Увы! Я никогда еще не слышал
И не читал – в истории ли, в сказке ль, –
Чтоб гладким был путь истинной любви.
Знаменитый отрывок, который мы предпослали этой главе, подобно большей части замечаний того же автора, основан на действительности. В то время, когда любовь зарождается впервые и когда она особенно сильна, редко можно ожидать счастливого ее исхода. Искусственное устройство общества ставит ранним женитьбам множество сложных препятствий, и эти преграды часто оказываются непреодолимыми. Поэтому мало найдется людей, которые бы втайне не вспоминали какую-нибудь пору своей юности, когда искреннее молодое чувство было отвергнуто, обмануто или подавлено неблагоприятными обстоятельствами. Эти маленькие интимные эпизоды прошлого оставляют в каждом сердце отпечаток романтики, не позволяя нам даже в летах зрелых и среди забот равнодушно внимать рассказу об истинной любви.
Джулиан Певерил обратил свои чувства на такой предмет, что не мог не столкнуться со множеством помех, обыкновенно возникающих перед молодыми влюбленными. Впрочем, это было вполне естественно. Дебора Деббич случайно встретила сына своей первой хозяйки, своего первого воспитанника, когда он ловил рыбу в упомянутой нами речке, которая протекала по долине, где она жила с Алисой Бриджнорт. Любопытная гувернантка скоро узнала, кто этот юноша, и, кроме того, что прониклась к нему тем живым интересом, который женщины ее звания обыкновенно испытывают к своим бывшим воспитанникам, еще и обрадовалась случаю поговорить о сэре Джефри, его супруге, а порою и о лесничем Лансе Утреме.
Конечно, желание отвечать на ее расспросы едва ли заставило бы Джулиана еще раз посетить уединенную долину, но Дебора была не одна. С нею вместе жила прелестная девушка, выросшая в уединении, воспитанная в скромности и непритязательности, которым уединение благоприятствует, но любознательная и живая; улыбаясь от радости, она жадно слушала рассказы юного рыболова, принесенные им из замка или из города.
Джулиан лишь изредка наведывался в Черный Форт – тут уж Дебора выказала достаточно благоразумия, а быть может, она просто боялась потерять место, в случае если тайна раскроется. Впрочем, она надеялась на сильную, глубоко укоренившуюся, доходившую чуть ли не до суеверия уверенность майора Бриджнорта, что здоровье его дочери зависит исключительно от попечений женщины, которая научилась у леди Певерил лечить больных, подверженных его семейному недугу. Эту уверенность гувернантка старательно поддерживала, пускаясь на все доступные ее простой душе хитрости, и в разговоре о здоровье своей воспитанницы всегда загадочно намекала на некие таинственные правила, необходимые для того, чтобы сохранить его в теперешнем благоприятном состоянии. Этой уловкой она добилась позволения жить вместе с Алисой в Черном Форте совершенно независимо – майор Бриджнорт сначала хотел, чтобы его дочь и гувернантка оставались под одною крышей с невесткой его покойной жены, вдовой несчастного полковника Кристиана. Но эта дама преждевременно состарилась от горя, и когда майор Бриджнорт ненадолго посетил остров, его легко было убедить, что дом ее в Кёрк Трох – слишком мрачное жилище для его дочери. Дебора, горевшая желанием жить независимо, постаралась утвердить своего хозяина в этом мнении, внушив ему тревогу за здоровье Алисы. Дом в Кёрк Трох, говорила она, со всех сторон открыт шотландским ветрам, которые должны быть очень холодны, ибо дуют из тех краев, где даже в разгар лета не тает снег. Словом, она убедила майора и водворилась полною хозяйкой в Черном Форте, который, как и Кёрк Трох, некогда принадлежал Кристиану, а теперь – его вдове.
Правда, гувернантке было приказано время от времени наведываться со своей воспитанницей в Кёрк Трох и считать себя под надзором и опекой миссис Кристиан. Это подчиненное положение Дебора старалась ослабить тем, что позволяла себе все возможные вольности, без сомнения движимая тем же духом независимости, который в замке Мартиндейл побуждал ее отвергать советы почтенной Элзмир.
Именно эта благородная склонность противиться надзору заставила гувернантку потихоньку приобщить Алису искусствам, на которые суровый дух пуритан непременно наложил бы запрет. Она осмелилась учить свою воспитанницу музыке и даже танцам, и портрет сурового полковника Кристиана дрожал на стене, когда грациозная, как сильфида, Алиса и дородная Дебора проделывали французские chaussees и borees[21] под звуки маленькой скрипочки, визжавшей под смычком месье де Пигаля – полуконтрабандиста-полутанцмейстера. Слух об этих богомерзких занятиях достиг ушей вдовы полковника, которая уведомила о них Бриджнорта, чей внезапный приезд на остров доказывал, сколь важной почитал он эту весть. Если бы Дебора выказала слабость, это был бы последний час ее правления. Но она отступила в свою крепость.
– Танцы, – пояснила она, – есть правильное, размеряемое музыкой упражнение, и разум подсказывает, что оно весьма полезно для особы деликатного сложения, тем более что ими можно заниматься, не выходя из дома и при любой погоде.
Увидев, что Бриджнорт слушает, мрачно нахмурив брови, Дебора, недурно игравшая на виоле, для доказательства своей теории начала наигрывать рондо Селенджера и велела Алисе станцевать старинный английский танец. Пока четырнадцатилетняя девочка, смущенно улыбаясь, грациозно двигалась под музыку, взор отца неотрывно следил за ее легкой поступью и с радостью замечал покрывший ее щеки румянец. Когда танец кончился, Бриджнорт прижал дочь к груди, любящей отцовской рукою пригладил растрепавшиеся локоны, улыбнулся, поцеловал ее и уехал, ни единым словом не обмолвившись о запрещении танцев. Он не рассказал миссис Кристиан о своем посещении Черного Форта, но та скоро узнала об этом – при первом же визите торжествующей Деборы.
– Прекрасно, – сказала строгая старая дама. – Мой брат Бриджнорт позволил тебе сделать из Алисы Иродиаду{133} и обучить ее танцам. Теперь тебе остается только выбрать ей супруга. Я не стану больше вмешиваться в ваши дела.
Надо сказать, что в этом случае победа госпожи Деборы – или, вернее, госпожи Природы – имела последствия более важные, чем первая осмеливалась ожидать, ибо с этих пор миссис Кристиан, хоть и продолжала со всею учтивостью принимать визиты гувернантки и ее воспитанницы, была настолько обижена неудачным исходом своей жалобы на чудовищное преступление племянницы, которая танцевала под скрипочку, что совершенно отказалась от участия в ее делах и предоставила Деборе Деббич и Алисе полную свободу в занятиях и в хозяйстве, коими прежде живо интересовалась.
Этой независимостью они и пользовались в ту пору, когда Джулиан в первый раз посетил их жилище; и Дебора приглашала юношу особенно охотно, ибо считала его именно тем человеком, знакомства которого с Алисой миссис Кристиан менее всего могла бы желать, – в этом случае, как и во всех остальных, счастливый дух противоречия вытеснил у Деборы все соображения о приличиях. Впрочем, гувернантка приняла некоторые меры предосторожности. Она знала, что ей следует опасаться не только возможного пробуждения участия и любопытства миссис Кристиан, но также неожиданных визитов майора Бриджнорта, который раз в год непременно появлялся в Черном Форте, когда его меньше всего там ожидали, и проводил в доме несколько дней. Поэтому Дебора потребовала, чтобы Джулиан навещал их лишь изредка, чтобы в присутствии двух невежественных девушек и парня – жителей Мэна, – составлявших ее прислугу, он выдавал себя за ее родственника, а также, чтобы он всегда приходил в костюме для рыбной ловли из простого лаутана – местной шерстяной ткани цвета буйволовой кожи, которая не поддается крашению. Она надеялась, что благодаря этому его близкое знакомство с обитателями Черного Форта останется совершенно незамеченным и не внушит никому подозрений, тогда как ее воспитаннице и ей самой оно доставит большое удовольствие.
В начале их знакомства, пока Джулиан был всего лишь мальчиком, а Алиса девочкой года на два или на три его моложе, дело именно так и шло. Однако когда мальчик превратился в юношу, а девочка – в молодую девушку, даже Дебора поняла, что их постоянные встречи могут стать опасными. При первом же удобном случае она поведала Джулиану, кто такая мисс Бриджнорт и что послужило причиною раздора между их отцами. Джулиан с удивлением выслушал рассказ о фамильной вражде, ибо он бывал в замке Мартиндейл редко и при нем об этой распре никогда не упоминали. Искра, зароненная в сердце юноши этой удивительной историей, воспламенила его воображение, и, вместо того чтобы последовать увещаниям Деборы и постепенно отдалиться от прекрасной обитательницы Черного Форта, он объявил, что в своей случайной встрече с нею видит знак свыше, что Алиса и он назначены друг для друга, несмотря на все препятствия, которые могут поставить между ними страсти и предрассудки. Ведь они были друзьями детства, и Джулиан вспомнил, как совсем еще маленьким мальчиком плакал по своей подружке, которую ему суждено было встретить снова прелестной девушкой в чуждой им обоим стране.
Дебора очень смутилась оттого, что ее рассказы раздули пламя любви, которое они, по ее расчетам, должны были погасить. Она не могла противиться страстным объяснениям, хотя бы они относились не к ней, а к другой особе. Гувернантка начала жаловаться, удивляться, потом расплакалась и, наконец, объявила, что Джулиан может продолжать свои визиты в Черный Форт, но при условии, что будет говорить с Алисой только как друг – она ни за что на свете не позволит чего-либо иного. Однако Дебора была не настолько глупа, чтобы не иметь своего суждения насчет будущего этой юной пары, ибо Провидение, конечно, назначило им соединиться, равно как и имениям Мартиндейл и Моултрэсси.
Далее следовала длинная цепь размышлений. Мартиндейл нуждается лишь в небольшой починке, чтобы сравняться с замком Четсуорт. Моултрэсси-Холл пускай себе разрушается, или лучше, когда пробьет час сэра Джефри (ведь добрый рыцарь изрядно-таки понюхал пороху и теперь, наверное, совсем одряхлел), туда сможет удалиться его вдова, леди Певерил, вместе с Элзмир, между тем как мисс Дебора Деббич (императрица кладовой и королева буфетной) станет полновластной управительницей в замке и, быть может, возложит супружеский венец на голову Ланса Утрема, если он не слишком состарился, не слишком разжирел и не слишком пристрастился к элю.
Под влиянием этих утешительных видений гувернантка смотрела сквозь пальцы на привязанность, которая также навевала приятные грезы – хоть и совершенно иного рода – ее воспитаннице и гостю.
Юный рыболов посещал Черный Форт все чаще и чаще, и смущенная Дебора, предвидя опасности, грозящие им в случае раскрытия тайны, а также боясь, что Джулиан объяснится с Алисой и тем сделает их отношения еще более щекотливыми, была, однако же, совершенно покорена воодушевлением молодого влюбленного и вынуждена предоставить события их естественному ходу.
Отъезд Джулиана на континент прервал встречи молодых людей в Черном Форте и, рассеяв страхи старшей его обитательницы, заставил младшую погрузиться в горестное уныние, которое во время ближайшего визита Бриджнорта на остров Мэн возобновило его опасения за здоровье дочери.
Дебора обещала ему, что на следующее утро девушка повеселеет. Так оно и случилось. У Деборы некоторое время хранилось письмо, которое Джулиан прислал своей юной подруге. Гувернантка боялась передать Алисе это любовное послание, но, подобно тому как это было в случае с танцами, сочла полезным употребить его вместо лекарства.
Это средство произвело желаемое действие, и на другой день поутру щеки молодой девушки порозовели, а отец ее так обрадовался, что перед отъездом вручил Деборе свой кошелек, умоляя ничего не жалеть для благополучия Алисы и своего собственного, добавив, что совершенно ей доверяет.
Эти знаки щедрости и доверия от человека столь сдержанного и осторожного, как майор Бриджнорт, пробудили надежды Деборы, и, набравшись храбрости, она не только передала юной леди второе письмо Джулиана, но после его возвращения смелее прежнего стала поощрять встречи влюбленных.
Наконец, несмотря на все предосторожности Джулиана, молодой граф заподозрил неладное в его чрезмерном увлечении рыбной ловлей, да и сам Певерил, теперь более искушенный в обычаях света, понял, что его постоянные встречи и прогулки с такой молодой и прелестною девушкой, как Алиса, могут не только раньше времени открыть его любовь, но и повредить доброму имени его возлюбленной.
Проникнувшись этим убеждением, он дольше обыкновенного не приходил в Черный Форт. Однако в следующий раз, когда он позволил себе удовольствие провести часок в доме, в котором с радостью остался бы навсегда, перемена в обращении Алисы и тон ее речи, который, казалось, укорял его за невнимание, поразили его в самое сердце и лишили власти над собой. Достаточно было всего лишь нескольких страстных выражений, чтобы открыть Алисе чувства юноши и объяснить ей истинную природу ее собственных. Она долго плакала, но в слезах ее была не только горечь. Молча выслушала она прерываемый частыми восклицаниями рассказ о причинах раздора между их семействами, – ведь до сих пор она знала только, что мистер Певерил принадлежал к свите знаменитой графини, повелительницы острова Мэн, и потому должен был с осторожностью навещать родственницу несчастного полковника Кристиана. Но когда Джулиан заключил свой рассказ горячими уверениями в вечной любви, она воскликнула:
– О мой бедный отец! Вот к чему привели все твои старания! Как смеет сын того, кто опозорил и изгнал тебя, говорить такие слова твоей дочери?
– Вы заблуждаетесь, Алиса, вы заблуждаетесь! – горячо возразил Джулиан. – Разве то, что я держу перед вами такие речи; что сын Певерила говорит подобным образом с дочерью Бриджнорта; что он на коленях молит простить обиды, нанесенные в дни нашего детства, – разве это не знак воли Божией, порешившей, что наша привязанность должна погасить вражду наших родителей? Разве иначе дети, разлучившиеся на холмах графства Дерби, встретились бы теперь в долинах острова Мэн?
Алиса – хотя такого рода сцена и, главное, ее собственные чувства были ей внове – была в высшей степени одарена тонкой чувствительностью, которая свойственна сердцу женщины и всегда подсказывает ей, что в подобных обстоятельствах может быть – пусть даже и в малейшей степени – неприличным.
– Встаньте, мистер Певерил, – сказала она, – не будьте столь несправедливы к себе и ко мне. Мы оба виноваты, но я совершила ошибку по незнанию. О боже! Бедный мой отец так нуждается в утешении. Неужто я должна прибавлять ему горя? Встаньте! – повторила она более твердым голосом. – Если вы еще останетесь в столь неуместной позе, я вынуждена буду уйти и вы меня никогда больше не увидите.
Повелительный голос Алисы усмирил пылкого влюбленного; он встал, уселся в некотором отдалении и хотел было заговорить снова.
– Джулиан, – промолвила она более мягко, – вы уже сказали достаточно, более чем достаточно. Ах, зачем вы помешали мне предаваться сладким грезам, в которых я могла бы слушать вас вечно! Но час пробуждения настал.
Певерил ждал дальнейших ее слов, как преступник ждет приговора. Он понимал, что ответ, произнесенный не без чувства, но с твердостью и решимостью, не следует прерывать.
– Да, мы были виноваты, – повторила Алиса, – очень виноваты, и если теперь мы разлучимся навеки, боль будет лишь справедливым наказанием за нашу вину. Лучше бы мы никогда не встречались, но раз уж мы встретились, мы должны как можно скорее расстаться. Продолжение наших встреч может лишь удвоить боль разлуки. Прощайте, Джулиан, и забудьте, что мы знали друг друга!
– Забыть! – воскликнул Джулиан. – Никогда, никогда! Вам легко так говорить и думать. Для меня это слово и эта мысль убийственны. Почему вы не верите, что наша дружба сможет примирить наших отцов? Ведь тому есть множество примеров. Вы – моя единственная подруга. Я – тот единственный человек, которого назначило вам Небо. Неужели нас должны разлучить ошибки, совершенные другими, когда мы были еще детьми?
– Слова ваши напрасны, Джулиан, – отвечала Алиса. – Мне жаль вас; быть может, мне жаль и себя; сказать по правде, мне следовало бы больше жалеть себя: новые страны и новые лица скоро заставят вас забыть обо мне, а я, в своем уединении, могу ли я забыть? Но не об этом сейчас речь – я готова покориться своему жребию, а он велит нам расстаться.
– Выслушайте меня, – сказал Певерил. – Наша беда не может, не должна быть непоправимой. Я поеду к отцу, я употреблю ходатайство матери, которой он ни в чем не откажет, и я добьюсь их согласия. Я их единственный сын, и они должны либо согласиться, либо потерять меня навсегда. Скажите, Алиса, если я привезу вам благословение моих родителей, неужели и тогда вы повторите так печально, и трогательно, и в то же время так решительно: «Джулиан, мы должны расстаться»?
Она молчала.
– Жестокая Алиса, неужто вы не удостоите меня ответом? – спросил юноша.
– Нет нужды отвечать тем, кто говорит во сне, – сказала Алиса. – Вы спрашиваете меня, как я поступлю, если свершится невозможное. Кто дал вам право делать такие предположения и задавать подобные вопросы?
– Надежда, Алиса, надежда, – отвечал Джулиан, – последняя опора несчастных; даже у вас не хватит жестокости лишить меня ее. Среди всех трудностей, сомнений и опасностей надежда будет бороться, даже если она не может победить. Скажите мне еще раз, если я приду к вам от имени моего отца, от имени матери, которой вы до некоторой степени обязаны своей жизнью, – каков будет ваш ответ?
– Я посоветую вам обратиться к моему отцу, – отвечала Алиса, покраснев и опустив глаза; но тотчас же, подняв их снова, она еще более печальным и твердым голосом повторила: – Да, Джулиан, я посоветую вам обратиться к моему отцу, и тогда вы убедитесь, что надежда, ваш кормчий, обманула вас и что вы избежали песчаной отмели лишь для того, чтобы разбиться о гранитные скалы.
– Я испытаю все возможное! – сказал Джулиан. – Мне кажется, я смогу убедить вашего отца, что в глазах света наш союз не может быть нежелательным. Мое семейство обладает состоянием, высоким званием и знатным происхождением – всем, чего каждый отец желает для своей дочери.
– Все это ни к чему не поведет, – возразила Алиса. – Мысли моего отца заняты предметами мира иного, и если он даже выслушает вас, то лишь для того, чтобы отвергнуть ваше предложение.
– Вы не знаете, Алиса, вы этого не знаете, – сказал Джулиан, – огонь плавит железо; неужто сердце вашего отца столь жестоко, а предубеждения столь сильны, что я не могу найти какого-либо средства их смягчить? Не запрещайте мне, о, не запрещайте мне хотя бы попытаться!
– Я могу только советовать, – отвечала Алиса, – я ничего не могу вам запретить, ибо это предполагает право требовать повиновения. Но если вы благоразумны, послушайтесь меня: сейчас на этом самом месте мы должны расстаться навеки!
– Нет, клянусь небом! – вскричал Джулиан, чей решительный и смелый нрав ни в чем не позволял ему видеть препятствий. – Конечно, мы теперь расстанемся, но лишь для того, чтобы я мог возвратиться с благословением моих родителей. Они хотят, чтобы я женился, – в своих последних письмах они на этом настаивали; что ж, я готов. А такая невеста, какую я им представлю, еще ни разу не украшала их дом со времен Вильгельма Завоевателя. До свидания, Алиса! До скорого свидания!
– Прощайте, Джулиан! Прощайте навеки! – отвечала девушка.
Через неделю после этой беседы Джулиан приехал в замок Мартиндейл с намерением открыть свои планы родителям. Однако решить задачу, легкую издали, по ближайшем рассмотрении часто оказывается столь же трудным, сколь перейти вброд реку, которую издалека можно было принять за ручеек. Случаев коснуться этого предмета было достаточно, ибо при первой же прогулке верхом отец заговорил о его женитьбе и великодушно позволил ему самому выбрать себе невесту; правда, под строжайшим условием, чтобы она принадлежала к верноподданному и почтенному семейству.
– Если она богата – тем лучше, ну а если бедна – что ж, от нашего имения еще кое-что осталось, а нам с Маргарет не много надо, лишь бы вы, молодые люди, могли получить свою долю. Я нынче стал бережлив, Джулиан. Видишь, на какой жалкой гэллоуэйской лошаденке я теперь езжу, не то что мой старый Черный Гастингс, у которого был только один порок – он всякий раз сворачивал на дорогу к Моултрэсси-Холлу.
– Разве это такой уж страшный порок? – спросил Джулиан с притворным равнодушием, хотя сердце его, как ему казалось, трепетало чуть ли не в самом горле.
– Он напоминал мне об этом низком, бесчестном пресвитерианине Бриджнорте, – сказал сэр Джефри, – а по мне, уж лучше думать о жабе; говорят, он сделался индепендентом, то есть совершенным мерзавцем. Знаешь, Джулиан, я прогнал пастуха за то, что он рвал орехи в его лесу, и готов повесить любую собаку, которая поймает там зайца. Но что это с тобою? Ты побледнел.
Джулиан нашел какую-то отговорку, но слова и голос сэра Джефри слишком ясно дали ему понять, что его предубеждение против отца Алисы глубоко и неискоренимо, как это часто бывает с сельскими джентльменами, которые от нечего делать весьма склонны всячески раздувать и растравлять мелкие обиды, нанесенные им ближайшими соседями.
В тот же день он как бы нечаянно заговорил с матерью о Бриджнорте. Однако леди Певерил сразу же взмолилась, чтобы он никогда не упоминал этого имени, особенно при отце.
– Разве этот майор Бриджнорт, о котором я столько слышал, был таким уж дурным соседом? – спросил Джулиан.
– Я этого не говорю, – отвечала леди Певерил, – напротив, в прежние тяжелые времена он не раз делал нам одолжения, но он поссорился с твоим отцом, и малейший намек на него необычайно раздражает сэра Джефри, а теперь, когда его здоровье несколько расстроилось, я порою начинаю даже тревожиться. Поэтому, дорогой Джулиан, ради бога, избегай разговоров о Моултрэсси и его обитателях.
Это серьезное предостережение совершенно убедило Джулиана, что раскрыть свое тайное намерение значило бы наверняка его погубить, и он в отчаянии вернулся на остров Мэн.
Несмотря на это, он осмелился воспользоваться случившимся для того, чтобы еще раз попросить свидания с Алисой и рассказать ей о своей беседе с родителями. Это удалось ему с большим трудом, и Алиса высказала большое неудовольствие, когда из пространных речей, произнесенных с чрезвычайно значительным и важным видом, она узнала только, что леди Певерил сохраняет хорошее мнение о майоре Бриджнорте – известие, которое Джулиан изо всех сил старался истолковать как предзнаменование их будущего примирения.
– Я не думала, что вы станете так обманывать меня, мистер Певерил, – произнесла Алиса с видом оскорбленного достоинства, – но впредь я постараюсь оградить себя от подобных вторжений. Надеюсь больше не видеть вас в Черном Форте, а вас, уважаемая мисс Деббич, убедительно прошу не поощрять и не допускать визитов этого джентльмена; в противном случае я принуждена буду просить мою тетушку и моего отца приискать мне другое жилище и, быть может, другую, более осмотрительную компаньонку.
Последний намек так напугал Дебору, что она вместе со своей воспитанницей принялась настоятельно требовать, чтобы Джулиан немедленно ушел, и он был вынужден повиноваться. Однако нелегко подавить решимость юного влюбленного, и Джулиан, после тщетных попыток забыть свою неблагодарную возлюбленную – попыток, от которых страсть его лишь разгорелась с новою силой, в конце концов явился в Черный Форт с визитом, начало которого мы описали в предыдущей главе.
Итак, мы оставили Певерила в тревоге и даже в страхе ожидающим свидания с Алисой; волнение его было так сильно, что, когда он ходил взад и вперед по комнате, ему казалось, будто печальные синие глаза с портрета Кристиана следуют за ним всюду, куда бы он ни пошел, своим неподвижным, холодным и зловещим взглядом предвещая горе и неудачу врагу всего семейства казненного.
Но вот наконец дверь отворилась, и эти видения рассеялись.