Первые и Вторые. Второй сезон. Корнеслов - читать онлайн

Эпизод 1. Иезуиты

– Медведь, говоришь? – переспросил Тимофей.

Тихомир кивнул:

– Медведь! Боярин! Беяр – от рыка его!

Тимофей загадочно улыбнулся:

– Да… Язык наш в звуках своих есть верный подражатель природы! Я почитаю язык наш столь древним, что изводы его теряются во мраке времен! Природа безгранична, поэтому и наш язык столь изобильный в раздроблении мыслей на множество самых тонких отличий и вместе столь сложный и простой, что каждый говорящий им может разговаривать особыми, приличными своему званию словами.

От такого пояснения Марфа удивленно приоткрыла рот.

Тимофей, глядя на нее, усмехнулся и, прищурив глаза, продолжил:

– Язык наш столь правильный, что наблюдательный ум часто видит в нем непрерывную цепь понятий, рожденных одно от другого, и по этой цепи может восходить от последнего до первоначального ее, весьма отдаленного звена.

– Мне много рассказывали про изводные слова нашего языка. И я начинаю понимать его, – поддержал Тихомир.

Тимофей внимательно посмотрел на Тихомира и вновь усмехнулся:

– А в Москве, небось, на французском объяснялся?

Тихомир смутился:

– В обществе – да. Но дома, с отцом – только на русском.

Тимофей качнул головой и с некоторым отчаяньем сказал:

– В том нет твоей вины! И у многих русских нет в том вины, что дети их позабыли родной язык. А знаешь почему?

Тихомир покачал головой.

– Иезуиты, – негромко промолвил Тимофей.

Тихомир оживился:

– Имеется в виду католический орден иезуитов?

Тимофей согласно наклонил голову:

– Официальное название ордена – «Общество Иисуса».

В христианстве существует традиция монашества. В первые века аскетизм или даже смерть за веру считалась для учеников самой большой радостью. Сначала это было пустынножительство, то есть верующие добровольно становились отшельниками. Потом монахи стали объединяться в общины. Они жили, подчиняясь одному лишь своему уставу и руководствуясь единой духовностью, связанной с традициями, заложенными их основателем. Появление новых монашеских общин и орденов напрямую связано со знамениями времени, которые диктовались самой церковью.

Тихомир сказал:

– Католичество создавало много различных орденов под своими знаменами, но все они были воинствующими – тамплиеры, госпитальеры, тевтоны.

Тимофей не согласился:

– Ты сейчас говоришь про крестоносцев, которые несли свое бремя в сообществах рыцарских орденов, правильнее сказать – в духовно-рыцарских орденах. Их занятием было охранение границ христианского мира да защита пилигримов на пути в Святую землю, а также участие в крестовых и других походах – против ислама на Святой земле, в Испании или у осман, против язычников в Литве, Пруссии…

Тихомир было нахмурился, как Тимофей глубоко вдохнул и со смыслом произнес:

– Но не всего можно добиться войной или применением физической силы. Хитрость Католической церкви заключалась в создании ордена, которому предстояло апостольское служение в разных сферах и разных формах, в качестве миссионерской, научной и христианско-просветительской деятельности.

Тихомир наклонился вперед:

– Такими стали иезуиты?

Тимофей так же наклонился ближе к Тихомиру, почти шепча:

– Система морали, разработанная иезуитами, ими самими называлась «приспособительной», так как давала широкую возможность в зависимости от обстоятельств толковать основные религиозно-нравственные требования. Для большей успешности их деятельности многим иезуитам разрешалось вести светский образ жизни, сохраняя в тайне свою принадлежность к ордену. Папство дало иезуитам широкие привилегии, освободив их от многих религиозных предписаний и запрещений и закрепив ответственность только перед орденским начальством. Орден возглавлял пожизненно избранный и утверждаемый самим Папой генерал.

Тихомир переспросил:

– Генерал? Почему – генерал, если это был не военный, а рыцарский орден?

Тимофей хитро улыбнулся:

– Это – загадка! Почему духовно-рыцарские ордена возглавляли Великие магистры, или как было принято говорить – «гроссмейстеры», а научно-просветительский орден иезуитов – генерал?

Эпизод 2. Игнатий

Жарким летним вечером из церкви Святого Петра на Монмартре вышли шестеро.

Их лица были суровы. Каждый молчал, видимо обдумывая слова мессы, призывающей противостоять Реформации, корни которой уже вовсю расползались по всей Европе.

Прищурившись на хоть и заходящее, но яркое после полумрака покрова церкви солнце, один из них вышел вперед и повернулся лицом к другим. Он поднял правую руку, призывая остальных к вниманию.

– На этом месте – у самой древней церкви Парижа – предлагаю создать группу, посвященную служению Христу, – громко сказал он.

Последние слова Игнатия де Лойолы утонули в звоне, доносящемся с высокой четырехгранной колокольни церкви, увенчанной крестом.

Звон, как знак свыше, добавил сверхъестественной торжественности моменту.

Все вздрогнули, подняли головы ввысь и перекрестились.

Старинные бронзовые врата, украшенные изображениями сцен жизни Святого Петра, Богоматери и Святого Дионисия, тяжело проскрипели, когда из церкви вышел священник, читавший проповедь.

Увидев его, все оживились.

Священник Пьер Эмииль Лазаар Фавр широко улыбнулся в ответ, и от этого его черты чистокровного француза обострились.

Один из присутствующих, португалец с очень яркими глазами, Симан Родригиш ди Азеведу, восхищенно, по-свойски называя его, сказал:

– Петр! Твоя проповедь произвела огромное впечатление и, наконец, поставила точку для принятия решения! Игнатий предложил создать группу противоборства еретикам-реформаторам.

Петр благодарно улыбнулся и посмотрел на Игнатия:

– Отдаюсь делу всем сердцем и душой!

Другой из семерых, смуглокожий испанец с иудейскими чертами, обратится к Игнатию:

– Игнатий, ты знаешь – я всегда буду с тобой!

Игнатий подошел к нему и положил руку на плечо:

– Диего Лаийнес, ты будешь моей правой рукой!

Все остальные наперебой начали говорить слова одобрения.

Игнатий посмотрел на каждого и торжественно произнес:

– Я, Игнатий де Лойола, на этом святом месте даю обет в нестяжании, целомудрии и паломничества в Святую землю!

Диего Лаийнес выступил вперед:

– Присоединяюсь к данному обету, и пусть меня ждет геенна огненная, если нарушу эту клятву!

За ним выступил богато одетый испанец:

– Я, Франциск Ксаверий, уповаю на Царство Небесное и отрицаю все земные богатства, все имущество!

После него продолжил еще один испанец, красавец, на которого то и дело поглядывали проходящие мимо молодые парижанки:

– Я, Альфонсо Сальмерон, даю обет моральной добродетели в полном воздержании и избавляю себя от рабства похоти плоти!

Следующий, и видно, что самый горячий из них испанец, энергично топчущийся на месте в ожидании слова, эмоционально выкрикнул:

– Николас де Бобадилья присоединяется к обету. Я совершу паломничество в Святую землю! Буду миссионером! Буду обращать в христианство неверующих везде, куда пошлет меня Христос.

Все шестеро обнялись.

Петр подошел к замкнутому кругу и, обняв всех широко раскинутыми руками, проговорил:

– Клянусь.

Спускаясь с самого высокого холма Парижа, они прошли рядом с четырьмя античными колоннами с коринфскими капителями, чудом сохранившимися после разрушения римского храма бога Марса, где была возведена церковь.

Игнатий остановился, подошел к ближайшей капители. Порыскав глазами вокруг, он поднял кусок обугленной головешки и начертал на основании три большие латинские буквы – J. H. S.

Развернувшись к остальным, он выкрикнул на латыни:

– Наш девиз: «Jesus Hominum Salvator».

Друзья повторили:

– Иисус людей Спаситель!

Эпизод 3. Орден

Когда Игнатий и его немногочисленные соратники были рукоположены в священники, состоялось общее собрание.

Все внимательно слушали красноречивого Лойолу:

– Небо закрыло нам путь в Землю обетованную с той целью, чтобы отдать нам весь мир. Немного нас для такого дела, но мы умножаем наши силы. Однако никогда отдельные члены не окрепнут в достаточной степени, если между ними не будет общей связи. Поэтому необходимо создать Устав для семьи, собранной здесь во имя Бога, и дать не только жизнь новорожденному обществу, но и вечность. Помолимся же вместе и каждый отдельно, чтобы воля Божья исполнилась. Мы, рыцари, призваны самим Богом, чтобы духовно покорить весь мир, чтобы наше товарищество образовало боевую дружину, способную просуществовать до конца мира. Сомневаться же в вечности мы не имеем права, потому что она обещана нам Богом и Иисусом Христом. Решено – создать орден. Если вы мне доверяете, то мы назовем наше товарищество Обществом Иисуса. Это название выше других, и оно внушено мне свыше в видении. Поэтому, дорогие братья, не ищите другого названия.

Раздались взволнованные голоса:

– Игнатий! Мы с тобой. Но найдем мы поддержку наместника Господа на земле?

Эпизод 4. Аудиенция

В глубине высоких папских апартаментов раздались гулкие шаги.

Двое швейцарских гвардейцев в полосатых красно-сине-желтых камзолах под кирасами, подняв головы в шлемах «морион» с красным плюмажем, раскрестили алебарды перед выходящим из дверей личной библиотеки Папы.

Человек в длинном черном одеянии нахлобучивал на себя черную шляпу с очень широкими полями, когда увидел поджидающего его кардинала.

Тот нетерпеливо теребил одну из тридцати трех пуговиц красной сутаны – «по числу лет земной жизни Иисуса».

Человек гордо поднял голову и пронзительно посмотрел на кардинала. По всему было видно, что он полностью удовлетворен аудиенцией Папы.

Кардинал кивнул ему – тот кивнул в ответ и, по-военному чеканя шаг, поспешил на выход.

Кардинал еще немного постоял, поразмыслив, и сделал знак гвардейцам впустить его.

Папа Павел III, стоявший у окна, обернулся и приветствовал гостя:

– Кардинал Джанпьетро Караффа!

Кардинал подошел и, приложившись губами к кольцу Рыбака, взволновано сказал:

– Ваше Святейшество, вы говорили с этим человеком больше часа. Я уповаю на вашу мудрость! Еще нет и трех лет, как вы пребываете на престоле святого Петра, а уже принялись за реформы, которые никто не поддерживает. Кардиналы находятся в недоумении и считают, что вы нарушаете договоренности, данные на конклаве – никаких реформ обычаев папской курии. Кардиналы закрывают глаза на привилегии, которые вы дали своим родственникам. Начиная с того, что доверили вашему сыну Пьетро Луиджи должность гонфалоньера, и теперь он главнокомандующий папской армией…

Папа жестом велел ему замолчать. Он медленно отошел от окна и уселся в резное высокое кресло, обитое нежнейшим красным бархатом.

Расправив белоснежную сутану, Павел III с ехидной улыбкой посмотрел на кардинала:

– Я понимаю, что вы пришли, в первую очередь радея за себя.

Кардинал стушевался.

Папа еще шире улыбнулся:

– Я помню свое обещание сделать вас Верховным инквизитором.

Кардинал наигранно возмутился:

– Ваше Святейшество! Я не радею за себя – я радею за курию! Моя цель – исправление нравов духовенства!

Папа успокоил его:

– Вы будете Верховным инквизитором!

Кардинал учтиво поклонился, но все же спросил:

– Когда Святейший Отец соблаговолит оказать мне такую честь?

Папа внимательно посмотрел на находящегося в затяжном поклоне кардинала:

– Я думаю, что потребуется год или два, чтобы получить полное согласие курии и договориться с испанцами.

Караффа прищурил глаза:

– Я уверен, что курия безоговорочно согласится. Мне многое известно о каждом из кардиналов…

Павел III возвел глаза и поднял руки к небу:

– Пусть Отец наш будет милостив к нам и поможет в переговорах с Испанской инквизицией.

Довольный кардинал распрямился.

Возвращаясь к началу разговора, Павел III сказал:

– Не вы ли, кардинал Караффа, еще будучи в Венеции, сами рекомендовали на рукоположение в священники Игнатия де Лойолы и его последователей?

Кардинал покорно склонил голову.

Папа продолжил:

– Игнатий де Лойола в свои сорок девять лет прошел тернистый путь. Он происходит из древнего баскского рода. Отличился в ратном деле. Был паломником в Иерусалиме.

Кардинал возразил:

– Такой путь прошли многие!

– Многие, но не каждый! Не каждый понял, что для апостольской деятельности необходимы знания. Почему только именно в тридцать три года Лойола начал обучение?

А после постиг многие науки: получил ученую степень по философии и грамматике, диплом магистра арифметики, геометрии и астрономии, а после курсов богословия прошел докторские испытания, – парировал возражение Папа.

Кардинал вопросительно посмотрел на него.

Отвечая на немой вопрос кардинала, Папа добавил:

– Являясь фанатично преданным Вере, Лойола собрал возле себя многих таких же, как он, ученых мужей. Все они на редкость образованные и обходительные люди, готовые, не щадя сил, защищать Папский престол. Поэтому они будут подчиняться только мне и никому больше!

Караффа удивленно смотрел на Папу.

Павел III многозначительно понизил голос:

– С их помощью мы изменим мир, изменим саму всемирную историю!

Кардинал, кажется, начал понимать Папу, но его все-таки терзали личные сомнения, и он решил уточнить:

– Зачем создавать орден для борьбы с протестантством в Европе, если вы собираетесь учредить Римскую инквизицию – Центральный инквизиционный трибунал. Зачем дублировать функции?

Папа успокоил его:

– Деяния инквизиции не будут перекликаться с миссией, которую я возложил на «Общество Иисуса». Вы будете двигаться коллинеарно. Вы – огнем и мечом, а он – силой знаний.

Караффа все равно утвердительно заявил:

– Великая инквизиция требует единоличного руководства!

Папа кивнул и добавил:

– Да будет так. Но завтра я издам буллу о принятии предложения Лойлы создать «Общество Иисуса» для борьбы с ересью. Иезуиты получат дозволение проповедовать во всех церквях.

По всему было видно, что кардинал остался доволен, и он поклонился в ответ.

Папа Римский внезапно стал очень серьезен:

– Но их настоящая миссия останется секретом, между нами.

Кардинал принял высочайшее решение еще одним молчаливым поклоном.

Павел III указал ему на стопку бумаг, лежащую на невысоком изящном столике у его кресла:

– Ознакомьтесь сами и ознакомьте кардиналов с уставом «Общества Иисуса».

Папа прикрыл глаза, давая понять, что аудиенция окончена.

Кардинал Джанпьетро Караффа начал читать устав прямо на ходу, только ступив за папскую дверь: «Товарищество, или „Общество Иисуса“, состоит из тех, которые во имя Бога желают быть вооруженными знаниями под знаменем Креста и служить одному Господу и Первосвященнику римскому – его викарию на земле. Принятые в общество должны дать обет целомудрия, бедности, послушания Генералу ордена и повиновения правящему церковью Папе. Генерал ордена не ограничен в своей власти, но он обязан составить конституцию или устав Общества с согласия большинства сочленов, в управлении же делами Общества ему представляется полная свобода…»

Дочитав устав до конца, Караффа оценил его безапелляционное составление и понял, чего добился иезуит. Но, хорошо зная Лойлу, он понимал, что тот не мог бы самостоятельно разработать стратегию миссии, а это была дальновидная идея Павла III, а может быть, даже и не его…

Немного погодя, когда кардинал Джанпьетро Караффа ушел, Павел III встал и в раздумьях начал медленно прохаживаться по библиотеке. Он осматривал темные от времени корешки книг, по некоторым из них провел рукой. Затем остановился.

Тяжело вздохнув, он подошел к небольшому бюро из мореной лиственницы.

Взяв небольшой лист бумаги, он провел пальцем по водяному знаку с личным гербом Папы Павла III, изображающему щит с синими лилиями на золотом фоне, расположенный на скрещенных папских ключах и увенчанный тиарой.

Помедлив, он обмакнул перо в чернильницу, сделал короткую запись: «Дело сделано». Положив письмо в конверт с ювелирным оттиском личного герба, он позвонил в колокольчик… и потребовал сургуча.

Письмо было незамедлительно доставлено по секретному адресу в Венеции.

Эпизод 5. Миссия

Тихомира все-таки одолевал вопрос, и он переспросил:

– Так почему Лойола стал генералом?

Тимофей рассмеялся:

– Для пущей важности и загадочности! На самом деле Лойола был избран первым генеральным настоятелем ордена, сокращенно – «генералом». Орден должен был раскинуть свои сети по всему миру, а в каждой стране должен был быть свой настоятель ордена.

И, действительно, по плану Папы Павла III одной Европы было недостаточно, и для последующего расширения влияния католицизма иезуиты развернули активную миссионерскую деятельность в Южной Америке, Африке, Индии, Китае и даже в далекой Японии.

Тихомир, довольный собой, сделал вывод:

– А над всеми настоятелями, конечно же, стоит генеральный настоятель!

Тимофей согласился:

– В дальнейшем и по сей день генералы ордена избираются на Генеральной конгрегации и исполняют эту роль пожизненно. И, как и первый генерал Лойла, находятся в прямом подчинении Папы Римского и никого другого.

Довольный собой, Тихомир стал слушать дальше:

– При том, что сам орден действовал внутри церкви, внутри него существовала четкая иерархия и военная дисциплина. У монахов было три обета: обет целомудрия, обет бедности и обет послушания генералу. Беспрекословное повиновение генералу и начальникам нашло выражение в их формуле, записанной в уставе ордена иезуитов: «Каждый из вступивших в орден должен предоставить Провидению в лице своих начальников так управлять собою, как если бы он был трупом, которому можно придать любое положение».

Тихомир задумался и спросил Тимофея:

– А каков был план папы?

Тот очень серьезно ответил:

– Папа Павел III понял, что «просвещением» можно добиться большего, чем мечом, и цели ордена содержались в строжайшем секрете. Хочешь подчинить себе людей – «просвети» их, как тебе надо, и особенно неокрепшие умы – детей!

После создания ордена иезуиты ввели бесплатную систему образования, основанную сначала на глубоком изучении Святого Писания, греческого, латинского языков и литературы. Эта образовательная система была внедрена почти во всех странах, а преподавание в иезуитских коллегиях велось на очень высоком уровне. После оно затронуло самые разные сферы. Среди иезуитов было немало богословов, но основу составляли мужи, весьма образованные в области математики, естествознания, астрономии, военного дела, картографии, знания иностранных языков. Умы всегда притягивают к себе другие умы, умные люди всегда тянутся к более умным, поэтому в этих коллегиях учились и Мольер, и Лопе де Вега, и Вольтер.

Тихомир удивленно спросил:

– А Россия? Россия ведь православная страна!

Тимофей выпрямился и повел плечами:

– Когда влияние иезуитов в Европе возросло, представителей «Общества Иисуса» подвергли гонениям. Под давлением европейских королей и светских особ тогдашний папа римский был вынужден запретить деятельность ордена. После роспуска общества в Европе иезуиты перебрались на территорию далекой Российской империи под покровительство Екатерины II.

Тихомир удивился:

– А зачем это надо было императрице?

Тимофей развел руками:

– Много есть загадок в нашей истории… И только потому, что иезуиты продолжали свою деятельность в Российской империи, в 1814 году орден был восстановлен во всей Европе.

Тихомир сосредоточился:

– Чего же добились иезуиты своей просветительской деятельностью в России?

Тимофей нахмурился:

– С одной стороны, они занимались образованием, и тут, очевидно, не может быть замечено ничего плохого. В иезуитских коллегиях дети постигали знания. Конечно же, это не были дети простолюдинов. К примеру, в иезуитской коллегии Санкт-Петербурга воспитывались дети только из аристократических семей. Многие иезуиты были друзьями, советниками и духовными наставниками представителей аристократии. Некоторые русские аристократы стали иезуитскими священниками, несмотря на то что в те времена это влекло за собой потерю всех имущественных прав.

Марфа охнула.

Тимофей кивнул ей:

– Да! Законы, связанные с переходом православных в католичество, были довольно суровы.

Тихомир спросил:

– А с другой стороны?

Тимофей внезапно переменился и эмоционально высказал:

– Хочешь погубить народ – истреби его язык! С чего начать? С воспитания.

С иезуитов это и имело свое начало! Есть ли в наше время хоть один дом, кроме самых бедных, в котором бы детей наших не воспитывали французы? Это обыкновение так возросло и усилилось, что уже надо быть героем, чтобы победить предрассудок и не последовать общему течению! Попытайтесь сказать, что языку нашему, наукам, художествам, ремеслам и даже нравам принятое по несчастию всеми правило наносит вред?!

Тихомир, недопонимая, спросил:

– А что плохого в том, чтобы изучать французский язык?

Тимофей укоризненно покачал головой и на одном дыхании, возбужденно выпалил:

– Для чего истинное просвещение и разум велят обучаться иностранным языкам?

Для того, чтобы приобресть познания. Но тогда все языки нужны! На греческом писали Платон и Гомер, на латинском – Вергилий и Цицерон, на итальянском – Данте и Петрарка, на английском – Мильтон и Шекспир. Для чего ж без этих языков мы можем быть, а французский нам необходимо нужен? Ясно, что мы не о пользе языков думаем – иначе за что нам все другие и даже свой собственный язык так уничижать перед французским, что мы их едва разумеем, а по-французски ежели не так говорим, как природные французы, стыдимся на свет показаться? Стало быть, мы не по разуму и не для пользы обучаемся ему, что ж это иное, как не рабство?

Тимофей немного успокоился и отдышался:

– Скажут: да он потому необходимо нужен, что сделался общим и употребительным во всей Европе. Я о Европе сожалею, но еще более о России сожалею. Потому-то, может быть, Европа и пьет горькую чашу, что прежде, нежели оружием французским, уже была побеждена их языком. В переведенной с французского книге «Тайная история нового французского двора» описывается, как их министры, обедая у принца своего – Людвига, рассуждали о способах искоренить Англию. Один из них, Порталис, говорил: «Всеобщее употребление французского языка служит первым основанием всех связей, которые Франция имеет в Европе. Сделайте, чтоб в Англии также говорили по-французски, как в других краях. Старайтесь истребить в государстве язык народный, а потом уже и сам народ. Пусть молодые англичане тотчас посланы будут во Францию и обучены одному французскому языку, чтоб они не говорили иначе, как по-французски, дома и в обществе, в семействе и в гостях, чтоб все указы, донесения, решения и договоры были писаны на французском языке. И тогда Англия будет нашею рабою».

Тимофей замолчал и отвернулся к окну.

После долгой паузы Тихомир спросил:

– Так что же русский язык?

Тимофей, уже, казалось, совершенно успокоившись, посмотрел на него и ответил:

– Я всего себя самого посвятил изучению русского языка, или лучше сказать – славяно-русского языка! Теперь боюсь, что мне одному остатков жизни не хватит восстановить забытый корнеслов и оживить для всех на земле древо жизни.

Наш язык – древо, породившее отрасли иных наречий!

Исследование языков привело меня к одному первобытному языку и открыло: как ни велика их разность, она не оттого, чтоб каждый народ давал всякой вещи свое особое название. Одни и те же слова, первые, коренные, переходя из уст в уста, от поколения к поколению, изменялись, так что теперь сами на себя сделались не похожими, пуская от этих изменений своих тоже сильно измененные ветви. Слова показывают нам, что каждое имеет свой корень и мысль, по которой оно так названо.

Правильность и непрерывное течение мыслей, видимое в словах славяно-русских, так велики, что ежели бы человеческие умы открыли, объяснили для себя их изводы, то знание всех вообще языков озарилось бы непроницаемым доселе светом. Светом, освещающим в каждом слове первообразную, произведшую его мысль.

Тихомиру очень ясно вспомнились слова Знахарки: «…Вторые принесли с собой очень много бед, и самое страшное то, что они разделили единый язык на многие и переврали истинное значение слов…»

Тимофей тем временем продолжал:

– Ни один язык, особливо из новейших европейских, не может равняться по этому преимуществу с нашим. Иностранным словотолкователям, для отыскания первоначальной мысли в употребляемых ими словах, следует прибегать к нашему языку. В нем ключ к объяснению и разрешению многих сомнений, который они тщетно будут искать в своих языках. Мы сами можем увидеть во многих употребляемых нами словах, почитаемых за иностранные, что они только по окончанию чужеязычные, а по корню – наши собственные.

Не надлежит слово человеческое почитать произвольным изобретением каждого народа, но общим источником, текущим от начала рода чрез слух и память от первейших предков до последнейших потомков.

Как род человеческий от начала своего течет подобно реке, так и язык с ним вместе. Народы размножились, рассеялись и во многом изменились лицами, одеждою, нравами, обычаями. И языки тоже. Но люди не престали быть одним и тем же родом человеческим, равно как и язык, не престававший течь с людьми, не престал, при всех своих изменениях, быть образом одного и того же языка.

Тихомир нетерпеливо перебил его:

– А как же древние языки – греческий или латинский?

Тимофей покачал головой:

– Все древние языки, кроме славянского, сделались мертвыми или малоизвестными, и хотя новейшие ученые мужи и стараются приобретать в них познания, но число их мало, и сведения в чуждом языке не могут быть столь обширны. Новейшие же языки, заступившие на место древних, потеряв первобытные слова и употребляя только их ветви, не могут более быть верными путеводителями к своим началам.

Где-то невдалеке раздался колокольный звон.

Тимофей встал и перекрестился на икону.

Его примеру торопливо последовала Марфа.