– С-собак уберите, – бормочет из угла Маша и всхлипывает.
– Это волки. – Мужчина направляется к моему столу.
– Здесь не место животным, – поднимаюсь я. Внутри всё напряжено. Звериный запах тревожит, пугает, но и бодрит. – Они могут подождать на улице.
Мужчина снимает солнечные очки, и я застываю с приоткрытым ртом: радужка его глаз такая ярко-жёлтая, что должна навести на мысли о контактных линзах… если бы не ночные видения, если бы не слишком быстро зажившие раны на моей руке, если бы не два выпавших из памяти дня и уверения соседки, что в моей квартире кричали.
Он улыбается, обнажая белоснежные зубы со слишком длинными клыками. Белые волки по бокам от него тоже смотрят на меня с каким-то самодовольным оскалом.
В коридоре ждут двое амбалов в тёмных очках.
– Пошли, – кивает на дверь мужчина и разворачивается. Сделав несколько шагов, смотрит на меня через плечо. – Пошли, кому сказал.
– Нет.
Тихий рык нарушает гробовую тишину офиса, и в углу снова всхлипывает Маша.
– Тамарик, иди с ними, пожалуйста, – лепечет она.
– Нет, – повторяю я.
В три громадных шага оказавшись перед моим столом, мужчина хватает его за угол и отшвыривает в стену вместе с компьютером. С грохотом разлетаются детали, искрит оборванный провод. Инстинктивно хочется прикрыться, но я стою прямо, цежу:
– Нет.
Движение мужчины так стремительно, что осознаю произошедшее, когда уже вишу, перекинутая через его плечо. Первые же удары по его спине отзываются болью в кулаках. Изгибаюсь и впиваюсь ногтями в его лицо, в глаз.
Взвыв, мужчина дёргается в сторону. Давлю пальцами сильнее, и он отрывает мою руку от глазницы, стискивает запястье до хруста. Не хватает дыхания закричать, но успеваю вцепиться в дверной косяк. Ужас придаёт силы, дерево хрустит под ногтями.
– Прекрати! – Мужчина дёргается, пытаясь протащить меня в проём.
Колочу ногами, выкручиваю его руку, извиваюсь. Хватка на запястье ослабевает, и я вцепляюсь в косяк второй рукой. Из горла вырывается вопль.
– Лунный князь будет недоволен… – бормочет амбал.
– Она моя, – отзывается похититель и крепко стискивает мои ноги.
Снова вцепляюсь ногтями в его глаз. Он отпускает мои ноги, я ныряю вперёд, почти соскальзываю с плеча.
Совсем близко стол Маши. Нож. Тянусь, хватаю рукоятку.
Волки рычат. Стиснув нож обеими руками, всаживаю его в поясницу похитителя. Лезвие пробивает пиджак и на несколько сантиметров погружается в плоть. Запах крови. Крик. И я лечу головой в пол…
***
Плечо горит. Жар разливается на шею, стекает на грудь. Он просачивается в плоть, вонзается, вгрызается. Не могу пошевелиться. Этот жар – тьма, она проникает в меня через плечо, пытается захватить тело, но я не хочу, не хочу! Нет! Не могу пошевелиться, но будто бьюсь в невидимых путах, беззвучно кричу: «Не смей!» Я не хочу, что бы что-то вползало в меня, не позволю! Представляю, как плоть выталкивает это нечто, сжимается, не пропуская внутрь.
Судорожно вдохнув, открываю глаза.
Почти всё узкое окно занимает огромная луна и лишь краешек – тёмно-фиолетовое небо.
Плечо горит. Руки немеют, они вывернуты вверх. Стоит ими шевельнуть, что-то тихо звякает, и по мышцам бегут противные иголочки проходящего онемения.
Запрокидываю голову: запястья прикованы к металлическим прутьям изголовья полуторной кровати. Звенья наручников в ярком лунном свете мерцают серебром. И как же мерзко колет руки! Даже дышать невозможно, малейший толчок отзывается таким фейерверком ощущений, что невольно зажмуриваюсь. Чтобы скорее закончилась пытка, шевелю пальцами – как же щекотно, как судорожно стягивает жилы, разбегаются новые волны щекотно-тревожных ощущений. Плечо болит.
Наконец кровоток восстанавливается, и я продолжаю оценивать положение. Похоже, под одеялом я голая. Ноги не скованы, но не рискую сбрасывать его с себя – не хочется перед похитителями сразу предстать обнажённой.
Скашиваю взгляд на ноющее плечо: кожа покраснела и припухла. Кажется, там прокол или прокус. Осторожно потираюсь подбородком о ключицу – шершаво и больно. На плече рана, и она не спешит заживать, как укус на руке. Запрокинув голову, высматриваю следы зубов на коже: в лунном свете они кажутся ярче.
Проклятье, во что я впуталась? Какого, а?
Вдохнув и выдохнув несколько раз, осматриваю комнату. Странное в ней только слишком узкое и высокое окно. Оформлена она то ли в ретростиле, то ли в винтажном – не уверена, что есть разница, но изголовье кровати кованое с маковками на столбиках, одеяло стёганое, стены словно обиты морёными досками. Комод у стены нарочито обшарпанный, кресло тоже какое-то несовременное на вид. И под потолком – лампочка Ильича, а я такие в магазине видела с пометкой «Винтаж». Ну и дверь массивная, не то что современные офисные дощечки.
Для сходства с деревенским домиком не хватает плетёных ковриков и нормального маленького квадратного окна. И печки.
Теперь, когда осмотр окончен и мозг освобождён от изучения обстановки, внутренности начинает скручивать страхом.
Где я?
Что со мной сделали и сделают?
Сердце колотится где-то в горле, но я стараюсь дышать ровно: паника – мой враг. Только в спокойном состоянии я могу найти выход… если таковой имеется. А вот последнее – выкинуть из головы. Даже если вас сожрали, у вас два выхода.
Дышать глубоко удаётся с трудом, но необходимость усилий помогает давить страх. Руки дрожат так, что наручники позвякивают о прутья. И ноги дрожат, подёргиваются. Как же страшно. Проблемы с Михаилом вдруг кажутся смехотворными: сейчас бы к нему в машину и умчаться далеко. Если всё повторить, я бы к нему не села. Или не сделала бы такой глупости, как разборки на дороге, или… да не важно, хочется просто исчезнуть отсюда. Вот бы это оказалось просто сном.
Плечо отзывается чередой вспышек боли. Стиснув зубы, пытаюсь дышать. Слёзы застилают всё. Луна размывается, но вдруг её перекрывает тень.
– Успокойся, – приказывает мужчина. – Ты дома. В безопасности.
Дёргаюсь, звякают наручники. В безопасности, ага! Хохот колючими волнами вырывается из груди. Пытаюсь его сдержать, но куда там – смеюсь и плачу.
Матрац проминается под чужим телом. На меня надвигается тень. Тёплые пальцы утирают слёзы. От страха те пересыхают, и, моргнув, я вижу прямо перед собой мерцающие жёлтые глаза зверя на резком человеческом лице. Пахнет мужчина тоже как-то по-звериному. Не противно, но опасно.
– Так-то лучше, – говорит тот, которого я недавно пырнула ножом. – Осталось сделать один шаг – принять метку, и тогда никто не посмеет тебя обидеть.
Секунду обдумываю, вторую, третью, но не понимаю. Зато осознаю, что как минимум торс у этого громилы обнажён. Он наклоняет голову и практически тыкается плечом мне в губы, требует:
– Кусай.
Его кожа натягивается на напряжённых мышцах, источает хищный запах. От страха меня начинает колотить, зубы постукивают:
– А не пошёл бы ты, извращенец, далёким лесом? Ты хоть знаешь, сколько заболеваний передаётся через кровь? Откуда я знаю, чем ты болеешь?
– Я здоров! – взвивается мужчина.
И да, он вообще весь голый. Извращенец!
И что мне делать? Что?
Не была бы привязана, треснула бы его в пах, но это слишком рискованно: а ну как убьёт со злости?
Что делать? Что делать?
Извращенец снова надвигается на меня, сверкает жёлтыми глазами:
– Кусать будешь?
– Нет.
Логично сначала усыпить бдительность, а потом внезапно бить. Разум требует поступать так, но эмоции протестуют, внутри всё горит от гнева: как он посмел меня похитить и связать? Я не игрушка! Нога невольно дёргается от желания ударить, я с трудом сдерживаюсь.
– Упрямая малышка, – ухмыляется извращенец и тянет одеяло.
Тёплая ткань частично сползает с меня, воздух холодит кожу. Гадко валяться голой и беспомощной перед незнакомым мудаком, даже если он симпатичный.
– Придётся тебя усмирить самым древним способом, – ухмылка становится шире, он смотрит на мою грудь со сжавшимися от холода сосками и полностью срывает одеяло.
Поджимаю ноги, пытаясь хоть ими прикрыться. Бросаю короткий взгляд на пах похитителя: у него стоит.
Нет, больше не могу. Со всей дури пинаю его по торчащему достоинству.
Пискнув, мужик хватается за своё сокровище, шумно втягивает воздух и даже вроде слегка краснеет, но не валится со слезами на глазах, не корчится от боли.
– Малышка, в звериной форме я бегаю по сухостою и ссу на колючки, у меня яйца не такие нежные, как у людей.
Как не нравится это «у людей», просто режет, оправдывая самые страшные страхи, признаться в которых боюсь.
Мда… а нос у него тоже не нежный? Со всей силы лягаю его в лицо. Пяткой чувствую, как надламывается хрящ. Похититель отлетает в изножье, разбрызгивая по простыне кровь. Не удержавшись на краю, валится назад и звонко ударяется о низкий подоконник затылком.
Стонет.
Рефлекторно дёргаясь, тяжело дышу. Наручники позвякивают, и похититель опять стонет, взмахивает рукой.
Ну точно меня убьёт, надо сматываться. От ужаса неожиданно ловко переваливаюсь через кованое изголовье кровати, тяну наручники. Изголовье стоит в тени, не разглядеть, оно сваренное целиком или скрученное. Хотя у меня нет отвёртки, чтобы его раскрутить, да и руки теперь перекрещены из-за наручников.
Оглядываюсь на дверь. Интересно, кровать боком пройдёт? Надо попробовать. Ухватив верхнюю перекладину изголовья, тяну за собой кровать. Тяжеленная! Мышцы ноют от напряжения.
И тут похититель начинает вставать. Его перекошенное лицо залито кровью, глаза горят так, что, кажется, источают фосфорное свечение.
Мне конец.
Вцепившись в перекладину изголовья, упираюсь ногами в холодный деревянный пол и толкаю, толкаю, толкаю кровать на желтоглазого. Она проскальзывает по гладким доскам и железной рамой основы впечатывается в пах мужика, притискивая его к стене.
Мужик воет, а я давлю. Он пытается просунуть руки под раму, чтобы оттолкнуть, но расстояние между ней и стеной слишком маленькое для его лапищ, они то и дело проскальзывают по простыне и матрацу, вспарывая ткань выросшими когтями.
– Мамаа! Ааа! – ору в ужасе и начинаю всем телом биться об изголовье, чтобы задавить чудовище.
И он орёт. Его руки искажаются, покрываются шерстью, лысеют и снова обрастают шерстью, лицо вытягивается и сплющивается. Моё плечо окатывает раскалённым жаром. Но я изо всех сил долблю кровать.
И тут чьи-то руки обхватывают меня и тянут назад. На кровать впрыгивает белая волчица и, страшно оскалив клыки, рычит на меня. Чьи-то ещё мускулистые руки появляются сбоку и тянут койку от подвывающего мужика в крови. Тот отползает в сторону, зажимая якобы нечувствительный пах, сипло жалуется:
– Что с ней такое? Почему она меня ударила?
Меня вместе с кроватью тянут от него. Хочу крикнуть, чтобы меня отпустили, но затылок обжигает болью.
***
Плечо опять горит. Но на этот раз нечто чужое пытается проползти осторожно. Меня передёргивает, но шелохнуться не могу. Я вся стянута, укутана в паутину. Ужас и отвращение нарастают, плечо обжигает так яростно, что по телу пробегает судорога.
Всхлипнув, открываю глаза: деревянный потолок, залитый холодным светом луны.
Руки вдоль тела. Не шевельнуться.
Опускаю взгляд: я в прежней комнате и… да я вся замотана, как мумия. И к кровати пристёгнута семью широкими ремнями. На этот раз спеленали основательно. Хорошо хоть кляп не вставили.
Со всей силы напрягаю ноги, пытаясь их приподнять и подтолкнуть к краю постели, но замотана так плотно, что даже на сантиметр не сдвигаюсь. Пытаюсь, напрягаю мышцы – без толку.
Замираю. В животе холодным вихрем нарастает паника. Клаустрофобией никогда не страдала, но эти мумийные путы порождают животный, неконтролируемый страх. Нужно отвлечься, иначе скачусь в истерику.
Пытаюсь сосредоточиться на огромной луне, но страх нарастает.
Почему она такая большая?
Зубы начинают постукивать.
Сейчас та же ночь, что и тогда, когда я избила похитителя? И как он собирается отомстить?
В горячем тесном коконе меня сотрясает дрожь.
«Думай о луне!» – приказываю себе, потому что это самый яркий элемент окружения, на ней легче сосредоточиться.
Она такая яркая и заглядывает в окно.
На холодном серебре диска возникает чёрный силуэт руки с острыми когтями. Они выписывают на стекле замысловатый узор, оставляя после себя серебристые угасающие росчерки.
ЩЁЛК! – звучит оглушительно. Ёкает сердце.
Окошко отворяется рамой внутрь. На меня накатывает прохладный влажный воздух. В комнату проскальзывает чёрная фигура.
– Не бойся, мы тебя спасём, – обещает хриплым шёпотом.
Ну… надеюсь. Очень домой хочется.