– Скорее всего, взорвался пороховой погреб, – мрачно рассказывал синьор Алонзо. Его плечи ссутулились, глаза были в красных прожилках от недосыпа и усталости. – Такое случается. Одной искры достаточно, чтобы угробить целый корабль.
Вечерело. Мы сидели в той же таверне, где помимо нас собралась добрая половина населения Пицене. Солнце клонилось к закату, пыльный воздух в комнате наискось пронизывали рыжеватые лучи. Сегодня никто не веселился, все были слишком подавлены случившимся. На рассвете венеттийская каракка «Доменико» снялась с якоря с утренним отливом, но не успел корабль скрыться из виду, как на нем громыхнуло, вспыхнуло пламя, и над бухтой потянулись клочья вонючего черного дыма. Солнце, поднявшееся над краем низких холмов, осветило накренившиеся мачты и вздыбленный нос несчастного судна.
– Дьяволово оружие, этот ваш порох, – пробурчал какой-то рыбак, чьи обвислые усы еще больше подчеркивали скорбное выражение на его лице. – Недаром же от него смердит серой! Я подгреб на своем баркасе одним из первых, и пускай меня схарчит горлодерка, если возле обломков корабля не воняло серой, будто в аду!
Сразу же, как только столб дыма поднялся над морем, местные рыбаки бросились к лодкам, чтобы попытаться спасти тонувших. Синьор Алонзо со своими людьми тоже участвовал в этом и довольно быстро заслужил всеобщее уважение. Несмотря на свою неприязнь, я должна была признать, что без его вмешательства жертв могло быть гораздо больше. Когда случается что-то настолько ужасное, многие люди просто теряются и от растерянности попусту тратят драгоценное время.
Теперь рыбаки с особым вниманием прислушивались к его словам:
– Не так-то легко перевозить порох на судне, сделанном из просмоленного дерева и холста.
– Я и говорю, дьявольское это зелье! – ворчал рыбак. – Лучше бы вообще зарыть его и забыть, где лежит. Добра от него не жди!
– Э, не скажи, – оживился Алонзо, словно рыбак затронул какую-то струнку в его душе. – Как же без пороха? Благосостояние всех городов, какой ни возьми – Фиески, Венетты, Медиолана, – держится на торговле с далекими землями. С Каликутом, Мадагхой… А без пороха там нечего делать. Поди синьор Васка никогда не сумел бы открыть фактории в Каликуте, если бы не поговорил с их князьками на языке пушек!
Я подумала, что это был не разговор, а скорее монолог. Мнения туземцев никто не спрашивал. Просто вдруг явился человек из-за моря на высоком, как башня, корабле и устроил им огненный ад. Меня замутило, когда я вспомнила, в каком состоянии утром привозили раненых с каракки. Порох оставлял ужасные ожоги. Все хозяйки в Пицене спозаранку бросились растапливать плиты и греть воду: вдруг кого-то из несчастных привезут именно в их дом. В нашей с Манриоло комнате, где он так и не успел отоспаться, теперь разместились трое. Капитана венеттийцев, того строгого пожилого синьора, так и не нашли. Кроме него, море забрало в свои глубины еще шестерых человек…
– …Люди годами бьются над тем, чтобы сделать порох более безопасным, – продолжал разглагольствовать синьор Алонзо. – Я читал трактат La pirotechnica молодого Бирингуччо и другие его работы. Говорят, что фирензийцы научились делать зерненый порох. Он не так опасен при перевозке и более удобен для пушкарей.
– Ну, от этих «поедателей фасоли» можно ожидать чего угодно, – фыркнул рыбак. – Фирензийцы – те еще хитрецы!
Разговор об утренней катастрофе плавно перетек в уютное злословие. Хотя большинство рыбаков за всю жизнь ни разу носу не казали из родной деревни, каждому было что рассказать о чудачествах фирензийцев, медиоланцев или эттурян. Все сходились во мнении, что на чужбине, конечно, можно встретить иногда приличного человека, но лучшие люди, истинная соль земли, живут только здесь, в Пицене. Посетители оживились. Недавняя трагедия потрясла всех. В то же время они понимали, что нельзя горевать вечно. Плавание в морях всегда считалось опасным делом. Сегодня смерть прошла совсем рядом с Пицене, но не задела никого из своих – значит, нужно быть благодарным судьбе хотя бы за это.
Когда синьор Алонзо шумно заспорил с кем-то о преимуществах литых пушечных ядер перед каменными, я незаметно поднялась, посмотрела на спящего Манриоло и вышла наружу. Мой друг с утра страдал от невыносимой головной боли. Это все из-за валлуко. Напуганный взрывом, Гриджо так всполошился, что даже меня разбудил. А у Манриоло, по его собственным словам, «чуть мозги из ушей не вылетели». Я напоила его отваром и принесла холодное мокрое полотенце на голову, с трудом удержавшись от замечания: «Я же тебе говорила!» Их связь стала слишком тесной. Если бы Манриоло не общался с валлуко так часто, не пришлось бы теперь страдать.
Под рыжеватым закатным небом мягко переливались темно-свинцовые волны. Кое-где в них вспыхивали золотые отблески. На гладком песчаном берегу уже не осталось ни следа катастрофы. Все, что море выплюнуло вечерним приливом – куски деревянной обшивки, такелажа, обрывки канатов, – было деловито растащено по домам. В хозяйстве-то все пригодится. А на местном кладбище появились две новые могилы…
Вдруг откуда-то возник Пульчино и, мягко захлопав крыльями, опустился рядом со мной на песок. Его присутствие действовало утешающе.
«Что там наш капитан, опять ораторствует перед публикой?» – иронически осведомился он.
«Может быть, я зря его подозревала. Сегодня он помог спасти жизнь многим матросам… и к тому же он неплохо разбирается в пушках».
«Ну еще бы! – фыркнул Пульчино. – Это логично, если учесть, что на фелуке припрятано шесть бочек пороха».
«Что? – удивилась я. – Но зачем?»
Шесть бочек пороха! Для чего? Фелука даже не была военным судном. На ней не было ни одного самого завалящего фальконета!
«А ты-то откуда знаешь?» – с подозрением спросила я у Пульчино.
«Да уж знаю».
Просто невероятно, как ему удалось, действуя исподтишка и ухитрившись ни разу не попасться матросам, обследовать всю фелуку от трюма до кончиков мачт. Видимо, наши прошлые приключения научили его осторожности.
«Может, Алонзо надеется продать порох в Венетте?» – предположил Пульчино, показав вопиющую некомпетентность в торговле.
Я усмехнулась: «Ага, вези финики в Аравию! У нас пороха и так навалом, целый склад в Арсенале. Вряд ли за него можно будет выручить хорошие деньги… Тогда лучше было продать его где-нибудь на островах, на Керкире или Канди!»
Наверное, комендант какой-нибудь дальней крепости заплатил бы за эти бочонки чистым золотом, так как пушки и крепостные стены были единственной защитой колонистов от тарчийского плена. Наш синьор Алонзо как-то очень нерасчетливо вел дела.
«А ты спроси у него», – язвительно предложил Пульчино.
«Ну уж нет!» Я не могла даже представить себе подобный разговор. Да и какое я имею право его допрашивать? Но теперь я решила еще внимательнее следить за нашим капитаном.
На другой день мы покинули гостеприимный Пицене и отправились дальше на север, в Венетту. Вскоре море вокруг изменилось: вместо темной синевы на многие лиги протянулись мутно-зеленые воды лагуны. В воздухе висела прозрачная дымка, солнечный свет мягко обрисовывал знакомые очертания куполов и крыш. Золотая Венетта, вся в роскошном блеске летнего утра, постепенно вырастала из моря. Я узнала огромный купол Собора, похожий на перевернутую чашу, высоко вонзавшуюся в небо макушку Кампанилы, на которой уже можно было различить крошечную фигурку грифона. Вдруг показалось, что грифон шевельнулся, взмахнув крылом. От удивления я моргнула, стерев набежавшие слезы. Нет, это просто облако… наверное. Просто воздух дрожал над водой.
Кроме меня, все были заняты делом. Двое матросов опускали лот, постоянно измеряя глубину. Манриоло стоял на корме рядом с рулевым, взяв на себя обязанности лоцмана. Летом лагуна часто мелела, и ее илистые отмели представляли собой опасную ловушку для кораблей. Чужой моряк, не знакомый с фарватером, ни за что не сумел бы провести фелуку к причалу.
У меня из головы не выходили слова Пульчино насчет бочек пороха в трюме. Так и подмывало сходить посмотреть. А кто мне помешает? Все матросы заняты на палубе, капитан только что спустился в каюту… Пробираясь бочком, словно краб, я незаметно очутилась возле темной и узкой лесенки, ведущей в чрево фелуки. В этот момент дверь капитанской каюты вдруг распахнулась, и мне навстречу выплыла зубастая улыбка синьора Алонзо:
– А, синьорита Франческа! Вы-то мне и нужны. Прошу вас, уделите мне немного времени.
Он посторонился, пропуская меня в каюту. Дверь за нами мягко закрылась. Отчего-то я занервничала, будто мышь в мышеловке, хотя внутри не было ровным счетом ничего пугающего. Капитанская каюта была чуть светлее и просторнее, чем та, которую занимали мы с Манриоло. Кроме лежанки, тут помещался маленький стол, на котором сейчас красовались два блюда под блестящими крышками.
– Хотите? – спросил синьор Алонзо, сделав приглашающий жест рукой.
Он достал бутылку и по-хозяйски разлил вино в два тонкостенных бокала.
– За благополучное окончание нашего путешествия!
– Я предпочла бы отпраздновать это на берегу, – извинилась я, не желая показаться невежливой.
«И не наедине», – хотелось добавить.
Не слушая возражений, капитан выдвинул для меня табурет и вложил в руку бокал:
– Очень удачно, что я вас встретил.
На моей тарелке лежал крупный красный омар, сваренный прямо в панцире. Я мысленно содрогнулась. Никогда не умела изящно справляться с такими блюдами. Если капитану хотелось потом отчищать этого омара со стен своей уютной каюты – ну, тогда он не зря меня пригласил.
– Дело в том, что в Венетте меня ждет… одно деликатное дело.
Маленьким ножом синьор Алонзо ловко отсек одну из клешней и, вскрыв ее, извлек нежное белое мясо. Он проделал это так хищно, что мне стало не по себе.
– Вы уехали довольно давно и, вероятно, не знаете новостей. Кажется, ваш новый дож проявил удивительную недальновидность, позволив себе заключить секретный союз с тарчийским султаном.
– Что?
Меньше всего я ожидала, что понадоблюсь синьору Алонзо для бесед о политике, в которой я разбиралась как свинья в апельсинах. Капитан вскинул ладонь, призывая меня к молчанию. Омар на его тарелке лишился уже обеих клешней. Выглядело это ужасно.
– Встреча с синьором Терецци, капитаном несчастного «Доменико», подтвердила мои подозрения. Уже не в первый раз от Дито отчаливают корабли, нагруженные порохом, деревом, сталью и заготовками для клинков. Этот груз предназначается якобы для колоний, а на самом деле идет прямо в Ракоди, в руки к тарчам и джазирским наемникам! У дона Сакетти в кабинете, в потайном отделении шкафа должен храниться коносамент на этот груз.
– Но… при чем тут я?
Алонзо посмотрел на меня, словно оценивая:
– Видите ли, я немного осведомлен о ваших… подвигах. Думаю, что девушке, сумевшей незаметно проникнуть в крипту графского дома, не составит труда пробраться во Дворец дожей и изъять документы.
«Надо было все-таки прищемить Манриоло его длинный язык!» – подумала я с бессильной злостью. Однако сдаваться не собиралась:
– Я понятия не имею, о чем вы говорите, синьор.
Взгляд Алонзо стал более жестким:
– Я говорю о гибели дона Арсаго, которая случилась весной при весьма необычных обстоятельствах. Это дело по некоторым причинам возбудило мое любопытство. В крипте, где погиб дон Арсаго, нашли нечто странное. Сломанную птичью клетку, например. А еще – вот это.
Он достал маленький бархатный мешочек и демонстративно вытряхнул на стол его содержимое. На скатерть упала изящная золотая заколка в форме стрекозы, с рубинами вместо глаз, и кусочек богатого кружева. Именно таким кружевом были отделаны пышные манжеты моей шелковой рубашки в тот день, когда мне пришлось спуститься в крипту. После бегства из Венетты я изменила привычки и теперь одевалась гораздо скромнее.
– Это кружево зацепилось за дверцу клетки, и поэтому его нашли, – будто издали донесся голос Алонзо.
«Наверное, я порвала рубашку, когда пыталась сбить замок. А заколка могла выпасть, когда граф Арсаго вцепился мне в волосы».
Меня снова затянуло в скользкую темноту подземелья, из которого мы с Пульчино выбрались только чудом, и мне стоило большого труда прогнать это воспоминание. Пожав плечами, я нахально посмотрела в лицо синьору Алонзо:
– Понятия не имею, чьи это вещи.
Мой ответ нисколько его не обескуражил. Он усмехнулся, так что от глаз разбежались лукавые морщинки:
– Да бросьте, Франческа! Мы же так хорошо поладили.
– И поэтому вы решили скрепить дружбу легким шантажом?
Он небрежно поддел пальцем заколку. Рубины на белой скатерти казались каплями свежей крови.
– Я забрал эти вещицы, так как дело показалось мне слишком деликатным, чтобы доверить его судейским. Очевидно, что в крипте вместе с графом была женщина. В тот день в доме Арсаго гостили трое: Джулия Граначчи, невеста юного Энрике, Бьянка Санудо, дочь управляющего имением, и Инес Сакетти, их близкая подруга. Значит ли это, что в крипте была одна из них? Почему она умолчала о случившемся? Почему ее не видел начальник стражи, примчавшийся на выручку графу? Как его там звали – Алессандро ди Горо?
Слышать имя Алессандро от этого мерзкого человека было невыносимо.
– Мало ли кто мог обронить заколку и порвать себе платье! Дон Арсаго умер от руки… вернее, от щупалец чудовища, которое сам же вызвал. Вряд ли кому-то будет интересно заново ворошить это дело спустя год!
– О, вот тут вы ошибаетесь, – протянул капитан. – Многим, многим будет интересно! Если бы дон Арсаго не умер, его почти наверняка избрали бы дожем после смерти Соранцо. Получается, его смерть была выгодна дону Сакетти. Может, синьорита Инес помогла своему отцу избавиться от соперника, кто знает? Или ее близкая подруга? Поверьте, в Венетте всегда найдутся люди, недовольные новым дожем и его политикой! Если я не добуду другие компрометирующие документы, то, возможно, сумею подстегнуть процесс против него с помощью этих улик.
Я лихорадочно соображала: «Все это чушь! Спустя столько времени никто не вспомнит, кто и когда гостил в доме Арсаго. Этот мошенник просто хочет меня запугать!»
И все же мне стало нехорошо от мысли, что Инес и Джулию потащат в суд для допроса… или будут допрашивать Алессандро… или, что еще хуже, Бьянку! Бьянка с ее острым умом видела всех нас насквозь. Кто ее знает, что она наговорит на допросах?
Пришлось признаться, что капитану все-таки удалось меня припугнуть.
– У меня все равно ничего не получится, – вздохнула я. – Проникнуть в Золотой дворец не так просто. А открыть потайной шкаф вообще невозможно!
Кстати, это была правда. Вся Венетта знала краснодеревщика, который делал шкафы с тайниками для знатных господ. Взломать его замки было невозможно.
– Если у вас нет ключа, единственное, что можно сделать – это похитить сам шкаф и сбросить его с обрыва!
– Кто сказал, что у меня нет ключа? – бархатным голосом промурчал дон Алонзо. – К счастью, я сумел раздобыть дубликат.
Разинув рот, я бессмысленно смотрела, как на скатерть рядом с заколкой лег маленький бронзовый ключик. Меня сковало оцепенение. Дьявол его побери, да кто он такой, этот синьор Алонзо?! Скромный капитан, курсирующий вдоль побережья в надежде на небогатую выручку – ха, как бы не так! Тайный порученец Лиги? Или шпион? Как он сумел добыть ключ от тайника из самого страшного кабинета в Венетте, о котором даже патриции осмеливались говорить только шепотом? Ибо Совет Десяти имел в городе десятки ушей и сотни пальцев, всегда готовых настрочить донос.
Вдоволь насладившись моим испугом, синьор Алонзо решил сменить кнут на пряник:
– Дорогое дитя, ты выглядишь такой подавленной, будто я вынуждаю тебя пойти против всей Венетты. Дон Сакетти – это еще не Республика. Он впал в пагубное заблуждение, но мы поможем исправить его ошибку. Поверь мне, всем будет лучше, если этот документ окажется у меня. Многие старые семьи в Венетте скажут тебе спасибо!
«Очень сомневаюсь».
– И если тебе будет легче, то наш друг Манриоло тоже согласился помочь в этом маленьком предприятии.
Я молча подняла взгляд, не в силах сказать ни слова. Что ж, у Манриоло были свои секреты. Кто знает, какой из них наш капитан счел для себя полезным.
Отложив вилку с ножом, синьор Алонзо аккуратно промокнул губы салфеткой. Обед был окончен. Я залпом выпила вино из бокала, чтобы прогнать предательскую слабость в ногах. Вареный омар с тарелки смотрел на меня мученическим взглядом. Я к нему даже не прикоснулась.
Зато на тарелке капитана остались лишь жалкие ошметки панциря.