Глава 6. Кауко Ахтинен

На другое утро народ собрался вокруг просторной ложбины с пологими склонами неподалёку от села. Она напоминала некое подобие исполинской чаши – глубокой и круглой, способной вместить небольшую деревню. Как чаша не заполнилась водой, превратившись в ещё одно озеро, оставалось загадкой даже для старожилов Савонкоти. В ложбине не растили хлеба, а предпочитали пасти скот – со склонов стада были видны как на ладони. Здесь же в дни праздника Укко проходили состязания среди наездников саво.

Мужчины и юноши, имевшие собственных коней, скакали наперегонки по широкой ровной тропе, по краю опоясывавшей дно ложбины, а зрители располагались на склонах, откуда могли уследить за ходом скачек – люди не желали упустить ни одного мгновения долгожданного зрелища. Всадникам предстояло проскакать несколько кругов на неосёдланных конях – разрешалось разве что накрыть скакуна попоной, чтобы не испортить праздничного платья. Пришедший первым касался рукой резного столба, возле которого начинались и заканчивались скачки, – и становился победителем, Всадником Укко. Он с гордостью носил это звание целый год, до следующего праздника, и все соплеменники оказывали ему почёт и уважение, даже если Всадник Укко был совсем юным. Он также считался одним из лучших женихов в округе.

По сигналу исанто двадцать наездников сорвались с места. Топот множества копыт сразу же смешался с азартными криками зрителей – каждый старался подзадорить или ободрить своих друзей и родичей, скакавших в числе всадников. Многие успели поспорить и даже побиться об заклад друг с другом, загадывая на победителя скачек, что ещё сильнее распаляло пришедших.

Низкорослые лохматые кони лесовиков смотрелись неказисто, но бежали на удивление резво, а их сила и выносливость были известны всем. Первые два круга всадники преодолели почти бок о бок, затем их ряд растянулся – четверо оказались впереди, ещё шестеро начали отставать, упорно подгоняя скакунов, а зрители кричали, свистели и подпрыгивали, чтобы лучше видеть, иные срывали с себя яркие шарфы, надетые по случаю праздника, и размахивали ими в воздухе или растягивали в стороны, подняв над головой.

На последнем, завершающем круге скакавший позади всех наездник – молодой обнажённый по пояс парень – внезапно разогнал своего жеребца, обходя соперников одного за другим. Вот он уже посередине скачущих – плотно обхватил коня ногами, точно слившись с ним в единое целое, вот настигает передовых, вот мчится рядом с первым из них, и кажется, что серый жеребец летит, не касаясь копытами земли. Однако второй всадник не намерен был сдаваться – его конь припустил ещё быстрее; соперники с двух сторон приблизились к столбу – и последним отчаянным рывком серый скакун вынес всадника на пару шагов вперёд. Видно было, как он, проносясь мимо знака, наотмашь хлопнул по нему левой рукой – и в тот же миг народ на склонах разразился радостными криками.

Всадники один за другим останавливали коней и спешивались; пришедший вторым дружески обнял победителя.

– Братья Ярвеля, – пояснил Тиэра. – Они лучшие лошадники в наших краях. Средний наконец-таки обскакал старшего! Видишь, приберёг силы к концу-то! Я сразу заметил.

Тем временем зрители обступили всадников. Антеро увидел, как победителя стали качать на руках.

– Элакоон Урхо Ярвеля![29] Да здравствует Всадник Укко! – кричали саво.

Состязание завершилось; шумной толпой направились люди обратно в село – продолжать праздник.

Среди всеобщего радостного гула внимание Антеро привлёк спор двух человек. Первый из них – степенный, богато одетый, был либо зажиточным хуторянином, либо исанто небольшого селения. Его неторопливые веские слова складывались в речь, словно валуны в ограду, о которую разбивался бурный поток слов второго – порывистого громкоголосого парня. Не заметить его было невозможно – даже на фоне своих сородичей молодой лесовик смотрелся необычно. Простые белые одежды, лишённые яркого убранства, местами успели потемнеть – с начала праздника их хозяин уже немало посидел и повалялся на земле. Светлая борода, обрамлявшая круглое лицо человека неровными клочьями, не срасталась на подбородке, оставляя его безволосым. Из двух длинных кос у висков одна была помятой и растрёпанной, точно старый веник, другая же, наоборот – тугой и гладкой, с вплетённой в неё синей ленточкой – знаком верности лесной хозяйке Миеллики. Антеро понял, что перед ним метсямиес – охотник из числа тех, что живут в лесу почти безвыходно, кормясь силками да стрелами. В споре молодой горячился всё сильнее, чем заметно забавлял своего собеседника.

– Кто этот, который горланит? – спросил Антеро у Тиэры.

– Который? А, этот! – присмотрелся Тиэра. – Кауко Ахтинен, смех народа саво.

– Почему смех?

– А непутёвый. Живёт он один в лесу, охотится да рыбу ловит, иногда продаёт пушнину в Виипури. Ещё работает на поле у нашего исанто, а тот платит ему зерном – своего поля Кауко не держит. Любит он пиво и девушек, оттого многие хозяева ему ох как не рады – даже на двор не пускают. Ещё Кауко много хвастается и часто поднимает шум – всё потому, что непутёвый. И сейчас, видишь, с соседом спорит. Вот тебе, к слову, живой Лемминкяйнен, и никаких рунопевцев не надо.

– О нём тоже слагают руны?

– Не то чтобы руны, а вот в истории попадает часто, да сам про себя байки рассказывает. Взять хоть эту: прошлый год заперся Ахтинен в своей лесной лачуге, да так, что месяц без малого не было его ни видно, ни слышно. Ворожил-ворожил себе чего-то, а потом вышел к людям в Савонкоти – пьяный да счастливый, а под мышкой принёс крестовый лук собственной работы.

– Какой-какой?

– Крестовый. Особенный. Сам лук короткий и тугой необыкновенно, да закреплён на ложе с желобком для стрелы. Ложе в плечо упираешь, а какая-то хитрая штука на конце удерживает лук натянутым, пока целишься. Тетива кручёная, чуть не в палец толщиной, а стрелы короткие, тяжёлые и для простого лука не годные.

Так вот, принёс Кауко эту игрушку людям и давай нахваливать – мол, бьёт она далеко да лося матёрого за сто шагов сваливает. Только наши-то Ахтинена знают и словам его шибко не поверили; тут и взялся охотник их делом доказывать – лук в охапку и в лес бегом.

Удачи ему в тот раз не было. То ли Тапио пьяных не любит, то ли ещё чего, а только нет дичи ни следа, сколь ни хвастайся новым снаряжением. Досадно, а что делать – темнеет уже в лесу, хоть порожняком, а домой возвращаться надо. И тут встретились ему мальчишки, которым в силки попался заяц, как сказал сам Кауко, здоровый, словно лайка. Тут он долго не думал – купил зайца у мальчишек и решил выдать его за первую добычу своего оружия.

Но вот незадача. – Дальше Тиэра говорил, с трудом сдерживая смех. – Зайца-то Кауко попытался вести за собой! Посадил на свой собственный ремень, точно собаку на поводок, а заяц упёрся и идти нипочём не хочет! Правильно, он же заяц, а не собака! Промучался охотник с упрямой животинкой чуть не до полуночи, осерчал совсем и решил наконец её пристрелить. Привязал поводок-ремень к кустам, зарядил самострел, прицелился, нажал спуск, – ох, не могу… – Отсмеявшись, Тиэра продолжил: – Выстрел получился меткий – стрела перебила поводок аж с тридцати шагов! Заяц обрадовался и в лес умчал, а Кауко без ремня остался.

– Вы-то как про это узнали? – спросил Антеро.

– Так он же и рассказал. В смысле Кауко, а не заяц. Началось с того, что ремня нет, а распоясанным на люди выйти неприлично. Вот этот горе-охотник, чтобы чего не вышло, подпоясался тетивой самострела, да в таком виде и прошёлся по деревне, на глазах всего честного люда!

Так оно и было. Над Кауко потом долго смеялись, сам он дулся и ворчал на темноту леса, немилость Тапио и ещё Хийси знает на что, однако хвастаться не переставал. В его устах история обрастала подробностями, заяц всё увеличивался в размерах и уже грозил обернуться медведем, расстояние выстрела всё росло и росло. Опальный самострел больше на охоту не отправлялся, однако висел дома на почётном месте и гордо показывался гостям. Кауко оставался единственным, кто серьёзно относился к этой штуке и искренне верил в её полезность.

Между тем вокруг спорщиков уже столпились любопытные.

– Неправду говоришь ты, Кирму! – шумел охотник. – Я же на всадника поставил, а вторым-то пришёл конь!

– По-твоему, всаднику следовало без коня взапуски бежать? С верховыми наперегонки?

– Нет, но я ставил на всадника!

– Верно, на всадника. Всадник не выиграл. А коли не выиграл – то и ты проспорил, и причитается с тебя.

– Так ведь конь! Всадник-то при чём?

– А притом, что всадник без коня – не всадник! Вот ты сам без коня – не всадник!

– А что, если всадник? – заносчиво вскинул голову Кауко.

– У тебя же коня нет! На чём поскачешь? На зайце, что ли, которого ты недострелил? Он уж, наверное, с лося ростом вымахал, глядишь, увезёт тебя на спине!

– Лемпо[30] с ним, с зайцем! – Упоминание злополучной охоты уязвило лесовика не на шутку. – Конём моим будет бревно, уздечкой – шест, а дорогой пусть послужит Хурттийоки! И бери мой проигрыш вдвойне, если не домчусь так до самого Сууривеси!

– Чего удумал! Вот врать-то! – со смехом закричали из толпы.

– С ума сошёл! – проворчал Тиэра.

– Почему? – не понял Антеро. – Разве ваши парни не забавляются, плавая с шестом на брёвнах?

Загрузка...