Глава 1

День 3 месяца дженавя года 1650 Этой Эпохи, о. Балгабар, архипелаг Аримеада.

Самый большой архипелаг мира Валемар носил имя Аримеада, хотя в древности его звали Хвостовым. Неисчислимые острова были его частью, от крошечных и неизвестных до гигантов величиной с королевство.

Тысячи лет назад Аримеада входила в могущественную Гроганскую империю, а после её гибели стала предана сама себе. Эпохи смут минули прежде чем на архипелаге воцарилась власть династии царей Шакушан и торговых городов-государств. Власть золота и порока.

Кружева, вина, пряности и невольники странствовали на кораблях-сокровищницах от острова к острову, на континентальные владения и обратно, наполняя сундуки королей-купцов богатствами; вольные граждане десятков рас восторженно бушевали на трибунах циркумов, наблюдая гладиаторские бои; земля давала обильные урожаи под жарким солнцем и все краски мироздания смешивались в стенах древних как само время городов.

Ур-Лагаш был и большим, и древним, но не одним из восьми великих полисов-жемчужин архипелага. Он стоял на берегах острова Балгабар, укрытый от внешнего моря обширным заливом, а от остальной суши – высокими крепостными стенами. В порту Ур-Лагаша находили пристанище от частых штормов сотни кораблей, шедших из восточных морей в западные, либо вывозивших на продажу товары с полей и садов.

Владыки архипелага кроме торговли, чтили ещё и богов, – великое множество всяких, – полагая, что обилие небесных покровителей приумножает богатства. В каждом из городов побережья стояли храмы малые и великие, принадлежавшие божествам из разных частей света. Многие поколения назад корабль под драконьими парусами пришвартовался в порту и с него сошла горстка женщин, несших в себе свет Элрогианства. Ныне все храмы Ур-Лагаша были посвящены лишь одному богу, – Элрогу Пылающему.

Самой высокой точкой города являлись Оранжевые скалы, что возносились на сотни локтей над его западной оконечностью. На скалах тех зиждился Анх-Амаратх[8], – закрытая ото всего остального города крепость-храм Элрога. На вершине главной башни Анх-Амаратха денно и нощно пылал Неугасимый Пламень.

В стенах, сложенных из оранжевого камня вели свою набожную жизнь Драконьи Матери, – жрицы культа Элрога. Сокрытые от посторонних взоров они проводили время в молитвах, постах, сакральных ритуалах и боевых практиках. Одной из важнейших обязанностей жриц было поддерживать Неугасимый Пламень, ибо он являлся путеводным светом для моряков на тысячи морских лиг вокруг.

Главный молитвенный зал Анх-Амаратха находился в основании Факельной башни, прямо под Пламенем. То была огромная круглая зала с золотым алтарём в середине, наполненная нестерпимым жаром и приторно густыми благовонными дымами. Стены уходили в неописуемую высь; часть пола являла собой углубление, где постоянно светились горячие угли; из стен торчали крючья, на которых раскачивались подвесные курильницы.

В тот час молитвенный зал был почти пуст, время предыдущей службы прошло, а грядущей – ещё не наступило. Обнажённая женщина сидела на углях подле алтаря, её обритая голова была запрокинута, а руки раскинулись крыльями. Женщина забылась в религиозном трансе. Молодость Верховной матери Инглейв осталась в далёком прошлом, но и ныне, преодолев пятьдесят пятый год существования, жрица была красива. Её не портили ни морщинки на загорелой коже, ни потемневшие искусанные сосцы, ни отметины материнства на животе. Инглейв была соблазнительна, но её тело, как и душа и все порывы разума, принадлежали одному единственному господину, – Элрогу.

Тяжёлые медные врата отворились, и сгорбленная фигура пробежала по короткой галерее, уставленной статуями драконов. Нарушитель молитвенного уединения скрывался от жара под пропитанной водой накидкой, от которой почти сразу пошёл пар. Он подобрался к угольной яме так близко, как только смог.

– Матушка! – отчаянно возопил евнух Эц. – Матушка! Пробудитесь! Матушка! Молю вас, матушка!

Его отчаянные высокие крики вязали в воздухе как в патоке. Пар валил от Эца во все стороны, накидка начинала кипеть, но евнух продолжал звать, невзирая на боль.

– Матушка!!!

Инглейв шевельнула плечами, чуть повернула шею, её дух возвращался в тело. Наконец, ещё скованная от долгой неподвижности, Верховная мать поднялась и пошла по углям к Эцу, стряхивая с ягодиц и ляжек пепел.

– Что ты здесь делаешь в час моего отдохновения? – молвила Инглейв, глядя на корчившегося евнуха холодно.

– Матушка! – закричал тот. – Молю, скорее бегите! В храме мятеж!

– Мятеж? – приподняла женщина брови.

– Крамольница Самшит вернулась в город без дозволения! Она как-то проникла внутрь Анх-Амаратха и стала смущать умы! Призывает к вашему смещению, матушка! Часть жриц уже поддержала её, они затеяли схватки в коридорах, а Огненные Змейки бездействуют!

– Несомненно бездействуют, дурень, – ответила Инглейв безо всякого выражения, – иначе и быть не может.

Огненные Змейки защищали храм и его обитательниц от внешнего мира, но никогда эти воительницы не поднимут оружие на жриц, даже если те поднимают мятеж против матриарха.

– Матушка, надо бежать!

– Беги.

Верховная мать отвернулась к алтарю, показывая, что ни слышать, ни видеть своего первого помощника больше не хочет. Евнух не бросал попыток, но она оставалась глуха и безразлична. Высохшая накидка вспыхнула и Эц с воплями побежал к вратам ровно живой факел; от ужаса и боли он забыл сбросить её. Инглейв было всё равно.

После сбежавшего евнуха медные врата остались открытыми, и скоро в них появилась тонкая фигурка. Три другие фигуры вышли из-за статуй. Все они были выше гостьи, все облачены в доспехи красной бронзы, все рогаты, у каждой в груди горел острый кристаллический шип алого цвета.

– Не чините ей препятствий! – возвысила голос Верховная мать.

Телохранители покорно отступили, Самшит прошла к алтарю. Она ступила на угли и пыльное красно-оранжевое одеяние воспламенилось, его запах прибавился к благовонному дыму, сама же бунтарка осталась невредима. Инглейв обернулась грациозно и посмотрела на Самшит сквозь изгибавшийся воздух.

Она была ослепительно прекрасна, эта дочь народа айтайлэаха, совершенная кожа цвета шоколада, сильное, но уточнённое тело, светло-серые глаза и белые волосы, заплетённые в косицы на задней, не обритой половине черепа. Самшит стояла в нескольких шагах и сжимала в руке крис, пока пламя совсем не обнажило её.

– Ты знаешь, зачем я пришла, матушка?

– Да, дитя, – спокойно ответила Инглейв.

– Этому пора положить конец.

Верховная мать не шелохнулась, разглядывала бунтарку, безмолвно.

– Ты совершила непростительную ошибку, матушка! – сказала Самшит громче. – Ты не разглядела искры истинной силы, избрала какого-то самозванца, ты… из-за тебя мы потеряли время, которого уже не вернуть!

Горячие угли исторгли стебли огненной травы, которая разом поднялась женщинам до колен. Верховная мать ждала.

– Ты не нашла Доргон-Ругалора, ты не смогла родить Доргон-Аргалора, ты всех нас подвела! – вскричала Самшит, подступая ближе. – Этого нельзя, простить! Ты разочаровала Элрога!

Огненная трава достигла их чресл.

– Я ошиблась, Самшит, – едва слышно промолвила Инглейв, не пытаясь ни отступить, ни отвернуться. – Я ошиблась.

– Это непростительно, – стараясь сохранить силу и решимость, с которой шла сюда, ответила молодая жрица. Крис в её руке дрожал всё сильнее. – Этому нужно положить конец, понимаешь ли ты?

Верховная мать молчала.

– Ты изгнала меня из храма, надеялась, что я не вернусь, но тщетно! Я провела годы в проповедях, обращая людей в истинную веру, я боролась, я выжила, матушка! Я побывала во всех больших портах южного моря и где бы ни ступала моя нога, там уже были храмы Клуату! Солодор Сванн топит корабли во славу Глубинного Владыки! Этой мерзости со дна океана! А что мы, матушка? Что можем мы, когда у нас нет ни пророка, ни мессии?!

Огненная трава, подросла до их грудей. Верховная мать слабо улыбнулась, как бы повторяя сказанное прежде: «я ошиблась».

Эта покорная виноватая улыбка заставила сердце Самшит пропустить удар. Ей было бы намного легче исполнить своё стремление, кабы Инглейв впала в ярость, как умела это прежде, кабы она желала постоять за себя. Но эта покорность, эта хрупкость причиняли молодой жрице невыносимые муки. Огненные стебли быстро укорачивались, а пламенеющий кинжал вот-вот мог упасть на угли, так тряслась рука мятежницы. Она обхватила рукоять двумя ладонями, выставила клинок перед собой, словно защищаясь, но это почти не помогло. Обе женщины понимали, что Самшит не хватит силы духа.

Верховная мать Инглейв подступила, протянула руку и сжала пальцы своей бывшей ученицы. Умиротворённая и благосклонная, она поцеловала Самшит в лоб, вставила остриё криса в свой пупок, положила руки на плечи и талию молодой жрицы и соединилась с ней в крепких объятьях. Шипение углей, на которые полилась кровь, было оглушительным, пламя с рёвом поглотило обеих.

– Ты сможешь сделать всё правильно, – шептала старшая жрица, – ты сможешь…

Она упала на угли бесшумно, ещё живая, с кинжалом, погружённым в живот по рукоять. Рядом опустилась на колени Самшит, разрываемая внутренними демонами, задыхающаяся от скорби. Молодая жрица сжимала руку бывшей наставницы и целовала её губы, пока благодать окончательно не ушла из тела вместе с душой и жизнью. Опустевшая оболочка начала гореть.

Воздух зазвенел меж плясавших огненных стеблей, сухой жар возносился по Факельной башне прямо к Пламеню, заставляя его мерцать, а в теле Самшит кипела кровь. Из носа закапала эссенция жизни, которая тут же запекалась на губах; глаза смотрели на алтарь, сверкавший красными отсветами. Бесплотный голос, преисполненный древней мощи, гудел в мозгу, заставляя крошечное человеческое существо трястись от экстаза и агонии единовременно. Женщина проходила сквозь череду взрывов сокровенного блаженства и мучительных распадов сущности, пока не утвердилась в новой своей ипостаси.

Белые волосы Самшит вспыхнули, опали пеплом, вместо них на гладком скальпе отросли другие, – длинные и живые волосы чистого пламени. Роскошные извивистые пряди, неподвластные земной тяжести плясали над головой, делая жрицу похожей на свечу.

Самшит поднялась так, огненновласая, с глазами, светившимися чистой плазмой.

За пределами круга огненных трав собрались её сёстры в вере, все служительницы культа, пережившие усобицу. Многие из них были испачканы в крови, многие держали в руках окровавленные крисы, многие зажимали раны.

Они ждали.

– Под всепроницающим взором Элрога я, Самшит, заявляю о притязаниях на священное право нести Его волю в мир и направлять культ! Кто из вас посмеет оспорить мои притязания?

Младшие жрицы обратили взгляды на старших матерей, которые были ближе прочих к месту Верховной. Среди этих девяти многоопытных женщин, воительниц и интриганок лишь четыре поддержали Самшит, когда она дерзко ворвалась в Анх-Амаратх. Одна из них погибла, осталось три соратницы против пяти уцелевших сторонниц Инглейв. Но в тот час все старшие матери проявили покорность. Элрог уже признал её, противоречить его воле было немыслимо.

Пламя поглотило плоть прежней Верховной матери очень быстро, осталась небольшая кучка пепла и углей, которую старшая мать Кезэт бережно собрала в ладони. Другая старшая мать, Лилинг, поднесла чашу с благословлённым маслом, а старшая мать Вашри, – действительно самая старшая из всех старших матерей – погрузив палец сначала в масло, затем в прах, нанесла его на губы новой Верховной матери.

– Проявите покорность! – провозгласили они втроём.

Жрицы, опустившиеся на колени, начали молитвенный гимн Возрождения, прекрасный и чистый, наполненный особенной силой в этот день, – силой новых надежд и принесённых жертв Пылающему. Неугасимый Пламень наверху разгорелся особенно ярко и весь Ур-Лагаш начал возносить молитвы. Когда жрицы наконец допели последнюю строку, Верховная мать Самшит провозгласила:

– Латум[9]!

* * *

Позже Самшит призвала в покои, ещё пахшие Инглейв, префекта Огненных Змеек Нтанду и евнуха Эца. Она была не по годам мудра и понимала, что дабы по-настоящему крепко утвердиться на этом месте, ей могло и не хватить одного лишь божественного благословения. Следовало сосредоточить в руках две самые важные вещи, – оружие и деньги.

Префект Нтанда вела род от рабов, некогда привезённых в Аримеаду из далёкой Унгикании, отчего кожа этой поджарой женщины была черна до синевы, а склеры и зубы едва ли не светились на тёмном фоне. Нтанда стала префектом очень рано, едва преодолев порог двадцать второго года жизни. За прошедшие с того дня две декады она лишь подтверждала своё боевое мастерство и полководческие таланты. Огненные Змейки под командованием Нтанды прославились как самое лучшее воинское звено Ур-Лагаша и участвовали в его защите не менее четырёх раз, как на суше, так и на море.

– Пред ликом Элрога Пылающего я клянусь пламенем моей души, моей честью и дыханием жизни, – говорила Нтанда, стоя на одном колене, – что буду верой и правдой служить храму и всем, кто в нём. Я ваш щит и ваше копьё, Верховная мать Самшит, распоряжайтесь мною.

– Встань.

Чернокожая воительница поднялась. Её череп покрывали короткие седые волосы, такие курчавые, что вода стекала по ним, не достигая кожи. Губы Нтанды были очень толстыми, а нос несколько раз сломан и кривизной походил на охотничий лук. Она тихо сопела при дыхании.

Одарив префекта благосклонной улыбкой, Самшит перевела взгляд на Ицка.

– Я желала видеть Эца, Ицк.

– Да, – ответил скопец, безразлично глядя в лицо своей госпоже. – Но его найти не удалось. И приближённых помощников Эца тоже найти не удалось. Он прячется. Пришлось мне самому идти и рассказывать об этом. Вот так.

Как и все храмовые евнухи, Ицк отращивал волосы только на боках черепа и заплетал их в косы, на концах которых висели небольшие медные кольца. Учитывая потерю мужественности, он был странно поджар, этот высокий бронзовокожий потомок джедуи[10].

Самшит была ещё совсем девочкой, когда он явился в храм и попросил принять его на службу счетоводом. Сначала евнухи хотели прогнать нищего юнца, который утверждал, что сам научился читать, писать, а главное, – считать. Но Эц, уже тогда влиятельный и внимательный, дал пареньку шанс. Оказалось, что если бы математика была волшебством, то Ицк был бы великим архимагом.

Расставшись с корнем мужественности, автодидакт на протяжении многих лет служил простым счетоводом под началом Эца. Лишённый каких-либо амбиций, равнодушный к интриганству и восхождению по иерархической лестнице, он до сего дня был доволен своей жизнью среди цифр. Ничто кроме них не интересовало Ицка по-настоящему, ни храм, ни Верховная мать, ни сам Элрог.

– Среди всех постов, которые Эц забрал себе был и пост казначея. Скажи, как давно в последний раз он производил расчёты самостоятельно?

– Три года назад, матушка.

– И с тех пор эти его обязанности исполнял ты.

– Да, матушка.

– Он доверял тебе, Ицк?

– Он полагал, что полностью владел моей жизнью и доверял мне настолько, насколько человек может доверять надёжной вещи.

– И какой вещью был ты? Счётами? Учётной книгой?

– Скорее отмычкой к сундукам.

Самшит раздражённо поёрзала на красиво украшенном биселлиуме. Одеяния Верховной матери были неудобными, чувствовались неправильными, враждебными носительнице. Портнихам лишь предстояло сшить новые по меркам молодой жрицы, но уклад требовал, чтобы она переоблачилась немедленно.

– Довольно острот, каково состояние нашей казны?

Евнух протянул деревянную табличку, которую использовал как опору для бумажных листов. Нужная цифра была обведена. Самшит помрачнела.

– Что произошло? У храма столько латифундий, мы продаём столько товаров, собираем дань и всё равно денег теперь не хватает?

– Денег хватает, – ответил Ицк равнодушно. – Земля обильна, стада тучны, храм получает достаточно золота. Однако по приказу Эца некоторая часть денег продолжительное время уводилась из казны.

– Воровалась, ты хочешь мне сказать.

– Если матушке так будет угодно.

– И сколько же он украл у нас?

Евнух быстро начертал углём на чистом листке и протянул его Самшит. Та помрачнела пуще прежнего.

– Нтанда, найди его.

– Мы уже ищем, матушка, – ответила префект, – я отдала приказ перед тем как явиться.

– Когда найдёте, хочу, чтобы его допрашивали на дыбе, а потом затравили ашгурами[11]. Они наедятся на месяц вперёд.

– Всё будет исполнено, матушка.

– Они его не найдут, – равнодушно сказал Ицк.

– Почему ты так думаешь?

Снулый взгляд сосредоточился на прекрасном лице Самшит.

– Эц прожил в Анх-Амаратхе всю свою жизнь, без малого шестьдесят пять лет. Он знает каждый закоулок крепости лучше, чем любая из жриц и даже больше. Внутри Оранжевых скал есть разветвлённая сеть старых штолен и штреков, заброшенные и запечатанные выработки эмберита. Некоторые из них соединены с потайными ходами, ведущими внутрь Анх-Амаратха. Я уверен, он посвятил годы исследованию подземелий и потайных ходов, отчего его способность появляться и исчезать где угодно стала притчей во языцех. Наверняка Эц спустился туда и спрятался во время мятежа. Весьма вероятно, у него есть одно или несколько подготовленных убежищ, из которых можно выбраться и в город, и за его пределы.

– Ты что-либо знаешь об этом, Нтанда?

– Мне известно о двух потайных ходах из крепости, матушка, – ответила префект. – И мои люди уже обыскивают их.

– А мне о четырёх, – равнодушно сказал Ицк, чем очень сильно досадил последней. – Кто знает, сколько нашёл Эц за свою жизнь?

Верховная мать сжала кулаки и полыхнула очами. Она была прекрасна и страшна в гневе.

– Ты покажешь Огненным Змейкам все ходы, о которых тебе известно, Ицк. Немедленно. После этого ты отправишься в темницу за содействие в воровстве.

– Хорошо. Но не стоит ли мне прежде чем отправляться в темницу, всё же вернуть храму его деньги?

Самшит, уже обратившаяся к другим мыслям, с трудом вернулась обратно.

– Что ты хочешь сказать?

Евнух равнодушно смотрел ей в глаза.

– Деньги, которые Эц украл, – он ведь не в мешки их рассовал и не зарыл. Анх-Амаратх поддерживает связь со множеством банков и торговых домов по всему побережью Палташского и Хамидонского морей, матушка, в том числе и с Золотым Троном. Деньги лежат на множестве счетов, они работают. Покуда Эц не смог связаться со своими поверенными в других городах побережья, я всё ещё могу распоряжаться счетами по доверенности.

– Не может быть, чтобы он доверил тебе свою мошну, – надела образ недоверия Самшит.

– А вы стали бы прятать деньги от сундука, в котором вы их храните, матушка? – пожал плечами Ицк. – Для него я был вещью. Вещь не обворует хозяина и избавиться от неё нетрудно.

– И как же он оставил позади такую ценную «вещь»?

– Он не оставил, матушка. Когда Эц уже почти сбежал, прихватив важные бумаги, один из его доверенных пришёл ко мне с кинжалом. Я зарезал его и оттащил в его же собственную келью, пока жрицы пели гимн Возрождения. Потом я спрятался и вышел лишь когда понял, что Огненные Змейки ищут Эца.

Самшит вопросительно воззрилась на префекта.

– Мы нашли тело евнуха Орца в его келье, матушка, – подтвердила Нтанда.

– Понятно. И чего же ты хочешь, за то, что вернёшь храму его, храма, имущество, Ицк? Ты ведь чего-то хочешь?

– Хочу, матушка.

– Я могу отправить тебя в пыточную камеру немедленно, – спокойно, подражая манере самого евнуха, проронила Верховная мать, – и там ты изложишь все свои желания Змейкам. Помногу раз. А потом ещё один, последний раз, расскажешь их ашгурам.

– У меня всего одно желание, матушка. Я хочу быть казначеем.

– Экий наглый недомуж, – тёмные глаза Нтанды сощурились. – Одно слово, матушка…

– Чтобы никто больше не мог приказать мне путать цифры. Чтобы я отчитывался только перед вами.

Больше всего в тот миг Верховная мать хотела бы остаться одна. Больше, чем отдохнуть после тяжёлого путешествия и содеянного переворота Самшит хотела остаться в одиночестве чтобы предаться своей скорби один единственный раз. Целиком. Но жизнь служительницы Элрога не принадлежала ей тем больше, чем выше она поднималась в сане и теперь Самшит не могла позволить себе ни единой слабости, ни единого эгоистичного поступка. Элрог требовал, чтобы важные деяния были содеяны немедленно.

– Я подумаю.

– Мне этого достаточно, матушка, – согласился евнух без тени выражения на гладком лице.

Верховная мать поднялась с биселлиума и сделала несколько шагов, стараясь не запнуться о полы одеяния, – золотистый, алый бархат, и оранжевая парча, тяжёлые и жаркие ткани. Она не потела в сердце молитвенной залы, объятая огнём, но эта одежда вытапливала из неё воду, грозя обратить мумией.

– Сколько Огненных Змеек служит при храме?

– Если считать учениц, которые ни разу не были в настоящей битве, то почти четыре сотни, матушка.

– Больше, чем я думала. Хорошо. Покуда я ещё не подобрала себе помощника из евнухов, придётся тебе самой отправить сатрапу наше высочайшее повеление: ни один корабль, ни одна лодчонка не покинет порт без ведома храма; на всех воротах должен вестись досмотр. Этот скользкий кусок сала опасен, он знает слишком много наших тайн и, если сможет сбежать, Анх-Амаратх никогда больше не будет в безопасности. За всем должны надзирать Змейки, потому что страже доверия нет. Ещё когда я была ученицей все лейтенанты городского ополчения ели с руки Эца, так что они скорее помогут ему, чем добросовестно исполнят мою волю. Не говоря уже о том, каким количеством связей он оброс среди знати.

– Я всё поняла, матушка.

– Также хочу, чтобы завтра народ собрался перед Нижним храмом на службу, которую сама же и проведу.

– Я укажу и это, матушка.

– И пусть власти приглядывают за лекарями, – встрял Ицк. – Когда мой бывший покровитель готовился к побегу, он едва не помирал от ожогов на голове, спине, руках. Ему очень понадобится лекарь.

Отпустив этих двух, Самшит смогла ненадолго перевести дух.

Покои Верховной матери были ей знакомы, они пахли предшественницей, хранили память в её вещах. Годы назад маленькая Самшит, новообращённая послушница проводила здесь многие дни и даже ночи, ей было так одиноко и страшно, что лишь тепло Инглейв помогало ребёнку выжить и расцвести. Шрамы, оставленные ужасами рабства, были свежи тогда и девочке нужна была мать, а Инглейв нужна была дочь взамен той, которую у неё забрали.

Молодая Верховная мать с тоской брала в руки поделки из древесины и кости, на которые была горазда Инглейв; мелкие безделушки, которые сама дарила наставнице на память, крохотные коробочки с благовонными мазями, бутылочки с маслами… Сама не заметив, как это произошло, Самшит обнаружила себя перед громадным распахнутым гардеробом с одеждами, которые пахли Инглейв. Укутавшись в них как в кокон, она проплакала всю ночь.

* * *

Когда утром явились слуги, Самшит уже в полной мере владела собой. У неё были дела.

После купания в кипятке Верховная мать призвала евнухов, служивших при покоях Инглейв и оставила им приказ:

– Как только я отбуду, вынесите отсюда всё, что принесла с собой моя предшественница. Всю её одежду, все украшения, всю посуду и мебель, которой не было до неё. Оставьте только книги, свитки, документы.

– Всё будет исполнено, матушка. Что прикажете нам сделать с вещами?

Самшит не задумывалась:

– Драгоценности поместить в казну, остальное придать огню. Покои вымыть с пола до потолка с лавандой и мятой, окурить левоной.

– Всё будет исполнено, матушка.

Разобравшись с этим, Самшит приказала Нтанде послать в город нескольких Змеек, дабы те сопроводили в Анх-Амаратх главу местного отделения Золотого Трона. Ей требовалась беседа с ним.

После завтрака, состоявшего из персика и кубка кипячёной воды, её облачили в царственное ритуальное одеяние красного, оранжевого, жёлтого и золотого цветов. На груди сверкал рубиновыми очами золотой дракон, чьи крылья расходились в стороны, украшая изогнутые острые наплечники. Пальцы оказались в плену множества колец с самоцветами, а на лбу тонкая кисточка оставила хной рисунок священного символа. В таком величественном обличии Верховная мать отправилась в путь.

Сопровождаемая троицей телохранителей она шествовала по переходам Анх-Амаратха в сторону главного двора. Вокруг царило оживление, подвешенные под потолком гигантские опахала гнали горячий воздух, а Самшит перебирала в голове важные слова.

– Госпожа? – глухо обратился к ней один из телохранителей.

Их шлемы полностью скрывали облики воинов, только рога торчали сквозь специальные отверстия; ламеллярные доспехи красной бронзы в виде чешуи покрывали тела едва ли не целиком, из груди каждого гиганта рос красный кристаллический шип.

– Слушаю тебя.

– Должна ли я отправить домой просьбу прислать для вас других телохранителей? – донеслось из шлема.

– Зачем? – не поняла Самшит.

– Прошлым днём мы намеревались убить вас.

– Это не причина отсылать вас прочь, если вы готовы служить мне также, как служили ей.

Троица остановилась посреди длинной аркады и опустилась на колени. Присяга была принесена тут же и движение продолжилось. Это было даже важнее, чем присяга Огненных Змеек ведь те не защищали жриц друг от друга, а Пламерожденные отвечали только за жизнь главы культа. Они всегда несли службу лишь втроём, но этого всегда хватало.

– Н’фирия? – обратилась Самшит к старшей из телохранителей.

– Госпожа?

– Я давно не была дома. Как… как мать Инглейв чувствовала себя в последнее время?

Шагавшая рядом Н’фирия недолго думала:

– Она была подавлена. Не участвовала в службах, не покидала крепости, много говорила с богом и мало – со всеми остальными. С тех пор как Шивариус Драконоликий погиб в Вестеррайхе, она окончательно потеряла интерес к жизни.

Другой телохранитель подал голос, но Н’фирия грубо его оборвала. Увы, Самшит не знала их языка, а старшая не спешила переводить.

– Что это было?

– Ничего важного, госпожа.

– Н’фирия, я хочу знать.

– Повинуюсь. Р’аава напомнила мне, что госпожа Инглейв поместила внутрь потайной камеры своего кольца дозу яда. Ей никого не надо было травить, этим при нужде мог бы заняться Эц. Мы подумали тогда, что госпожа Инглейв лелеяла мысль о самоубийстве и не знали что нам делать. Должны ли мы были защищать её от неё же самой, либо уважать её волю?

– Вот как… Стало быть, я вернулась вовремя.

В главном дворе был готов к выходу резной трон, младшие жрицы сжимали в руках кадила и горевшие жаровни на высоких шестах, а старшие стояли с очень важным видом. Когда Самшит вышла и солнце заиграло на её платье, дробясь тысячами золотистых лучиков, они преподнесли ей Доргонмаур[12] – длинное чёрное копьё, принадлежавшее Элрогу, во времена его жизни среди людей.


Верховная мать приняла реликвию, впервые прикоснулась к ней. Копьё было холодным и тяжёлым, словно каменное.

Старшая мать Вашри пристально посмотрела на Самшит.

– Чувствуешь что-нибудь?

– Холодное и тяжёлое.

Остальные старшие матери стали переглядываться и качать головами.

– Инглейв тоже так ответила, – припомнила Вашри.

– Может, позже придашься воспоминаниям?

– Не ярись, матушка, – попросила согбенная годами уроженка Ханду, – это важно. Перед первым явлением народу в качестве Верховной матери мы передаём тебе Доргонмаур, дабы ты была его хранительницей, но напоминаем, что хранить – не значит владеть. Все Верховные матери до тебя хранили это копьё в надежде когда-нибудь передать его Доргон-Ругалору, тому, кого изберёт сам Элрог.

– Мне это известно.

– Безо всяких сомнений. Я лишь хочу выразить надежду в том, что ты не ошибёшься. Когда Верховная мать Инглейв передала копьё Шивариусу Драконоликому, знаешь ли ты, что он сказал?

Самшит молчала, и Вашри продолжила:

– Холодное и тяжёлое. Уже тогда можно было понять, что он не тот. Но мы смолчали, ведь этот человек был самым близким к желанному всеми нами результату. Мы смолчали и убедили себя, за что поплатились. Не смеем больше задерживать тебя.

Вместе с Доргонмауром Самшит утвердилась на троне и была плавно поднята на плечи дюжины евнухов. Перед носилками и позади них выстроилось двойными колоннами по двадцать Огненных Змеек, а в самой голове процессии встали младшие жрицы: жаровницы и кадильщицы.

Врата Анх-Амаратха открылись, почти сразу над городом разнеслись голоса больших медных горнов. Процессия выдвинулась вниз по длинной извилистой дороге, с которой на Ур-Лагаш открывался вид поистине чудесный. Древние улицы, сложенные из жёлтого и белого камня, оштукатуренные заборы, украшенные традиционной росписью, высокие башни пожарных дозоров, дворцы знати, окружённые садами; рынки, трущобы, порт. За линией крепостных стен золотились бескрайние нивы, расчерченные линиями ирригационных каналов.

Дорога змеёй спускалась к подножью Оранжевых скал, где стоял Нижний храм. Площадь перед ним уже была запружена народом, который пришёл в волнение, ибо новорождённое утреннее солнце заставляло процессию сверкать на высокой дороге. Люди и нелюди множества форм загомонили в предвестии чего-то важного.

Процессия втекла в западные врата храма, где ждали тамошние жрицы. Они с поклонами провели Самшит на верхние ярусы, прямо на обширную ложу и стоило сиятельной госпоже появиться там, как громкие радостные возгласы вознеслись к небесам. Снизу смотрели люди множества оттенков, а ещё висса, кааши, фоморы[13], гномы, змеехвостые шиашш, многие иные. Они приветствовали Верховную мать, пока она не воздела длань, призвав тишину.

Против Нижнего храма, на другой стороне площади стоял дворец сатрапа. Сам правитель с семьёй расположился на дворцовом балконе и внимательно следил за Самшит через подзорную трубу.

Девушка глубоко вдохнула и задержала воздух в груди, пытаясь упорядочить перемешавшиеся вдруг слова. В изгнании она прочла тысячи проповедей перед теми, кому был чужд свет истинной веры, но сегодня, представ пред теми, кто всей душой веровал в Элрога, Самшит вдруг смешалась. Мысли сумбурные и невнятные закопошились в голове, ожили сомнения в том, достойна ли она, хватит ли её сил, откуда ей знать, чего желает Пылающий? Вера, прежде несокрушимая, внезапно подверглась сомнению в самый неподходящий миг.

Доргонмаур, холодный и тяжёлый, задрожал в руке. Совсем как живой он трепетал и… пел? Тонкая, божественно красивая нота проникла в саму суть Самшит, изгоняя слабость духа. С какой-то чужой силой, она воздела копьё, указав туда, где на небе растянулся длинный розовый шрам.

– Девятнадцать лет! – её голос заметался по площади эхом. – Девятнадцать лет висит над нами проклятье, предвещающее конец мира, который мы знаем! Днём страхи отступают по милости владыки Элрога, греющего нас своей любовью! Ночью алая рана растягивается всё зримее, лишая нас душевного покоя за себя и близких! Девятнадцать лет мы молимся и надеемся, что Он избавит нас от предначертанного несчастья! Девятнадцать лет нас терзает тревога! Дети мои, чистым душам, посвящённым Пылающему, не пристало жить в страхе! Чада Пылающего живут в битве!

Копьё задрожало так, что руке Самшит стало больно. Никто рядом, и никто внизу не замечал этого. Пение тоже слышала лишь она. По легенде, именно Доргонмаур спас нескольких женщин в тот день, когда эльфы Далии сокрушили Гроганскую империю и началась Эта Эпоха. Весь старый мир рухнул тогда, величие Императоров-драконов померкло, но копьё первого среди них провело избранных женщин через половину мира на юг, сюда, в Ур-Лагаш. С тех пор ни разу в анналах храмовой летописи не упоминалось о копье иначе как о «холодном и тяжёлом». Но сегодня оно проснулось, и Верховная мать ощущала сквозь боль народившееся тепло.

– Элрог посылает своим детям послание: не бойтесь! Он позаботится обо всех нас! Пусть сердца верных наполнятся отвагой, а в руках засверкает оружие! Агнцы ли вы, ждущие заклания, либо же дети дракона вы, изрыгающие пламя? Услышьте волю бога, дети мои: быть великой войне и в ней вести нас будет Доргон-Ругалор!

Копьё едва не вырывалось из обессилевших пальцев, его кристаллическое острие прежде мутное как слюда, воспылало на миг и Неугасимый Пламень в вышине ответил на этот блеск. Краски мира выцвели, всё побелело, всякий, видевший это испытал ужас перед слепотой, но в милости своей Элрог вернул смертным глаза.

Многоголосый рёв восторга.

Верховная мать провозгласила начало молитвенного песнопения и чистейшим голосом повела его, увлекая тысячи душ. Вся площадь пела в унисон, весь город вибрировал от наполнявшей его силы.

– Латум! – провозгласила Самшит, завершив молитву и проповедь.

Содеяв сие, она покинула ложу, и как только жрицу перестало быть видно, Верховная мать со стоном повисла на Доргонмауре.

Всё её тело потеряло энергию, руки едва цеплялись за древко, воздуха не хватало, сознание стремилось куда-то прочь, она жаждала немедля упасть и уснуть.

– Госпожа?

Пламерожденные подступили и мягко придержали её вместе с копьём.

– Оно потянуло из меня силы, – шёпотом сказала Самшит, не отпуская артефакт. – Я чуть не потеряла сознание у всех на виду…

– Прикажете вернуться наверх?

– Нет! Нет… Нет. – Самшит выпрямилась усилием воли. – Необходимо встретиться с сатрапом. Я пройду по площади.

– Это неразумно, госпожа. Там очень много народу.

– Это мои верующие.

– Не все. В городе заперто немало моряков издалека. Стража не позволяет купцам и авантюристам громко роптать, но сейчас они не испытывают к вам любви. Все они там, на площади.

Слова Н’фирии были совершенно верны, однако Самшит уже приняла решение. Ей требовалось то, что могла дать лишь преисполненная религиозной радости толпа верующих, то, что она не успела вобрать, пока стояла далеко и высоко над ними.

Врата Нижнего храма отворились, наружу выступили Огненные Змейки. Они держали безукоризненный ромб, внутри которого шла Верховная мать и Пламерожденные. Воительницы Анх-Амаратха несли в руках круглые щиты с заточенными стальными краями и копья, солнце играло на их островерхих шлемах, украшенных чеканной чешуёй, на красно-жёлтых нагрудниках, на птеругах, ласкавших сильные ноги. За этой грозной и красивой стеной бушевало море лиц и рук, приветственные крики, молитвы и нечленораздельная речь достигали Самшит, и она чувствовала их как прикосновения. Тяжёлый Доргонмаур в руке тоже чувствовал, он подрагивал еле-еле, сонный, холодный. Силы возвращались к Верховной матери, она напитывалась верой.

Дворец сатрапа встретил их прохладой и приятными ароматами. Он был очень богато обставлен и полон лебезящей прислуги, всюду на стенах красовались фрески и мозаики с батальными сценами, стояли разодетые в настоящие доспехи каменные изваяния.

Сатрап вышел навстречу главе культа, опустился на одно колено, поцеловал протянутую руку, поднялся не без усилия. Он был уже немолод, но ещё и не совсем стар, длинная завитая борода серебрилась, на смуглом до черноты лице выделялся огромный нос, густые волосы ниспадали на спину, а больше половины зубов во рту сверкали золотом.

– Матушка Самшит, я безумно рад видеть вас в здравии! – молвил сатрап.

– Это взаимно, владыка Нехей.

– Прошу вас.

Во внутреннем саду дворца на расписном столике ожидал горячий чай и большое блюдо с самыми дорогими сладостями, которые только можно было найти на архипелаге. За листьями раскидистых фикусов притаились музыканты, а вокруг фонтанов гуляли павлины. Когда сатрап и Верховная мать улеглись на кушетки, подле появились опахальщики, лениво подошёл к хозяину домашний леопард.

– Должен сказать, матушка, что сердце моё поёт с тех пор, как вчера вечером из Анх-Амаратха прилетел посыльный висса с письмом! Воистину счастье пришло к нам!

– Всё в воле Элрога.

– Воистину, – повторил Нехей и коснулся пальцами лба в ритуальном жесте почтения. – Какая радость, что воля Элрога совпала с нашей волей, не так ли, матушка? Я не был уверен, что всё получится, но посмотрите на вас теперь! Посмотрите!

Сатрап взглянул на женщину преисполненный почти отеческой любви, поглаживая при этом задремавшего у кушетки кота. Самшит это не понравилась. Невзирая на их союз и давнее знакомство, Верховная мать культа не могла позволить светскому владыке забывать его место.

Она была представлена Нехею довольно давно, совсем юная жрица, которую ненадолго приставили к дочерям сатрапа как духовную наставницу. Но того времени во дворце ей хватило, чтобы мимовольно выделиться. Самшит обладала горячим сердцем, ораторским даром и красотой народа айтайлэаха, что была притчей во языцех. Правитель Ур-Лагаша запомнил юную жрицу и следил за её успехами до дня изгнания и даже после. Именно он помог Самшит тайно вернуться из ссылки.

– Как вам понравилась моя первая проповедь, владыка Нехей?

– О! Она была великолепна, матушка! Я испытал невероятный прилив сил, захотелось вскочить и обнажить меч, броситься на врагов с именем Элрога на устах! – Сатрап не кривил душой. – К счастью, я сдержался. Всё же вокруг меня были родные и слуги…

– В таком случае я жду, что в ближайшее время вы начнёте приготовления.

Нехей подвигал кустистыми бровями и слегка нерешительно потрогал свой нос. Он был весьма умным и сообразительным человеком.

– Вы хотите, чтобы я начал собирать армию.

– Нет, мой дражайший Нехей, – опустила «владыку» Самшит, гладя в тёмные как оливы глаза. – Элрог хочет, чтобы вы начали собирать армию. И не такую армию, которая может защищать стены города или выступать в поход против племён таврид[14]. Элрог возлагает на вас миссию по созданию армии, которую поведёт сам Доргон-Ругалор.

– Стало быть вы…

– Сообщаю вам первому, Нехей, что намерена в скором времени отбыть из города на поиски божественного посланника. Я вернусь обратно вместе с ним и к тому времени Ур-Лагаш должен обладать армией.

Некоторое время сатрап лежал, не шевелясь, лишь зрачки подрагивали. Сразу много разных мыслей стали терзать его разум, много доводов против, много проблем, которые непременно возникнут, много сомнений и страхов… дети Элрога не живут в страхе.

– Это потребует денег. Больших. Армия – дорого. Размещение, питание, закупка оружия… наши соседи Аспан и Зелос очень быстро обо всём прознают, и мы окажемся меж двух огней. Тавриды, которых вы, матушка, упомянули, тоже не знают усталости, нападают на латифундии, крадут пищу, вытаптывают поля, прожорливые твари… но всё это не важно, если воля Элрога ясна.

– На вас можно положиться, Нехей.

– Но время! – воскликнул сатрап, приподнимаясь. – Время, матушка! Оно равно золоту! Мне нужно знать о сроках!

– Здесь я бессильна, – Самшит скорбно прикрыла большие светлые глаза. – Элрог не говорит мне, сколь скоро я вернусь обратно.

– Если ваше путешествие затянется, то моя казна прохудится и Ур-Лагаш себя погубит, матушка.

– Понимаю. Поэтому скоро пришлю к вам своего нового казначея. Он сможет обеспечить значительные вливания из средств храма. Собирайте мужчин, на наших полях много рук, которые можно отнят от сохи без вреда для урожая, земля и сама рада рожать. Учите их и вооружайте, не жалейте злата для офицеров-наставников. Наёмникам, запятнавшим себя неверностью, не доверяйте, – у Аспана и Зелоса денег всегда будет больше, они перекупят всякого, кого можно перекупить. И главное, Нехей, мне нужны солдаты, верующие в Элрога. Наша главная сила не на остриях копий, она – в пламени сердец.

– Я смиренный раб Пылающего, – ответил сатрап, тем подтверждая, что указания приняты и будут исполнены.

Ему предстояло совершить огромное дело, встретиться с ужасными преградами, но всё это не пугало, ведь того желал бог. От понимания этого тело мужчины наполнялось юношеской лёгкостью и задором, Нехей решил, что когда Верховная мать покинет дворец, надо будет навестить любимую супругу.

Вскоре евнухи уже несли Самшит обратно на вершину Оранжевых скал. Величественный способ путешествовать, но ужасно медленный, особенно в гору. Зато было достаточно времени, чтобы подумать над тем, что она скажет гному-банкиру, дожидавшемуся её в Цитадели Огня.

Загрузка...