На следующий день после Пасхи их компания отправилась в Лондон в комфортабельной карете Торнстока, как раз предназначенной для дальних путешествий. Гвин с матерью сидели с одной стороны, а Торн с майором напротив них. Для разнообразия Торн старался развлекать мать, загадывая ей загадки.
Гвин было гораздо интереснее наблюдать за майором Вулфом.
По правде говоря, Гвин с ужасом думала о предстоящем представлении высшему свету, пока Торн не нанял майора, чтобы их сопровождать. В тот день в кабинете она, конечно, дразнила гусей, но это было так весело и забавно, что она едва ли могла ждать, когда ей представится следующая возможность. Стоило ей начать поддразнивать майора, как он прекращал хмуриться, исчезало мрачное выражение лица, и он начинал говорить с сарказмом. Это означало, что ей удавалось задевать его гораздо сильнее, чем он показывал, что ее тогда удивило.
А сегодня ему снова удалось ее удивить. После всех разговоров об отсутствии приемлемой одежды Гвин ожидала увидеть Вулфа, по крайней мере, в военной форме. Но хотя его одежда, выбранная для путешествия, оказалась немодной (теперь мало кто из джентльменов носил пальто серого с голубоватым оттенком цвета и дымчато-серые брюки), он в ней выглядел так хорошо, что не слишком новый вид костюма едва ли имел значение.
Даже без военной формы сразу же было понятно, что это офицер. Все в нем кричало об этом: от локонов цвета черного дерева, которые он стягивал в хвост, до серых замшевых перчаток и черных кожаных сапог военного образца.
О, да она просто слюни пускала от этих сапог! Носок его правого сапога касался ее юбки, иначе в карете было просто не разместиться, а майор, похоже, не мог толком сгибать ногу в колене из-за ранения. Гвин жалела, что ей не хватает смелости, чтобы водить носком своего короткого сапожка по носку его высокого сапога. Может, тогда он протянул бы ногу ей под юбку, по крайней мере, достаточно для того, чтобы они могли касаться друг друга сапогами более… э-э-э… интимно.
Может, тогда он наконец взглянул бы на нее. Вулф уже целый час смотрел в окно, а Гвин не могла понять, что такого интересного он там нашел. Пасха в этом году была ранней, сезон тоже начинался рано, так что настоящая весна еще не пришла. На некоторых деревьях появились почки, но стояла сырая и холодная погода, и шерстяной плащ Гвин не спасал ее от этой сырости и холода даже в карете.
Гвин поежилась, и мать взяла ее руку в перчатке в свою.
– О, моя дорогая, у тебя руки холодные как лед! – воскликнула мама. – Мы обязательно должны купить тебе в Лондоне плащ потеплее. Да, этот очень красивый, надо отдать должное, но…
– Мой плащ прекрасно подходит для весны, мама, – сказала Гвин, не желая укреплять майора во мнении, что она испорчена и изнежена. – Кроме того, у меня практически не было возможности его носить, когда у нас начался траур. И я не собираюсь упускать эту возможность теперь, просто потому, что сегодня немного прохладно.
– Ну, когда мы будем останавливаться, чтобы поменять лошадей, я попрошу дать нам несколько нагретых кирпичей, – заявила мама. – Если согреть ноги, то и самой становится тепло. Я всегда так делаю.
– У нас нет времени ждать, пока согреют кирпичи, мама, – раздраженно вставил Торн. – Нас ожидают в гостинице «Золотой дуб» в Кембридже, как только спустятся сумерки, и я хочу успеть вовремя. Кроме того, я не замерз. А вы, Вулф?
– Чувствую себя прекрасно, – ответил майор, даже не повернув головы от окна.
– Конечно, Джошуа чувствует себя прекрасно, – фыркнула мама. – Он, вероятно, выходил в море при любой погоде в период службы.
– Наверняка, – сказал Торн. – А вы участвовали в той славной битве при Абукире[5], Вулф?
Наконец майор отвернулся от окна.
– Да, – ответил он раздраженно. – Но она едва ли была славной, поверьте мне.
Торн немного изменил положение на сиденье, чтобы смотреть на майора.
– Но ведь Великобритания одержала сокрушительную победу, разве нет? Разве мы не омыли себя славой?
Майор Вулф скорчил гримасу.
– Только на моем корабле мы потеряли почти двести человек, многие из них были моими товарищами из морской пехоты. Так что простите, если мои впечатления от этого сражения окрашены кровью, которую я видел на палубах нашего «Маджестика». Она лилась по ним реками. В один момент «Маджестик» оказался между двух французских кораблей, и тогда мы потеряли и нашего командира корабля, и две мачты, и это не говоря про то, как серьезно пострадал корпус. Тогда эта битва совсем не казалась славной.
– Тем не менее вчера вечером Шеридан рассказал мне, что вы – настоящий герой войны, – настаивал Торнсток. – После этой битвы вас повысили в звании до капитана за то, как вы себя показали во время нее. Я понятия не имел об этом.
Гвин тоже не имела понятия. Как же, наверное, Вулфа раздражает его положение егеря! Он ведь был вынужден опуститься так низко по социальной лестнице. Неудивительно, что он постоянно ворчит.
– Вас ранили во время этого сражения? – спросила Гвин, которой хотелось услышать все, что Вулф только может рассказать про свою службу в морской пехоте.
Уголки его губ слегка приподнялись вверх.
– Нет. Битва при Абукире состоялась десять лет назад. А я не столько времени прохлаждаюсь в Сэнфорте, ваша светлость.
– Простите, – пробормотала Гвин. – Я мало знаю про войну с Францией.
– Это видно, – заметил Торн.
– Вообще-то я в то время жила в Берлине, – не осталась в долгу Гвин.
– И мы все знаем, что в Берлине не выходят газеты, – язвительно сказал Торн.
Мать гневно посмотрела на них обоих, потом обратила свое внимание на майора Вулфа.
– Знаешь, Джошуа, не нужно так официально с нами разговаривать. Ты же мой племянник, а значит, член семьи.
– Да, старина, я собирался сам об этом вчера сказать, – добавил Торн. – Вы будете выделяться в обществе, если и дальше будете использовать такие обращения как «ваша светлость», «миледи» и прочие. Так какой-нибудь юнец может говорить. Я знаю, что мы с Гвин не являемся вашими кровными родственниками, но мама правильно сказала: вы – член нашей семьи, в особенности раз теперь ваша сестра вышла замуж за нашего единоутробного брата. Кроме того, вы сами – внук герцога. Так что, ради всего святого, прекращайте использовать все эти почтительные обращения к титулованным особам.
– Я пыталась ему это сказать два дня назад, но он не слушает, – вставила Гвин.
Майор вопросительно приподнял бровь.
– Простите, леди Гвин, но мне было сложно запомнить многочисленные указания, которые вы мне давали, как и просьбы.
Он опасно близко подошел к упоминанию ее желания научиться стрелять. Судя по блеску в его глазах, он тоже это знал.
– Да уж, Гвин у нас такая. Всегда всем дает указания, – заметил Торн.
– Я?! – Гвин скрестила руки на груди. – Именно ты говорил и говорил о его одежде, и никак не мог успокоиться.
– Замолчите оба! – приказала мама. – Я не хочу слушать эти пререкания на всем пути до «Золотого дуба».
Торн закатил глаза.
– Мама, мы больше не дети, и уже много лет не дети.
– А мне кажется, что вы до сих пор не повзрослели, – заявила она. – Мой племянник – единственный, кто ведет себя здесь подобающим образом.
– Не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь считал, что я веду себя «подобающим образом», включая мою сестру, – заметил майор.
Одно упоминание любимой маминой племянницы смягчило ее.
– Я уже давно собиралась тебе сказать, Джошуа, – это так мило, что ты едешь с нами и собираешься прийти на бал, где твою сестру будут представлять высшему обществу. А она знает, что ты приедешь?
Майор Вулф украдкой взглянул на Гвин: в его глазах стоял немой вопрос. Когда она едва заметно покачала головой, Джошуа ответил:
– Нет, это будет сюрприз.
– Так еще и лучше! – воскликнула мама. – С нетерпением жду вашей встречи! Представляю ее выражение лица, когда она увидит, как ты заходишь в лондонский особняк – неторопливо, будто прогуливаешься по городу…
– В таком случае я обязательно попытаюсь именно так зайти в дом, если только и для того, чтобы порадовать вас, тетя, – сказал Джошуа с плохо скрываемой злобой, хотя при этом не встречался взглядом с Гвин.
Мама не уловила скрытого смысла его слов, потому что была очень возбуждена от одной мысли о том, как удивится Беатрис. Но Гвин мгновенно уловила, как майор Вулф отреагировал на произнесенную мамой фразу, и ей стало его так жалко, что аж сердце сжалось. Сколько раз в день люди бездумно произносят подобные вещи? Почему они так невнимательны? Как часто ему приходится притворяться, что он не заметил подобные оговорки?
– Очень жаль, что ты также не сможешь присутствовать на представлении Беатрис при дворе, – весело продолжала мама. – Хотя, возможно, Грею удастся раздобыть для тебя приглашение, если он поговорит с нужными людьми.
– Пожалуйста, не напрягайте его. Это не нужно, – слова майора скорее прозвучали как приказ, а не просьба. – Для меня будет вполне достаточно посетить бал, на котором Беатрис будут представлять высшему обществу.
Гвин поморщилась. Все это для него явно будет пыткой: его вынуждают вращаться в высшем обществе, когда он этого совсем не хочет. Но это может пойти ей на пользу. Может, ей удастся уговорить его хотя бы разок или пару раз остаться в особняке, пока она присутствует с друзьями на светских мероприятиях. С друзьями, от которых легко ускользнуть. Фактически ей потребуется всего один раз, чтобы передать деньги Лайонелу.
– А почему ты вдруг решил присоединиться к нам в Лондоне? – спросила мама. – Беа была уверена, что ты не приедешь, даже если она тебя попросит.
Джошуа быстро взглянул на Гвин, задержав взгляд на ней буквально на долю секунды, потом резко отвернулся и сухо произнес:
– Я скучал по ней.
Гвин очень хотелось фыркнуть, и она сдержалась с большим трудом, она также видела, что ее брат прилагает большие усилия, чтобы не рассмеяться.
– Это так мило! – Мама сурово посмотрела на Торна. – Как жаль, что у близнецов не сложилось таких теплых отношений. Нет между ними такой близости! Но Торн так и не простил Гвин за то, что не вернулась вместе с ним в Англию, когда он поехал вступать в права наследства, достигнув совершеннолетия.
– Мама, – многозначительно произнес Торн с болью в голосе.
– Что? Это правда.
– Может, и так, но я уверена, что это неинтересно майору, – заметила Гвин. – Он не хочет слушать про наши семейные дрязги.
– Как раз наоборот. Внимательно слушаю, – сказал майор Вулф.
И очевидно, что еще и внимательно смотрел, потому что от его взгляда у Гвин внутри появились какие-то странные ощущения.
– Все началось, когда у Гвин появился этот особенно назойливый поклонник. Столько от него было беспокойства! – вспомнила мама.
Гвин умоляюще посмотрела на Торна, но он на этот раз не знал, что сказать. Он дара речи лишился!
– Я забыла, как его звали, – продолжала мама. – Вроде Хейзел-что-то-там-еще?
Хейзелхерст был еще одним ухажером Гвин. Слава богу, что у мамы не очень хорошая память. Гвин особенно радовалась тому, что мама не помнит всю довольно долгую историю ухаживаний за ее дочерью тех мужчин, за которых она в конце концов так и не вышла замуж.
– Да, мама, это был Хейзелхерст, – сказала Гвин, но в данном случае соврать стоило.
– В любом случае, насколько я понимаю, Торн очень плохо с ним обошелся, наговорил ему массу неприятных вещей, и он поступил на службу в военно-морской флот, – продолжала мама. – А Гвин его так никогда и не простила.
– Хейзелхерста? Или Торнстока? – спросил майор Вулф, изучающее глядя на лицо Гвин.
– Обоих, – ответила ее мать. – Умыла руки. На обоих обиделась.
– И ты меня обвиняешь в этом? – фыркнула Гвин. – Торн не должен был прогонять Хейзелхерста, а Хейзелхерст, в свою очередь, не должен был позволять Торну выгнать себя вон.
– В особенности если дело было только в том, что ваш брат «наговорил ему массу неприятных вещей». Это такая мелочь, такая банальность, – заметил майор. – Если этот самый Хейзелхерст не смог за себя постоять при таких обстоятельствах, то ему явно тяжело пришлось в военно-морском флоте. Это суровая школа.
– Не сомневаюсь, – сказал Торн, который наконец пришел в себя и собрался с мыслями. – Я слышал, что на военных судах до сих пор используются телесные наказания. Это правда, майор?
Джошуа пожал плечами:
– Зависит от командира корабля. Я видел, как матросов пороли на некоторых судах, а на других телесные наказания вообще не применялись.
Торн определенно нащупал тему, интересную для майора, потому что они вдвоем стали обсуждать отношение к морякам на военных кораблях, сражения, в которых участвовал майор Вулф, и самые разные военные темы, которые интересуют мужчин.
При других обстоятельствах Гвин тоже заинтересовалась бы этим разговором. Однако в этот день она слушала вполуха и не могла сосредоточиться ни на чем, кроме своего облегчения. Беды удалось избежать.
Но насколько? Что, если мама вспомнит еще что-то из прошлого Гвин, что заставит ее врать? Или теперь мама наконец удовлетворена, поскольку высказала свое мнение?
Представление Гвин высшему обществу будет определенно сопряжено с гораздо большим количеством угроз и опасностей, чем она ожидала. Потому что меньше всего на свете ей хотелось, чтобы майор Вулф – или кто-то из ее семьи – узнал правду о ее прошлом с Лайонелом Мэлетом.