ГЛАВА 3
ЭТО ОСЕНЬ!
Днем, в обеденное время, Оля вышла из музея прогуляться в близлежащий парк. На еще недавно многолюдных аллеях теперь не было ни души, а парковые статуи и фонтаны надежно укрыли до весны. Моросил хмурый дождик, и казалось, что над всем городом в этом ноябрьском стылом дне висит серый морок.
Идя по пустым аллеям, Оля вспоминала, как совсем недавно они с Васей гуляли здесь, шуршали листьями, а разноцветные красавцы-клены протягивали к ним свои желтые и красные лапы. Обе девушки любили золотую осень – время грустной красоты и пылающих клёнов с резными, похожими на хризантемы, листьями. Да, ещё неделю назад подруги бродили по усыпанным листьями аллеям, в которых хотелось потеряться, и любовались в Ботаническом саду на последние цветы, но потом осень быстро обернулась уже не рыжей лисой, а чёрной вдовицей. А нынче все парки укутаны серой пеленой, как будто их кто-то накрыл пологом до весны – спать! Ничего не поделаешь, в России смена времен года происходит быстро; и только зимой кажется, что в этой бешеной карусели сезонов что-то ломается, что зима тянется долго-долго и долгожданная весна никогда не наступит.
Оля подошла к закрытому летнему кафе, чьи пустые столики сиротливо зябли под дождем. Подул ветер, на ветке облетевшего клена сердито, словно спросив: «Чего ты, Оля Петрова, сюда приперлась?», каркнула ворона. Оля плотнее укуталась в теплый шарф – холодно и грустно. Ворона снова каркнула что-то на своем вороньем – дескать, а чего ты хотела?
– Я бы хотела, чтобы хоть иногда было солнце! – то ли вороне, то ли какому-то небесному метеорологу сказала Оля.
Ветер подул так сильно, что зонтик в Олиной руке предательски дернулся и погиб. Девушка вздохнула: ну вот, ноги промокли, руки закоченели, надо возвращаться в музей, пока совсем не замерзла.
На выходе из парка она ненадолго задержалась. Ей вдруг вспомнилось, как когда-то давно, много лет назад, одна женщина, сыгравшая огромную роль в ее жизни, рассказала ей про японское понятие «нагори». В японской культуре «нагори», помимо иных смыслов, означало тоску и сожаление по утраченному, тому, что исчезает, уходит от нас – о каком-то периоде жизни, о смене сезона, о человеке, с которым ты, может быть, сейчас навсегда прощаешься. «Нагори» – та самая печаль, какую испытываешь, глядя вслед уходящему поезду, или когда прощаешься с местом, в которое ты больше никогда не попадешь, а может быть, с другом, которого больше никогда не увидишь; это – та пронзительная грусть в моменте перехода из одного состояния в другое, миг прощания, утраты. Что-то закончилось, ушло, и тебе, даже если ты знаешь, что на смену ушедшему придет что-то новое, все-таки грустно.
Прежде чем вернуться на работу, Оля зашла в кофейню, расположенную через дорогу от музея. В эти холодные ненастные дни городские кофейни казались островками тепла и уюта. Купив Дим Димычу багет к чаю, она также взяла себе кофе в картонном стаканчике и целую гору булочек для школьников, которых ждала сегодня на экскурсию.
С пакетами и стаканчиком кофе в руках Оля уже подходила к музею, когда вдруг уловила на себе тяжелый, неприязненный взгляд. Бывает взгляд – кипяток и лед одновременно, взгляд, после которого тебе потом плохо, будто тебя действительно ошпарили. Оглянувшись, Оля заметила, что на нее смотрит пожилой мужчина, живущий в том же доме, где располагался музей. Человек этот всегда неприязненно глядел на Олю и на ее коллег, словно бы всем своим видом выражал недовольство существованием музея. Оля часто наблюдала в окно, как по утрам он выходил на прогулку и с исключительно недовольным видом фланировал по их улице, будто раздражаясь на всё и всех, и на мироздание в целом, и на деревья, и на скамеечки на бульваре, и на людей, собак, птиц. В облике незнакомца было нечто как будто заостренное – высокий, худой, вытянутое лицо, колючие глаза; так и кажется, что об него можно порезаться. Вскоре Оля про себя стала называть его Человек-треугольник. Однажды, столкнувшись с мужчиной на улице, она попробовала с ним заговорить и доброжелательно пригласила его как-нибудь зайти к ним в музей, но незнакомец в ответ скорчил такую гримасу, будто ему предложили нечто непристойное.
Вот и сегодня он посмотрел на нее с такой неприязнью, что Оля споткнулась на ровном месте. Неловко взмахнув руками, она попыталась удержать равновесие. Стаканчик с кофе выпал из ее рук, а булочки в ту же секунду полетели на тротуар. Поняв, что спасти удалось только багет Дим Димыча, Оля печально вздохнула. Человек-треугольник прошел мимо и посмотрел на нее с нескрываемым презрением; при этом, судя по всему, он был доволен тем, что день у Оли не задался и что ее булочки сейчас весело поедают голуби.
В противовес печальной Оле Дим Димыч был бодр и весел. Он хрустел багетом, пил чай и тут же придумывал и озвучивал сотни идей для музея на ближайший месяц. Оля вежливо слушала директора, не выходя из состояния сосредоточенной печали.
– Петрова, да что с тобой? – не выдержал Дим Димыч. – У тебя такое лицо, будто тебе на плечи «легло все горе всех времен». Что-то случилось?
Оля попыталась рассказать Дим Димычу о сожалении по уходящему сезону: понимаете, есть такое понятие «нагори»…
Брови Дим Димыча удивленно приподнялись.
Оля улыбнулась:
– В общем, если коротко, то у меня ничего серьезного. Просто случилась осень.
Дим Димыч отложил багет в сторону и кивнул:
– Ну, осень пришла по расписанию, отменить ее не в наших силах. Зато мы можем слегка развеять эту серую хмарь ноября! Тем более, Петрова, что тоской, про которую ты говоришь, сейчас болеет полгорода. Не знаю, как там у японцев, но мы, русские, в своем суровом климате давно поняли, что сдюжить осенне-зимний период просто так не сможем и что для нашей страны нужно придумать способ борьбы с хандрой. И такое спасительное средство мы придумали!
Дим Димыч победно глянул на Олю – дескать, сечешь, о чем речь?
Оля недоуменно посмотрела на директора:
– Вы про водку, что ли?
Дим Димыч укоризненно покачал головой:
– Петрова, я вообще-то про Новый год! Про наш национальный праздник.
В следующие полчаса и еще пять кружек чая Дим Димыч изложил Оле свою теорию русского Нового года, описав этот праздник как некое культурологическое явление и как национальную идею. Дим Димыч считал, что, поскольку климат в России – хуже не придумаешь (паршивая погода проверяет россиян на крепость примерно шесть месяцев в году), жители нашей страны придумали свой вариант расслабления-спасения в виде Нового года и новогодних каникул. Большинство русских начинает думать про Новый год уже в ноябре. Мы отмечаем его весь январь и продолжаем делать это в феврале. Затем празднование Нового года плавно переходит в праздник Восьмого марта, а там мы провожаем зиму и ждем весну, которая, может быть, к маю и наступит.
– Так что хорошо бы нам уже в ноябре напомнить людям о предстоящих праздниках, – развил свою мысль Дим Димыч, – и устроить в нашем музее какую-нибудь тематическую новогоднюю выставку. И поскольку ты, Петрова, в нашем коллективе самая молодая и веселая, тебе и отвечать за Новый год, и быть Снегурочкой, организатором то есть.
Петрова действительно была самой молодой сотрудницей музея, а вот веселой сдержанную, спокойную Олю, час назад разговаривавшую с вороной в безлюдном парке и размышлявшую о всяких сложных философских понятиях, назвать можно было только с легкой иронией. Зато Оля была самой безотказной, поэтому с поручением Дим Димыча она сразу согласилась, тем более что ей вообще понравилась идея провести в музее новогоднюю выставку.
Для начала Оля посоветовалась с Дим Димычем насчет того, какой в его представлении должна быть новогодняя выставка.
Дим Димыч пожал плечами:
– Думаю, нам нужно рассказать о новогодних традициях, добавить всякие колядки, фольклор, Петра нашего, Первого, сюда приплести, как человека, подарившего России Новый год. Обязательно добавь в экспозицию что-нибудь милое, чудо какое-нибудь найди, что-то романтическое. Ты вообще романтичная девушка, Петрова?
Оля задумалась – да как сказать, в общем-то нет.
– Ну и хорошо, что романтичная! – кивнул Дим Димыч. – Давай, действуй. Установка, стало быть, такая – хандру и сплин на фиг, людей надо обогреть и порадовать. И никаких японских «нагори», только веселый русский праздник.
Устроить праздник означает практически выступить волшебником. Потому что создать людям праздничное настроение, – задача нелегкая, это же не корпоратив провести! Первым делом Оля решила украсить большую, под потолок, купленную для музея елку старыми игрушками. Ей показалось правильным нарядить елку в ретростиле, тем более вскоре в музей заглянула пожилая посетительница с большой коробкой елочных игрушек в руках. Женщина рассказала, что живет в соседнем доме и любит приходить в музей детства. Незнакомка призналась, что давно не наряжает елку, потому что для нее эпоха «наряженных елок» и в целом празднования Нового года закончилась со смертью ее мужа.
– Для одной себя ставить елку не хочется. Зачем? И вот получается, что елки у меня больше нет, настроения да и жизни тоже, а елочные игрушки остались. Ну и что они будут лежать без дела? А у вас елка стоит ненаряженная, может, вам пригодятся?
Оля улыбнулась – конечно, пригодятся! И знаете что, а давайте нарядим ее вместе? Хотите прямо сейчас?
Они вдвоем наряжали елку до позднего вечера.
Немного серебряной и золотой мишуры, украсим дождиком, запустим вверх, на самые верхние ветки космонавта и игрушку-дирижабль, в густых еловых зарослях расселим лесных зверей: белок, зайцев, медведей, лисичек, добавим шишки, часы, самовары, гирлянды. И не забудем главное украшение – макушку в виде звезды, как память о той самой первой, рождественской.
Наряженная елка сверкала огнями; Оля со своей новой знакомой пили чай, и женщина рассказывала Оле про свои самые запомнившиеся, радостные встречи Нового года.
На прощание женщина сказала, что сегодняшним ноябрьским вечером у нее был праздник, самый настоящий Новый год. Впервые за много лет.
***
Оля увлеченно продумывала программу новогодних мероприятий: выставку, посвященную истории новогодних открыток, мастер-класс по рисованию снежинок, экспозицию ретрофотографий, связанных с Новым годом. Идей было много, и ей хотелось успеть осуществить их уже к началу декабря, но в конце ноября всё сломалось.
– Что случилось? – спросила Оля у директора.
Дим Димыч был похож на воздушный шарик, который проткнули – очень-очень грустный.
– Такие дела, Петрова, у нас отмена, – вздохнул Дим Димыч. – Новый год отменяется! Музей закрывается. На нас кто-то настрочил жалобу, приписал нам нецелевое использование помещения, незаконную коммерческую деятельность, нарушение санитарно-эпидемиологических норм до кучи и проведение сомнительных мероприятий для детей. Нас буквально обвиняют во всех смертных грехах.
– И что теперь? – выдавила расстроенная Оля.
– Будут разбираться, что к чему, – пожал плечами Дим Димыч, – а поскольку разбирательство дело небыстрое, в декабре музей работать не будет. А может, нас в итоге и вообще закроют, отберут лицензию или откажут в аренде помещения, она, между прочим, как раз заканчивается на днях. В конце концов найдется сотня предлогов нас закрыть.
Оля вскинулась: а есть какая-то надежда?
– Не знаю, Петрова.
На Дим Димыча было жалко смотреть.
– А что здесь будет, если у нас отберут помещение? – поинтересовалась Оля.
– Ну откроют что-нибудь, салон красоты или алкомаркет. Или что-то еще.
– Что-то еще, – машинально повторила Оля.
Даже странно – хочется громко выкрикнуть, что лично она против всех вариантов, кроме их музея, а вот говорит так спокойно и тихо. Хотя и очень грустно.
– В общем, я написал обращение в Минкульт, разъяснил ситуацию, попросил разобраться. Посмотрим, что ответят. Но сама понимаешь…
Оля понимала – вероятность того, что дракон по имени Минкульт вдруг отзовется и придет на помощь, была такой же минимальной, как у Васи Колокольцевой возможность выиграть в лотерею.
– Но как же выставка? Новый год?
– Отложим до лучших времен, – заключил Дим Димыч, – а ты давай-ка иди пока в оплачиваемый отпуск. Ну а в конце декабря будет ясно, что к чему.
– Хорошо, – сказала Оля.
– Да уж чего хорошего, – усмехнулся Дим Димыч.
– А кто написал жалобу?
– Какой-то тайный недоброжелатель, – вздохнул Дим Димыч.
– Ясно, – кивнула Оля, – это Гринч.
– Кто? – не понял Дим Димыч.
– Гринч, похититель Рождества, – пояснила Оля.
Дим Димыч пожал плечами:
– Ну это я не знаю, донос был анонимным.
…Оля прошла по тихим залам, простилась с любимыми экспонатами.
Когда она уходила из музея, елка грустно посигналила ей фонариками. Пока, Оля.
До тридцать первого декабря оставался еще месяц, но Новый год как праздник и повод для радости для нее сломался. Он отменился, перестал быть желанным. И все потому, что какой-то сволочной Гринч (а хорошо бы все же выяснить, кто эта сволочь!) решил его украсть.