Глухо застонав, Эсмиль с трудом разлепила глаза. Над ее головой темнел полог походного шатра, свитого из плотного войлока. Приподнявшись на локте, девушка огляделась. Кто-то оставил ее на подстилке из нескольких колючих одеял, а рядом, прямо на земле, лежала фляга с водой и кусок хлеба с солониной, завернутые в промасленную тряпицу. Почувствовав острую жажду, девушка протянула руку и впилась губами в горлышко фляги. Вода была холодной, мягкой, с привкусом меда.
– Проснулась? – раздался позади нее голос Дарвейна.
Она обернулась. Мужчина сидел прямо за ее спиной, так близко, что она могла дотронуться до него, если бы протянула руку. Его лицо в полумраке казалось высеченным из гранита: резко очерченные скулы, чуть запавшие щеки, густые брови, высокий лоб под криво обрезанной рваной челкой и глаза – глубокие, темные, завораживающие, затягивающие в себя, как бездна океана. Сейчас в этих глазах горел мрачный огонь, а взгляд, не отрываясь, следил за пленницей.
Эсмиль судорожно вздохнула, сбрасывая наваждение, и хрипло произнесла:
– Где мы?
– Остановились на ночевку. Завтра в полдень прибудем в Керанну, это ближайший крупный город рядом с вашей дырой. Ты была там хоть раз?
– Нет, – она покачала головой и потянулась за хлебом. Есть хотелось просто неимоверно, но она не представляла, что делать с таким огромным куском мяса без столовых приборов. Хлеб хотя бы отломать можно. – Я даже не знаю, где вообще нахожусь.
– Подожди.
Дарвейн поднялся и сел рядом с ней, практически вплотную. Достал из голенища широкий охотничий нож и ловко нарезал хлеб и мясо на маленькие куски. Затем спрятал нож и снова отсел, продолжая пристально наблюдать за девушкой.
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался он.
Эсмиль прислушалась к себе.
– Пить сильно хочется. Вроде только что пила, – она растерянно пожала плечами.
– Что-нибудь болит?
Девушка хотела огрызнуться, мол, еще бы не болело, после такой порки, но потом с удивлением поняла, что не ощущает никакого дискомфорта.
– Как ты это сделал? – изумилась она.
Дарвейн усмехнулся. Ее отчаянная смелость импонировала ему, поэтому он не стал ее поправлять, указывая, как рабыне надлежит обращаться к своему хозяину.
– Это амшеварр. Вернее, высушенный сок амшерра, особого мха, растущего высоко в горах. В маленьких дозах он избавляет от боли, в больших – сводит с ума.
– У нас есть нечто подобное, – пробормотала девушка, – только называется по-другому. Харшиз. Его дают рабам и аскарам. Для притупления боли после наказаний или во время военных походов.
– А у нас – это где?
– В Амарре.
Мужчина смотрел с нескрываемым любопытством. Ему было интересно, что же еще придумает эта странная маленькая рабыня, чей запах буквально сводил его с ума. Он ломал голову, от чего она так изменилась за эти два дня, ведь он точно помнил, что встретил ее маленьким наивным котенком. Но теперь оказалось, что под этой ангельской внешностью скрывается настоящая дикая кошка: гордая, независимая, готовая умереть, но не сломаться. Это читалось в ее походке, повороте головы, в том легком презрении, с которым она смотрела вокруг себя.
Дарвейн неосознанно сжал кулаки. Ну, уж нет, ей придется ему подчиниться, он усмирит в ней эту гордыню. Пусть показывает свой норов другим, а с ним ей положено быть доступной и покорной всегда, когда он пожелает.
Он вспомнил, как увидел ее первый раз, когда поздно ночью вошел в трактир вместе со своими людьми. Услышал женский голосок, напевавший незатейливую мелодию, и пошел на него. Песня привела его в кухню, где в одиночестве над лоханью с водой склонилась хрупкая нимфа, озаренная лунным светом. Девушка стояла практически обнаженная, он сразу отметил ее высокую сочную грудь и округлый живот, и кровь в его жилах забурлила.
Вспомнил, как она тогда испугалась. Бросила мочалку и в лихорадочной спешке прикрылась руками. Вспомнил, как по ее телу стекали потоки мыльной пены, а в глазах воцарился ужас. О, да, она казалась такой невинной, что он тут же представил ее под собой, голую, покрытую потом, с бесстыдно раскинутыми ногами. Всю усталость от долгого перехода сняло, как рукой, он понял, что хочет ее.
В штанах внезапно стало тесно. Мужчина пошевелился, садясь поудобнее. На этот раз он не станет брать ее силой, нет, она сама будет умолять его о близости.
– Так ты считаешь, что попала сюда с Южного континента? – усмехнулся он.
– С Южного? – она непонимающе уставилась на него. – А сейчас мы, по-твоему, где?
Девушка зажала меж двух кусков хлеба пластинку мяса и с видимым удовольствием вонзила зубки в этот примитивный сэндвич. Дарвейну показалось, что она сейчас заурчит, точь-в-точь как большая кошка.
– На востоке Ангрейда, – ответил он. – Это самое большое королевство Северного континента. На северо-восток от нас лежит Тиоффия, на северо-запад – Левансия. Это, кстати, самые цивилизованные страны, а всю остальную часть материка, вплоть до Вечных льдов, занимают земли данганаров – свободных кланов, ведущих весьма обособленный образ жизни.
– И куда же ты направляешься? – поинтересовалась Эсмиль, с аппетитом жуя подсохший хлеб и запивая его простой водой. То ли и вправду было так вкусно, то ли она просто сильно проголодалась, но сейчас этот нехитрый ужин показался ей аппетитнее, чем лучшие пирожные ее личного повара.
– Не я, а мы. Ты направляешься вместе со мной. Или уже забыла?
Она хмыкнула:
– Что, опять бить будешь?
Он скривился, будто сама мысль об этом была ему неприятна:
– Нет, на эту ночь у меня совсем другие планы.
Эсмиль подавилась, в красках представив себе эти планы. Схватив флягу, она сделала несколько быстрых глотков и только после этого взглянула на своего мучителя. Его лицо было невозмутимым, словно они говорили о погоде, и лишь глаза смотрели со странным выражением, определения которому она так и не смогла найти.
– Доешь, – приказал он, вставая, – потом я отведу тебя прогуляться.
Притихшая Эсмиль молча следила, как полог палатки опустился, скрывая его напряженную спину.
Дарвейн присел у костра, горевшего в небольшой яме меж четырех походных шатров. Его воины уже спали, используя каждую возможность для того, чтобы отдохнуть и восстановить силы.
Еще недавно им приходилось спать урывками по два-три часа в сутки, питаться заплесневелым хлебом и пить протухшую воду. Но теперь этому пришел конец. После долгой кровопролитной вражды два ангрейдских барона объединили свои земли, поженив детей. Большая часть наемных солдат стала не нужна, они отработали свой контракт и теперь возвращались в родные земли. За пять лет военной службы из отряда в тридцать человек у Дарвейна осталось только семеро, включая его самого, а впереди лежал долгий путь через суровые холодные земли, покрытые вечным снегом.
Мужчина закрыл глаза, вспоминая скалистые берега, заснеженные фьорды, зубчатые башни замков, обнесенные каменной стеной… Интересно, как там мать и братишка? Еще не женился? По-прежнему имеет горячую голову и язык без костей? Или уже повзрослел и стал более осмотрительным? Когда Дарвейн видел Мариоса в последний раз, тому было всего пятнадцать. За пять лет на чужбине он почти забыл, как выглядят его родные, но хорошо помнил запах любимых материных благовоний и звонкий мальчишеский смех брата. Иногда, тоска по близким накатывала с такой силой, что усмирить ее могла лишь очередная битва, в которую Дарвейн и бросался, как обезумевший зверь.
Он был старшим сыном в семье, наследником клана Эрг-Нерай. Но едва ему исполнилось двадцать, как внезапная смерть отца и пошатнувшееся положение семьи заставили его податься на чужбину. Все, что он умел – это сражаться, и потому предложил свой меч одному из богатейших баронов Ангрейда, в надежде спасти свои земли от разорения. Пять долгих лет он служил верой и правдой тому, кто исправно платил ему полновесной монетой, а теперь вез домой внушительную сумму, достаточную, чтобы восстановить былую славу Эрг-Нерай. Да и его данганары неплохо заработали за эти года, жаль только, что многим пришлось расстаться с жизнью.
Все знали, данганары – лучшие воины во всех королевствах. Лучшие – это да, но не бессмертные. В пылу битвы, накачавшись амшеварром, они впадали в транс, и уже не замечали ран, не чувствовали усталости, пока не падали замертво, разрубленные на куски. Каждый воин-данганар мог сразиться с двадцатью мечниками и выйти из этой схватки живым. Но только в честном бою. Против летящей в спину стрелы или секиры не могут помочь ни сила, ни ловкость, разве что глаза на затылке.
– Ваша Милость…
Дарвейн резко открыл глаза и недовольно уставился на одного из своих людей, оставшегося сегодня в карауле.
– Девчонка, – Вирстин коротко кивнул в сторону господской палатки.
Выругавшись сквозь зубы, его лэр вскочил на ноги и, ступая бесшумно, как тень, двинулся вслед за неясным силуэтом, направлявшимся в сторону леса.
"Как же, буду я тебя звать, мужлан неотесанный, – раздраженно бормотала Эсмиль, пробираясь через густой кустарник. – Можно подумать, мне нужен сопровождающий!"
Найдя, как ей показалось, вполне подходящее местечко, она присела на корточки и позволила себе немного расслабиться. Рядом с ней хрустнула ветка, а в следующий момент ее буквально смело неведомой силой.
Тяжелое мужское тело распластало ее на земле, придавив своим весом. Следы от порки на спине противно заныли, потревоженные грубым обращением. Девушка вскрикнула от боли, но ей тут же закрыли рот, и хриплый мужской голос с яростью прошипел:
– Сбежать надумала?
– Ты что, рассудком повредился?! – возмутилась она, отталкивая его руку. – Куда тут бежать? Лес кругом!
– Тогда зачем из палатки вышла? – Дарвейн отпустил ее и даже отстранился, с интересом разглядывая задранный подол, обнаживший ноги до самых бедер.
– По нужде, – огрызнулась Эсмиль.
Она заметила, как заблестели его глаза, когда взгляд наткнулся на ее ноги. В голове возникла шальная мысль. Почему бы не воспользоваться тем, что этот варвар хочет ее? Конечно, новая внешность не идет ни в какое сравнение с чистокровной амаррской красотой, но даже из этой бледной немочи должен быть хоть какой-то толк!
Мысленно усмехнувшись, она облизала пухлые губы и, будто бы случайно, поддернула подол еще выше, чуть развела бедра, позволяя мужчине на мгновение увидеть то, что было спрятано между ними, и с тихим чувственным стоном прогнулась.
– Тебе больно? – хрипло спросил Дарвейн, не отрывая глаз от ее тела.
– Не могу подняться, – на ее лице появились растерянность и испуг.
Обеспокоенный лэр встал на колени, склонился над ней:
– Держись за меня… – и тут же почувствовал, как тонкие женские руки скользнули вдоль его тела.
Пальцы Эсмиль нащупали голенище его сапога, нырнули внутрь и сомкнулись на рукояти ножа, которым он еще недавно нарезал для нее мясо. Одно движение – и клинок сверкнул в свете луны. Острие уперлось в жилистую шею мужчины.
Дыхание оборвалось. Мужчина и женщина – оба замерли, не спуская друг с друга глаз. Каждый ждал, кто сделает движение первым.
Дарвейн прищурился, изучая лицо своей рабыни, на котором сейчас застыла холодная решимость. Кончик ножа царапал его шею. Рука девушки дрожала от напряжения.
Губы лэра раздвинула тонкая усмешка.
– Развлекаешься, значит, – хрипло шепнул он.
И вдруг, в одно мгновение все изменилось. Эсмиль сама не заметила как, но внезапно жесткая мужская рука сдавила ее запястье, выкручивая до хруста. Ее пальцы разжались, нож упал в темноту, а ее саму отшвырнуло на пару шагов.
Ударившись спиной о корни деревьев, чуть прикрытые опавшей листвой, она замерла, не сводя с мужчины напряженного взгляда.
– Ну… – прохрипела, не желая сдаваться, – должна же и я получить удовольствие.
– Ты его получишь! – буквально прорычал Дарвейн.
Шагнув вперёд, он рывком подхватил девушку с земли и впился ей в рот голодным поцелуем. Его язык ворвался в нее с глухой яростью, будто желая наказать. Мужские губы были обветренными и колючими, они причиняли боль, но вместе с этой болью в теле Эсмиль начало подниматься какое-то животное возбуждение. Застонав ему в рот, она ощутила, как он вздернул ее выше, заставляя обнять ногами, и вдавил спиной в твердый столб дерева. Следы на спине тут же отозвались тупой болью, но это лишь придало ее возбуждению особый горько-сладкий оттенок.
Эсмиль даже не заметила, когда мужчина умудрился развязать ворот ее рубашки и спустить ее с плеч вместе с платьем, открывая своему взгляду полную грудь. Два идеальных полушария с маленькими розовыми сосками казались в неверном лунном свете выточенными из алебастра. Оторвавшись от ее губ, он с тихим рыком накрыл губами затвердевший бутон. Застонав, девушка прогнулась, подставляя грудь под его ласки, и запустила пальцы в жесткую мужскую шевелюру, прижимая к себе его голову.
Это было похоже на безумие. Дарвейн забыл, когда последний раз испытывал такое дикое желание. Женская плоть под ним была мягкой и упругой, ее запах сводил с ума, а тихие стоны лишали рассудка. Его член стал твердым, как древко копья, уперся в плотную кожу штанов и болезненно ныл, желая вырваться на свободу.
Словно услышав немой приказ, Эсмиль запустила руку между их телами. Пальцы нащупали то, что искали, прошлись по всей длине, чуть сжали. Дарвейн издал глухой рык.
– Я хочу тебя, – пробормотал он, лаская ее грудь, – здесь, сейчас.
Девушка и сама была на грани от возбуждения. Ее плоть пульсировала, между бедер все давно было влажным и ждало его. Она вскрикнула, когда его пальцы скользнули в нее. Сначала один, потом второй, растягивая и подготавливая. Большим пальцем он начал выписывать круги вокруг ее набухшего клитора, едва задевая его, заставляя Эсмиль извиваться в своих руках.
– Дарвейн! – простонала она. – Ты мерзавец.
– Нет, крошка, – пробормотал он, ловя ее губы, – я твой хозяин. Повтори это, иначе не получишь сладкого.
Она яростно зарычала и попыталась его оттолкнуть, но он прижал ее еще крепче. Его пальцы скользили в ней, совершая резкие поступательные движения, большой палец дразнил клитор, раз за разом доводя до края и отступая, выматывая ее, как выматывают врага долгой осадой. Губы ласкали чувствительную шею и грудь, заставляя невольно изгибаться. Тягучая тяжелая волна поднималась в ней, готовая смести все на своем пути, но каждый раз отступала.
Эсмиль начала хныкать.
– Я больше не выдержу! Дай мне это!
– Сначала скажи, кто я для тебя.
– Ты грязный вонючий дикарь!
– Ответ неверный.
И снова его пальцы сводят ее с ума, заставляя терять рассудок.
– Так кто я?
– Сын шакала!
– Кто?
– Отродье ехидны!
– Кто?
– Хозяин! Ты мой хозяин! – вскричала она, почти теряя сознание в преддверии апогея, и ее тут же накрыло сильнейшим оргазмом, который она когда-либо испытывала.
– Вот видишь, все не так уж и сложно, – мурлыкнул Дарвейн ей на ухо и ловко развернул, заставив упереться в дерево трясущимися руками.
Словно в забытьи, Эсмиль ощутила прохладу, когда мужчина задрал на спину ее юбки. Его палец вновь скользнул в нее, вырывая судорожный всхлип.
Пара мгновений – и вот уже его твердая горячая плоть входит в нее с привычной грубостью. Резкий толчок. В этот раз он заполнил ее как никогда прежде. Она почувствовала, как его бедра на секунду прижались к ней, и услышала сдавленный мужской стон. Обветренные губы скользнули по ее шее, то ли покусывая, то ли целуя, смешивая воедино удовольствие и боль. Мужские пальцы коснулись клитора, заставляя вздрагивать и стонать. Дарвейн держал крепко, не позволяя увернуться от его прикосновений, но это было уже и не нужно. Она сама прижималась к нему, прогибалась и просила, готовая принять все, что он может дать.
Это была не любовь и даже не страсть. Это была жгучая животная похоть. Так самцы в брачный период покрывают самок – дико, грубо, неудержимо. Но почему-то это было именно то, чего ей сейчас хотелось. Эсмиль чувствовала, как мужчина движется в ней резкими сильными толчками, наполняя до отказа, а его член почти упирается в матку при каждом рывке. Она закрыла глаза, представляя, что отдается сейчас не человеку, а дикому зверю. Его пальцы впились в нежную кожу ее бедер, причиняя боль. Девушка уже не могла стонать, она хрипела, остервенело насаживаясь на его плоть. Еще… еще… и еще, пока не взлетела вверх в пароксизме страсти, чтобы тут же, с головокружительной скоростью, рухнуть вниз.
Он вошел в нее последний раз, цедя сквозь зубы грязные ругательства, и, наконец, излился, откинув голову и глухо рыча.
– Теперь ты не такая строптивая, – усмехнувшись, он вышел из ее тела и, как ни в чем не бывало, поправил штаны.
– Мерзавец, – всхлипнула она, разгибая спину. Между ног все ныло, тело колотила мелкая дрожь.
– Нет, – сказал он, легонько щелкая ее по носу, – я твой хозяин.
Затем привел в порядок ее одежду и подхватил на руки. Эсмиль почувствовала себя куклой, которую только что поимели. Ей было больно и гадко, но при мысли о том, как он это сделал, ее вновь накрыла волна возбуждения.
В палатке Дарвейн не слишком любезно сгрузил свою ношу на импровизированное ложе и присел рядом. Протянул руку, отводя с лица девушки растрепавшиеся волосы. Та дернулась и зашипела, будто дикая кошка.
– Ну-ну, вижу, урок не прошел даром, – ухмыльнулся мужчина. Его поза выглядела расслабленной, но глаза внимательно следили за каждым движением Эсмиль. – По крайней мере, ты больше не пытаешься напасть на меня.
– Я просто устала, – фыркнула девушка, принимая независимый вид. – Кстати, ты был весьма неплох, хотя я знавала и лучше.
Данганар криво усмехнулся, затем подался вперед так, что она почувствовала его теплое дыхание на щеке, и хрипло шепнул:
– Не поверишь, ты тоже вполне ничего, хотя я знавал и получше.
После этого он резко поднялся и вышел, не произнеся больше ни слова.
Эсмиль осталась сидеть, растерянно глядя, как за ним опускается полог шатра. Она была так поражена его последними словами, что у нее даже не нашлось сил ему возразить. Ее, первую красавицу Амарры, только что унизил и растоптал какой-то неотесанный дикарь, заросший и вонючий, как дикий кабан. Он сказал, что у него были женщины и получше. Она не могла в это поверить.