Мы скакали так, будто хотели догнать закатившееся солнце. По нашим следам шла армия султана, и спастись можно было, лишь забравшись подальше в горы.
Я потеряла сознание, едва оказавшись за пределами лагеря, и проспала немногие часы, оставшиеся от ночи. Очнулась на рассвете, по-прежнему ощущая спиной Жиня, и нас всё ещё преследовали солдаты. Последние свои силы я потратила на новую песчаную завесу позади нашего маленького отряда.
С нами ехала ещё дюжина беглецов из лагеря, не успевших покинуть его с Шазад и близнецами. Некоторым пришлось ехать верхом по двое на немногих последних лошадях. В горячем мареве песков их лица трудно было разглядеть, а кто успел раньше нас, я тоже не знала. Кто-то мог и отстать, не умея толком держаться в седле, но тут уж ничего не поделаешь.
Плечо не переставала дёргать острая боль, которая ещё усиливалась, стоило мне обернуться назад. Глаза уже застилал туман. Наконец терпеть стало уже невозможно, да и лошади уже спотыкались от усталости. Если преследователи всё ещё идут по следу, придётся разворачиваться и принимать бой. Я опустила песчаную завесу, с облегчением расслабляя тело, и Жинь стал вглядываться в горизонт позади. Проморгавшись сквозь пелену в глазах, я тоже посмотрела туда, прикрываясь рукой от слепящего заката.
Никаких признаков движения, лишь одни бескрайние пески. Вроде бы оторвались.
– Разобьём лагерь прямо здесь, – решил Жинь. Прижимаясь спиной, я ощущала, как его голос, хриплый от жажды, отдаётся во мне.
– Здесь опасно, – нахмурилась я.
Он беспечно отмахнулся:
– Нам везде опасно.
– Никакого укрытия, а лошади…
– Они всё равно не смогут идти дальше без отдыха, – шепнул он, – а пешком мы от солдат не убежим… и без твоей помощи – тоже. Поставим часовых, и если на горизонте появится пыль, тут же тронемся дальше.
Соскочив с коня, он начал отдавать распоряжения. Люди ставили палатки и разбирали припасы, которые успели захватить с собой. Жинь снял с пояса кожаную флягу, сделал глоток и протянул мне. Дрожащими руками я поднесла её ко рту и осторожно отхлебнула, опасаясь лишний раз шевельнуть плечом.
Как нас мало, всего десяток с небольшим! А сколько ещё остались лежать в песке на месте бывшего лагеря – тех, кто не успел уйти с Шазад и принцем? Здесь я единственная демджи. Только бы Хала с Далилой успели, они могут спрятать от глаз неприятеля даже большой отряд. А Шазад наверняка сумеет отыскать новое безопасное укрытие и дождаться нас. Остаётся только верить.
Тётушка Сафия тоже была с нами, как и ещё две женщины из Сарамотая. И как это им повезло выбраться, не зная выходов из лагеря? Теперь она помогала раздавать еду. Я увидела ещё несколько знакомых лиц, и от сердца немного отлегло.
Костёр разжигать нельзя. Конечно, от гулей и нетопырей так уберечься труднее, но оставлять маяк для армии султана было бы ещё хуже. Придётся окружить стоянку теми железными предметами, что нашлись, и надеяться на лучшее.
Наше бегство через горы и пески вымотало всех до предела. Некоторые, запихнув в рот выданный кусок лепёшки, валились с ног, где стояли. Нужно было ещё напоить и накормить лошадей, распределить между ними поклажу и подумать о тысяче других дел, но в голове у меня царил хаос.
Сделав ещё глоток воды, я немного приободрилась. Так или иначе, долго мучиться не придётся. Эта часть пустыни была мне хорошо известна. Отсюда три дня пути до порта Гасаб, а если спешить, как сегодня, можно добраться уже завтра к ночи. Там можно пополнить припасы, а затем отправиться к условленному месту сбора в горах. Туда потянутся все наши… то есть те, кому удалось уйти живым.
Отдав флягу, я стала слезать с седла, опираясь больной рукой как можно осторожнее, но она всё-таки подломилась, и я мешком обрушилась на песок.
– Да ты ранена! – воскликнул Жинь, кидаясь ко мне, но я не приняла его помощи и поднялась сама, цепляясь здоровой рукой за стремя. К счастью, усталая лошадь даже не пошевелилась.
– Ничего, переживу. – Я отвернулась и пошла к палаткам, стараясь двигаться как обычно. – Не впервой.
– Амани! – с тревогой крикнул он вслед. Кто-то у палаток поднял голову, но тут же вернулся к работе, зная нас и не рискуя вмешиваться в наши ссоры. – Мы с тобой прошли через всю пустыню, и твою походку я изучил. Похоже, у тебя вывих плеча, дай посмотреть!
– Возьми у меня болеутоляющее! – вставила Сафия, отряхивая песок с ладоней. Она нас ещё не знала.
– Не надо ей ничего, – спокойно отрезал Жинь, не сводя с меня глаз, – только вправить вывих… пока не пришлось отрезать руку.
Остановившись как вкопанная, я обернулась. Развязанная куфия больше не скрывала его лица, на котором играла лёгкая улыбка. Такая, будто он знает, о чём я думаю, лучше меня самой. Врёт или нет? По нему никогда не скажешь. Опасная улыбка.
– Хочешь рискнуть, Бандит? – усмехнулся он.
Может, и врёт. Я была почти уверена… но ещё больше уверена, что две руки лучше, чем одна.
– Ладно.
Я вытянула больную руку как можно дальше, словно ребёнок, что показывает раненого зверька, найденного в песках. Однако Жинь даже не дотронулся до неё, а шагнул вперёд и приобнял меня за плечи. По спине пробежала знакомая дрожь – моё тело не желало знать, что мы в ссоре. Войдя со мной в лёгкую синюю палатку, которую кто-то уже успел поставить, он опустил полог, и мы остались одни.
Потолок был низким, но я упрямо стояла, согнувшись в три погибели, пока Жинь силой не заставил меня сесть напротив. Сумерки уже сгустились, но кое-что было ещё видно. Снаружи доносились приглушённые звуки лагеря.
– Мне надо посмотреть. – Теперь, наедине, голос Жиня звучал нежно, и я не сразу поняла, что он имеет в виду.
– Ладно, – повторила я, отводя взгляд.
Он осторожно взял меня за плечо, а другой рукой залез под воротник. Я ощутила знакомое тепло. Прежде мы обменялись бы шутками, но сейчас в палатке повисло напряжённое молчание. Наконец я не выдержала:
– Ты точно в этом разбираешься?
– Даже не сомневайся. – Жинь не смотрел мне в лицо, хотя придвинулся так близко, что смотреть было больше особо и некуда. – На «Чернокрылой чайке» пришлось научиться, ещё до того как всё началось… всё это. – Он имел в виду восстание. Я чуть не рассмеялась. Слишком короткое слово для того, что мы все делали и ещё собирались сделать. – Матросы часто запутывались в снастях, вывихи случались нередко.
Его пальцы нажали на плечо, и в бок стрельнула обжигающая боль. Я зашипела сквозь зубы.
– Прости, виноват.
– Ну ещё бы не виноват! – Боль развязала мне язык. – Всё из-за тебя, навалился, как…
– Конечно, конечно, – кивнул он с каменным лицом, продолжая ощупывать руку. – Надо было оставить тебя под пулями, тогда и лечить было бы легче.
– Ты, что ли, взялся бы? – фыркнула я. Не время, конечно, выяснять отношения, когда бежишь, спасая свою жизнь, но он сам начал. – Много ты меня лечил, когда я поймала пулю!
Он мрачно сжал челюсти.
– Ты хотела, чтобы я смотрел, как ты умираешь?
– Я не умерла.
– Но могла.
– А ты мог погибнуть на своём шпионском задании у сичаньцев!
Вновь повисла тишина. Мы сидели неподвижно, лишь пальцы Жиня продолжали шарить по моему плечу.
– Так и есть, вывих, – наконец произнёс он, – никаких признаков перелома. Его лицо нависло над моим, я видела лишь движущиеся губы и тень небритой щеки. – Придётся сделать тебе больно. Готова?
– Ну, раз так, деваться некуда… Готова.
Уголки его губ чуть приподнялись, и я вновь ощутила, что мы вместе.
– Отлично. – Он посмотрел мне прямо в глаза. – Вправлю тебе плечо на счёт «три». – Я сжалась, скрипнув зубами. – Раз…
Я набрала воздуха в грудь.
– Два…
Не успела я напрячься в ожидании счёта «три», как Жинь резко дёрнул мою руку вверх и в сторону.
Жуткая боль ударила в плечо и вырвалась изо рта потоком ругательств:
– Сукин сын! Гадина! – Следом полились вперемешку сичаньские, джарпурские и прочие выражения, которым он научил меня во время нашего первого похода через пески. Посреди цветистой галанской фразы губы его внезапно прильнули к моим.
Все оставшиеся слова умерли в тот же миг, а за ними и рассыпались в прах и мысли.
Я почти уже забыла, каково это – целоваться с Жинем. И откуда он только знал, как меня нужно целовать? Словно в первый раз – и в последний. Я прильнула к нему всем телом. Казалось, этот поцелуй сожжёт нас дотла. Пускай провалится наше восстание и вся пустыня вместе с ним, но пока мы оба живы и вместе. Гнев, ещё недавно пылавший в душе, обратился совсем другим пламенем, которое пожирало нас – или мы друг друга, не знаю.
Жинь вдруг резко отстранился, оставив у меня внутри головокружительное ощущение пустоты. В наступившей тишине я слышала своё собственное неровное дыхание. Уже совсем стемнело, и можно было различить контуры плеч и белую рубашку Жиня.
– Зачем? – выдохнула я.
Он сглотнул, и мне захотелось прижаться губами к его шее, чтобы проверить, так ли тяжело он дышит, как я. Но, когда он заговорил, голос был спокойным и твёрдым:
– Чтобы отвлечь тебя. Ну как, прошло?
Боль в руке и впрямь затихла, вытесненная жаром поцелуя. Во всяком случае, ничего похожего на тот ужас, что я испытала перед этим.
Жинь подобрал что-то с земли. Моя алая куфия – я и не заметила, как случайно обронила. Снова ощупав вправленное плечо – уже обычное прикосновение, никакого огня, – он связал концы шёлковой ткани и набросил мне на шею, чтобы подвесить больную руку.
– И потом, – шутливо добавил он, словно ничего особенного не случилось, просто встретились в пути двое странников, которые ни разу не пересекали пески вместе и не смотрели в лицо смерти, – разве можно было устоять перед такими прелестными губками?
Он снова чмокнул меня и исчез – так стремительно, что я ничего толком не успела ощутить.
Я долго сидела в темноте и одиночестве, не вышла даже поесть со всеми, да и голода не чувствовала. Душа болела, словно выжженная изнутри.
«Тактика выжженной земли», – вспомнились слова, когда-то процитированные Шазад. Что-то из военного искусства. «Неужели мы с Жинем воюем друг с другом?»
Слушая последние звуки засыпающей стоянки, я вспоминала всё, через что мы прошли вместе, и гадала, что ждёт впереди. «Ну почему, почему он ничего не скажет?» Чем тише становилось вокруг, тем сильнее бушевал мой гнев. «Пусть мы оба упрямы как ослы, но кто-то же должен уступить первым!»
Повинуясь внезапному порыву, я вскочила на ноги и откинула полог палатки. Лагерь уже совсем затих, и все, кроме часовых, улеглись спать. Я шла в темноте, высматривая впереди хорошо знакомую палатку Жиня, красную и заштопанную с одного бока. Что сделаю, сама толком не знала. Накричу? Поцелую? Или… Ладно, решу на месте.
До палатки оставалась пара шагов, когда меня крепко обхватили и зажали рот тряпкой. Дёрнувшись в панике, я ощутила острый, приторно сладкий запах, как от пролитого спиртного. Инстинктивно ударила локтем назад… и чуть не взвыла от острой боли в пострадавшем плече. Резко втянула воздух сквозь зубы – запах обволок язык и глотку, проникая в лёгкие.
Ядовитое зелье подействовало мгновенно: колени подломились, мир вокруг покачнулся.
Отряд султана всё-таки нас выследил!
Почему никто не забил тревогу? Я могла бы сделать что-нибудь – поднять пески, снова вызвать бурю, остановить врагов. Теперь оставалось только драться. Беспомощно хватаясь за чужие руки онемевшими пальцами, я неловко повалилась набок, пытаясь стряхнуть нападавшего, но было уже поздно. В глаза бросились два неподвижных тела на песке чуть в стороне. Убитые часовые.
Взгляд застилала болезненная пелена, мысли путались. «Пока жива, надо хотя бы предупредить остальных… Жиня. Может, успеет удрать… спастись и помочь другим».
Я открыла рот, чтобы крикнуть, но тьма уже сомкнулась вокруг.