– Потаскуха, – бросает кто-то, проходя мимо меня, и я, с силой захлопнув дверцу шкафчика, разворачиваюсь посмотреть, кто это был. Но в коридоре слишком много учеников, чтобы понять точно.
И вот так целый день.
В каком-то смысле я даже привыкла к этому – а что поделать, если твоя мать была занозой не в одном браке.
Но сейчас все по-другому.
Похоже, все они считают, что я стала игрушкой. По школе ходит слух, что я трахаюсь с их королем. И его братьями.
К тому же когда кто-то из них оказывается рядом, то обязательно говорит мне что-нибудь в духе: «Сегодня приходи пораньше» или «В следующий раз захвати побольше презервативов, а не три».
Я огрызаюсь, чем лишь подливаю масла в огонь.
Поначалу я посылала тех, кто начал все это сегодня утром, но потом оскорблять меня стал каждый встречный, и я устала говорить.
– Ты первая девчонка Брей, у которой нет трастового фонда.
Я поднимаю голову и с мрачным выражением лица смотрю на Виенну.
– Я никакая не девчонка Брей!
Она весело смеется.
– Скажи это богачкам, которым дали от ворот поворот.
Я качаю головой и смотрю в свои тетрадки.
– Ты же понимаешь, что они ведут себя так по-дурацки, потому что завидуют? – шепчет она, усаживаясь на свободный стул за моим столом.
Мы сидим вместе на самоподготовке – факультативе для тех, кому нужно закрыть пробелы.
– Они трахались либо с Ройсом и Кэптеном, но не с Мэддоком, либо наоборот, и злятся, потому что ты заполучила всех троих. Или они еще не успели привлечь к себе внимание кого-то из них, и ты стала препятствием на их пути.
– Братья делятся девушками? Что за извращение!
Виенна наклоняется ближе и начинает говорить, только оглядевшись по сторонам.
– Они не кровные братья. Это не тайна, но, если что, я тебе ничего не говорила. И не вздумай даже поднимать эту тему. Но сейчас это абсолютно не важно. – Она улыбается, даже не догадываясь, какое сильное любопытство пробудила во мне. – Короче, Ройс и Кэптен делятся. А Мэддок нет. Он выбирает себе девушку и трахает ее до то тех пор, пока ему не становится с ней скучно, или бросает, если она трахается с кем-то еще, и находит себе новую.
– Значит, у него бывают девушки?
Виенна начинает хохотать.
– Уф, нет! Никаких девушек. Просто подружки для секса, которые соблюдают определенные правила. И он никогда не обнимается с ними на людях. Понять, что у него кто-то есть, можно лишь по тому, как она будет бегать за ним, или если вдруг услышишь, как он говорит ей где и когда. Но опять же он никогда не передает ее своим дружкам, пока пользует ее сам. А если какая-нибудь девчонка решит сменить член, то все трое выставляют ее вон, и для всех она становится шалавой. Никто из их свиты не притронется к такой.
– Готова поспорить, это еще хуже, чем если бы они имели ее все втроем.
– Так и есть.
– Короче, меня уже достало это дерьмо. Мне кажется, это как-то связано с той субботней вечеринкой. – Я поворачиваюсь к Виенне. – А значит, они сами пустили эти гребаные слухи.
У нее сначала отвисает челюсть, но она тут же улыбается.
– Они хотят, чтобы все думали, будто ты трахаешься с ними!
– Девушки! – Учительница опускает очки и бросает на нас сердитый взгляд. – Приступайте к работе.
Посмотрев друг на друга, мы начинаем смеяться, но потом беремся за учебники.
Значит, они хотят, чтобы все считали, что я хожу по рукам? Ну и ладно. Как я уже говорила, ничего нового – сколько уже мудаков заявило о том, что трахали меня! Почему-то их очень задевает, когда я их отшиваю – типа как я, грязная шлюха, посмела отказать им. И все это вскоре выливается в историю о том, как быстро и легко им удалось уложить меня на спину.
Но в этот раз, в этой школе и с этими парнями, у меня будет намного больше проблем, как им и хочется. Но я никогда просто так не сдаюсь.
Если они думают, что все их угрозы и так называемая травля заставят меня покориться им, то их ждет еще один сюрприз.
Все и так уже считают меня шлюхой, но я могу повернуть это против них, не дав отпора напрямую, как они от меня ждут.
Им хочется поиграть? Что ж, мы поиграем.
На ланче я оказываюсь одна – во-первых, потому, что девчонки из приюта ничем мне не обязаны, а во-вторых, мы все-таки не подруги, и я понимаю, что им не хочется, чтобы над ними тоже начали издеваться только потому, что они общаются со мной. К несчастью, именно так всегда и происходит в старшей школе. Ты тот, с кем ты общаешься.
Я усаживаюсь за пустой столик, на краю которого остались объедки тех, кому лень дотащить свой поднос до мусорки.
Проходит минут пять, и на стол передо мной опускается задница Ройса, он перекидывает свою огромную ногу так, что я оказываюсь между его бедер, мое лицо на одном уровне с его промежностью.
Упираясь руками о колени, он наклоняется вперед.
– Знакомая поза, да, Рэй-Рэй?
Мне даже не нужно оглядываться, чтобы убедиться в том, что все теперь следят только за нами.
Ройс ждет, когда я скажу в ответ какую-нибудь дерзость, но я молчу, лишь слегка склонив голову набок.
Подходит Кэптен. Он опускается на колено, схватившись одной рукой за край столешницы, а второй за спинку моего стула.
– Да, я помню. Мне не пришлось долго ждать своей очереди. – Кэптен смотрит на Ройса. – Готов поспорить, что в следующий раз она сможет взять нас глубже. Но это только, если… – он переводит взгляд обратно на меня, – твоя челюсть не слишком устанет.
Вокруг раздаются смех и перешептывания. Эти короли хорошо вымуштровали своих подданных. Они знают, когда им стоит промолчать, а когда начать глумиться.
Я поднимаю глаза как раз в тот момент, когда в столовую входит Мэддок, возвышаясь над всем нами. Высокий и широкоплечий, он останавливается, высокомерно подняв подбородок, и почему-то это ничуть не умаляет его привлекательности. Парень стоит напротив меня, и от его пристального взгляда у меня пересыхает во рту. Похоже, это его роль – смотреть на меня так, будто он хочет съесть меня, а остальные решили бы, что так оно и было.
Мельком взглянув на Ройса, он подходит ближе и хмурится еще сильнее. Его глаза снова останавливаются на мне.
– Скажи-ка мне, детка, – достаточно громко, чтобы слышала вся столовая, шепчет Ройс. Он протягивает руку, чтобы коснуться моих волос, но я уклоняюсь. – Сможешь сегодня продержаться подольше?
Мне бы хорошенько съездить ему по физиономии за то, что он попытался дотронуться до меня, за то, что вот так нагло влез в мое личное пространство, но я держу себя в руках.
Все слушают, в столовой повисла мертвая тишина, и теперь, когда здоровяк стоит совсем рядом, я чуть наклоняюсь вперед и наслаждаюсь тем, как он не успевает скрыть свои чувства – его глаза расширяются, когда моя ладонь скользит по ширинке его джинсов «Тру Релиджн».
– Хочешь, чтобы я продержалась подольше? – Я растягиваю каждое слово, произношу их с придыханием, как и полагается настоящей шлюхе, каковой меня считают благодаря им. Левой ладонью я поглаживаю бицепс Кэптена, даже не потрудившись посмотреть в его сторону. – Тогда позволь мне сегодня сначала немного развлечься со здоровяком.
Я медленно поднимаю глаза на Мэддока, и он, словно почувствовав на себе мой взгляд, отрывается от созерцания того, что мои руки делают с его приятелями, и смотрит на меня. Клянусь, он становится даже выше своих метра девяносто пять, а левый уголок его рта едва заметно приподнимается.
Я продолжаю смотреть прямо ему в глаза.
– Назовем это прелюдией, а потом я вся твоя. – Ноздри Мэддока раздуваются, и теперь наступает моя очередь ухмыляться. Я неспешно опускаю глаза на Ройса. – Ты же знаешь, он никогда не сможет удовлетворить меня так, как ты.
Я чувствую, как Ройс и Кэптен на мгновение напрягаются, но они тут же пытаются рассмеяться в ответ, а потом – вы только представьте себе! – вдруг поднимаются, чтобы уйти.
Я медленно откидываюсь на спинку стула и снова встречаюсь взглядом с Мэддоком.
Его губы сжаты в одну твердую линию, на виске пульсирует вена. По-моему, не будет приуменьшением, если я скажу, что парень в бешенстве.
Вот и славненько.
Когда они выходят из здания, я ловлю на себе взгляд директора, который, судя по всему, следил за нами из угла зала. Он быстро переводит взгляд с парней на меня, морщит лоб, но я поднимаюсь со стула и вылетаю из столовой, не оставляя ему шанса подойти ко мне и забросать идиотскими вопросами.
Мне не по себе, когда приходится вести себя как сейчас, но пока это единственная власть, которой я обладаю.
И от этого меня тошнит.
Зато моя мать гордилась бы мною.