«Временно меняются законы,
истина осталась неизменной.»
«Прогони вращенье нечестивых,
непокорных и надменных мыслей!»
– Эй, девчонки, хватит этот паршивый кофий тянуть, давайте сюда! – Аластри[1] зовёт их, развалившись в кресле-качалке из индонезийского ротанга, – да быстрее же, улитки!
Девчонки переглядываются. Тиси[2], лениво прихлёбывая кофий, а уж она-то его пьёт без сахару, неспешно встаёт и, нога за ногу, поднимается по ступенькам.
– Ну, чё тебе, паучина? – спрашивает она гулким басом, – чё надо? Ты видишь, мы отдыхаем. Всю ночь бегали по всему Алустону[3], даже в Ялос[4] забегли, а от тебя покою нет.
Аластри закуривает аргентинскую сигарету с добавкой опия[5] и, прихлёбывая из хрустальной креманки «Голицина»[6], со смешком отвечает:
– Так работа у вас такая, милочка моя, а за Ялос накину чуток. Натурпродуктом. Кофием или табаком. А могу и шампанюсиком. Чего хотят мои улиточки?
– Твои улиточки хотят выспаться, – когда Ми[7] злится, она немного шипит, – или бельгийского шоколаду к кофию… и чтоб брусочками, жидкий сам пей.
Аластри усмехается и бросает на карточный столик несколько брусков, завёрнутых в тонкую блестящую фольгу. Рядом падает маленький острый нож для колки шоколада. Ми кивает и медленно перемещается на открытую веранду, увитую виноградом. Аля[8] поднимается последней, но также неспешно, как и остальные. Аластри одним движением сдвигает со столика карты, деньги и пару небрежно брошенных небольших алмазов. И дождавшись, когда его «улиточки» усядутся вокруг, поставят свои чашечки из китайского фарфора с горячим, чёрным как дёготь, кофием и наколют себе шоколаду, провозгласил:
– Девчули мои, у нас новый заказ! – и сделал торжественную паузу. Сизый табачный дым смешивается с удушливым ароматом опия и вьётся причудливой нитью над его головой.
– Не томи уже, мироедина, – Аля томно рассасывает шоколадный кусочек, – а то ещё подумаем, что нужна охота на царскую семью и прямо сейчас. А мы, уставши…
– Нет, девонька моя мстительная, непрощулечка моя, царская семья по другим статьям проходит, они свою жизнь ещё в 16 веке задали[9]… Это для меня заданьице. А пока просто свет не зажжётся в Алустоне. По-вашему, на то велению. Вот как только вы и умеете.
– Это солнце, что ли[10]? – Тиси опять отпивает кофий, – ну, ты даёшь! Всё шутишь. Свечи мы погасим, это нечего делать – у нас договор с Центральной парогенераторной. Пару словечек и ни одна свеча не засветится.
– Свечи – это хорошо, да, – Аластри задумчиво дымит сигаретой, – это нам не помешает. И, чтоб солнца не было видно. Или видно, но чтоб кровавый рассвет…
– Это, чё ли, весь заказ? – Аля без интереса ковыряется в крошке бельгийского шоколада, – Чё, теперя, чтоб рубильник повернуть, надо самих «Дочерей Гнева» поднимать? Да ещё и нас, уставших донельзя? Аластри, у тебя под рукой весь клуб, чего ты нас дёргаешь?
И внезапно сменив тему, спрашивает вкрадчивым фальцетом:
– А что это ты, «Голицына» пьёшь, а куришь аргентинскую лабуду, а? Раньше тувакский[11] табачок полюблял, да и от феодосийского[12] не отказывался?
Аластри медленно затягивается, рассматривая трёх сидящих перед ним женщин. Все в высоких сапогах с медными заострёнными носами и на подковках, в защитных корсетах, в шнуровках. В разлетающихся разрезных юбках, прикреплённых к широким охотничьим поясам, множество потайных карманов, на головах атласные женские цилиндры с маленькими кокетливыми дубовыми листочками. Кожаные высокие перчатки со скрытыми когтями на пальцах сняты и небрежно брошены; поясные сумочки с косметикой раскрыты и благоухают пудрой, духами и ещё какой-то химией. Наборы метательных ножей, новомодные женские рэвольвэры-малютки на четыре выстрела и обязательные многохвостые плети на гибких ручках аккуратно лежали на широкой софе. Задумчиво глядя на железные змеиные морды, венчающие каждый хвост плети, Аластри затягивается ещё раз. Женский Клуб «Дочерей Гнева»[13] был одной из самых влиятельных тайных организаций Алустона. Конечно, в своих возможностях они несколько уступают Товариществу «Полей забвения»[14], но, зато кое в чём, превосходят Профсоюз «Центральной Парогенераторной»[15]. По традиции количество членов всегда было равно тридцати тысячам женщин. Они всегда делились на тройки, принимая одни и те же имена. Три тройки-ветерана решали насущные вопросы «Дочерей», но постоянно менялись, ибо потери у клуба всегда были значительными, хотя поток желающих заменить исчезнувших мстительниц не иссякал. Аластри имел тесные связи с «Дочерями» в силу своей деятельности, и действительно мог поднять любое количество троек, но любил работать именно с этими. Которых сейчас кормил шоколадом.
– А это один хитрый грек попытался соскочить со своих грехов[16], – Аластри усмехается, прикуривая новую сигарету, – прислал мне груз своих изделий, думал откупится…и как узнал, где я…И, чтоб ты знала, патриотичная моя, сигаретки эти пользуют токмо аргентинские верхи. И даже девы невинные[17], – тут Аластри закашливается от смеха, – если девы воскуряют, чего б и мне не попробовать?
Мстительницы хихикают, и снова тянутся к шоколаду. Аластри вытирает выступившие слёзы, ещё немного качается в кресле-качалке и, решительно затушив сигарету о дно перламутровой пепельницы, говорит:
– Так, девчули, бросайте гадость бельгийскую, пока не послипалось у вас, прячьте всё ваше непотребство, переодевайтесь в гражданское и за мной! Едем в «Поплавок»[18], знакомиться с заказчицей. Она желает говорить с вами лично.
Мгновение, и весь бельгийский шоколад, до крошки, спрятан в сумочки и в широкие карманы юбок. Второе мгновение, и арсенал Гнева надёжно убран в шкафах с хитрыми замками. Третье мгновение растягивается на пол часа, по окончанию которого на веранде увитой виноградом перед Аластри красуются три дамы-путешественницы с маленькими книжечками-путеводителями в руках. Он окидывает взглядом скромные шляпки, дорожные пелерины, укороченные до щиколоток юбки для путешествий, коротенькие ботики на шнуровке, немного потёртые несессеры на поясах и… очки. Без очков ни одну из Дочерей невозможно было заставить выйти на улицу. При исполнении обязанностей они носили защитные «консервы» со сменными стёклами, а в гражданском очки сразу упрощались до обычных стёклышек с закорючками, чтобы цеплять за уши. Он подозревал, что эти простенькие очёчки тоже обладают чем-то очень необходимым для Дочерей, но расспрашивать не спешил. Зачем портить отношения с такими замечательными женщинами? Ему ещё с ними работать и работать…
К «Поплавку» решили спустится с верхнего Алустона, у Аластри там были мимолётные дела. Пока он, сверкая свежестью чёрного шёлка на своём цилиндре, хлёстко щёлкает тростью из красного дерева и ныряет то в ворота представительства Капитанства Готии[19], то в античные арки Союза Мегапотамо[20], то в башню, где заседает законный представитель Княжества Феодоро[21], три дружных путешественницы, восторженно ахая, рассматривают свежеустановленные столбы с новейшими электрическими свечами. Потом их внимание привлекают выставленные в витрине магазина технических достижений новейшие телефоны с моржовыми ручками, дубовые трости для путешественников и электрические свечи для домашнего использования, которые светят целых пять часов. После, с неменьшим энтузиазмом, они принимаются рассматривать витрину ювелирного магазина, где, потеснив жемчуг и изумруды, на самом видном месте, лежат колье и кольца из отполированного алюминия[22].
Там и застал Аластри своих улиточек, искренне и восторженно обсуждающих те или иные алюминиевые изделия. Попытки оторвать их от созерцания искрящихся колечек потребовали значительных усилий; члены тайного женского клуба редко посещают Алустон по-граждански, чаще они видят родной город с другой стороны: через перекошенные лица тех, кого заказывает высшее правосудие или указывают мольбы несчастных. Если же Дочерям доводится увидеть город вне службы, то не будет предела их щенячьему восторгу, в который их приведут самые обыденные для горожан вещи.
Получив по разу в висок, в горло и в пах, Аластри покупает обиженным дамам по большому эклеру с кремом из маскарпоне, с толстым слоем шоколада. И по большому бокалу сладкого хмельного кваса, в котором плавают обязательные в этом сезоне разваренные сушёные вишни.
– Слышь, паучина, – от восторга бас Тиси звучит мягче и мелодичнее, – прощён! Веди уже нас к этой…к заказчице…
Аластри манерно щёлкает крышкой своих часов; последняя модель, по два дня без механического подзавода, заряжаются так же как электрические свечи, в Центральной парогенераторной. Что ж, Аластри может себе это позволить. Он смотрит на циферблат, важно кивает головой и внушительно произносит:
– На гулянки нет времени, – крышка часов звонко щёлкает, – поспешим, непрощулечки мои, она пунктуальна и ждать не будет.
И, повернувшись к Дочерям спиной, Аластри торопливо, но с достоинством в каждом движении, уходит в направлении нижнего Алустона. Девчонки блестят ему в спину стёклами очков, переглядываются, а потом мгновенно нагоняют и молча идут за ним, след в след. Хоть они и по-граждански, а всё же, на работе. Восторги и эклеры закончились.
В «Поплавок», окружённый разноцветной иллюминацией, они приходят на пять минут раньше назначенного срока. Важный швейцар в форме отставного матроса турбинного подводного флота смотрит с сомнением, но не мешает, только бросает испытывающие взгляды в след. Заносчивый господин в чёрном атласном цилиндре, с тростью из красного дерева ведёт себя важно и уверенно, легко и чуть небрежно раскланивается с именитыми гостями. А три молодые дамы-путешественницы явно находятся под его покровительством. В славном Алустоне всякое бывает. Швейцар пожимает плечами и поворачивается к очередным посетителям.
Аластри уверенно ведёт их к крайнему столику, что ближе всех стоит к морю. И, не дойдя трёх шагов, останавливается и кланяется.
– Здравствуй, палач, – говорит ему статная высокая женщина, с правильными до болезненности чертами лица, – ты хорошо выглядишь, мне нравится. О, Дочери Гнева. Я помнила вас немного другими… не в гражданском.
Она неспешно поправляет широкие рукава модной шерстяной сирийской туники, такой длины, что подол закрывает часть пола. Потом кивает головой, увенчанной шёлковым киликийским платком и произносит:
– Вы можете сесть. Кури палач, я вижу, что ты хочешь. Девы, угощайтесь. Не смотрите на него, он только курит и пьёт; вам это не подходит.
Все четверо скромно присаживаются за мраморный столик, где аккуратно расставлены корзинки с маленькими пшеничными лепёшечками и с совсем малюсенькими пирожками, фаршированными свежим мегапотамским сыром и говядиной с чабрецом; на фарфоровом блюде горкой навалены донузлавские[23] устрицы, в хрустальных вазочках немного фруктов и миндаля молочной зрелости из готских садов[24], тонкокорые алустонские лимоны; бутылка молодого белого сухого «Греканико»[25] со склонов Княжества Феодоро. Сама же госпожа Немеси[26], обладая безупречным чувством меры, неспешно ест очищенные степные креветки[27], запивая их маленькими глотками холодной минеральной воды из источников Евпаториона[28].
Аластри закуривает. Немеси провожает глазами белёсую струйку дыма и, коротко усмехаясь, говорит:
– А это один хитрый грек решил откупиться от грехов своих, – она скорее утверждает, чем спрашивает, – и наложил на себя новые цепи.
Аластри, соглашаясь, кивает. Девчонки сидят смирно и тихо уничтожают устрицы с пирожками; к вину пока не прикасаются – вопрос деловой этики. Дело ещё не озвучено. Когда на столе остаются фрукты, миндаль и вино, Союз «Сил Высшего Правосудия»[29], в лице госпожи Немеси, переходит к делу.
– Суть не в том, чтобы обязательно погасить всё электрическое освещение или затянуть небо смогом. Это сопутствующий антураж, несомненно важный, но не главный. Думаю, палач перестарался, для придания важности, – Немеси говорит негромко и чётко, каждое её слово внятно и доходчиво долетает до Дочерей, – мы понимаем, солнце подчиняется приказам только в сказках. Но подходят времена наказания; надо людям напомнить, что каждое действие влечёт за собой цепь событий; каждое новое поколение только усугубляет своё положение, думая, что будет счастливо за счёт других.
Аластри мерно кивает в такт каждому её слову. Сегодня ещё не будет настоящих и массовых драм, и он сожалеет об этом. Его двухлезвийный топор на длинной ручке не заржавел, Аластри трепетно следит за ним, точит и маслит, но топору палача надо больше работы…
– Взгляните на этих людей, что ходят по улицам Алустона: они ведут себя так, словно за ними не тянется цепь преступлений. Первичный грех – это такое преступление, которое многие считают малым. Очень малым. Оправдывают. Не так уж сложно отобрать без явного применения силы копейку у ребёнка или у вдовы, или у старика; обокрасть больного; вовлечь несчастного; обмануть доверчивого; истерзать словами…эти люди на всё найдут объяснение.
– Кстати, – она обращается к Аластри, покачивая в прозрачном стакане из звонкого чешского стекла ледяную воду Евпаториона, – нашему общему знакомому хитрецу накинь ещё счетов – за невинно пострадавшую жрицу[30]…
Немеси снова обращает взгляд на трёх скромных дам-путешественниц. Солнце садится и закат кроваво переливается в стёклах их очков.
– Списки третируемых даст палач, – из широкого рукава сирийской туники выскальзывают три туго набитых кожаных мешочка, – пока скромный аванс. В течении полугода – короткие транши каждый месяц. Основная сумма по истечению времени. Надеюсь, вы не будете обижены. А сейчас, пора озвучить особые требования. Не волнуйтесь, девы, их немного.
Аластри с важным видом достаёт из потаённого кармана маленький листик бумаги, раскрывает его и задумчиво смотрит на одну единственную строчку: «Стараться избегать встреч с Высокими». Девчонки переглядываются. Известно, что Открытое Общество по Интересам «Генезия Высоких»[31] обладает наибольшими возможностями во всех видах влияния не только в границах славного Алустона, но и за его пределами. Впрочем, в самом Алустоне Высокие пребывают редко, предпочитая пляжи Греции и апельсиновые рощи Италии.
– Так они же у нас не бывают, – тихонько шепчет Ми, – или они это…в Алустоне? А…а в верхнем или в нижнем?
– В Ялосе, – отвечает Немеси; в голосе у неё равнодушие, – собрались почти всем кругом, едят виноград и беседуют с царями. Убеждают.
– Может, нам не торопиться? – осторожно уточняет Аластри, – если вопрос о последнем шансе, не стоит ли отложить гонения?
– Последнего шанса не будет, – представительница «Сил Высшего Правосудия» позволяет себе слегка усмехнуться, – я убеждена, что даже работа «Дочерей Гнева» не приведёт их к мысли измениться. Работайте, ни на кого не оглядывайтесь. Никто из Генезии ни в чём вас не упрекнёт. Но, если столкнётесь с ними, можете потерять направление своей деятельности. Так что, осторожно.
– Что вы! Что вы! – Аластри в порыве чувств встаёт со стула и прижимает руки к груди, – чтобы мои девочки, высокие профи, идейные мстительницы, лучшие среди «Дочерей Гнева» могли оступиться?
– Ни в коем случае! – Немеси почти шутливо вскидывает ладони вверх, – твои улитки лучшие среди всех! Но скажу, что не все их коллеги смогли устоять перед очарованием и мощью Генезии[32].
Дочери Гнева неловко ёрзают на стульях. Госпожа Немеси всегда всё напоминает вовремя и точно по делу. Она читает в стёклах их очков, залитых багрецом заката, что они буду осторожными. Они будут смотреть в оба. Они спрячутся и обойдут Высоких десятой дорогой. Они сделают всё, как надо, и великая Немеси будет довольна их работой. Рабочая этика – на первом месте!
Аластри угадывает желание высокой гостьи покинуть беседу и, набросив на руку белую, с серебряной готской вышивкой из повторяющихся соколиных голов, салфетку, помогает ей подняться. Выпрямившись, Немеси задевает головой цветную ткань навеса.
– Всё это необходимо съесть и выпить, предайтесь этому с удовольствием, – она размеренным жестом указывает на оставшиеся на столе орехи, фрукты и вино, – есть ещё незначительные детали, но их вы найдёте дома. Палач, не провожай меня.
Она кивает почтительно вставшим Дочерям Гнева, кивает Аластри и величаво покидает «Поплавок». Важный швейцар восхищённо придерживает перед ней сверкающую дверцу хромированного авто с открытым верхом. Дверца захлопывается со звонким щелчком, автомобиль бесшумно и быстро срывается с места. Аластри провожает глазами блестящее пятно киликийского платка, а потом с лёгким восторгом в голосе произносит:
– Авто на гальванических элементах; скорость бешенная – сто два километра в час!
Потом разливает «Греканико» по бокалам и добавляет:
– В Ялос едет, на доклад. Ну, что, улитки, пользуем бонус к заказу – живо всё срубать и вылакать!
Домой все четверо добираются за полночь. Аластри со стоном падает в любимое кресло-качалку из ротанга. Зажигает настольную электрическую свечу. Прикуривает от бездымных спичек и блаженно затягивается. Сегодня улитки оправдывают своё прозвище. Они, наотрез отказавшись от экипажа, с искренним пьяным восторгом штурмуют склоны Алустона, по которым идёт дорога к дому. Он не сердится, он понимает – завтра им уже будет не до смеха и не до глупостей. Завтра – уже работа.
Пьяные мстительницы с шумом и грохотом преодолевают ступени веранды; дружно хихикая, они падают на диван. И почти сразу Аластри глохнет от тройного радостного визга. Лишь через некоторое время ему удаётся понять, что все три мстительницы сидят на полу, прижимая к груди футляры с новейшими семизарядными рэвольвэрами.
– Аластри, ты только посмотри, – Ми поднимает на него восторженные глаза, – посмотри, боезапасу – немерено! Есть счастье на свете!
Пока Ми восторгается боезапасом, Тиси со счастливым упорством обследует большую коробку с «Голицыным» и находит среди бутылок конверт с личной печатью госпожи Немеси и двумя записками внутри. Печать производит на Аластри тонизирующее действие, он мгновенно оказывается рядом и мягко изымает конверт из её нетвёрдых пальцев. Он прочтёт это сам. Вслух, разумеется; иначе улитки разберут его на части.
– «Дорогие Дочери Гнева, примите мой скромный взнос в борьбу с нечестием», – благоговейно читает Аластри, – «надеюсь, эти прекрасные рэвольвэры не подведут вас; они в вашем вечном распоряжении. Я также прошу принять немного местных шампанских вин семилетней выдержки, чтобы было чем отметить окончание ваших тяжких трудов. Вторую записку распечатайте по выполнению вашей задачи; укажу только, что это пропуск в Центральную Парогенераторную; остальное узнаете потом; полагаю, её содержимое вас обрадует. На этом прощаюсь, ваша Немеси. P.S. Палач, ты мне тоже дорог, но шампанское не трогай, это для девочек»…
…коренастый и невысокий Кедали[33], руководитель Центральной Парогенераторной Алустона, с улыбкой поднимает на площадку для обслуживания главного парового котла большую коробку с «Голицыным». Дочери Гнева уже давно наверху, он слышит, как они пристукивают подковками на подошвах. Девчонки давно уговаривают его, пустить их на самый верх. Но Кедали – кремень; паровой котёл – это не место для плясок бешенных мстительниц. Но когда ему передают записку с личной просьбой и личной подписью Высокого Патрона[34], Кедали не будет возражать.
Мстительницы встречают его восторженными аплодисментами. В шнурованных высоких сапогах, в кожаных галифе, в походных блузах из плотного сукна, в ребристых шлемах на головах и болтающимися на шеях очками-консервами, они нереальны среди лестниц и опорных балок.
– Кедали, дружочек, – Аля пламенно заглядывает ему в глаза, – и поддай пару! чтоб снизу ажно заклубилось!
Кедали с лёгкой укоризной качает головой, но не возражает. Он ставит ящик и достаёт одну из бутылок. Девчонки дружными возмущёнными воплями пресекают попытку открыть её; они всё откроют сами, но им нужен пар! Пусть Кедали не медлит, пусть идёт вниз и поспешит открыть клапан! Или кран! Или что он открывает, когда из котла спускают пар?
Внизу, возле соседнего котла, на ступенях каркаса, устроился Аластри с вместительным саквояжем из буйволовой кожи на бронзовых ножках. В нём лежат охотничьи пояса и перчатки с когтями; и ещё кое-что. Улитки отдали это ему на хранение; они считают, что амуниция мешает им плясать. Аластри ухмыляется, и пока начальник Парогенераторной неспешно спускается вниз, он добывает из саквояжа две самозавинчивающихся коробки с молодым мегапотамским сыром и слабомаринованными каперсами с холмов Солдайи[35]. Ставит их на ступень повыше; потом извлекает треугольную бутылку из полупрозрачного стекла и разливает по малюсеньким ониксовым стопочкам холодную алустонскую граппу[36]. Им с Кедали – граппа. Девочкам – шампанское.
Кедали одобрительно кивает, берёт одну головку каперсов, бросает в рот. Сначала подача пара, граппа потом. Он поворачивает ручку клапана и пар со свистом устремляется наружу, клубясь поднимается вверх. И одновременно, сверху, гремит салют откупоренных бутылок с «Голицыным». Вниз дождём летят капли шампанского…
– Эй, девчонки, хватит этот паршивый кофий тянуть, давайте сюда! – Аластри зовёт их, развалившись в кресле-качалке из индонезийского ротанга, – да быстрее же, улитки! Я не заставлял вас всю ночь скакать по крышкам паровых котлов! Хлебаете шампанское, как лошади!
Девчонки переглядываются. В Алустоне занимается утро, которое пахнет паром и шампанским. Аластри подождёт, сначала они допьют кофий…
Декабрь 2020
г, Симферополь