27 ноября 1095 года в городе Клермон в центральной Франции папа Урбан II встал, чтобы произнести одну из самых зажигательных проповедей в истории. Прежде чем объявить о намерении выступить перед паствой с обращением особой важности, Урбан II целую неделю вел церковный собор, на котором присутствовали двенадцать архиепископов, восемьдесят епископов и другие высокопоставленные представители духовенства. Папа решил произнести проповедь на близлежащем поле, а не с кафедры Клермонского собора, чтобы его смогли услышать все, кто собрался в ожидании выступления.
Окружающая обстановка выглядела очень впечатляюще. Папа со знанием дела выбрал место для проповеди – у подножья цепи потухших вулканов: вершина самого большого из покрытых лавой куполов, Пюи-де-Дом, была хорошо видна на расстоянии примерно семи километров. Когда в этот холодный день он начал свою проповедь, люди обратились в слух, стараясь не упустить ни одного слова понтифика: «Дорогие братья! Я, Урбан, папа римский и с дозволения Господа архипастырь всего мира, явился в этот момент крайней необходимости к вам, слугам Господа в этих краях, как провозвестник Божьего наставления»{1}.
Папа был намерен эффектно призвать к оружию искушенных в военном деле мужчин и обратиться к ним с призывом отправиться к лежащему в тысячах километров от Клермона священному городу Иерусалиму. Его проповедь должна была объяснять и провоцировать, побуждать и вызывать гнев. Этот эффект был достигнут в полной мере. Менее чем через четыре года рыцари с Запада стояли лагерем у стен города, где был распят Иисус Христос, готовые овладеть Иерусалимом во имя Господа. Десятки тысяч мужчин, ответивших на клермонский призыв Урбана, оставили свои дома и пересекли всю Европу, полные решимости освободить Священный город.
«Мы хотим, чтобы вы знали, – сказал папа в своей проповеди в Клермоне, – какое печальное дело привело нас в вашу страну и в чем заключается отчаянное положение, в котором оказались вы и все верующие, из-за которого мы находимся здесь». Урбан сказал, что получил тревожные известия как из Иерусалима, так и из города Константинополя: мусульмане – «инородцы и люди, отвергнутые Господом, вторглись в земли, принадлежащие христианам, разрушая их и грабя местное население». Многие были жестоко убиты; других взяли в плен и увели в рабство{2}.
Папа ярко описал жестокости, творимые на Востоке «персами» – под ними он подразумевал турок. «Они разрушают алтари, предварительно пачкая их нечистотами, делают христианам обрезание и льют полученную кровь на алтари и в крестильные сосуды. Когда они хотят умертвить кого-нибудь особенно мучительно, то делают ему надрез в пупке, вытаскивают кишку, привязывают ее к палке, которую вращают до тех пор, пока через низ живота не вывалятся все внутренности и человек не упадет замертво на землю. Они привязывают людей к столбам и расстреливают их из луков, а на других нападают, вытягивают им шеи, и выхватывают свои мечи, чтобы посмотреть, смогут ли они отсечь им голову одним ударом. А что я могу сказать об их ужасном обращении с женщинами? Об этом лучше умолчать, чем говорить подробно»{3}.
Урбан собирался не объяснять толпе происходящее на Святой земле, а возбудить ее: «Это не я, а Господь призывает вас как глашатаев Христа обратиться к мужчинам всех сословий, рыцарям и пешим воинам, богатым и бедным, призвать их поторопиться, чтобы изгнать эту подлую породу с наших земель и успеть помочь христианскому населению»{4}.
Европейское рыцарство должно было подняться и, превратившись в Христово воинство, как можно быстрее поспешить на защиту восточных христиан. Рыцарям следовало собраться в одно войско и идти на Иерусалим, по пути изгоняя турок. «Можете ли вы подумать о том, как хорошо погибнуть за Иисуса Христа в городе, где он умер за нас»{5}. «Господь благословил рыцарей Европы, дав им способности к ратному делу, огромное мужество и силу», – говорил он. Пришло время, как сказал Урбан, применить эту силу и отомстить за страдания христиан на Востоке, вернув Гроб Господень в руки верующих{6}.
Различные описания того, как Урбан говорил в Клермоне, почти не оставляют сомнений в том, что его проповедь представляла собой шедевр ораторского искусства. Его призывы были внимательно выверены, примеры творимых турками жестокостей – тщательно отобраны{7}. Он также рассказал о наградах, ожидающих тех, кто возьмет в руки оружие: любой, кто отправится в опасное путешествие на Восток, получит вечное благословление. Все с воодушевлением отнеслись к этому предложению. Жуликов и воров призвали стать «воинами Христа», а тех, кто прежде воевал против своих братьев и родичей, – объединить усилия и сражаться с варварами на законных основаниях. «Все, кто присоединится к походу, влекомые верой, а не любовью к деньгам или славой, получат отпущение грехов», – заверял Урбан. Это был, по словам одного из очевидцев, «новый путь к спасению души»{8}.
Толпа восторженно реагировала на проповедь папы. Отовсюду неслись крики: «Deus vult! Deus vult! Deus vult!» – «Так хочет Бог! Так хочет Бог! Так хочет Бог!» Люди внимательно вслушивались в слова Урбана. «Пусть этот призыв будет вашим боевым кличем – ведь он исходит от Бога. Когда вы сомкнете ряды перед атакой на врага, пусть этот клич, ниспосланный Богом, раздается из каждой глотки: "Так хочет Бог! Так хочет Бог!"»{9}.
Большинство тех, кто слушал проповедь папы, были охвачены энтузиазмом и поспешили домой, чтобы начать приготовления к походу. Представители духовенства разъехались, чтобы оповестить как можно больше людей, а сам папа Урбан II взвалил на себя тяжелую ношу. Он колесил по стране, продвигая идею похода и передавая послания с призывами присоединиться к нему в районы, на посещение которых у него не было времени. Вскоре вся Франция была охвачена лихорадочной подготовкой к Крестовому походу. Самые влиятельные дворяне и рыцари спешили присоединиться к нему. Например, Раймонд Сен-Жильский, граф Тулузский, входивший в число богатейших и могущественнейших людей Европы, дал свое согласие участвовать в нем, так же поступил и герцог Лотарингский Готфрид. Он был так воодушевлен, что перед тем, как пуститься в путь, велел вычеканить монеты с надписью «GODEFRIDUS IEROSOLIMITANUS» (Готфрид – иерусалимский паломник){10}. Новости об экспедиции к Иерусалиму разлетались повсюду c лихорадочной быстротой{11}. Подготовка к Первому крестовому походу шла очень активно.
Через четыре года, в начале 1099 года, измотанное и потрепанное, но по-прежнему очень решительно настроенное войско рыцарей заняло позиции у стен Иерусалима. Все было готово для штурма и освобождения Священного города христианского мира от мусульман. Были построены и подготовлены к бою осадные машины, вознесены молитвы. Рыцари вплотную подошли к одной из самых удивительных побед в истории.
Амбициозность Первого крестового похода частично проистекала из масштаба предприятия. В прошлом армии преодолевали огромные расстояния и бросали вызов судьбе, чтобы разгромить противника и завоевать его страну. Кампании, которыми руководили такие выдающиеся военачальники Античности, как Александр Македонский, Юлий Цезарь и Велизарий, продемонстрировали, какие огромные территории могут завоевать дисциплинированные солдаты под умелым командованием. Крестовый поход отличался от них тем, что западная армия была не армией-завоевательницей, а армией-освободительницей. В Клермоне папа Урбан II не призывал европейское рыцарство к захвату городов и стран во время похода на Восток и получению выгод от использования их ресурсов; напротив, цель заключалась в освобождении Иерусалима – и церквей на Востоке – от притеснений со стороны так называемых язычников{12}.
Однако на деле все оказалось совсем не просто. Поход протяженностью в тысячи километров принес чудовищные страдания и трудности, потребовал многочисленных жертв и беспримерной самоотверженности. Из 70 000–80 000 воинов Христа, откликнувшихся на призыв папы, стен Иерусалима достигло не более трети. Посланник Урбана II, сопровождавший главных предводителей Крестового похода и написавший в Рим осенью 1099 года, допустил, что соотношение выживших и погибших в боях и от болезней еще хуже – по его оценке, стены Иерусалима увидели менее десяти процентов от тех, кто присоединился к походу в самом его начале{13}.
Например, Понтий Райнауд и его брат Пейре, «самые благородные дворяне», были убиты грабителями, пройдя из Прованса через северную Италию до побережья Далмации. Они не успели преодолеть даже половину пути до Иерусалима. Вальтер из Вервы (населенный пункт в современной Италии) прошел намного дальше. Но однажды он отправился с группой рыцарей на поиски продовольствия в районе Сидона (город Сайда в современном Ливане) и не вернулся. Наверное, он попал в засаду и был убит. Может быть, его взяли в плен и отправили в рабство куда-нибудь в самую глубь мусульманского мира. Больше о нем никто никогда не слышал. А может быть и так, что его конец был более прозаическим: один неверный шаг тяжело нагруженной лошади в горной местности мог иметь фатальные последствия{14}.
Мы знаем также о женщине благородного происхождения Годевере (Гохильде), которая решила сопровождать в походе на Восток своего мужа, графа Балдуина Бульонского. В районе Мараша (город Кахраманмараш в современной Турции) она заболела, ее состояние с каждым днем становилось все хуже, и, в конце концов, она умерла. Эта рожденная в Англии аристократка обрела свой последний покой в отдаленном и экзотическом уголке Малой Азии, вдали от дома, в месте, о котором ее предки и родственники никогда бы не услышали{15}.
Были и другие люди: например, юный рыцарь из Шартра Раймбольд Кретон, который дошел до Иерусалима и участвовал в штурме города. Он был первым из тех, кто взобрался на лестницу, приставленную к стене, несомненно, стремясь завоевать славу первого христианского воителя, ворвавшегося в город. Но действия Раймбольда заметил один из оборонявших укрепления сарацинов, который был столь же решителен. Он одним ударом начисто отсек Раймбольду одну руку и почти полностью – другую. Но Раймбольд хотя бы успел увидеть захват Иерусалима{16}.
Кроме того, история сохранила свидетельства о людях, чья миссия завершилась триумфально. Имена великих предводителей Первого крестового похода – Боэмунда, Раймунда Тулузского, Готфрида и Балдуина Бульонских, Танкреда и других – после захвата Священного города повторяли по всей Европе. Их достижения были увековечены в многочисленных хрониках, стихах и песнях, а также в произведениях, относящихся к новому литературному жанру – средневековому роману. Успехи этих людей стали ориентиром для участников всех последующих Крестовых походов. Но подражать их примеру было нелегко.
Первый крестовый поход – одно из самых исследованных событий в мировой истории. История рыцарей, взявшихся за оружие и пересекших Европу ради спасения Иерусалима, захватила писателей той эпохи и до сих пор вдохновляет историков и их читателей. Рассказы об удивительном героизме, о первых боях с мусульманами, о тяготах, пережитых солдатами-пилигримами во время похода на Восток, завершившегося избиением населения Иерусалима в 1099 году, слышны на Западе на протяжении уже почти тысячи лет. Художественные образы и темы, истоки которых лежат в эпохе Крестовых походов, постоянно проявляются в европейской музыке, литературе и искусстве. Даже само словосочетание «Крестовый поход», дословно означающее Крестный путь[7], приобрело более широкий смысл: опасное, но в конце концов успешное противостояние сил добра и сил зла.
Тема Первого крестового похода обрела такую популярность у разных слоев населения благодаря своей драматичности и жестокости. Но дело было не только в зрелищности: поход повлиял на самые разные стороны жизни Западной Европы. Усиление власти папы римского, конфронтация между христианством и исламом, новые представления о священной войне, рыцарском благочестии и ревностном служении религии, появление морских республик Италии и европейских колоний на Ближнем Востоке – все эти феномены выросли из Первого крестового похода{17}.
Помня об этом, не приходится удивляться тому, что книги по этой теме продолжают выходить большими тиражами. Несмотря на то что о Первом крестовом походе писали многие поколения историков, за последние десятилетия представители современных научных школ проделали большую и полезную работу. Были детально изучены такие вопросы, как скорость передвижения армии крестоносцев, организация ее снабжения и денежная система{18}. Специалисты пересмотрели связи между основными западными источниками, повествующими о Крестовом походе, – недавние исследования на эту тему оказались даже несколько провокативными{19}. Буквально в последние несколько лет внимание историков переключилось на апокалиптические ожидания европейцев раннего Средневековья как на важный контекст похода на Иерусалим{20}.
Применение психоаналитического метода позволило предположить, что рыцари, идущие на Иерусалим, искали выход подавляемым сексуальным влечениям. Одновременно экономисты изучили дисбаланс спроса и предложения в конце XI века и исследовали поход с точки зрения распределения ресурсов в Европе и Средиземноморье в период раннего Средневековья{21}. Чтобы разобраться в демографических процессах (изменения численности, состава и размещения населения) в конце XI века, генетики провели исследования митохондриальной ДНК жителей южной Анатолии{22}. Другие ученые доказали, что период времени, приходящийся на Крестовый поход, был единственным до конца XII века, когда валовой внутренний продукт превзошел рост населения, из этого был сделан вывод о том, что можно найти параллели между средневековыми и современными демографическими показателями и экономическим бумом{23}.
И все же, несмотря на наш постоянный интерес к Первому крестовому походу, выявление его истинных причин вызывало удивительно мало интереса. В течение без малого десяти столетий внимание ученых и писателей было приковано к папе Урбану II, его выступлению в Клермоне и вызванному им взрыву воодушевления среди европейского рыцарства. Однако катализатором похода на Иерусалим являлся не папа, а совсем другой человек: призыв к оружию, озвученный Урбаном, был ответом на просьбу о помощи, поступившую от Алексея I Комнина, императора Константинополя.
Этот город был основан в IV веке как вторая столица Римской империи, из которой императоры могли управлять обширными провинциями в Восточном Средиземноморье. «Новый Рим» скоро стал известен под именем своего основателя, императора Константина. Расположенный на западном берегу пролива Босфор, Константинополь постепенно превратился в крупнейший город Европы, украшенный триумфальными арками, дворцами, статуями императоров и многочисленными церквями и монастырями, построенными в течение столетий после того, как Константин принял христианство.
Восточная Римская империя продолжала процветать после исчезновения западных провинций и падения «Старого Рима» в V веке. К 1025 году она контролировала большую часть Балкан, Южную Италию, Малую Азию и обширные территории на Кавказе и в северной Сирии. Ее притязания распространялись и на Сицилию[8]. Через семьдесят лет картина полностью изменилась. Турки-кочевники хлынули в Анатолию, разграбили несколько важных городов и нанесли большой ущерб этой провинции. Балканы подвергались почти непрерывным нападениям в течение десятилетий с очень похожими последствиями. Принадлежавшие империи территории в Апулии и Калабрии были потеряны – они перешли в руки норманнских авантюристов, завоевавших их менее чем за двадцать лет.
Человеком, который стоял на распутье между крушением империи и ее спасением, был Алексей I Комнин. Этот выдающийся молодой военачальник не унаследовал престол, а взошел на него в результате успешного бунта военных в 1081 году в возрасте примерно двадцати пяти лет. Первые годы пребывания Алексея I на престоле были не простыми – он был вынужден противостоять внешним угрозам, с которыми сталкивалась Византия, и одновременно подчинять империю себе. Будучи узурпатором, он не обладал легитимной властью наследника престола. По этой причине Алексей I подошел к проблеме укрепления своих позиций прагматично, консолидируя власть и продвигая на самые важные посты в империи своих ближайших союзников и членов семьи. Однако к середине 90-х годов XI века его власть постепенно ослабевала, а враги наступали на Византию со всех сторон.
В 1095 году Алексей I отправил послов со срочным посланием к Урбану II. Найдя папу в Пьяченце, посланцы византийского императора «умоляли его святейшество и всех верующих в Иисуса Христа прийти на помощь и защитить от язычников Святую церковь, которая на этой земле почти уничтожена безбожниками, достигшими уже стен самого Константинополя»{24}. Урбан II отреагировал сразу, объявив, что отправляется на север, во Францию, чтобы собрать силы для помощи императору. Таким образом, именно обращение Алексея I стало толчком к началу Первого крестового похода.
Несмотря на то что прибытие византийских послов регулярно упоминается в современных исторических исследованиях Первого крестового похода, то, о чем просил император и почему, как правило, обходят молчанием. В результате Крестовый поход обычно считается призывом папы к оружию: воины Христа с боями прокладывают себе дорогу в Иерусалим во имя Господа. Такой вид эта история приобрела почти сразу после того, как рыцари встали под стенами города в 1099 году, и в этой форме она была принята почти повсеместно – писателями, художниками, кинематографистами и прочими. Но истинные причины Первого крестового похода все же кроются в том, что происходило внутри и вокруг Константинополя в конце XI века. Эта книга показывает, что причины этого великого предприятия следует искать не на Западе, а на Востоке.
Почему Алексей I попросил помощи в 1095 году? Почему он обратился к папе, религиозному лидеру, не располагающему собственной армией? Если принимать во внимание знаменитый раскол, произошедший между католической и православной церквями в 1054 году, то почему Урбан II вообще хотел прийти на помощь императору? Почему Алексей I ждал до 1095 года, чтобы обратиться за поддержкой, хотя турки стали хозяевами Малой Азии в 1071 году после катастрофического поражения византийской армии в битве при Манцикерте? Почему вообще состоялся Первый крестовый поход?
Существует две причины, почему роль Византии в организации экспедиции существенным образом искажается и принижается. Во-первых, после взятия Иерусалима европейские историографы, которые в ту эпоху были исключительно лицами духовного звания, делали все возможное для того, чтобы подчеркнуть центральную роль папы в появлении идеи Крестового похода и его организации. Эта позиция еще более усилилась благодаря образованию в Леванте так называемых государств крестоносцев. Центрами их стали Иерусалим, Эдесса, Триполи и прежде всего Антиохия. Новые государственные образования нуждались в истории, которая объяснила бы, каким образом они оказались под властью рыцарей с Запада. Что касается Крестового похода и его последствий, то в них роль Византийской империи и Алексея I Комнина вызывала неудобные вопросы – не в последнюю очередь из-за того, что крестоносцы многими своими успехами были обязаны Восточной Римской империи. Западных историков устраивала идея рассказывать о Крестовом походе с точки зрения Ватикана и христианского рыцарства, а восточного (византийского) императора отодвинуть в сторону.
Вторая причина фиксации историков на доминирующей роли Запада упирается в проблемы с источниками. Латиноязычные тексты о Первом крестовом походе хорошо известны и написаны прекрасным слогом. При этом с содержательной точки зрения эти хроники, вроде созданных неизвестным автором «Деяний франков» (Gesta Francorum), представляют собой однобокие рассказы о личной храбрости отдельных героев, например Боэмунда с одной стороны, и мошенничестве «мерзкого» императора Алексея, замышляющего нанести вред крестоносцам, с другой. Такие авторы, как Раймунд Ажильский, Альберт Аахенский и Фульхерий Шартрский, предоставили нам не менее яркие, но безапелляционные описания похода, в которых мы видим постоянные столкновения соперничавших лидеров, отношения которых сопровождались постоянным двуличием и вероломством. Они рассказывали о сражениях, в которых катастрофа неожиданно сменялась победой; о падении боевого духа воинства, когда во время осады городов в лагеря крестоносцев прилетали отрубленные головы попавших в плен рыцарей; об ужасе, который они испытали, когда на их глазах священников вешали вниз головой на городских стенах и избивали, чтобы насолить пришельцам с Запада; о том, как турецкие лазутчики нападали из засады на знатных особ, развлекавшихся со своими любовницами во фруктовых садах, и безжалостно резали их.
Восточные первоисточники устроены куда более сложно. И проблема тут не в объеме материала – историкам известно множество летописей, писем, речей, докладов и других документов, написанных на греческом, армянском, древнесирийском, древнееврейском и арабском языках, которые дают возможность посмотреть на период перед Первым крестовым походом с различных точек зрения. Дело в том, что эти источники использовались значительно реже и хуже, чем западные.
Самым важным и сложным из восточных текстов является «Алексиада» Анны Комнины. Этот труд о правлении императора Алексея I, написанный в середине XII века его старшей дочерью, часто неверно понимали и неправильно использовали. «Алексиада» написана на греческом языке, ярком и цветистом, полна сложных нюансов, аллюзий и намеков, которые легко не заметить. В частности, хронологическая последовательность событий, представленная автором, часто ненадежна: события нередко перемещены во времени, описываются в разных частях текста или же одно и то же происшествие описывается несколько раз. Анна Комнина писала свою книгу через пятьдесят лет после описанных в ней событий, поэтому ей можно простить случайные ошибки в указании их последовательности – автор, кстати, сама признает это в тексте: «Дойдя до этого места, водя свое перо в час, когда зажигают светильники, и почти засыпая над своим писанием, я чувствую, как нить повествования ускользает от меня. Ведь когда по необходимости приходится в рассказе употреблять варварские имена и нагромождать события друг на друга, кажется, что расчленяется тело истории и разрывается последовательность повествования. Да не прогневаются на меня те, которые с благосклонностью читают мою историю»{25}.
Образ историка, склонившегося над рукописью, работающего допоздна, эмоционален и очарователен, но в данном случае я считаю его литературным приемом. Таким же стереотипным ходом для античных писателей (которым подражала Анна Комнина) является извинение за свои ошибки. На самом деле Анна Комнина создавала свой труд на основе огромного собрания писем, официальных документов, записок полководцев, семейных хроник и других источников{26}.
Хотя ученые обнаружили в «Алексиаде» некоторые погрешности в хронологии событий, они упустили из виду много других проблем. Это в свою очередь привело к важным ошибкам в интерпретации правления Алексея I Комнина. Самая важная из них касается состояния дел в Малой Азии накануне Первого крестового похода. Картина, представленная в труде Анны Комнины, вводит в заблуждение; в действительности тщательная переоценка «Алексиады», выполненная с использованием других источников, приводит к удивительным выводам, резко расходящимся с общепринятыми взглядами. В прошлом считалось, что византийский император обращался за военной помощью к Западу, чтобы предпринять авантюрную попытку возвращения Малой Азии под свой контроль с позиции силы. В реальности дело обстояло совсем по-другому. Его призыв о помощи к Западу – жест правителя, чей режим и империя балансируют на грани катастрофы – был подобен последнему отчаянному броску игрока в кости.
Тот факт, что ситуация в Малой Азии накануне Первого крестового похода в прошлом не была досконально изучена и понята, исключительно важен. Рыцари направлялись на Восток, чтобы сразиться с турками, которые поставили на колени Византийскую империю. Арабские историки считали, что эти турки относились к огузским племенам, кочевавшим к востоку от Каспийского моря. Они были степным народом, и их храбрость в бою позволила им окончательно разгромить Багдадский халифат, когда тот начал распадаться в конце X века. Начиная с 1030-х годов, т. е. вскоре после принятия ими ислама, турки считались доминирующей силой в регионе. В течение жизни одного поколения после этого они подчинили себе Багдад, а их лидер, Тогрул-бек, стал султаном, сосредоточив в своих руках все полномочия халифа.
Турки непрерывно расширяли границы своих владений в западном направлении. Вскоре они начали совершать набеги на Кавказ и Малую Азию, сея разрушения и вызывая панику у местного населения. Турки быстро и незаметно перемещались на приземистых центральноазиатских лошадях, сила и выносливость которых прекрасно подходили для передвижения по гористой местности и отвесным склонам ущелий, которых было много в этом регионе. Согласно одному из источников, лошади турок «были быстрыми, как орлы, с копытами, твердыми, как скала». По словам современников, турки набрасывались на тех, кто встречался им на пути, подобно волкам, терзающим свою добычу{27}.
К моменту выступления папы Урбана II в Клермоне турки уничтожили структуры военного и гражданского управления византийцев в Анатолии, просуществовавшие несколько столетий, и захватили несколько важных для верующих христиан городов. Незадолго до Первого крестового похода им покорились родной город Иоанна Богослова Эфес, Никея, в которой прошел Первый вселенский собор, и Антиохия, где располагается церковь, основанная самим апостолом Петром. Неудивительно, что папа призывал к спасению церкви на Востоке в своих речах и воззваниях в середине 1090-х годов.
Выходит, что корни Первого крестового похода лежат вовсе не у подножий холмов Клермона или в Ватикане, а в Малой Азии и Константинополе. Слишком долго в освещении Крестового похода доминировали голоса с Запада. Однако те рыцари, которые в воодушевлении отправились в путь в 1096 году, реагировали на кризис, развивавшийся по другую сторону Средиземноморья. Военные поражения, вялотекущая гражданская война и постоянные мятежи поставили Византийскую империю на грань катастрофы. И именно Запад, к которому был вынужден обратиться Алексей I Комнин, и его призыв к папе Урбану II стали катализаторами последующих событий.