.
Наш отряд оказался совсем рядом с забором. Красили его явно недавно, но прямо поверх старой облупившейся краски. Чуть справа маячил красным пожарный щит, правда, кроме треугольного ведра на нем ничего не было. Рядом с входом имость что-то вроде доски объявлений.
Пахло нагретым хвойным лесом, на приземистой лавочке рядом с входом чирикали парочка воробьев, застекленную веранду пронзали солнечные лучи… Было тихо и шумно одновременно. Отовсюду слышались голоса, но никакого тебе шума машин, воя сирен, грохочущих басами колонок и прочего урбанистического мусора, к которому мы так привыкли. «А может, не так уж и плохо все? – подумал я, поднимаясь по трем ступенькам невысокого крыльца. – Это же настоящий летний отдых, с зарядкой, купанием и четырехразовым питанием. Еще вчера мне бы в голову не пришло, что я окажусь в таком вот лесном уединении, а из забот у меня будет только то, что я слова пионерских песен не знаю».
Тревога и тягомотные мысли куда-то делись, зато откуда-то взялась радость и предвкушение чего-то хорошего.
Вожатая пыталась что-то сказать, но голос ее утонул в поднявшемся гвалте. Второй отряд ломанулся внутрь такой же кучей, как и выходил из автобуса. В дверях случилось столпотворение, кто-то запрыгнул сверху, потом вся эта толпа ввалилась внутрь. Рюкзаки и чемоданы пошвыряли кто прямо в коридоре, кто на застекленной веранде. Загрохотали двери, парни носились по комнатам выбирая себе места.
– Ааа, я первый занял у окна!
– Да и ладно, тебя там комары сожрут!
– Не сожрут, я невкусный!
– Эй, а почему тумбочка без дверцы?
– Обещали новые кровати!
Девочки вели себя более сдержанно, их распределение по палатам прошло быстрее и не настолько громко. Правда, я не следил, кто куда поселился.
Умом я понимал, что не надо бы отрываться от коллектива. Чтобы стать своим среди этих ребят, мне тоже следует сейчас носиться между комнатами, прыгать задницей на разные кровати, чтобы проверить, достаточно ли упругая сетка, чтобы в случае чего кровать можно было бы использовать как батут. Но взрослое «я», сидящее в голове у четырнадцатилетнего Кирилла Крамского всячески сопротивлялось суете и нездоровому движняку, творящемуся в отряде. И пока это самое взрослое «я» побеждало. Я стоял и смотрел на всю эту кутерьму, изредка поглядывая на растерянное лицо вожатой, все еще нерешительно стоящей у крыльца. Был и еще один мальчик, который не носился, сломя голову. Он спокойно сидел на диванчике на веранде, читал книжку на немецком языке, а у ног его стоял элегантный чемодан из натуральной кожи. Да и одет он был немного иначе… Вроде тоже в шорты и футболку, вот только это были не неказистые изделия советской легкой промышленности, а что-то явно иностранное.
Когда шумиха немного стихла, я взял себя в руки и шагнул к распахнутой двери первой палаты. По моим прикидкам, там должно было остаться пара свободных кроватей.
И точно. Из десяти было занято восемь. Одна в центре ряда, вторая у двери. Я направился к той, которая у двери, но тут от окна длинными прыжками по всем кроватям через палату пронесся Мамонов и рухнул на ту койку, которую я облюбовал.
– Опа! Фокус-покус! – он раскинул руки и ноги в позе морской звезды.
– Ты же у окна хотел? – относительно миролюбиво спросил я.
– А эта запасная! – заявил он с вызовом.