Мягкие губы Сусанны
Пахли снегом и мятой,
А глаза, впитавшие небо,
Смотрели на мир удивленно.
Сусанна играла на скрипке,
Смычком задевала струны,
И звуки, как хлопья снега,
Плавно летели в пространство.
Сусанны сусальное сердце
Не знало любви и страсти,
И только соитье со скрипкой
Сусанне служило счастьем…
Сусанна – лилия, голубка,
Как занесло тебя во Франкфурт?
Кому ты служишь – галлу? Франку?
Какую музыку играешь?
Сурово небо «Фатерланда“,
Стоят по стойке „смирно“ – скверы,
И немцы лютеранской веры
Идут, довольные собою.
Сусанна, этот странный старец
Следит – я знаю – за тобою;
Как волк идет ночной тропою,
Так он, чьи ноздри раздувает
Страсть, пограничная с безумьем,
Тебя ведет от дома к дому,
И падает в глубокий омут
Твоих бездонных глаз, Сусанна.
Он знает всё: как ты смеешься,
Сидишь в оркестре, красишь губы;
Он обладает тем сугубым,
Тем свойством, что зовут порой
Влеченьем нездоровым – люди;
А кто-то говорит – „Прелюдий
Незабываемой игрой!“
Нет, не услышат этот крик.
Спокойный Франкфурт в полудреме,
И никого не будет, кроме:
Сусанна, сумерки, старик…
Я почувствовал солнце
в своих глазах —
я в душе своей
почувствовал страх.
– Ты чего испугалась,
моя душа?
Перемена эта
так хороша!
Отвечала душа,
помедлив чуть-чуть:
– Я хочу равновесья,
я хочу отдохнуть.
Ничего, что солнце
в твоих глазах.
Отойдет, пропадет
исчезнет страх.
– А откуда он?
– Это все от ума:
он не хочет верить,
что сгинула тьма.
Слишком долго тьма
стояла в глазах.
Вот откуда боль,
вот откуда страх.
Темнота страшит,
устрашает свет.
Середины нет.
– Середины нет?
Три дня
угрюмый
ливень
лил
из лиловых туч,
перечеркнув
пространство,
время,
небо;
казалось,
никогда теперь, —
отныне, —
не видеть солнца,
и все мы
в огромной,
как посудина,
пустыне,
где только
дождь и смерч,
любовь и смерть.
Сильна, как смерч,
любовь,
как смерть,
сильна разлука;
но всех сильнее
ливень,
смещающий
пространство:
весь мир
в оцепененье,
он в состоянье
транса,
и кажется,
что так
мы будем
жить всегда.
Окно откроешь,
и —
вода, вода, вода…
Ливень.
Стремительные линии
перечеркнули день.
На улице пусто.
Лишь хрупкая фигурка бредет,
заслоняясь зонтом.
Мне бы, наверно, подумать о том,
что это ты погружаешься в тишину,
в одиночество.
От самой себя уходя,
ты забываешь,
что есть добрые люди,
дающие дурные советы,
ты забываешь про дурных людей,
которые хотят казаться добрыми —
ты все забываешь,
слушая музыку дождя.
Мне бы надо, наверное, подумать о том,
что твои глаза наполнены грустью,
как соты – пчелиным медом,
твои огромные, как мир,
грустные глаза.
Где-то опять громыхает гром,
идет гроза,
где-то потоки воды,
падают с голубых небес,
где-то шумит, как гроза,
черный ненастный лес,
где-то кривится старый дом,