…И каждый вечер, в час назначенный…
Словно кто-то незримый выставил блок,
Как надежную, лучшую в мире защиту.
Этот стих, словно Библия, нами зачитан —
Там, где пьяный и всё понимающий Блок.
Алкоголей цветных, танцующих – рать,
Баб хмельных, продающихся счастью в угоду.
Что его привело к двадцать первому году
И заставило страшно потом умирать?
Большевистского ветра протяжный вой.
Бьют часы. Это полночь и ровно двенадцать.
Мерным шагом железным идут двенадцать,
Впереди – из трактира – тот – половой.
Или это чудится? В горле – ком,
Годы, как будто отрепье, хочется скомкать.
За соседним столом сидит незнакомка.
Я не знаю ее – я с ней не знаком…
…Над бездонным провалом в вечность,
Задыхаясь, летит рысак…
Хмурого неба бездонный овал,
В зеркале – рябь ледяного канала.
Вечность, по сути, тот же провал
Или канава, кого доконала.
Складывай вещи в матерчатый сак:
Время, пора собираться в дорогу —
Там, где летит, задыхаясь, рысак
К Блоку, к Высоцкому, к Господу Богу…
…И медленно, пройдя меж пьяными…
…Что прозревал он в ночной круговерти?
Снежные маски… Артистки… Кабак…
Грязные скатерти… Мусорный бак…
Верьте поэту. А лучше – не верьте:
Как ни верти, в этом злом полумраке,
Дымном, прогорклом, прокисшем чаду
Только и можно увидеть беду:
Мор, самовластье, разруху, бараки, —
Ну, а какие еще перемены
В этой земной, заповедной глуши
Можно увидеть? Лишь водку глуши,
Словно живую струю Ипокрены.
Пусть у поэта – кабацкая ломка,
Пусть за столом – перекатная голь,
Пусть расцветает в мозгу алкоголь, —
Снова заходит в кабак Незнакомка…
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
…Как звал этот голос,
устремленный
в небо,
И небо вторило,
отвечая громами.
И всё, что когда-то случилось с нами,
стирало небо из памяти нашей.
Но голос звучал,
и летели аккорды,
как гроздья гнева,
как взмахи плетью,
как гимн наступившему злому столетью,
на короткое время повенчавшему нас.
Проклятье!
Голос,
даруй проклятье
той небесной,
дрожащей,
безумной
твари.
Яви свою мощь в грозовом ударе,
пошли ей боль, а затем – исцеленье.
Скрипят задумчивые болты…
Осень. Сырость. Скрип и тлен,
Двери скрип, как скрежет боли.
…Всё мне снится, снится поле —
Поле лучших перемен.
Поле, поле, полечи
Душу запахом полыни,
Чтобы не было в помине
Боли, скверны;
Чтоб лучи
Согревали, и теплело,
Чтобы радовалось тело,
А душа вовсю жила
Без коварства, лжи и зла…
…Но ковер из листьев желтых
Снова в нашем старом сквере.
И скрипят, как прежде, болты
На растрескавшейся двери.
О том, что никто не придет назад…
Мутное небо, снежная слизь,
Ветер – виновник войны и тревоги.
Вихри, как лошади, вдаль понеслись,
Не разбирая судьбы и дороги.
Глянешь – округу вмиг замело,
Царствует вьюга везде и надолго,
Словно холодное, резкое зло
Напоминает проклятие долга:
Должен и проклят.
Падаешь вниз,
Злая из глаза слеза навернется.
Кто это шепчет: „Милый, вернись!“?
Ты не вернешься.
Она не вернется.
Ненависть – чувство благородное.
Потому что она вырастает из пепла сгоревшей любви.
Я хотел написать несколько слов о ненависти к тебе.
Но мне сказали, что ненависть – это разрушающее чувство, и оно, прежде всего, разрушает самого ненавидящего, ничего вокруг себя не видящего, идущего, как слепец, по неизвестной ему тропе, которая приведет неизвестно куда (и уж точно не к тебе!), то ли на кудыкину гору, а то ли вообще в никуда.
А кто-то мне сказал, что ненависть – это оборотная сторона любви или луны (что, в принципе, одно и то же).
Но почему мне кажется, что все, кто мне что-то советовал – лгуны?
Почему меня продирает мороз по коже каждый раз, когда я вспоминаю тебя, как вспоминают любимую суку?! Я бы вздернул тебя на первом попавшемся суку. Но кукушка сама тебе отсчитает твои «ку-ку», а мне лишь останется поблагодарить тебя за науку. (…Представляю, что ты говоришь обо мне, вываляв предварительно меня в говне?!)
Так что, прости, но зачем мне метать перламутровый бисер строк? Зачем исходить слюной ярости в неведенье пошлом? Спасибо, я отбыл чувства положенный срок, и я не готов вспоминать о том, что мне кажется прошлым.
Я в ненависть со слов Александра Блока уверовал, произнесенных им то ли письменно, то ли устно: ненависть – это благородное чувство! А всё остальное только и есть, что пятьдесят оттенков серого…