Три года назад
Удар за ударом. Так легко, монотонно, сосредоточенно. Тело пружинит, кожа помнит каждое касание, руки – каждое движение. Всегда одинаково. Ощущаешь себя роботом, механизмом, потому что все это уже было. Повторялось не раз и не два. Боль становится родной, приятной, приемлемой. Боксерская груша так и норовит дать сдачи, но не успевает за моими ударами.
Набиваю, а голова совсем в другом месте. Мысли рядом с Ольгой. Хочется успеть, не проворонить. Слишком редкие встречи в эти две недели становятся наркотиком. Я живу от дозы до дозы. Упиваюсь ее запахом, меня ломает от прикосновений к ее коже. Мне хочется постичь самую суть, ворваться в ее душу, овладеть ей, но иногда мне начинает казаться, что это дело заведомо проигрышное. Будто там, внутри, совсем нет души. Пустота, разбитая на осколки, которые ранят. Ранят меня.
Деревянный манекен мелькает перед глазами. Руки отрабатывают удары, но я не здесь. Я уже там – рядом с универом, в котором она учится. Ловлю ее взгляд, рассматриваю длинные волосы, в которых оранжевыми пятнами играет осеннее солнце. Уже целую ее, пью ее губы, кусаю, чтобы найти в ней сопротивление, недовольство, злость. Когда я пропал? Давно и безнадежно. Еще в школе, когда ее отец не был успешным предпринимателем и они жили в обычном многоквартирном доме с полуразрушенной детской площадкой во дворе.
Часто ошивался там. Видел ее, пытался поймать ее взгляд, привлечь внимание. Она всегда проходила мимо, не удостаивая и взором. Всегда с подругами – не решался подойти. А когда решился, не успел ничего сказать. Она недоуменно улыбнулась и села в подъехавшую машину.
Видел, как парень лет на пять ее старше целует ее, а его ладони скользят по ее ногам, забираясь под короткую юбку. Помнил, как хотелось разгромить это авто, нарваться на драку, но не отпустить ее с ним. Тогда не мог ничего. Щуплый, слишком худой, серый. О моем существовании даже не подозревали в этом мире. Мусор под ногами – вот кем я был.
Помнил, как поймал ее у школы и предложил помочь ей донести рюкзак. Прищурившись, она окинула меня надменным взглядом, но, не найдя ничего интересного, всучила сумку и пошла вперед, полностью окунаясь в экран телефона. Я пытался шутить, что-то говорить – нес откровенную чушь, но она меня не слышала, сосредоточившись на переписке.
Даже не попрощалась, когда у подъезда забирала рюкзак. Я для нее просто не существовал. Был одним из тех, кто мечтает о ней. Одним из толпы восторженных поклонников, тогда как она предпочитала тех, кто вытирает об нее ноги.
Алкоголичка мать, проблемы с учебой. Я воровал, чтобы есть, как это было со многими. Постоянные приводы, новые косяки. Жизнь шла под откос, но во мне, в моей душе, не было ничего, кроме ярости. Ярости на весь этот мир.
Тогда же я и попал сюда – в этот клуб. Попытался ограбить мужика, который в итоге поймал меня за шкирку и сломал нос, чтобы проучить. Сам же потом лечил. Эдик называл меня волчонком, а я обижался и бился еще яростнее. Я почти жил здесь, а он следил за тем, чтобы я учился. Многократно получал оплеухи за двойки и жалобы, но радовался им, потому что кому-то в этом мире было небезразлично мое существование.
Эдик сам занимался со мной. Учил драться, направляя мои эмоции в правильное русло. Я стал спокойнее, свободнее, вымещая свою ярость на противниках. Каждый бой что-то ставил на место во мне. Никаких правил, кроме внутреннего – не убивать. Те, кто приходил сюда, знали, на что шли, но я не желал уподобляться животным, как не хотел и того, чтобы меня нашли мертвым в какой-нибудь подворотне, а потому старался закончить бой в первые же минуты, нокаутируя противника.
– Беркут, сто отжиманий! Ты мне сегодня не нравишься, – крикнул Эдик, отпуская молодняк с тренировки.
Приняв упор лежа, отжимался на кулаках, не заботясь о дыхании. Бешеная скорость – лишь бы успеть. Не мог уйти раньше. И нет, не из-за тренировки, а потому что ждал, пока придут Питон и Паук. В нашем серпентарии намечалось интересное дело, участие в котором не сулило ничего хорошего, но вариантов не было.
Клуб давно работал в убыток – здесь занимались бесплатно. Те, кто участвовал в боях, конечно, отдавали часть своего выигрыша, но этого хватало только на то, чтобы оплатить аренду. А ведь еще нужна экипировка, какая-никакая одежда для молодняка, еда. Некоторые из них даже ночевать оставались здесь, потому что дома их ждали побои и невменяемые родители. В каждом из них я видел себя – разбитую, израненную душу в истощенном теле. Я хотел помогать и мог это сделать.
– Все, давай заканчивай и проваливай, – кивнул Эдик, завидев, как в зал входят старшики.
– Бро, я тоже хочу помочь, – подошел я к нему, вытирая лицо полотенцем.
– Ты очень поможешь, если свалишь сейчас отсюда, – спокойно отбрил меня Эдик.
– Я серьезно.
– Я тоже, – произнес он с нажимом.
– Что за терки? – опустил свою лапищу мне на плечо Паук.
На паука он походил лет так пять назад, когда его можно было спрятать за шваброй с его худыми ногами и руками, но погоняло осталось до сих пор, несмотря на то, что он раскачался и стал как три меня в ширь.
– Да малец возомнил себя важной шишкой, – усмехнулся Эдик. – Думает, что дорос до того, чтобы включиться в дело.
– А что? Давай испытаем пацаненка? – улыбнулся Питон так, что и не поймешь: серьезно он на моей стороне или прикалывается.
– А если он нам дело завалит? Нет, на такие риски я не пойду, – настаивал Эдуард.
– Бро, я не подведу, серьезно. Я ведь знаю, как это важно для клуба. Это и мой дом тоже.
Видел, что Эдик недоволен, но мы задавили его количеством. Он с сомнением поглядывал на меня, когда разъяснял план. Три точки продажи ювелирных украшений – три налета – три ограбления. Начинали с самой маленькой уже завтра, чтобы потренироваться и посмотреть, чего я стою. Планировали встретиться вечером и идти уже в ночь, чтобы не привлекать лишнее внимание. Я горел этой идеей, ощущал невиданный подъем сил, но волновался. Нельзя допустить ни единой ошибки.
– До завтра, – кивнул я братьям и, схватив куртку, покинул клуб.
Поглядывал на часы – старые, дедовские, но такие дорогие сердцу. Уже опаздывал, а потому шел спешно, почти бежал. Пульс стучал в ушах дробным ритмом, когда я вышел на площадь перед ее универом. Смотрел издалека, как спускается по лестнице – сразу заприметил ее в толпе. Яркое рыжее пятно, что выделялось среди красок осени особым теплом.
Кивнув какому-то мудаку у серебряной тачки, она отошла от машины. Смотрела на меня, ждала, пока подойду. С ней все вокруг всегда замедлялось. Она стала центром моей жизни, но иногда я ловил себя на мысли, что ненавижу ее. Ненавижу именно потому, что люблю.
Люблю и не получаю взаимности, хоть и знаю, что любить ее нельзя. Нельзя открывать ей чувства, иначе потеряет интерес. Нет, она была со мной, проводила часы, которых всегда было мало. Клубы, тусовки, такие редкие ночевки в последнее время. Она давала мне возможность наслаждаться ее телом, ловить ее губы, но не подпускала ближе. Не допускала в самую суть. Определенно что-то скрывала.
Все кардинально изменилось две недели назад, когда мы впервые поругались.
Вернувшись домой, я нашел ее сидящей на кухне. У подъезда стояла ее машина, стол был сервирован ресторанной едой, а на полу лежал щенок стаффордширского бультерьера. Сразу понял, что отец вернул ей все блага цивилизации, но меня волновала цена.
Черт, ведь мы бы прорвались. Да, я не мог содержать ее в роскоши, но и голодать или выглядеть хуже, чем другие, я бы ей не позволил. Знал, как много значат для нее финансы. Именно поэтому сегодня фактически ввязался в криминал. Понимал, если будут деньги, она вернется ко мне. Продажная сука, которую я так сильно люблю.
– Привет, лисенок? – улыбнулся я, касаясь пальцами ее щеки.
Вывернувшись, она настойчиво взяла меня за руку и отошла еще на несколько шагов в сторону.
– Что ты здесь делаешь? Я же сказала, сама позвоню, – строго глянула она на меня.
– Не смог удержаться. Я соскучился, родная. – Приобнимал ее за талию, но Оля отстранялась, искоса поглядывая на водителя.
– Отец убьет тебя, если еще раз увидит рядом со мной. Пожалуйста, не нарывайся, – взмолилась она шепотом, показывая свое истинное лицо. Надменность растворилась, уступая место слабости.
– Я не боюсь. И ты не бойся за меня, ладно? Мы прорвемся.
Не сдержавшись, я прижал ее еще крепче. Ощущал ее губы в вырезе футболки. Шумно вдыхала, а я зарывался носом в ее волосы, целуя макушку. Ее объятия – самое желанное, что может быть.
Достав из кармана киндер, я протянул ей его на ладони, вызывая такую милую искреннюю улыбку. Сердце болезненно сжалось. Ее отец был против нас, как только выяснил, что у меня за душой нет ни гроша. Я пытался с ним встретиться, чтобы поговорить, но его охранники настоятельно не рекомендовали мне этого делать – ударом в челюсть.
Собирался исправить мнение о себе, показав, что со мной Ольга не будет ни в чем нуждаться. Ради нее готов был на все и даже больше. Деньги будут. Лишь бы она оставалась рядом.
– Мне пора. Мы встретимся завтра вечером? – спросила она, заглядывая мне в глаза.
– Нет, лисенок. Завтра я буду занят, – ответил ей честно.
– Снова бой? – такая милая в своей наивности.
– Можно и так сказать. Я тебе напишу.
Так и стоял посреди площади. Провожал машину взглядом, а Ольга смотрела на меня до тех пор, пока авто не скрылось за поворотом. Пульс учащался, страх накатывал волнами. За нее. Понимал, что сделаю все, чтобы мы всегда были вместе.
До последнего вздоха.