Глава третья Обитель

Двадцатью годами ранее.

Стоял тихий, хотя и довольно прохладный июньский вечер. Дурманящий и упоительно сладкий аромат цветущих лип летел, поднимаемый легкими крыльями спокойного ветра. Аромат этот наполнял сердце радостью и счастьем. И звук проезжавших машин придавал вечеру почему-то еще большую романтику. Молодой врач Марк Драгомиров шел по улице, ужасно торопясь. На часах было без пятнадцати минут десять и до назначенного времени встречи было еще ровно пятнадцать минут. Собственно, подвел Марка транспорт, и он страшно спешил. Дорога занимала около двадцати пяти минут, десяти из которых у того не было. Семь безупречных роз в красивейшем оформлении предназначались той, которая уже две недели не давала Драгомирову покоя. Этот июньский вечер предвещал всего третье свидание с Викой Никольской, а Марку казалось, что он знает ее уже до мелочей. Он не забывал о Вике ни на минуту, и это носило его над землей и всем ничтожным миром словно на мощных крыльях.

Вход в переулок, ведший по самому короткому пути, показался впереди. Никто не любил ходить по этим переулкам, даже в компании, тем более по ночам. Старшеклассники называли эти места Потерянным Городом за то, вероятно, что помощи в этом месте найти было невозможно. Наркоманы и грабители часто ошивались в Потерянном Городе, хотя, по сути, это были всего лишь переулки и дворы, заключавшие в своих лабиринтах довольно большую «коробку» – старый дворовый стадиончик, давно поломанный и заброшенный. Перспектива опоздать на свидание сожгла остатки страха в Марке, и он свернул во дворы. Быстрая походка чеканила маршевую дробь в гулкой пустоте темных переулков. Ни души не было вокруг, и шаги Марка громко рикошетили от асфальта и стен. Из каких-то окон вдалеке довольно громко оглашала предночную тишь «Спокойная ночь» Виктора Цоя, но Марк почти не слышал ее, полностью погруженный в предвкушение встречи. «Вот, сейчас через «коробку», парой переулков – и почти пришел. Даже не опоздаю…»

Но, войдя на стадион, Драгомиров осознал, насколько он опрометчиво поступил, решив пойти коротким путем. Видимо, погруженный в раздумья, он не услышал гомона и шума, доносившегося с «коробки». Хотя не услышать их было трудно. Две бригады, человек по пятьдесят с каждой стороны, насмерть бились стенка на стенку, вооруженные ножами, кастетами, цепями и битами. Вероятно, это были две молодежные банды, решившие разобраться в «честном поединке». Ретироваться Марк, конечно же, не успел. Кто-то налетел на него, падая от чьего-то удара. Драгомиров отскочил, увернулся от чьей-то биты, сшиб с ног кого-то, размахнувшегося цепью, мощным прямым ударом в нос… Затем получил в ухо, сам успел ударить противника и упал, сам не поняв, кто и чем его ударил. В глазах все поплыло и как-то замедлилось… Марк почувствовал боль в бедре от чьего-то пинка, а затем боль мощно разлилась по его голове, и он сквозь пелену, рябь и заторможенность стал созерцать битву, что открывалась ему за букетом роз, растоптанных чьими-то солдатскими ботинками. Среди всех в глаза ему бросился в глаза один человек, бившийся страшнее, жестче и лучше всех прочих. Даже огромный, как гора, накаченный до ушей держиморда с битой в руках, не мог сравниться с ним. Парню было лет двадцать. Около ста семидесяти пяти сантиметров ростом, довольно худощавый и жилистый, одетый в камуфлированные штаны, ботинки Гриндерс с ободранными носами и черную майку по фигуре с оскалившимся псом на ней. Его темные волосы были очень короткие, лицо красивое, смелое и дерзкое, с четкими губами, резкими бровями и очень горделивыми, непокорными глазами. Под губой на подбородке у него был шрам, в левой руке он сжимал шипованный кастет с выдавленными на нем буквами «Рос», а в правой держал вывернутый собачий строгач с заточенными «под иглу» шипами. Бился Рос с особым остервенением, словно войдя в дьявольский экстаз. Рот его был искажен страшным улыбающимся оскалом, а глаза сверкали холодным огнем. Казалось, что ему было важно не столько вывести противника из строя, сколько нанести ему как можно больший ущерб.

Размахнув своим строгачом снизу-вверх, Рос вырвал куски кожи и мяса из шеи и подбородка своего противника, рухнувшего наземь. Второй мощный удар он обрушил сверху на затылок бойца, дравшегося с кем-то, содрав тому часть скальпа. В следующий миг Рос обрушил свою ярость на первого упавшего. Проломив титановым башмаком его бок, он разорвал тому лицо своим строгачом. Затем чудом ему удалось уйти от чьей-то биты, и его башмак ударил прямо в пах нападавшему. Затем последовал мощный апперкот кастетом, в лучшем случае, выбивший тому все зубы и серия пинков в голову уже лежащего врага. Пинок сзади едва не сшиб Роса, но тот устоял. Развернувшись и отскочив назад, Рос получил удар в нос, лишь разбивший его. Другой удар короткой битой сверху Рос опередил, строгачом ударив в руку же врага. Острые шипы вонзились в кожу предплечья, а Рос, тем временем, сбоку своим кастетом пробил скулу врагу. Затем он трижды ударил кастетом под правое ребро противнику, вонзая и вонзая трехсантиметровые шипы тому в плоть. Когда враг уже осел от боли и оцепенения под ударом в голову, шипастая цепь Раса с размаху порвала ему шею, обагрив кровью все вокруг.

Скоро сознание и контроль стали возвращаться к Марку, когда он и обнаружил, что от одной из банд осталось совсем мало бойцов. Огромный мордоворот с битой душил (видимо, не до смерти) одного из последних, когда вой сирен огласил вечерние переулки. Остатки поверженных бойцов бежали прочь, а победившая банда во главе с окропленным кровью Росом, праздновала триумф, кто – стоя над друзьями и врагами, вповалку лежавшими в пыли и крови, а кто – лежа среди последних.

– Микроб! – красивым, но дерзким голосом приказал Рос. – Того фраера кончи! – он указал на Марка. – Лавэ тока пригрей.

– Да он фраер пустой! – глухим сиплым голосом отозвался великан Микроб, видимо, не желавший убивать кого попало.

– Я… – огрызнулся Рос, но милицейский сирены послышались совсем рядом, и все бросились врассыпную. – Цветные!!! Ата-ас! Резаного взять!

… Марк Драгомиров очнулся от сна, словно от страшного наваждения. Сон не был кошмаром, но все тело психиатра было покрыто холодным липким потом, а сердце так колотилось, что, казалось, вот-вот остановится от перенапряжения. На дворе был разгар ночи, и статные стены величественного и благоговейного в строгости своей Валаамского скита Всех Святых тихо высились посреди ночной красоты сказочного острова. Валаам был прекрасен. Угрюмо-величественные и восхитительно строгие черты природы сочетались с гармонией тишины и святой благодати в этой жемчужине Карелии. Все здесь вдохновляло и было волнующе прекрасным – от векового леса на отвесных скалах до гранитных стен заливов, в коих дремала зеркальная гладь воды даже в самую страшную бурю на Ладоге.

Неблизкий путь по пыльным дорогам и холодной воде озера был позади, и Марк с Берсерком ночевали совсем недалеко от стен монастыря.

Спальники, купленные по дороге, как показалось Марку, оказались слишком теплые, да и спина его устала с непривычки спать на земле. Тамплиер спал, словно убитый, что показалось Марку странным. Стараясь быть как можно тише, Драгомиров вылез из спального мешка и отошел шагов на пятнадцать в сторону. Свежий и даже почти прохладный воздух дунул в лицо доктора, и он остановился, потянувшись. Спать почему-то не хотелось, и мысли о том, какие же все-таки ничтожные мы в этой великой Вселенной, сами собой наплыли на Марка.

Внезапно чье-то легкое дыхание испугало Драгомирова, коснувшись его затылка. Марк резко повернулся и едва не снес, как ему показалось, голову человеку, стоявшему прямо за ним.

– Тише, тише… – доброжелательным и очень приятным и спокойным голосом сказал незнакомец, приподняв руки. – Извини, я не хотел напугать тебя.

Несмотря на близкое расстояние, в темноте было совершенно не видно ни лица незнакомца, ни его одежды. Был виден только мужской силуэт. Одинакового с Марком роста, складный, совершенно среднего телосложения, спокойный и мягкий в движениях.

– Ты кто? – настороженно спросил Марк, опустивший руки, но готовый к бою.

– Друг, – ответил силуэт. – Тот, который не желает тебе зла. Мое имя ни о чем тебе не скажет. Скорее наоборот, может исказить правду.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Марк.

– Я хочу сказать, что не всегда то, что кажется очевидным – правда. Не всегда то, что похоже на обман – клевета. Не всегда мы делаем то, что думаем. И, к сожалению, очень часто за масками скрыты существа со страшными помыслами.

– Ты говоришь загадками. Зачем? – спросил Марк, заинтересованный странной беседой.

– Возможно, чтобы приблизиться к сущности этого мира, – предположил голос, добрый и спокойный. – Ведь весь наш мир – загадка и таинство, разве не так? Мир настолько прост, прекрасен и светел, что не может быть не завуалирован. Оттого так много в нем загадок и сложностей, большинство из которых рукотворны. Единственная загадка, достойная внимания – что есть добро, а что зло?

– Ты начинаешь пугать меня, – признался Марк. – Ответь, кто ты?

– Ну вот, – печально ответил силуэт. – Очередной обман… Ты просишь меня сказать тебе правду, не зная, что она есть самая горькая ложь на свете. Ты просишь сказать тебе мое имя, не зная, что оно есть мое клеймо и моя самая тяжелая ноша. Впрочем, я не боюсь правды. Имена тебе ни о чем не скажут. В любом случае, я ангел. Точнее, был им когда-то…

Облик темного незнакомца, таинственный, печальный и какой-то отрешенно-добрый, на мгновение показался Марку зловещим в нестойком призрачном свете полной луны, содравшей с себя хламиду рваных облаков. Драгомирову стало не по себе от того, что он говорит с Дьяволом или, по крайней мере, с демоном, и он проговорил:

– Изыди, именем Господа… – слова его звучали отрывисто и как-то странно, словно пустые звуки.

– Прошу тебя, не надо… – мягко и укоризненно ответил демон. – Что я, исчезну, что ли, услышав о Саваофе26? Это было бы странно. Ведь я, как и ты, как и все во Вселенной – Его творение. Моя ненависть ко всему, моя злоба и коварство, мои козни против всех и вся – это миф. Проклятье чьего-то пера и слова. Это кара, быть может, и справедливая… Хотя, слишком жестокая, на мой взгляд. Мне не дано судить или вершить, но справедливость не всегда бывает таковой, какой мы ее представляем. Бог создал людей по образу и подобию Своему, свободными выбирать. У вас есть великий приоритет – раскаяние. Вы – счастливые. Раскаявшись искренне, всей душой, вы можете быть прощены.

– А ты разве раскаиваешься, демон? – спросил Марк, испытывая какие-то двоякие чувства к этому существу.

– Раскаяние… – протянул силуэт столь печально и мечтательно, что слезы были готовы накатить на Драгомирова. – Оно так многогранно и велико… В нем такая густая, липкая и страшная боль, такая смертная тоска, такое великое и беззаветное самоистязание… В нем столько раболепного страха и благоговения, смирения и надежды… О-о… это столь великое чувство, что объяснить его невозможно, а можно лишь осознать и прочувствовать всей сущностью твоего духа. Но все в этом мире справедливо, и я принимаю свое наказание. Ведь я такой же раб Божий, как и все.

– За что же столько клеветы и страданий обрушено на тебя, если ты такой хороший? – поинтересовался Марк. Разговор с демоном все больше увлекал его.

– Просто я философ, – вздохнул демон и мягко сцепил руки в замок. – А ни один философ не принят в своем отечестве. Это не мои слова, а одного из великих. Я рассуждал о бытие и мире, о вещах и идеях, о добре и зле. И это самая путанная и обманная тема. Ведь что есть зло и добро? Зло ли – убить ради собственной жизни или жизни близких тебе людей? Злом ли является самоубийство и во всех ли случаях? Добро ли есть – жертва самого себя во имя других? Ведь если двое любят друг друга так, что готовы умереть друг ради друга, не эгоизмом ли и высшим лицемерным злом будет жертва одного из них? Ведь он обрекает этим второго на те страдания, от которых уходит, якобы «ради любимого» им. И есть ли зло вообще, или все – есть одна тайная и великая правда бытия? Добро ли есть – жертва или угода кому-то? Ведь принося какую-либо жертву из самых чистых побуждений, мы делаем это в наслаждение себе, даже если поступок и приносит нам неудобство или боль. Так не лживым ли и завуалированным эгом и самоугодством это будет? Есть ли зло в гневе? Ведь именно гнев на обидчика твоих близких ведет твой меч и спасает твоих родных… Я ставил вопрос над каждой вещью, и был низвержен от Престола Господня. Увы… – демон печально склонил голову. – Я не зло. Я мудрость, которая просто ставит вопрос… Одинокая в своем вселенском проклятии…

– Ты так говоришь, будто бы ты один, – заметил Драгомиров. – Разве не было других падших ангелов?

– Других?.. – как-то загадочно усмехнулся силуэт. – Ведь, как в Евангелие, да? Легион – имя мне, потому что нас много. Один – в своем бесконечном и пустом одиночестве. Легион – в своих стенаниях и вопросах. Один – в той клевете и пустой ненависти обманутых. Легион – в помыслах и деяниях. Я множествен и бесконечен в своих мирах и вселенных. Я сиротски одинок в своей немоте к Богу…

– Ты очень странный, – признался Марк. – И от того, возможно, страшный. Что нужно тебе?

– Ну вот, и ты меня боишься, а, главное, не доверяешь, – произнес демон, и на часть его лица упал тусклый свет луны. Бледный, очень печальный, но очень красивый мужчина с длинными волосами черного цвета и очень глубокими, очень мудрыми и доброжелательными глазами. – Впрочем, я не виню тебя. Все в этом мире обманно. И твои сомнения столь же самообманны, как и твои «защитные призывания» Господа Бога, в которого ты, увы, не очень-то веришь и уж точно не доверяешь. Я знаю. Просто в мире так много теней и солнечных зайчиков, что никто не в силах видеть суть вещей, знать правду. Невозможно самому постичь границы бесконечности, познать таинства Вселенной и ее законы, понять смысл бытия, проникнуться тайнами лабиринтов времени и законами, коим те подчинены… Нельзя самому блуждать между мирами, постигнуть хаос и строгий закон, понять таинство смерти, увидеть мир без иллюзий и лжи… А я, к несчастью, обречен на это вечно…

– Ты знаешь все тайны Мира, да? – спросил Марк. – Ты знаешь все законы и все пути?

– К несчастью, да, – отозвался демон тихим голосом. – Счастье – в неведенье. Увы. И поверь мне, Марк, те вопросы, которые интересовали тебя всю жизнь – это мелочь, не достойная тех, кто способен постичь бытие. Я знаю, Марк, тебя с юности будоражили загадочные квакеры, путающие сонары подводных лодок, таинственные круги на полях, тайны пирамид древней Гизы, якобы найденная Шамбала*, страшное «лицо сфинкса» на поверхности Марса, тысячи свидетельств и свидетелей паранормальных явлений, черные дыры в космосе и их антиподы – белые дыры, хотя, два последних факта чуть более весомы, нежели остальные… А, по сути, все это просто и понятно, естественно и очевидно, если содрать маски и завесу тайны… Все это, как кубики для ребенка – непостижимо, загадочно, страшно, интересно, но, как не крути, очевидно и элементарно.

Голос демона затих как-то сам собой, и следующие секунды три показались Драгомирову вечностью. Красивый темный силуэт стоял против лунного света, и от этого казался еще таинственнее. Темное-темное беззвучное небо с очень редкими длинными и очень ветхими облаками нависло над демоном, совсем не соответствовавшим представлениям о нем. Полная луна, необычайно огромная, круглая как блюдце и очень низкая, низвергала с высоты своей нестойкий, обманный свет. Кратеры и хребты, будто бы известные людям, призрачно просматривались, окруженные зыбкой лунной дымкой. Демон стоял молча и подняв свое бледное, усталое, как показалось Марку, лицо вверх, подставив свету луны. Мягкая, едва заметная мечтательная улыбка подернула лицо демона, словно бы холодный, одинокий лунный свет напомнил ему о чем-то очень теплом, прекрасном и безвозвратно ушедшем…

– Ты знаешь, что такое Истинный Свет? – как-то между прочим спросил демон, вдохнув ноздрями свежий ночной воздух. – Конечно, нет. Кто видел его, кто купался в его лучах – тот не забудет. И целая вечность мучений будет ничем в сравнении с одним только мигом сияния Света… Увы, я никогда уже не увижу его. Моя обитель – бездна черной вечности, помноженная на одиночество…

– Ты несчастен, судя по твоим словам, – вздохнул Марк, и ему показалось, что на улице холодно. – И ты так говоришь, будто можешь открыть эти тайные знания. Почему ты явился мне?

– Не знаю… – развел руками демон. – Наверное, потому что мне одиноко. Возможно, ты станешь еще одним смертным, которому я открою тайны… От скуки своей и мучений. Для того, чтобы пройтись вместе с кем-то по коридорам миров, постичь темные звезды. И пока ты жив, занять одну из своих ипостасей тобой, скрасить свое проклятие… Занять миг длиною в человеческую жизнь в потоке бесконечности моих мучений. Возможно, поэтому. И да, я могу сорвать все вуали, открыть истину. И для этого не нужно подписывать кровью договоры, не нужно продавать свою душу, не нужно приносить в жертву родных, не нужно присягать мне в верности, отрекаясь от Господа Иисуса Христа. Все это – лирика и фольклор. И горькая-горькая ложь. Я – не зло, я – просто философ. Но мне пора. Подумай над моими словами. Подумай, уверен ли ты во всем том, что знаешь и что тебе говорят. До встречи, Марк, если только ты допустишь меня в свою душу. Хотя бы просто поговорить…

– Постой, демон, – попытался задержать того Драгомиров. – У меня есть масса вопросов. Поговори со мной, у тебя же целая вечность.

– Нет, – мягко и грустно улыбнувшись, покачал головой демон. – Нельзя все сразу. Подумай сперва о том, что ты услышал. А я вернусь. Я не бываю глух к тем, кто ко мне взывает. Это моя черта, тоже отрицательная, возможно. Но я приду, я обещаю, – голос умолк, но после паузы зазвучал снова. – И да, воскрешение возможно. И возможно не только словом Божием и колдовством. Твой друг ошибается.

– Постой!.. – встрепенулся Марк, вздрогнув всем телом. Но окрик его услышала лишь пустота.

Силуэт таинственного демона словно истаял в черном воздухе, стоило облаку скрыть молочный свет луны. А когда луна снова обличила свой свет, демона уже не было нигде. И только порыв ночного ветра встревожил ночную тьму…

Сильный, хотя и не грубый толчок в плечо разбудил Марка, и он сперва не понял, проснулся он или еще нет. Сон был врезан в его память до мелочей, и какое-то мятежное, страшное и незнакомое чувство засело в докторе Драгомирове.

Утро было ярким и обещало теплый солнечный день. И день этот нес встречу с загадочным схимником отцом Олегом, двойником Зодчего Теней. По крайней мере, двое надеялись, что встреча эта состоится.

– Отче, – обратился Берсерк к игумену скита Всех Святых. Мирянам вход в монастырь был запрещен, кроме как с благословения настоятеля. – Мир Вашему дому. Помогите нам пожалуйста.

– Да, сын мой, – ответил пожилой монах с полуседой бородой, одетый в рясу. – Господь в помощь.

– Мы ищем схимника, отца Олега, – поведал Тамплиер. – Где можем мы найти его?

– Сын мой, – ответствовал монах, смотря на мир сквозь прямоугольные очки. – Монастырь – обитель смиренных, отказавшихся от всего мирского. Пристало ли мирянам тревожить монахов, а тем более схимников?

– У нас на то крайняя нужда, – объяснил Берсерк. – Это может спасти человеческие жизни. Помогите нам.

– Отец Олег сейчас чинит крыльцо в одном из келийных домов, – указывая рукой направление, сказал монах. – Вон там. Но помните, вы не вправе требовать, если он откажется с вами говорить. Господь вам в помощь.

– Спасибо, отче, – ответил Берсерк, и двое отправились к келийному дому.

Монаха они увидели издалека. Он в одиночку чинил крыльцо, натруженными руками ворочая тяжеленные подпорки. Работал он умело, самоотверженно и не боясь причинить себе боль, посадить занозу или разбить палец молотком; но, тем не менее, такого не происходило. Роста схимник был среднего или немного выше, среднего телосложения, но, видимо, большой физической силы, с достойным, приятным лицом. Темные длинные волосы и борода с усами, как положено, окаймляли лицо монаха.

– Мир вашему дому, – поприветствовал Тамплиер, когда двое подошли со спины. – Вы – отец Олег?

– Да, сын мой, – отозвался тот приятным голосом, опустив рубанок. – Да хранит вас Господь. Вам нужна моя помощь?

– Да, отче, – ответил Берсерк, внимательно смотря на монаха. – Можем мы поговорить?

– Прошу вас, – кивнул отец Олег. – Помочь людям – дело богоугодное.

– Дело такое, – начал Тамплиер. – Видите ли, мы ищем одного человека. Он – Ваш двойник. Однажды одни очень злые люди уже путали Вас с ним. Его зовут Влад Горнчик. Это о чем-нибудь Вам говорит, отец Олег?

– Почему вы пришли в монастырь с делами мирскими? – ответил вопросом монах и положил рубанок. – Это – обитель смирения и покаяния. Место прощения и прошения за всех грешников. Если вы хотите спросить меня о Боге, о грехе и раскаянии, то я всегда выслушаю вас и отвечу на вопросы. Но если вы приходите с мирскими делами – то тут я вам не помощник. Моя жизнь – это схимничество и благоговейная молитва Господу Иисусу Христу. За душу свою и души всех грешников.

– Влад Горнчик – очень плохой человек, – не отступал Берсерк. – Он сделал в жизни столько зла, что демоны уже держат его душу. Но то, что он может сделать – куда более страшно. Вы знаете его? Помогите нам.

– Помочь… – вздохнул отец Олег. – Помочь стать судьями над человеком? Судить по делам его, не ведая, что спасение – во всепрощении, в любви к врагам своим? Для чего нужно это? Зло взамен другого зла?

– Потому что по-другому его не остановить, – глухо и отрешенно прохрипел Берсерк, покосившись куда-то вбок. – И судить я никого не буду, мне просто нужно его остановить, пока он не принес страдания тысячам людей. А судить всех нас будет Бог…

– Страдания… – тяжело проговорил схимник. – Но только через них людям открывается прозрение. Они очищают душу и открывают глаза. Именно страдания есть благо для тех, кто заблудший. А человек не ведает, что творит. И может сотворить страшное зло и ввергнуть душу свою в лоно ада, заблудший в сумраке. Но вот если одна душа многогрешная и порочная прозреет и покается, искупляя грехи свои, тогда душа эта будет выше, нежели безгрешная… Ибо человека создал Бог по образу и подобию Своему. И высшая суть – отказ добровольный и непоколебимый от всякого зла…

– Тот, кого мы ищем, увы, не совсем человек, – произнес Берсерк, и ему показалось, что лицо монаха немного переменилось. – Давным-давно он был убийцей, богохульником и грешником, но потом он стал тем, кто бесповоротно вступает на путь тьмы. И зло его теперь совершается не ножом и пистолетом, и играет он силами куда большими, чем может представить человек. Увы, он не совсем теперь человек. И на путь раскаяния ему не встать.

Лицо схимника действительно изменилась, и некая неуверенность и замешательство подернули его зыбкой тенью.

– Значит, это правда? – произнес отец Олег тихо. – Влад – действительно колдун?

– Зодчий Теней, – кивнул Берсерк. – Его знают под этим именем. Он – самый сильный и злой колдун из тех, кого я знаю.

– Печально, – промолвил монах и посмотрел прямо в глаза Тамплиеру. – Я всегда молился за моего брата.

– Это странно, что вы – близнецы, – признался Тамплиер. – Я не знал об этом. А моя информация, как правило, всегда верна.

– Во всем есть исключения, – отозвался отец Олег. – Мы с мамой приехали в Россию, когда нам еще не было и трех лет. Мое свидетельство о рождении украли с деньгами еще на вокзале. Гражданство нам не давали, мама работала не официально. Нам повезло, и мама договорилась с одной школой. Там приняли Влада без гражданства по румынскому свидетельству о рождении. У меня документов так и не было, и мы с Владом ходили в школу по очереди. А когда нам еще не было одиннадцати, наш дом сгорел, мама погибла. Мы не хотели жить в детдомах, да нас никто и не искал. Наши пути разошлись, и больше я не видел своего брата.

– И Вы ничем не можете нам помочь? – недоверчиво спросил Берсерк.

– Я не знаю, сын мой, – признался схимник. – С детства, с той самой поры, когда мы с Владом расстались, у нас словно была с ним невидимая связь, точнее мне часто снились сны или видения. В них словно были сцены из жизни брата. Я видел их всегда, вижу и до сих пор. Последние годы они все больше и больше пугали меня. Я думал, что я одержим бесами. Но, видимо, это просто моя связь с братом. Я чувствую его… Не знаю, где он, но чувствую, куда нужно идти, чтобы встретиться с ним.

– Не смотря на то, что он Ваш брат, – тяжело начал Тамплиер. – Помогите нам. Зодчий Теней может принести в этот мир столько зла и боли, что даже страшно представить.

– Я не стану помогать вам во зло, – мягко, но бесповоротно ответил монах. – Если я найду его, то словом Божьим наставлю его на путь света. Он отречется от зла и спасется.

– Увы, но это невозможно, – возразил Берсерк. – Он зашел слишком далеко. И его Тени давно завладели им самим.

– Покаяние возможно всегда, – покачал головой схимник. – Разве гнев и ярость есть самое правильное оружие?

– Я был бы рад, если бы Вы оказались правы, – ответил Тамплиер и вздохнул. – Но увы, мир жесток, а путь тьмы засасывает куда сильнее, чем трясина.

– Ты увидишь, я спасу его, – заверил отец Олег. – Быть может для этого Господь и послал мне эти видения… Если вы не будете мешать мне спасать Влада, то мы вместе добьемся успеха. Я догадываюсь, кто вы, но если мы поймем друг друга и пойдем вместе, вы должны будете сказать мне все подробно.

– Хорошо, – вздохнул Берсерк. – Но если Зодчий Теней Вас не послушает, а он даже не станет и слушать, то я остановлю его по-своему. Потому, что он – страшное зло.

– Я буду молиться, чтобы глаза ваши открылись Господу, – ответил отец Олег. – И чтобы вы могли любить по-христиански и прощать. Я пойду с вами. Не снимая схимы, я уйду из монастыря на время, а потом вернусь. Я покину монастырь завтра на рассвете. А сейчас я должен закончить чинить крыльцо. Да хранит вас Господь.

…Темные ночные облака зыбкой ряской заволокли почти все бескрайнее небо. Редкие россыпи в облачной дымке звезд мерцали в бесконечной высоте. А белесая тусклая луна почти ровным кругом тлела сквозь ветошь небес. Ночь была темной и ветреной, хотя и теплой, и нестойкие облака клубились по небу, гонимые жестоким неутомимым ветром. Великий город давил массой бетона своего и инфернического пламени витрин и фонарей. Огромные дома никогда не спящих улиц вздымали серые стены свои в самое небо и, казалось, скребли его своими острыми шпилями. Москва жужжала и шевелилась как муравейник, не ведая ни покоя, ни тишины. Из ущелий асфальтных улиц беспокойное небо с бельмом слепой луны казалось и вовсе просто пустым колодцем, столь же черным и безмолвным, как пустой двор…

Охотник на ведьм, психиатр и монах ехали по ночному городу в машине Марка. Путь их лежал в один из ночных клубов Москвы. По заверению отца Олега ехать им нужно было совсем в другую сторону, даже не в Москву. Монах утверждал, что всю жизнь кроме видений он ощущал еще чувство странной тяги к брату. Вместе им находиться было очень тяжело, и они даже чувствовали себя нехорошо. Но чем дальше они отдалялись друг от друга, тем больше их друг к другу тянуло, по крайней мере, отца Олега к Владу. Он просто чувствовал, знал, куда нужно пойти, куда повернуть, чтобы найти брата. Как говорил отец Олег, в детстве они даже в прятки так играли. В Москву же трое приехали из-за Берсерка. Он говорил, что раз Зодчий Теней хочет призвать Азатота, то ему определенно понадобятся ворота – не важно, призовет он демона или сам вторгнется на его территорию. Портал нужен будет, так или иначе. А чтобы помешать ритуалу, разрушить ворота между мирами, нужны некие вещи, которых у Тамплиера нет. Именно за ними и отправлялись трое.

– Так все же, куда мы едем? – в очередной раз спросил Марк. – В том, что в какой-то клуб, я понял. Там колдуны собираются?

– Не совсем, – возразил Берсерк. – Этот клуб, как и еще один московский, один петербургский и еще несколько в разных городах России принадлежит успешному бизнесмену по имени Артур. Помимо неплохого бизнеса, эти ночные клубы – прибежище, резиденция и коммуна всех вампиров, на которых не объявлена охота. Артур – их старейшина и самый сильный из вампиров, не нарушающих Запрета. А едем мы туда потому, что вообще вампиры – неплохие колдуны. А такие сильные вампиры, как Артур, всегда являются хорошими магами. А стало быть, у него, скорее всего, есть то, что нам нужно.

Парковка для автомобилей была полностью заставлена машинами, но Берсерк, не очень-то церемонясь, смело пристроил Ауди почти полностью на тротуар. Огромная неоновая вывеска короновала стену здания, именуя клуб «Дворцом». Развлекательный центр с пятью кинозалами, боулингом, бильярдом, двумя отдельными спортбарами и самим ночным клубом с лучшими танцполами, с самыми зрелищными стриптизами и рингом для боев смешанного стиля – был весьма прибыльным бизнесом. Многие звезды шоу-бизнеса посещали этот весьма респектабельный клуб, даже не подозревая, что за существа окружают их. Свое же истинное лицо вампиры обличали лишь на «закрытых вечеринках», которые бывали во «Дворце» весьма часто. И именно тогда ночи в клубе превращались в кровавую развратную вакханалию, проходившую, однако, без человеческих жертв. Сам Артур, будучи довольно крупным бизнесменом, для всех своих партнеров являлся темной лошадкой, тихой и таинственной, как смерть, и столь же успешной. Многие причисляли его к криминальному миру, хотя и столь же многие знали, что Артур далек от мафии как от луны.

Когда трое вышли из зеркального лифта, привезшего их на этаж, где располагался клуб, перед ними открылся широкий коридор. Он был выполнен в некоем сочетании средневекового камня и зеркал, что вместе с тяжелым красным потолком придавало коридору некий мистицизм и обманность. По стенам коридора висели тяжелые фонарные светильники, а у двустворчатой двери, окованной чугунной решеткой, стояли двое амбалов в черных костюмах и с рациями.

– В клуб нельзя, – преградил дорогу один из охранников. – Сегодня закрытая вечеринка строго по приглашению.

– Ты что, не узнал меня? – глухо бросил в ответ Берсерк и вопросительно кивнул. – Насколько я помню, мне открыты все двери во «Дворце».

– Да, – тяжело произнес вампир, явно сомневаясь и нервничая. – Но ведь ты не один. Я не знаю этих людей. К тому же… – охранник понизил голос. – Он – священник.

– Они со мной, – заверил Тамплиер. – Мне нужен Артур. Мы поднимемся к нему. Просто позвони ему и спроси разрешения пропустить нас. Давай.

Немного растерянный, вампир поднес рацию ко рту и стал вызывать Артура, называя того Господином. Объяснив суть вопроса и получив разрешение впустить посетителей, охранник сказал:

– Заходи, Берсерк. Твои люди тоже могут войти. Только не отпускай их от себя и соблюдайте правила. Куда идти – ты знаешь.

Ничего не ответив, Тамплиер вошел в открытую вторым охранником дверь, и отец Олег с Марком поспешили за ним. Коридор еще продолжался несколько метров до того, как превратиться в четырехзальный клуб, залы которого были соединены галереями и подвесными мостками второго этажа клуба. И пока трое шли по коридору, Берсерк успел сказать:

– Здесь вампирская вакханалия проходит. Может быть мерзко, страшно, дико – как угодно. Ничего не бойтесь, идите прямо за мной. Что бы вам не говорили и не показывали, вас не тронут, по крайней мере, пока вы со мной.

Когда трое вошли в зал, Марк буквально впал в ступор от увиденного. Та мерзость и тот ужас творившегося там не поддавались никакому описанию, и даже самый болезненный извращенный ум едва ли мог выдумать всего там происходящего. Вообще залы были выполнены все в том же камне, зеркалах и пурпуре. Только на стенах висели факелы, а сами залы были двухэтажные, второй этаж которых был выполнен в виде кованых мостков и площадок. Тяжелая культово-хоровая музыка оглашала каменные залы, по полу стелился зыбкий туман с примесью наркотического порошка, и дьявольские отблески, вспышки и разноцветье дорогой светомузыки озаряли клуб. Но не это производило такое впечатление, по крайней мере, на Марка – не это. Вампиры были повсюду – на полу, на сцене, на столах, на мостках, в баре, на бильярдных столах… По сути, занимались они несколькими вещами – грязным сексом, употреблением наркотиков, всяческими извращениями и издевательствами – друг над другом и над животными (собаками и кошками). Одни придавались жуткому разврату – повсюду большими группами, друг с другом, не разбирая ни возраста, ни пола, с животными, с предметами. Другие кусали и терзали друг друга, животных, привязанных к столам, стенам, подвешенных на специальных цепях. И те и другие мазались кровью животных и кровью, налитой в специальные кувшины. Они пили ее, слизывали с самых гнусных мест и вытворяли такие вещи, что не укладывалось в голове. Вой бедных терзаемых животных глушила лишь сатанинская музыка, ровно как глушила она и стоны, рычания, смех и пыхтения вампиров. Жуткий запах стоял в залах, а наркотический дым, стелившийся по ногам, пряно кружил и вздергивал сознание, опуская его затем в круговерть дурмана. Страшные лица упырей, бескровные, с пустыми глазами, плясали перед троими свои демонические пляски. И стоило людям пройти мимо кого-нибудь из вампиров, как те скалились, хрипели, зияя окровавленными ртами, бросали богохульные проклятия, выделывали самые гнусные телодвижения. А иные даже почти кидались на троих, останавливаясь со страшными стонами и ломками в шаге от тех.

Надо сказать, Марку было нешуточно страшно и мерзко от всего увиденного. Отец Олег, войдя в клуб, старался не смотреть ни на какие из тех мерзостей, что творили упыри. Он только тихо молился, беспрестанно перебирая в руках монашеские четки с распятием и то и дело осеняя себя святым крестом. Именно отец Олег и вызывал у вампиров самую большую ярость и возмущение, хотя подойти к нему они не решались на то же расстояние, что и к Тамплиеру.

Пройдя два зала, Берсерк, а с ним психиатр со схимником, остановились у большой колонны, внутри которой на самом деле был лифт. Видимо, над дверьми лифта была камера, а сам лифт управлялся откуда-то еще, так как двери его сами открылись, а после лифт сам повез троих наверх. Когда зеркальные полукруглые двери его открылись, трое оказались непосредственно в покоях Артура. Это был огромный кабинет, совсем не обремененный даже чуть-чуть лишней мебелью. Выполнен он был все в том же стиле, хотя был более простым и строгим.

Хозяин «Дворца» встречал гостей, стоя к ним спиной, созерцая в огромное окно великий, древний ночной город. Облачен он был в брюки и длинный неклассический сюртук. Вид у Артура был внушительный, хотя осознали это Марк и отец Олег лишь тогда, когда вампир повернулся к ним лицом. Роста выше среднего, худой, с довольно смуглой, изрезанной морщинами кожей и седоватыми волосами. Лицо вампира было сухим, несколько усталым. Запавшие щеки, заостренные черты, бледная, сухая кожа, тонкие губы… Но что придавало ему незабываемый вид, так это его глаза. Свои черные очки он держал в руке, увенчанной длинными, но не безобразными ногтями. И глаза его ничто не закрывало. Было ясно, что упырь был абсолютно слеп, так как глаз его вовсе не было. Две изуродованные шрамами глазницы зияли перед вошедшими, лишь частично прикрытые веками. Видимо, кто-то когда-то давным-давно вырезал ему оба глазных яблока, и это был явно не хирург. Вел себя вампир очень степенно и, как показалось Марку, достойно.

Загрузка...