7


Когда я вернулась из школы, Тристана ещё не было дома, но, что гораздо важнее, не было и мамы. И пока она не явится, чтобы прочесть мне нотацию о хорошем поведении, я успею повозиться со своими приёмниками.

Я бегом поднялась к себе в комнату, где три стены занимали полки с коллекцией. Скоро придётся добавлять ещё одну полку. Верстак, устроенный мной за старой дверью, был завален инструментами и деталями приёмников. Мама повторяла, что это похоже на последствия взрыва на радиозаводе, но я всегда моментально находила нужную вещь.

Большинство людей удивлялось, когда узнавали, что я умею чинить старые приёмники, но это потому, что они не замечали, что звук – это движение. И что если он достаточно силён, то может двигать что угодно. Звуковые волны способны разбить стекло, устроить землетрясение или оглушить кита.

И даже если они не настолько сильны, звуковые волны также вызывают движение в приёмнике. Вот почему мне не надо слышать, чтобы понять, работает он или нет. Положив руку на динамик, я пойму, воспроизводит ли он музыку, или трещит от помех, или молчит, как мёртвые камни.

Я уселась рядом с кроватью и пощупала бок напольного радио «Филко 38-690», как делала всегда, возвращаясь домой, и утром, прежде чем уйти в школу. Из всех старинных приёмников в моей коллекции этот был самый любимый. Он был больше метра в высоту и стоял прямо на полу, вместо того чтобы красоваться на полках с остальными. Он был выпущен в 1930-х годах, и, с моей профессиональной точки зрения, это было лучшее радио всех времён. Их был выпущено всего-то не более трёх тысяч.

Долгое время я видела «38-690» только на картинках. И вот однажды он появился передо мною, в витрине магазина мистера Гуннара. У меня глаза полезли на лоб, когда оказалось, что мистер Гуннар собрался его выбросить. Конечно, приёмник был в жутком состоянии. Действительно жутком. Но я не могла позволить вот так просто от него избавиться. Я спросила, нельзя ли расплатиться за него тем ремонтом, который я сделаю сама. Он возразил, что так будет нечестно, заплатил мне за ремонт и отдал приёмник. От этого у меня остался осадок, как будто я обкрадываю старика. Невзирая на риск, что мистер Гуннар может передумать, я честно объяснила, что «Филко» будет стоить немало, если его восстановить. А вдруг он сам не знал, чем владеет?

Он похлопал старый корпус так, что над ним взметнулось облако пыли, и сказал:

– Если ты сумеешь вернуть эту штуку к жизни, значит, ты заслужила.

Следующие пять месяцев я посвятила тому, чтобы вернуть «Филко» к жизни. Наконец работа была сделана, и под моими ладонями завибрировали помехи. Лёгкий поворот ручки настройки – и из динамика полились плавные волны музыки, пронизавшие весь корпус. Если бы кто-то спросил меня, почему я сижу вот так, плачу и обнимаю старый приёмник, я бы сама не знала, что сказать. Просто я всё время думала, сколько лет он вынужден был молчать и пылиться и как близок был к тому, чтобы превратиться в никчёмный мусор, потому что никому в голову не приходило к нему прислушаться.

Обычно я оставляла его включённым на ночь, даже если от этого он быстрее разряжался. Лёжа в кровати, я могла коснуться его, и ощутить колебания под рукою, и заснуть, размышляя над тем, кто сейчас поёт и кто слушает.

Пол слегка вздрогнул – значит, мама поднимается по лестнице. Я села прямо в ожидании: какое наказание мне назначат? Наверное, отберут телефон или на какое-то время запретят видеться с моим другом Венделлом.

Едва дверь распахнулась, я показала:

– Да, я знаю, Большие Неприятности, но…

Не дожидаясь, пока я сумею объяснить, что в случившемся не было моей вины, она обвела жестом всю комнату и показала:

– Всё это – немедленно вон отсюда.

– Что?!

– Можешь упаковать их в простыни или полотенца, если так хочешь, но как только вернётся Тристан, ты поможешь нам вынести всё это отсюда в гараж.

Я вцепилась в корпус «Филко», как будто это могло удержать его на месте.

– Нет, это нечестно!

– Ты обещала, что больше не попадёшь в неприятности. Мы тебя предупреждали.

– Я не знала, что это значит всё потерять. – Я обвела руками коллекцию. – Я не знала, что вы хотите отнять всё, что у меня есть.

– Не преувеличивай. Это не всё, что у тебя есть. Так или иначе, – добавила она, не позволяя мне что-то вставить, – нам надо было как-то привлечь твоё внимание. Может, теперь ты всерьёз отнесёшься к нашим словам о том, что тебе нужно научиться ладить с людьми и следовать правилам. Родители той девочки очень сердиты на школу.

– Школа тут ни при чём! И я ни при чём! Они сами виноваты, что воспитали свою дочь такой настырной!

– Не может быть так, что всегда виноват кто-то другой. Даже если человек кажется тебе настырным, следует относиться к нему терпимо.

– Легко так говорить, когда тебя не считают пустым местом! – Горячие слёзы намочили руку, когда я провела ладонью по щеке. Я вытерла ладонь о джинсы. И только тут вспомнила про «Адмирала». Невероятно, как я могла про такое забыть. Не иначе как мамино решение укоротило мне мозги.

– Мне нужно забрать со свалки электроники один комбайн. – Хоть бы мама не спросила, когда я успела побывать у Мо! Но я не могла не рискнуть.

– Нет, мы не позволим тебе добавлять ещё что-то к тому, что придётся у тебя забрать. Здесь и так хватает хлама.

Неважно, сколько у меня было хлама. Мне необходим был один определённый предмет. Я собралась объяснить, но мама поднялась, показывая, что разговор окончен.

Но я всё же успела спросить перед тем, как она ушла:

– Когда я смогу вернуть свои приёмники?

– Начиная с понедельника – понемногу.

– А что же я буду делать на выходных?

– Ты можешь пойти к Венделлу, а в воскресенье мы собираемся к бабушке. И у тебя не отнимают всё, а только лишь электронику.

Которая и была для меня всем.


Когда Тристан вернулся домой, он сказал, что я могу не участвовать в выносе коллекции в гараж. Он знал, какую боль это мне причинит.

– Мы с мамой справимся.

– Ничего. – Я упрямо качнула головой. – Но спасибо. – Мне действительно было больно, но с другой стороны – разве я могла отказаться от возможности напоследок подержать в руках каждую из этих вещей?

Когда вся коллекция перекочевала в гараж, я вернулась к себе в комнату, которая больше не была моей. Пустые полки бросались в глаза. И верстак тоже, всего лишь пару часов назад заваленный кучей инструментов и деталей. Лишь тонкий слой пыли отмечал места, где что-то когда-то стояло, да вмятина на ковре от тяжёлого «Филко».

Чтобы не видеть эту жуткую пустоту, я легла на кровать и отвернулась к стене.

Позже меня проведал Тристан. Он спросил:

– Ты в порядке?

– Нет. – Я перевернулась на спину. – Я никогда не буду в порядке.

– Мне жаль.

– Это нечестно. Мне нужны мои вещи. В конце концов, это работа, как у мистера Гуннара. Значит, они отняли у меня мою работу, и это глупо.

– Да, я говорил об этом маме. Думаю, им просто хочется, чтобы ты больше возилась с людьми, а не с приёмниками.

– Я вожусь с людьми. – На это Тристан не ответил. Может, не поверил. Он-то вечно зависает со своими друзьями.

– Это всего на пару дней.

– Но есть ещё приёмник, который мне очень нужен. Мама не разрешила мне его забрать, хотя я пообещала пока с ним не работать.

– А где он?

– У Мо. – Я села. – Ты забёрешь его для меня? Пожалуйста! Он очень тяжёлый: это комбайн, и в нём есть радио, магнитофон и телевизор, но тебе хватит сил загрузить его в фургон.

Он сказал что-то похожее на «хмм» и провёл рукой по волосам. В отличие от меня Тристан мог позволить себе такой жест, не опасаясь, что пальцы застрянут в волосах. У него были прямые каштановые волосы, в точности как у папы. Мне же от папы досталась лишь бледная кожа, на солнце моментально покрывающаяся веснушками вместо загара, как у мамы.

– Пожалуйста! – показала я ему. – Представляешь, сколько там одних вакуумных трубок?

– Понятия не имею. Сколько?

– Не знаю пока. Больше, чем мне надо. Я как раз собиралась посмотреть. Плюс ламповые панели, провода, трансформаторы, предохранители…

Тристан расхохотался и поднял руки, демонстрируя, что сдаётся:

– Ну ладно, ладно. А потом-то что? Думаешь, родители не заметят?

– Мы спрячем его в гараже со всем остальным. А потом занесём ко мне в туалет, пока они будут на работе.

– Хорошо, погоди минуту. Я сейчас вернусь. – Он показал «погоди минуту», сжав кулак, а не подняв указательный палец, как любят делать те, кто не возвращается вовсе – ни через минуту, ни через час. Тристан знал, как я это не люблю.


Через несколько минут брат вернулся и махнул мне от двери:

– Идём!

– Я? Куда?

– Я только что выхлебал последний пакет молока и сказал маме, что мы сгоняем в магазин.

Я так и подскочила на месте и схватилась за кеды. Мы отправимся не только за молоком!

* * *

Мо успел вернуться на своё привычное место за столом в трейлере у входа на свалку.

– Как прошло всё у доктора? – спросила я.

Тристан перевёл, и Мо ответил:

– Я здоров, как конь.

Ну да, только я бы на таком коне не поскакала – но об этом я умолчала.

– Сколько стоит комбайн «Адмирал»?

Хотя здесь был Тристан, Мо обратился ко мне, как делал это всегда, и показал два пальца на одной руке и пять на другой.

Я сделала вид, что очень недовольна предложением в двадцать пять долларов, хотя готова была выложить всё, что у меня было. Перед выходом я прихватила из своей заначки две двадцатки.

Я показала ему два пальца на одной руке, а второй сложила «ноль».

Мо кивнул и поднял два больших пальца, взял у меня двадцатку и повёл нас наружу. С его помощью Тристан погрузил комбайн в фургон. Я пожала руку Мо, крепко обняла Тристана и плюхнулась на пассажирское сиденье. Мне будет стоить большого труда не улыбаться от уха до уха, чтобы мама ничего не заподозрила.

Мы уже поворачивали к дому, когда я хлопнула Тристана по плечу и показала:

– Молоко! – Чтобы оправдать нашу поездку, пришлось вернуться в магазин на заправке.

– Хочешь что-нибудь? – спросил брат.

– У меня кончились жевательные мармеладки, – ответила я.

– Ни в чём себе не отказывай!

Самая трудная часть предстояла нам возле дома. В гараж на два автомобиля помещался только один из-за наваленного там всякого барахла, и Тристан парковался перед передней дверью. Мы поспешно сгрузили комбайн на подобие носилок, сооружённое из старой картонной коробки, и потащили его в гараж, то и дело останавливаясь, чтобы у меня отдохнули руки. Наконец, мы благополучно втянули комбайн внутрь и завалили всяким добром. Завтра он займёт своё законное место у меня в туалете, и комната больше не будет ужасать своей пустотой.