– Вы живы? – спросила Софи, пытаясь осознать, что видит. Если бы ее мозг был компьютером, то выдавал бы сообщения об ошибках, а из ушей валил бы дым.
– Может, присядем и поговорим? – предложил мистер Форкл, делая осторожный шаг к ней.
– Нет! – Софи попятилась дальше, едва не свалившись с лестницы.
Она должна была радоваться, что он жив – и отчасти так и было.
Но под кожей твердела злобная ярость.
– Вы мне солгали!
На самом деле, он поступил с ней еще более жестоко.
– Вы умерли у меня на глазах! Я была вся в вашей крови! – она никогда, никогда не забудет, какой теплой и липкой она была. Как и удушающий запах железа, не отмывавшийся много дней. – А теперь вы просто приходите и просите присесть и поговорить, как будто ничего не случилось?
В глазах встали слезы, и она сморгнула их. Он их не заслуживал. С этого момента.
– Отнюдь, мисс Фостер. Все очень серьезно. Думаете, я просто так попросил привести вас одну? Я хотел дать вам время все обдумать. Но вместе с тем я понимал, что вы не захотите объяснять ситуацию друзьям. Поэтому я попросил Тиргана привести их с вами, чтобы я все рассказал – и я расскажу. Как только вы будете готовы.
– И что, это как-то затмит факт, что несколько недель мы считали вас мертвым? – она резко обернулась к Тиргану. – Вы знали?
– Не вини его, – попросил мистер Форкл. – Я сам попросил Коллектив подождать.
– Да что за больную игру вы…
– Это не игра, – перебил мистер Форкл. – Лишь отчаянный, не до конца продуманный план. Я думал, что готов, но было… невероятно тяжело.
– И что, мне вас пожалеть? Бедный мистер Форкл – наверное, было так тяжело притворяться мертвым.
Все вставало на свои места – и с каждой секундой становилось все хуже.
– Вы поэтому попросили Орели забрать ваше тело, чтобы его никто не увидел? Поэтому попросили не сажать ваш дурацкий Вандерлинг? – она сорвала с шеи медальон. – Семечко хоть настоящее?
– Прошу тебя, – прошептал он, поднимая руки, как при встрече с диким зверем. – Пожалуйста, осторожнее.
– С чего бы?
– Потому что больше у меня ничего не осталось, – сказал он и хриплым голосом добавил: – Семечко настоящее, мисс Фостер. Как и то, что произошло в Люменарии.
Несколько раз глубоко вздохнув, он продолжил:
– Вы держите в руках все, что осталось от моего брата.
Его слова расползлись в голове Софи илом.
– Вашего… брата.
Мистер Форкл кивнул, отводя взгляд и вытирая глаза.
– Моего брата-близнеца.
Так. А вот теперь Софи нужно было присесть.
Все плыло и дрожало – а может, дело было в ней самой. Она не понимала.
Ничего не понимала.
Тирган приобнял ее за плечи и отвел к одному из кресел.
– Вы знали? – спросила она. Ей хотелось отпихнуть его, но сил не хватало.
Кивнув, он усадил ее в бугристое кресло.
– Давно? – выплюнула Софи. – До Люменарии?
– Да, – признал Тирган. – Но они долго скрывали от нас правду. До «Лунного жаворонка», когда мы пытались придумать, как присматривать за тобой в Запретных городах. Мы часто шутили, что Форкл будто находился в двух местах одновременно. Но никогда не думали, что так и есть.
– Никто не должен был узнать, – тихо добавил мистер Форкл – и Софи поняла, что он не был мистером Форклом.
Не полностью.
Она тяжело сглотнула, когда ее накрыло новой волной горя. Она даже не заметила, сколько в ней было надежды, пока ее не отняли.
– Значит, ваш брат, – сказала она. – Это он…
Она замолчала, пытаясь понять, как описать их отношения.
Мистер Форкл не был ей как отец. Но он часто о ней заботился. И иногда заставлял поверить, что она ему действительно небезразлична.
– Это он был моим соседом? – закончила она слабо.
– А вот это объяснить будет непросто, – он подошел ближе, так знакомо переваливаясь с боку на бок, что заныло сердце. – Между нами не было различий. Я был им, и он был мной. У нас была одна жизнь, разделенная пополам.
Софи нахмурилась.
– То есть… иногда я была с вами?
– В какой-то мере ты всегда была со мной. Мы разделяли все мысли. Все чувства. Все воспоминания. Не было ничего индивидуального – только тела. Физически нам приходилось разделять время, поэтому мы составили строгое расписание и всегда его придерживались, даже если было неудобно. Но, прошу, не пытайся его угадать. Наше существование было бесшовно. Все, что мы говорили и делали – общее решение, даже если присутствовал лишь один.
– Я… ничего не понимаю.
– Знаю. Но для нас такая жизнь была абсолютно естественна, – он опустился в кресло напротив, глядя в окно. – Куда бы мы ни отправлялись, что бы ни видели и ни делали по отдельности – все было частью единого целого. Мы всегда учитывали мнение другого, когда принимали решения – и сообщали друг другу обо всем. До того, как у нас проявилась телепатия, мы сидели допоздна и в деталях пересказывали прошедший день. А когда научились объединять разум, то начали обмениваться воспоминаниями полностью, ничего не скрывая. Поэтому, когда ты была с ним – все было точно так же, как со мной.
– Но зачем? – не смогла не спросить Софи. – Зачем всем лгать и так жить?
– Потому что мы могли либо разделить жизнь, либо встретиться с презрением к близнецам. А в годы нашей молодости ограничения были еще строже нынешних. Мы бы не смогли посещать Фоксфайр, не стали бы аристократами – и это только начало. Но независимо от этого, решение принимали не мы. Когда неожиданно появился я – две минуты и двенадцать секунд спустя после моего брата – родителям пришлось выбирать. И они выбрали.
– Они не знали, что у них будут близнецы? – спросила Софи. В это было сложно поверить. Даже люди могли узнать заранее.
– Они утверждали, что нет – и не забывай, это было очень давно. Раньше не делали столько тестов. Хотя я считаю, что родители догадывались. Мне кажется весьма подозрительным то, что мама решила рожать самостоятельно, а не в родильном доме. Отец был врачом, и он убедил всех, что беременность матери проходила так гладко, что было бессмысленно покидать комфорт родного дома. Но благодаря этому они с легкостью смогли фальсифицировать документы и стереть все следы моего существования.
Он приподнял пухлые складки на шее, демонстрируя регистрационный медальон на натянутой серебряной цепочке.
– Говоря формально, записи, передаваемые этим кристаллом, не мои, и никогда моими не были. Но это единственная известная мне жизнь. Мать говорила, что, если бы мы не были похожи, то она бы просто спрятала меня и инсценировала вторую беременность. Но мы были близнецами. Меня не могли зарегистрировать: по ДНК все стало бы ясно. Поэтому отец придумал куда более сложное решение. Он дал нам единое имя. Единую дату зарождения. Единую зарегистрированную ДНК. И с этого момента нас растили так, будто мы – две половины одного целого. В одно время дом мог покидать лишь один из нас. И нам нельзя было говорить о существовании другого – никому.
– Какой кошмар, – пробормотала Софи.
– Возможно. Но мы знали лишь такую жизнь, поэтому не сопротивлялись. Лишь больше десяти лет спустя мы осознали, что остальные не делят ни с кем свою жизнь. Мы всегда думали, что у всех есть спрятанный дома близнец.
– И вы не разозлились, когда поняли, что вам врали? – спросила Софи.
– Разозлились, конечно. Но если бы мы раскрыли правду, то родителей бы изгнали за фальсификацию регистрационных записей – а мы с братом стали бы изгоями. Единственным логичным путем был тот, по которому мы уже шли. Поэтому мы решили рассматривать его, как преимущество. Во многом так и было. Только у нас был встроенный резерв. Только мы могли работать половину времени, как единая личность. Как сказал Тирган, мы могли быть в двух местах одновременно. И в конце концов мы поняли, что прятаться, пока второй выходит в свет – невероятное расточительство. Поэтому мы научились маскировке. Но все наши личности распространялись на обоих. И мы начали учить генетику, пытаясь определить причину, по которой наш мир так предвзято относится к многодетным. Никаких доказательств «неполноценности» нашего генетического случая не находилось. Но чем больше мы изучали, тем отчетливее понимали, что с помощью изменений ДНК можно управлять способностями. И когда мы подумали о нашем медленно разваливающемся обществе – настолько медленно, что очень немногие это замечали, – начал зарождаться план. Но нам нужна была помощь, поэтому мы обратились к «Черному лебедю».
Софи выпрямилась.
– Я всегда думала, что вы его основали.
– Многие так думают. Но семена были заложены задолго до нашего зарождения. Эта башня тому доказательство. Все, что мы сделали – помогли превратить существующих членов в настоящую организацию. И да, как и сказал Тирган, мы скрывали природу нашего двойного существования. У «Черного лебедя» было достаточно секретов. Но когда был придуман «Лунный жаворонок», мы поняли, что должны рассказать правду, чтобы стала понятна глубина нашего плана. Поэтому мы открылись группе избранных, и то же самое я делаю сейчас.
– Я все еще помню, как они вошли, – произнес Тирган со скорбной улыбкой. – Даже не предупредили нас. Просто созвали встречу, а когда мы пришли, их было двое. Кажется, я тогда заорал.
– Да. В тот раз рассказывать было приятнее, чем сейчас.
Мистер Форкл вновь вытер глаза.
Софи попыталась подобрать слова, но, даже видя его прямо перед собой, поверить было сложно.
– И вы с братом действительно делились всем? – спросила она. – Ничего не скрывали?
– Не могли. Наша жизнь бы разрушилась. Поэтому даже на последнем издыхании мой брат позаботился о том, чтобы в моей памяти не было пробелов.
Он достал из кармана круглое устройство, которое мистер Форкл вложил Софи в руку на смертном одре.
Софи оглянулась на Тиргана.
– Так вот почему вы сказали, что он предназначался не вам.
Тот кивнул.
– Соблазн взглянуть был, конечно, но… это не мои воспоминания.
– Они мои, – прохрипел мистер Форкл. – Брат записал все увиденное на мирных переговорах, а также схватку с Гетеном и Брантом, где он защитил старейшину Орели. Даже прощание с тобой, чтобы я знал абсолютно все. До самого конца.
Вместе со словами вырвался судорожный всхлип, и Софи посмотрела на его трясущиеся плечи, борясь с собственными эмоциями. Глаза горели, из носа текло, но она сглатывала слезы. Не была к ним готова.
– Еще он напомнил о нашем договоре, – добавил мистер Форкл, вставая и отходя к окну. – О том, который мы разработали на случай, если произойдет нечто подобное – хотя плана как такового не было. В основном мне нужно просто научиться меньше работать, потому что теперь ноша лежит только на мне. Сомневаюсь, что мы искренне верили, что такое случится, но… как видишь.
Он слабо улыбнулся, но Софи замотала головой.
– Не понимаю, почему вы не рассказали сразу.
Он вздохнул.
– Вряд ли вам понравится ответ, мисс Фостер – и можете считать меня жестоким, если хотите. Но я решил, что мой брат заслуживает скорби. Он заслуживает, чтобы его потерю ощутили – а если бы я объявился сразу, все бы закономерно сочли, что он все еще с нами. В конце концов, я – это он. Но все же не полностью. Поэтому я попросил Коллектив подождать. На самом деле, я планировал пропустить еще неделю, пока до Фоксфайра не останется несколько дней. Но когда Тирган рассказал о твоей семье, я понял, что буду тебе нужен. Поэтому я здесь.
От его слов веяло теплом, и Софи старалась не поддаваться.
Все казалось слишком хрупким.
Ее сердце вновь разбивалось – и из-за него, и из-за потерянного брата.
– Многое изменится, – тихо добавил он. – Я все еще не решил, что принести в жертву, а что оставить. Но я знаю, что больше не смогу так часто ускользать – особенно когда вернусь к обязанностям директора. К счастью, никто ничего не заподозрит, если вы с друзьями будете часто бывать в моем кабинете, спасибо вашей предрасположенности к неприятностям, – он слабо улыбнулся. – И мне, скорее всего, придется сократить количество личностей. Я просто не решил, как сделать это, не привлекая внимания. И, разумеется, просто быть собой тоже непросто. Мой брат балансировал меня – а я его. Не знаю, как буду справляться, если он не будет сомневаться в каждой моей мысли. Такое ощущение, что у меня осталось половина тела и половина мозга, и…
Софи встретилась взглядом с полными слез глазами – такими знакомыми, но вместе с тем чужими.
– Я… не знаю, что чувствовать, – прошептала она.
Он глухо хохотнул.
– Не ты одна.
– Это точно, – согласился Тирган. – И твои друзья, пожалуй, отреагируют так же.
Софи вновь откинулась на спинку кресла и попыталась представить их реакцию. На ум приходили только пустые взгляды.
– Готовы сказать им? – спросил мистер Форкл.
Она покачала головой. Нужно было разобраться в собственных мыслях, а уже потом улаживать новый хаос.
– Как мне вас звать? – спросила она.
– Так же, как и всегда, мисс Фостер. Я все еще он. Всегда им был. И буду, пока не придет мой черед отдать последний вздох, если этот день настанет.
Его слова одновременно успокаивали и опустошали.
Видимо, поэтому мистер Форкл сказал, что его смерть будет не такой ужасной, как ей кажется. И она понимала, почему он так думал.
Но… он все равно умер.
Его кровь все равно пятнала ее руки. Его последний хриплый вздох действительно был последним.
Почему-то казалось, что она потеряла его вновь.
Софи сосредоточилась на медальоне, зажатом в кулаке, стараясь побороть выступившие слезы.
– Вы заберете его семечко? Вы знаете, где его посадить?
Мистер Форкл кивнул.
– Мы давно выбрали место. Оба не хотели покоиться в лесу Вандерлингов. Мы хотели, чтобы нашу общую жизнь запомнили так, как мы ее прожили – вместе и за рамками нашего мира.
На то, чтобы встать и протянуть амулет, у Софи ушло больше сил, чем она предполагала.
– Вообще-то, он хотел, чтобы ты посадила его со мной. Я надеялся, что мы сможем сходить сегодня. Может, мы почувствуем ту неуловимую близость, которая нужна, чтобы собраться с силами. Твои друзья тоже приглашены, конечно. Как и те, кто скоро будет посвящен в тайну. Все, кто слышали о моей смерти, должны узнать правду о моем брате, иначе они начнут задаваться вопросом, почему магнат Лето до сих пор в Фоксфайре, почему сэр Астин иногда появляется в Забытых городах, и почему это раздутое тело все еще активно работает в Коллективе. Но остальной мир продолжит жить так, будто ничего не изменилось, и вам нужно вести себя соответственно. Я очень постараюсь, чтобы все выглядело так, будто это правда.
Он говорил логичные вещи.
Но вместе с тем – безумные.
И сама мысль о том, что придется прощаться – с ним, стоящим рядом…
От нее болела голова.
И сердце.
И что-то еще глубже.
Весь мир медленно разваливался. И хотя Софи знала, что ее попросили этого не делать, но разум все равно пролистывал воспоминания, пытаясь понять, когда мистер Форкл был кем.
А вдруг хороший брат умер, а остался только ворчун, пишущий запутанные записки и бурчащий о «детях»?
– Я соглашусь на все, – прошептала она, – если расскажете про любое воспоминание с вами. Обещаю, большего не попрошу. Но мне нужно понять, что чувствовать.
Мистер Форкл издал бесконечный вздох, и она дернулась, когда он потянулся к ее руке, готовясь к суровым нотациям. Но он просто осторожно снял перчатку, избегая контакта с кожей, и указал на небольшой шрам в форме звезды.
– Его оставил я.
У нее перехватило дыхание.
– Вы вернули мои способности?
– Да. И я жалею, что не справился лучше.
Он заставил ее выпить целый флакон лимбиума, чтобы перезагрузить мозг, а потом вколол человеческое лекарство, чтобы остановить убийственную аллергическую реакцию. Возможно, ему стоило уколоть ее в ногу – может, тогда и шрама бы не осталось. Но он выбрал руку и оставил маленькую звезду как вечное напоминание об испытании.
Но Софи сосредоточилась на других мгновениях в воспоминании.
Мистер Форкл предоставил ей выбор – четко объяснил, что она может оставить все как было, если не хочет сталкиваться с опасностью. А еще он ответил на один очень важный вопрос, чтобы помочь ей расслабиться. А после этого, когда «Незримые» свалились на их головы, чтобы украсть Силвени, именно мистер Форкл с несколькими дворфами кинулись защищать ее.
Воспоминание не было счастливым.
Но Софи вспомнила, как полностью доверила ему не только свою жизнь, но и жизни Кифа с Силвени.
– Ладно, – прошептала она, натягивая перчатку.
– Ты посадишь семечко? – тихо спросил мистер Форкл. – А потом мы попытаемся жить дальше?
Софи не знала, как. Но ответ у нее был один:
– Попытаемся.
И с этими словами слезы, которые она душила с момента, когда он спустился по лестнице, вырвались на свободу.
Несколько секунд она рыдала одна. А затем теплые мягкие руки утянули ее в пахнущие морщиникой объятия, и она прижалась к мистеру Форклу, заливая слезами его помятую тунику, а он прошептал единственные два слова, которые принесли хоть какое-то облегчение:
– Я рядом.