Кира
Не понимаю, что со мной твориться. Кормлю малыша на глазах у незнакомого мужика и вдобавок позволяю ему гладить ножки Булочки. Страшный он, конечно, как смертный грех, но мне почему-то легко и просто рядом с ним. Не похож он на запойного алкаша. Держится с достоинством, и с чувством юмора у него порядок. Называю его именем любимого мужчины – вообще сказка. Сказка, которая закончится утром. Он проспится, и мне придётся ему признаться во всём. Надо порыться на антресолях, может, от маминого товарища портки какие остались. Господи, живу с бабой Шурой всего три месяца, а уже говорю и думаю её словечками.
Ярослав выпил рассол по бабушкиному рецепту, положил мне голову на колени и задремал.
– Бабушка, нам надо завтра одеть Ярослава во что-то.
– Он имя, что ли, своё вспомнил? – баба Шура забирает у меня заснувшую Булочку.
– Я его так назвала.
– В честь Зайцеслава своего? Выкинь ты его уже из головы. – Бабушка знает, как зовут отца Булочки, но, к счастью, не знает подробностей наших с ним отношений. И без того терпеть его не может.
– Нужно на антресолях посмотреть. Я мамины вещи туда убирала.
– Думаешь ему понравится её голубое кимоно с розовыми цветами? – Баба Шура относит Булочку и возвращается.
– Там остались какие-то вещи её Будды.
Бабушка кладёт мне на тарелку остывшую картофелину и куриную ножку.
– Поешь давай. А я пока порты жениха нашего заполощу, и в антресолю слажу.
– Брюки его с курткой в стиралку положи. Капсулу с гелем кинь и вторую кнопку справа нажми. А на антресоли я сама лучше. Упадёшь ещё.
– Это я-то упаду? – баба Шура встаёт руки в боки. – Да я на Успение яблоки обтрясаю, лучше, чем макаки кокосы с пальм. Прислоню лестницу и вперёд.
– А то ты макак много видела в жизни.
– Раньше передача была, «В мире животных». Её такой мужчина вёл. Дроздов Коля. Можно было не смотреть. Просто голос слушать. Он как скажет что-то типа: «Посмотрите на жабу! Ну какие потрясающие глаза». У меня мурашки по коже.
– А дед чего? Красивых слов не говорил?
– Тю! С деревенских мужиков какая ласка. Не, жабой назвать мог, но дело же в этой… Как её?
– В интонации?
– Точно, – бабушка наливает в стакан морса. – Твоё здоровье, Кирочка. Смотри прынц какой у ног твоих спит.
– Да ладно, принц, – смущаюсь я, но мне приятна тяжесть тела Ярослава. Такое тепло от него идёт.
– Ты на руки, на руки его посмотри, – кивает бабушка, допивая морс. – Крепкие, загорелые, тугими венами увитые. – Достаёт очки из кармана, надевает и наклоняется к нам ближе. – Ногти чистые, не обгрызенные и без заусенцев. Говорю тебе – прынц. Вот только вопрос: кто и за что его так ухайдокал?
– Завтра разберёмся, – перещёлкиваю пультом каналы. – О, «Золушка»1 идёт! Закинь стирку, и давай поглядим.
– Стыдоба, – поворачивается бабушка к телевизору.
– Куда деться умной женщине, – машет длинными ногами Милявская и призывно смотрит в экран. – Здесь меня уже никто не понимает. Остаются незамеченными добродетели мои и начинания.
– А песня хорошая, – кивает бабуля, лихо вскидывая коленца. – Скачай мне её потом.
– Всесторонне одарённая, до конца не оценённая, – завывает Милявская.
Я зажигаю бенгальский огонь и протягиваю бабе Шуре:
– Фея-крёстная ты моя!
На экране бузит певица:
– Если бы не обстоятельства, я могла бы поднимать полки в атаку, —
Внизу титрами идёт текст, и баба Шура подпевает:
– Если бы не обстоятельства, завела бы я не мужа, а собаку… Не, это ты матушка загнула, – баба Шура суёт прогоревший фитиль в пустой стакан и выходит в коридор.
Я прислоняюсь головой к спинке кресла и закрываю глаза.
В тот же день, когда «познакомилась» в лифте с Ярославом, я впервые увидела Викторию. Она вышла из кабинета зама генерального директора. Огляделась и сразу свернула в туалет. У неё были такие же, как у меня, роскошные светлые волосы, и она так же попирала дресс-код. Короткое чёрное платье не доходило и до середины бёдер её длинных ног в кожаных ботильонах с золотыми пряжками. Лицо красное, будто это у неё повышенное давление, а не у зама. Тогда я ещё не знала, что Виктория – невеста Ярослава. Впрочем, тонометр показал, что Кириллу Петровичу хоть сейчас в космонавты. В кабинете я ещё раз убедилось, что с его давлением всё в порядке. Мне показалось он даже не скрывал, что его больше интересует моя персона, а не собственное здоровье. Он попросил меня снять шапочку и пройтись. Потом долго расспрашивал про моё житьё-бытьё. Я думала, что получу втык от Атлантиды за долгое отсутствие, но она ничего мне не сказала.
***
В три часа ночи баба Шура ушла спать на мою кровать в комнату к Булочке. Я поставила там раскладушку для себя, а Ярославу помогла перебраться на диван. Укрыла найдёныша одеялом и снова не устояла, погладила его по голове. Он улыбнулся во сне, но тут же сморщился от боли. Интересно, какие у него губы? Как говорит баба Шура, с лица воду не пить, но мне очень интересно, как мой «муж на ночь» выглядит в нормальном состоянии. Наверное, я предпочла бы, чтобы он оказался вовсе не похожим на отца Булочки. Взгляд карих глаз найдёныша лишь усугубил мою тоску по Ярославу. А ведь я давно пообещала себе забыть его. Новогоднее веселье, как и вся моя жизнь, проносится мимо разудалой кадрилью. На улице народ запускает фейерверки, и чтобы достопочтенный Хома Петрович не поседел к утру, я переставляю клетку в кресло. Переодеваюсь в любимый плюшевый халат. Дома тепло, а я зябну. Уношу еду и посуду со стола на кухню. Смотрю на гору тарелок, и хочется разрыдаться. Никогда не ощущала себя более одинокой, чем в эту ночь. Надо что-то делать. Новый год всё-таки. На окне весело перемигиваются разноцветные огоньки. Иду в комнату за свечами, вырубаю по пути большой свет. включаю негромко музыку и ставлю возле раковины бокал с лимонадом. В таком романтическом антураже мыть посуду гораздо приятнее. Вскоре я уже напеваю и пританцовываю, посуда перекочёвывает сохнуть в шкафчик. Осталось сполоснуть ложки, но тёплые ладони, проникшие под мой халат, рушат все планы.
– Как ты вкусно пахнешь, кроха! – найдёныш прижимается к моей спине. Его горячие пальцы дрожат, изучая моё тело.
– Что вы делаете? – кричу шёпотом, боясь разбудить бабушку и дочку.
От ласки найдёныша у меня вот-вот посыплются из глаз искры, как от бенгальских огней.
– Давно ты с любимым мужем на «вы»? – хриплый голос найдёныша пробирает до мурашек, а его пронырливые пальцы уже проверяют мою боевую готовность. – Или так положено обращаться к супругу в дни религиозных спариваний?
Молчу, хватая ртом воздух, и пытаюсь удержать на плечах халат. Найдёныш разворачивает меня лицом к себе и усаживает на столешницу.
– Что ты пугливая такая? Ведь как-то одного ребёнка мы забацали? Ну, Кира, расслабься, – гладит он мои ноги.
– Не трогай меня! Ненавижу запах перегара! – отбиваюсь, но найдёныш во сто крат сильнее меня.
– Давай по-быстрому! – плед падает с бёдер Ярослава, и я испуганно зажмуриваюсь.
– Уйдите, вы мне не муж, – хнычу, закрываясь руками.
– Я же обещал исправиться! Кира, пожалуйста. Теперь всё будет иначе.
Стыковка Союза и Аполлона неизбежна. Вместо метеорита на кухню влетает баба Шура.
– А ну отошёл от неё! – она хватает скалку и замирает в позе самурая с мечом. – Жаль по голове бить! И так дурной.
– Маманя, – найдёныш с укоризной смотрит на бабу Шуру, – ну что вы право? Дело-то семейное.
Он наклоняется и подбирает плед. Бабушка быстрым пытливым взглядом оценивает достоинства фигуры найдёныша.
– Живо спать! Похабник.
– Я ж с женой! – недоумевает он и поворачивается ко мне: – Кир, скажи ей.
Запахиваю халат, соскальзываю со столешницы и выключаю воду.
– Яр… Иди спать, пожалуйста, – говорю и понимаю, что не хочу его отпускать.
Он точно мысли читает:
– Налей хотя бы чаю.
– Не балуйте мне тут! – грозит пальцем баба Шура, суёт скалку под мышку и, вскинув голову, удаляется.
Найдёныш опускается на табурет и завороженно изучает своё отражение в стекле.
– Кто меня так?
– Не знаю, – пожимаю плечами и включаю чайник. – Пока я готовлю, можешь сходить в душ. Там полотенце чистое на стиральной машине лежит.
Ярослав уходит. Прижимаю руки к щекам, до сих пор горящим от стыда. Я была с мужчиной всего один раз, поэтому не с чем сравнивать. Но мне теперь не только глаза найдёныша напоминают Ярослава. Голос, руки… Дурдом! Капаю в стакан пятнадцать капель настойки пустырника. Не хватало, чтобы на нервной почве у меня молоко пропало. Приношу из комнаты парадно-выходной сине-золотой чайный сервиз. Трясущимися руками завариваю чай, наполняю сахарницу, режу кружочками лимон. Будто не для хмыря из сугроба, а для Леонардо Ди Каприо стол накрываю.
Найдёныш возвращается, сменив плед на полотенце. Если бы не кровоподтёки на теле, парня хоть сейчас на подиум выпускай.
– Маманя на меня что-то осерчала, – поправляет он полотенце на бёдрах. —Ты такой романти́к тут навела. Думал порадовать тебя.
– Садись, – приглашаю найдёныша за стол. У меня больше язык не поворачивается называть его Ярославом. Пора открывать карты, но не знаю с чего начать. Поверит ли? Ох, ну и втянула меня баба Шура в эту игру про мужа и жену.
– Сажусь, – он изучает моё лицо, пока я наливаю чай. Кладёт две ложки сахара, дольку лимона. – Сейчас бы двойного эспрессо жахнуть.
Едва не роняю чайник. Такой кофе пил Ярослав на работе по утрам. Да тысячи человек пьют такой напиток по утрам. Ещё, что ли, пустырника хлопнуть?
– Завтра с утра кофе сварю. Двойной эспрессо не обещаю, – присаживаюсь к столу напротив найдёныша и пододвигаю к себе чашку.
– Где твоё обручальное кольцо? – найдёныш протягивает руку.
– У меня его нет, – не спешу соединяться с ним ладонями.
– Неужели я полный нищеброд? – хватается он за голову. – Почему ты вообще живёшь со мной?
– Я не живу с тобой… – встаю и прохожусь по кухне. Прикосновения найдёныша до сих пор горят на моём теле. – Короче. Я нашла тебя в сугробе возле подъезда за час до Нового года. Чтобы ты не околел на улице, мы с бабушкой принесли тебя домой. Я сама медсестра и обработала твои раны. В скорую и милицию звонить не стала. Кто поедет в новогоднюю ночь?
Найдёныш зарывается руками в волосы:
– А при мне были документы, телефон?
Отрицательно качаю головой.
– На тебе были брюки, куртка и ботинки. Скорее всего, с чужого плеча. Даже белья не было.
– Лучше бы я просто был твоим мужем!