Эсмиль была слишком обескуражена, слишком подавлена и разбита, чтобы продолжать сопротивление. Никогда прежде ей не приходилось совершать верхом настолько долгие путешествия. Амаррские аристократки предпочитали портшезы, колесницы или крытые двуколки верховой езде, хотя многие Дома могли похвастаться собственным конным заводом.
Вот и Эсмиль очень редко приходилось самостоятельно сидеть в седле. За несколько часов скачки по отвратительным дорогам Ангрейда нежная кожа ее бедер стерлась почти до крови, кости таза болели в таких местах, о которых она и не подозревала, а позвоночник мучительно ныл от постоянного напряжения. В какой-то момент она не выдержала, плюнула на все и привалилась спиной к груди своего мучителя. Она не видела, как Дарвейн кинул на нее снисходительный взгляд из-под опущенных ресниц, зато почувствовала, что его рука на ее талии сжалась еще сильнее.
Этот дикарь решил, что она сдалась? Как бы ни так, это просто передышка перед боем.
– Не стоит так бояться меня, – раздался проникновенный шепот над ее головой, и горячий влажный язык прошелся по нежной раковине уха. Острые зубы прикусили мочку, заставив девушку вздрогнуть. – Мне больше нравится видеть тебя гордой и независимой, моя дикая кошечка. И как в этих трущобах сохранился такой цветок?
Эсмиль передернула плечами и попыталась отодвинуться. Это было практически нереально, поскольку мужчина держал крепко и, похоже, наслаждался ее сопротивлением.
– Ты рано радуешься, варвар, – пробормотала девушка. – Ты не сможешь долго удерживать амаррскую подданную. Дай только добраться до консульства.
– Да? – Он запустил руку ей в волосы и силой развернул к себе ее лицо. Под его насмешливым взглядом она поджала губы и глянула в ответ с неприкрытой ненавистью. – И что же ты скажешь амаррской консульше, этой высокомерной сучке, которая даже нашего короля принимает не иначе, как в окружении своих рабов? Если ты действительно аристократка, то как оказалась рабыней этого трактирщика? Если это не твое тело, как ты утверждаешь, то как ты в него попала и где твое? Тебе не кажется, что все это похоже на детские сказки? Тебе никто не поверит, еще и камнями побьют за вранье. А я слишком дорого заплатил за тебя, чтобы позволить так рисковать. Поэтому, прекрати испытывать мое терпение и смирись со своей долей.
– Я не твоя собственность! Ты, грязная свинья! – взорвалась девушка. Ее рука взлетела вверх, раздался звук пощечины, и на застывшем лице Дарвейна расцвел красный след от удара.
Мужчина буквально окаменел, но в его глазах медленно разгорался темный огонь, не обещавший ничего хорошего.
Он сжал ее волосы еще сильнее, причиняя резкую боль, пригнулся и, глядя прямо в глаза, прошипел:
– Ты зря это сделала, маленькая рабыня. Пора научить тебя хорошим манерам.
Эсмиль скрыла нервный вздох и украдкой огляделась вокруг. Они находились на обочине дороги, которая шла через густой лес. Было довольно прохладно, на деревьях почти не осталось листьев, а траву в некоторых местах покрывал иней. Воины, сопровождавшие Дарвейна, да и он сам, были экипированы безрукавками из густого медвежьего меха, накинутыми поверх курток из грубой шерсти, а вот девушке приходилось кутаться в суконную накидку с капюшоном. Но сейчас эта накидка была грубо сорвана с нее, и тело мгновенно охватил осенний холод.
Дав отряду знак остановиться, Дарвейн спешился и за волосы стянул с коня свою строптивую невольницу. Она еще сопротивлялась, пытаясь оторвать руки мучителя от своих волос, но это было бесполезно. Мужчина быстро скрутил ей запястья крепкой веревкой и вздернул вверх, закрепив на толстой ветви ближайшего дерева. Затем, молча разорвал платье от ворота до поясницы, оголяя бледную спину.
– Знаешь, что делают с рабыней, поднявшей руку на своего господина? – произнес он бесцветным голосом. – Ее могут отдать в общее пользование, могут побить камнями или палкой. Все зависит от желаний хозяина. Я предпочитаю стек. Хорошая вещь для дрессировки строптивых женщин и лошадей. Не так ли, кошечка?
Последние слова он произнес стоя так близко, что она почувствовала его дыхание на своей коже. Он коротко поцеловал ее в плечо и отошел за спину.
Первый удар обжег, будто огонь. Эсмиль дернулась и зашипела. На белой коже расцвела тонкая багровая полоса.
– Восхитительно, – произнес Дарвейн вполголоса и ударил еще раз.
Удары посыпались один за другим, девушка не успевала их считать. Гордый дух амаррской женщины заставил ее закусить губы и молчать. Никогда, ни под каким видом она не собиралась показывать свою слабость перед этими дикарями в вонючих засаленных шкурах! Но ужас всего происходящего был настолько реальным, что она уже не могла отрицать очевидного: судьба сыграла с ней злую шутку, вырвала из привычной жизни, лишила родного тела и забросила в мир, где женщина стоит дешевле лошади, на которой ее везут.
"О, Бенгет Всеблагая! – взмолилась она, чувствуя, как лопается кожа под ударами стека и тоненькие струйки крови стекают вдоль спины. – За что мне все это? За что? Разве я не была твоей верной подданной? Разве не приносила тебе в жертву самых лучших рабов?"
Особо сильный удар заставил Эсмиль вздрогнуть и застонать сквозь стиснутые зубы. Она рванулась прочь от обжигающих ударов, действуя уже на одном инстинкте, но грубые мужские руки швырнули ее назад, до боли выкручивая запястья, связанные колючей веревкой. Адская боль пронзила все тело, начиная от вывихнутых рук, и спасительное забвение опустилось на бывшую госпожу.
Дарвейн был зол, очень зол. Эта рабыня испытывала его терпение своим глупым упрямством. Он хотел лишь одного: чтоб она закричала, признавая его власть над собой, но строптивая женщина лишь шипела сквозь зубы, будто разъяренная кошка, и молча дрожала под ударами скакового стека, вызывая в мужчине еще больший гнев.
Его люди, спешившись, с интересом наблюдали за неожиданным развлечением. Давненько их лэр так не срывался. И как только у глупой девчонки ума хватило поднять на него руку? А теперь еще и это никчемное упрямство – зачем терпеть боль наказания? Казалось бы, чего проще: закричи, прими его своим господином, покажи, что покорна его воле – и все закончится. Но она упорно продолжала молчать.
Удары ложились один за другим, тонкими полосами расчерчивая спину с обеих сторон. Дарвейн бил наотмашь. Десять ударов с одной стороны, десять с другой. Его обуял такой гнев, что он даже не заметил, когда его рабыня перестала издавать вообще какие бы то ни было звуки и безвольно повисла в своих путах. Он остановился лишь тогда, когда один из воинов подошел и положил руку ему на плечо.
– Ваша Милость, – произнес тихо его соратник, – вы ее убьете.
Тяжело дыша, Дарвейн смахнул пот со лба и уже спокойно взглянул на свою рабыню. Она не подавала признаков жизни.
– Приведите ее в чувство, – бросил он своему товарищу, сунул стек за голенище сапога и быстрым шагом направился в лесную чащу.
Он и сам не понял когда, в какой момент поддался гневу настолько, что забыл о том, что хотел всего лишь наказать глупую девчонку. Ну почему она так упряма? Что пыталась доказать своим гордым молчанием? Разве женщине не положено быть мягкой и чуткой, подобно воску в руках мужчины? А она сопротивляется так, будто в нее и вправду вселился демон! Он купил ее, заплатил полновесной монетой и по все законам имеет право использовать свою собственность так, как считает нужным. Почему же тогда на душе так противно?
Отцепив от пояса фляжку с райсблером – прозрачным напитком из перебродившего овсяного солода, сваренного с медом и хмелем – Дарвейн сделал пару больших глотков. Огненная жидкость обожгла пищевод и растеклась внутри приятным теплом, успокаивая нервы. Прислонившись спиной к дереву, мужчина запрокинул голову и несколько минут бездумно вглядывался в облачную высь. Затем вернул фляжку на место и, придав себе прежний невозмутимый вид, отправился назад.
Эсмиль пришла в себя лежа под деревом. Кто-то освободил ее от пут и положил животом на расстеленный на земле плащ. Открыв глаза, девушка увидела рядом с собой все те же ненавистные лэровские сапоги. "Кажется, я уже начинаю привыкать к этому зрелищу", – мелькнула в голове горькая насмешка.
Присев на корточки, Дарвейн осторожно коснулся пальцем истерзанной спины. Рабыня издала болезненный стон, но в ее глазах по-прежнему светился огонь непокорства.
– Ты сама виновата в том, что произошло, – с тяжелым вздохом лэр поднялся на ноги и достал из поясной сумки небольшой узелок. В нем он хранил кубики амшеварра – высушенный и спрессованный сок горного мха амшерра, который северные варвары использовали как сильное болеутоляющее, а иногда и наркотическое средство. – Для такого слабого тела у тебя слишком гордый дух.
Опустившись на одно колено рядом с девушкой, он жестко сжал ее подбородок, заставляя раскрыть рот, и положил на язык горький кубик. Затем, удерживая ее одной рукой, другой отцепил от пояса фляжку, зубами вытащил пробку и влил в рот рабыни несколько глотков райсблера. Закашлявшись, девушка вынуждена была проглотить противное лекарство. Вместе с алкоголем по телу разлилась волна тепла. Исполосованную кожу на спине саднило, места ударов жутко болели, но постепенно это ощущение начало притупляться, мысли рабыни стали вялыми и неповоротливыми, а на губах заиграла глупая ухмылка.
Рядом раздалось сдержанное покашливание. Дарвейн резко оглянулся. Его люди стояли совсем рядом и с неприкрытым интересом разглядывали полуобнаженную рабыню, уже начавшую впадать в наркотическое опьянение. Похоже, доза, рассчитанная на взрослого воина, оказалась слишком большой для хрупкой девушки.
– Вставай! – Дарвейн грубо поднял ее на ноги и собственническим жестом завернул в плащ. – Остаток дороги ты проведешь в менее комфортных условиях.
Недовольно хмурясь, он буквально на себе отволок ее непослушное тело к коню и перекинул через лошадиный круп. Он так хотел быть с ней нежным, но она сама отвергла его ласку. Что ж, пусть теперь испытает его гнев.