Взял клетку с Жекой и вышел.
Оно и понятно, как какой-то железяке птицу отдать? Крапивин с Лапиным переглянулись и ничего не сказали. И Пифагор не пикнул. Не шелохнулся. Как стоял возле стола, так и остался стоять. Будто не было смысла ему двигаться, вот он и стоит за ненадобностью.
– Как ты думаешь, какие они, эти деревья, были? – спросил Лапин, протискиваясь между Пифагором и столом, усаживаясь на откидной диван. Открыл банку с орешками, кинул горсть в рот, захрустел.
– Да кто же его знает, – ответил Крапивин. – В колбах я их не рассматривал. А какие они в жизни были, нам уже не узнать.
– Вот и я о том же. Если есть планета, можно следы поискать, раскопки, анализ, то-сё, а тут нет планеты и следов нет. Целый мир исчез бесследно.
– А как же остров?
– Ну да, – кисло кивнул Лапин. – Жуть.
– Есть ещё один след.
– Какой?
– Пифагор.
Лапин покосился на робота. Уставился на него. Вдруг на хитром улыбающемся лице бортмеханика появилось знакомое счастливое выражение. Ну всё, жди беды. В последний раз он такой же счастливый был, когда напарнику в будильник Пятую симфонию поставил.
– А что, брат Пифагор, – сказал Лапин, – принеси ты мне тапки. В отсеке номер пять стоят у левой стенки. Только быстро, одна нога здесь, другая там.
Крапивин перевёл глаза. Внутри Пифагора что-то зажужжало. Переводчик работает – так он себе это обозначил. Всегда, когда Крапивин что-то ему говорил, сначала вот это жужжание раздавалось, а потом вдруг обнаруживалось полное понимание сказанного. И точно. Он повернулся и пошёл.
– Куда ты его послал? Какие тапки, ты их дома оставил. Да и откуда у тебя они, ты дома месяцами не бываешь.
– Пусть ищет, – мечтательно улыбался Лапин. – При нём не поговоришь, он всё пишет.
– Ну да, слушает, запоминает, как все… люди. Почему нет?
– Ну не знаю, – пожал плечами Лапин. – Потому что чужой, не свой. Не знаешь, что думает.
– Так ведь иначе никогда и не поймёшь, что он думает!
Дверь каюты отъехала в сторону. На пороге стоял Пифагор. Он что-то сказал по-своему. Это выглядело, как если бы ты забрался в самую гущу леса и начался ветер. Крапивин подумал, что это было похоже, как один раз они с соседом ушли в посадки – сосняк за городом. Услышали, что там раньше маслята собирали. Маслят они никаких не нашли, конечно, и не заметили, что погода сменилась. Небо посерело, потом почернело. Шандарахнуло громом где-то вдалеке. Лес зашумел. До сих пор помнилось, как испугался. Будто заговорили эти высоченные, гнущиеся под ветром сосны, закряхтели, зашептали. Бежали оттуда, себя не помня. Вот и Пифагор сейчас что-то такое же изобразил.
Помолчал. Крапивин с Лапиным тоже молчали. Так сказать, тактический приём – непонимание. Пусть помучается. С Жекой ведь нашёл общий язык. Сидят, смотрят. Пифагор то жужжит, то молчит, то опять дует и шелестит. Вдруг выдаёт:
– Тапки не обнаруживать. Живать. Жено. Жены. Тапки не обнаружены.
Ударение Пифагор сделал на последний слог. Лапин всхлипнул. Перевёл дыхание и говорит:
– Плохо, друг, жить без тапок. Но что ты понимаешь в тапках. Жены-ы, – протянул бортмеханик и не выдержал, заржал в голос.
Пифагор промаршировал в угол и замер.
По коридору раздался топот. Влетел кэп.
– Где Пифагор?! – рявкнул он. – О! Вот он гад! Жеку куда дел, говори? Нет Жеки! Отключай его!
– Вылетел? – хмуро предположил Крапивин.
Ему было жаль Пифагора, но и злить кэпа не хотелось. Так-то он мужик ничего, но войдёт в раж, не остановишь. К тому же непонятно было, где Жека. Обычно он в свободном полёте порхал где-нибудь за ухом у кэпа.
– Ну чего привязался к железяке, кэп? Дверцу, поди, оставил открытой, – укоризненно смотрел на кэпа Лапин.
– Ага, оставил! А Жека собрал кормушку, поилку и свинтил!
Крапивин потянулся к Пифагору, отключил аккумулятор на спине.
– Прости, друг, – сказал.
В наступившей неловкой тишине Пифагор как-то странно чвикнул. Чвикнул!
– Ну! А я что говорил! – воскликнул кэп. И тут же расстроенно добавил: – Или это опять запись? Или он его что… сожрал?!
– Да какая запись, – пробормотал Крапивин.
Пифагор стоял отключенный, не мог он ничего ни записать, ни воспроизвести. Где-то здесь Жека… Но где? В руках у Пифагора не было ничего.
Крапивин неохотно открыл крышку на его груди. Небольшая такая крышечка, гладенькая, заподлицо. Была там какая-то непонятная каморка-пустота. Каждый раз рассматривая Пифагора, думалось – ну зачем она ему.
И точно.
Жека сидел там, в этой каморке. Перед ним стояла кормушка и поилка.
– Поближе к сердцу, можно сказать. Ну, ты даёшь, Пифагор, – усмехнулся Крапивин.
И включил аккумулятор. Засветился маленький светильник в верхней части каморки и, наверное, заработал где-то кулер, потому что пошёл приток воздуха.
– Оранжерея какая-то. А что? Освещённость, приток воздуха, поди, и влажность можно задать, – сказал Лапин. – Может, он тут какого-нибудь детёныша деревьев сохранял… в случае чего.
А Жека, похоже, чувствовал себя прекрасно, не тушевался, чвикал и лениво поклёвывал свою еду.
В этот день было заключено негласное перемирие между кэпом и Пифагором. Кэп оставил клетку с Жекой в общей каюте. Там же остался и Пифагор. Уже перед отбоем кэп сказал:
– Завтра попробуем твоего подопечного в поисковой операции. Если отработает хорошо, включим в список оборудования.
– Аккумулятор у него слабенький, надолго не хватит, – обрадовался Крапивин и добавил, возмутившись: – Пифагор – не оборудование!
– Поставим новый, на складе есть, – проворчал кэп, взглянув хмуро на стоявшее перед ним «Не оборудование» и с ехидцей вопросил: – А что он такое, не просветишь?
– Представитель внеземной цивилизации, – вставил Лапин, видя, что напарник тормозит.
– Представитель, ишь, – протянул кэп.
– А кого искать будем? – уточнил Крапивин.
– Тебя, Крапива, кого же ещё, – расцвёл счастливо Лапин…
Прятаться решили на нулевом уровне, в самом низу нашего корабля. Теснота. Кабельные шахты, двигатели, генераторы, подсобки и холодильники, бойлер и запасные шлюзы. Потеряться здесь можно на раз, Крапивин и потерялся. Закрыл дверь в свою каюту, где остался Пифагор, спустился вниз. А Лапин через полчаса выпустил Пифагора. Тот прямиком и пришагал. По самому кратчайшему пути – через подсобку в камбузе, через выход в кладовку. Никакой интриги. Такой вот Шерлок Холмс древовидный оказался.
Лапин вырулил из-за бойлера через минуту.
– Как он тебя обнаружил?! – и возмущённо пожал плечами, прятаться на нулевом уровне предложил он.
– Ну просто человек пошёл по порядку, с нулевого уровня, так сказать, а я вот он, сижу, затаился. Или, может, слух такой? По пульсу, например, – сказал Крапивин, выбравшись наверх.
– По пульсу, да! – подхватил Лапин.
А кэп выслушал доклад об операции, хмыкнул. И вдруг сказал, что не будет возражать, если Пифагор останется на борту, даже и на время отпуска Крапивина.
Но Крапивин его не оставил… И зря.
Звездолёт их только назывался поисковым – ходили на нём раньше геологоразведчики, теперь же они сновали между колониями землян, как те доставщики пиццы. Везли всё: от холодильных установок и строительных материалов до всякой мелочи с надписью: «Хрупкое» в местные лазареты. Иногда уходили на несколько месяцев, вот и в этот раз кэп высадил отпускника Крапивина на Медее. Дальше – транзитом на Землю, ну или куда душа пожелает, хоть в пояс астероидов на экстремальное выживание на базе космических туристов-любителей. Так и выходило, что до Земли не каждый раз добираешься, потому что на дорогу весь трёхмесячный отпуск ушёл бы. А сейчас, ещё на борту, Крапивин заказал билеты сразу до дома. Потому что отец месяц назад ему хмуро сказал по видео-связи: «К деду на день рождения хоть бы явился, бродяга». Надо бы слетать, к тому же всё складывалось удачно. Только обидно стало почему-то, что и сам собирался, а отец взял и напомнил. Ну зачем?! Теперь получалось, что ничего он не помнит, и на деда ему наплевать. Но сначала Крапивин хотел одно дедово поручение выполнить, а то обидится старик.
Дело в том, что Николай Фёдорович бизнесмен, так он себя называет. Мастерит безделицы всякие, но особенно музыку ветра в разных вариациях любит собирать. Просит, чтобы внук ему вёз всё, что на глаза попадётся, а он уж дома, говорит, к делу это приспособит. Из ракушек, из камушков, из бусинок, из кусочков деревьев со всей Галактики, из железяк. Потом дует вентилятором на собранную конструкцию, записывает это позвякивание-постукивание и выкладывает в сеть. Там их много таких бизнесменов сидит – на сайте фэншуя космического. А недавно выяснилось, что у деда и слава прямо космическая. Посылочку от него Крапивин вёз аж на Медею. Должны были с ним там встретиться и посылку забрать.
– Как хоть выглядит этот… любитель фэншуя? Кто заберёт? – растерянно спросил Крапивин, уставившись на раскачивающуюся в руках довольного деда пятиярусную конструкцию на этот раз из глиняных миниатюрных колокольчиков.
Самый обычный вариант из дедовых и самый любимый внуком. Ещё ему нравились деревянные. Звук ветра получался тогда тихий и какой-то настоящий, земной.
Обычно дед всё делал своими руками, а керамику обжигал в печи, которую специально и заказал. Иначе, говорит, температуры не стабильные, тепло неравномерное, звук не тот. Сейчас колокольчики издавали тихий уютный перестук-перезвон. Как глина редкого сорта поёт? Ну вот так это примерно и было, только ещё лучше. Потому что глину дед выбирал самую уникальную.
– А кто его знает? – философски покрутил пальцами в воздухе дед. Высокий, сутулый, он снял фартук, перепачканный в глине и красках, зацепился за очки, чертыхнулся. Его цепкие серые глаза насмешливо впились во внука: – Да! Сказали, как объявишься на Медее, позвонить из космопорта вот по этому номеру, сказать, что привёз песню ветра. Есть, говорят, там местная связь, ты, говорят, поймёшь. Вот и прикидывай, Даня. А мне привези глины той, поющей. Попросили у меня флейту, окарину, давно не делал. Из той глины, наверное, хорошо получится, колокольчики из неё хорошо поют.
– Понял, – сказал Крапивин и рассмеялся: – Ну ты, дед, даёшь, на Медею забрался. Или ещё дальше посылку повезут?
– А не знаю, это всё наш менеджер трещит «расширять сеть надо, расширять, прогорим». Ну что я человека подводить буду. Да я бы их лепил и лепил, и слушал. Опять же, куда их девать? Вот в чём вопрос. Я ведь завалю вас ими. В общем, сошлись наши с ним интересы, всё по фэншую, гармония сплошная…