2


Я пришла к выводу, что отправлять меня в кабинет директора – единственная радость в жизни мисс Конн. Но даже отдавая себе отчёт, что на мне лежит ответственность за её счастье, я попыталась пробраться в класс незамеченной. Я опоздала всего-то на минуту, причём по серьёзной причине.

Но не успела я сесть за парту, как мне указали на дверь.

Когда я вернулась в класс в сопровождении сурдопереводчика мистера Чарльза, мисс Конн обратилась к нему:

– Скажите Айрис, чтобы она пересела к Нине, и Нина будет ей помогать.

Она всегда говорила так, будто меня здесь нет. Мистеру Чарльзу надоело повторять, что нужно говорить прямо со мной, а он переведёт, а не начинать «Скажите Айрис…». Наконец он сдался и больше не напоминал об этом. До неё всё равно не дойдёт.

И я не нуждалась в чьей-то помощи, и уж тем более от Нины.

– Я сама себе помогу, – показала я.

Когда мистер Чарльз озвучил это для мисс Конн, физиономия у неё сделалась ещё более кислой, чем обычно, – хотя до сих пор я считала такое невозможным. Она не снизошла до дальнейших объяснений и просто выставила указующий перст в сторону Нининой парты.

Этот план был вполне в духе мисс Конн, считавшей Нину лучшей в классе, а Нина при этом думала, что владеет языком жестов. Она сунула нос в какую-то книжку в библиотеке и теперь мнила себя экспертом. Некоторые люди настолько уверены в себе, что всерьёз считают себя безупречными.

Пока я перебиралась из-за своей парты на её территорию, Нина что-то просигналила мне.

Я спросила у мистера Чарльза:

– Она назвала себя гигантской белкой?

Ему пришлось стиснуть губы и посмотреть в сторону, прежде чем он смог ответить:

– По-моему, она имела в виду «хороший партнёр».

Я и сама поняла, но смешить мистера Чарльза было моим любимым занятием.

Я перегнулась через ряд и заглянула в книгу Клариссы Голд. Мистер Чарльз перевёл мой вопрос, когда я поинтересовалась у Клариссы, что они изучают. Нина попыталась влезть со своим неуклюжим языком жестов. И когда я не обратила на неё внимания, буквально притиснулась к моему лицу. Словно я её не видела. Однако я не сводила глаз с мистера Чарльза – он знал, что делает. Нина продолжала размахивать у меня под носом руками, как будто передо мной кружили надоедливые насекомые, от которых мне не терпелось отделаться, и я не без удовольствия шлёпнула её по запястью, показав «Стоп!». Мистер Чарльз вмешался и добавил, что это может отвлекать, когда двое пытаются объясняться жестами одновременно. Обычно он старался не встревать, потому что хотел, чтобы я сама научилась справляться, но, видимо, Нина достала и его тоже.

Не прошло и пяти минут, как мисс Конн спросила у Нины:

– Тебе удаётся помогать Айрис?

– Да, по-моему, она уже понимает, – заявила Нина.

Понимает. Я старательно уткнулась носом в тетрадку, чтобы не превратиться в персонажа комикса, у которого из ушей валит дым. Торопливо записав последний ответ, я шумно захлопнула тетрадь и показала «Готово».

Я хотела достать мобильник, чтобы прочесть новости в интернет-журнале «Антиква Радио Мэгэзин», загруженного сегодня утром. Если разложить на парте раскрытую книгу, то, наверное, можно будет читать с экрана, спрятав телефон на коленях. Но не успела я сунуть руку в сумку, как мисс Конн что-то сказала мне и показала на свой рот. Она постоянно так делала, как будто это каким-то чудом позволило бы мне её понять. Однажды за ужином я сказала родителям:

– Эй, а я больше не глухая. Мисс Конн показывает на свои губы, когда разговаривает со мной, и я всё понимаю. Удивительно, как вы до этого не додумались.

Когда я только пришла в эту школу, она попыталась удержать руки мистера Чарльза, чтобы я старалась читать по её губам. Я не поняла, что ответил ей мистер Чарльз, но она отдёрнулась так, словно прикоснулась к раскалённому утюгу, и больше не пыталась его останавливать.

Мы просто не обращали внимания на её попытки, и мистер Чарльз продолжил переводить, что говорит мисс Конн: я должна снова написать сочинение по выбранному мной стихотворению. Это было глупо. Я выбрала хороший стих и написала хорошее сочинение.

Когда мисс Конн вернулась с моей тетрадкой, у неё был такой вид, будто она разжевала кислую сливу. Вообще-то ничего необычного, только в следующую секунду к этому прибавилась ещё и брезгливая гримаса, как от ужасной вони.

Мисс Конн протянула мне тетрадь, и первое, что бросилось в глаза, были красные чернила. Через всю страницу шла алая надпись:

«Это не стихи!»

И это было неправдой. Я взяла эти стихи из игры для запоминания языка жестов, которую разучивал со мной дедушка: один начинал рассказ, а другой продолжал, по одному жесту за ход. Задача состояла в том, чтобы наши руки держали одну и ту же форму на протяжении всей истории. Например, если мы начинали со сжатого кулака, то и остальная часть истории тоже должна была показывать кулак. И так мы делали шаг за шагом до тех пор, пока могли придумать что-то ещё, не нарушая правила формы руки.

Моя любимая история начиналась с дерева с густой кроной. Листок ветром оторвало от ветки, он упал в реку, проплыл по течению и прибился к берегу. В конце концов его подобрала птица, чтобы построить на дереве гнездо. Мы рассказывали эту историю, всё время держа руки открытыми, как римская буква «V».

На бумаге это выглядело по-другому. Бумага плоская, и я не могла воспользоваться пространством вверху и внизу, чтобы передать всё точно. И в английском языке слова имеют не такую форму, как в языке жестов. Но вот как я это записала:

Развеваются листья,

Кружатся, взлетают,

Их теченье уносит

И на берег бросает.

Один листок достался птице.

Она вплела его в гнездо.

Все строчки были перечёркнуты жирной красной линией. Я достала из пенала свою красную ручку, не спуская глаз с мисс Конн. И под её надписью «Это не стихи!» так же жирно написала: «А я считаю, что это стихи».

Когда дедушка умер, я всё время гадала, видит ли он меня, может ли каким-то чудом оказаться рядом. Но в эти минуты я особенно страстно желала, чтобы он был где угодно, только не рядом со мной. Я не хотела, чтобы он видел, что мисс Конн сделала с нашей историей. Сделала с нами.

Все уставились на меня, раскрыв рты, пока я медленно комкала в руках бумагу. Нина, как всегда, прижала палец к губам, как будто это была её обязанность – напоминать мне, что предметы издают звуки, а шуметь не положено. Но я не швырнула бумажный ком ей в лицо. Я бросила его в другой конец класса, где он угодил в корзину для мусора вместе с деревом, и листьями, и рекой, и птицей в гнезде – раскромсанными на куски алой надписью.

Загрузка...