После тех недавних летних событий, когда Ленька в компании жуликов чуть не обворовал чужую квартиру (и только наше тайное вмешательство – вместе с Марьей Степановной – помогло предотвратить преступление!), Щука несколько притих. Его с Севой не осудили как малолетних, а Старого, главаря шайки, посадили в тюрьму. Анатолий Иванович долго болел после «подвигов» своего сыночка. Щукина-старшего нам было очень жаль: он хороший, справедливый человек – не то, что Ленька. Когда Анатолий Иванович вышел из больницы, он за своего ребенка «взялся». Так, во всяком случае, уверяла соседок Ленькина мать, Зоя Егоровна, – толстая жеманная тетка. Уж не знаю, в чем конкретно заключалось «взятие» Щуки, но противный мальчишка (о, счастье!) оставил нашу троицу в покое. Меня и Светку он перестал звать «ботаничками», не лез больше в драку. Забавно, что Ленькины прихвостни – Мухин и Акимов – тоже обходили нас стороной. Впрочем, и от самого Щуки они держались теперь подальше – наверное, родители запретили им водиться с несостоявшимся вором. Таким образом, незадачливый Щука остался один: никто во дворе не захотел общаться с подлецом (все слишком хорошо знали, что он за птица). Малыши при его приближении дружно разбегались, а ребята постарше просто игнорировали Ленькино присутствие. Поэтому Щука, как пай-мальчик, кругами ходил по двору или чинно восседал на лавочке у подъезда. Смотреть на это было очень смешно и непривычно. Надо сказать, что именно эту потешную картину – «примерный Ленечка» – давясь от смеха, показала мне с балкона Светка, когда я, вернувшись вместе с родными из поездки в Геленджик, первым делом примчалась на пятый этаж к подружке. Мы не виделись целый месяц и на радостях обнялись. Ковалева вернулась домой тремя днями раньше меня (она побывала с родителями на Алтае, а потом еще гостила в деревне у своей бабушки Лизы).
– Ну, что? – спросила я у подружки после первых веселых восклицаний. – Какие тут у вас новости?
Светка хихикнула и посмотрела на часы. Потом сказала:
– Пора! Наступил час икс, – и, схватив меня за руку, потащила на балкон.
Я увидела, как из своего подъезда солидно вышел Щука и, шествуя мимо старушек на скамейке, кивнул им, здороваясь. Те сначала замерли при его появлении, но на приветствие ответили (видно было, как они одновременно открыли рты). Проводив Леньку глазами, бабульки опять оживленно заболтали, сблизив головы.
– О! – удивилась я. – Щука исправился? Это и есть главная новость?
Подружка захохотала и кивнула, показывая рукой вниз. Это означало, конечно, что я еще не все видела, а потому не стоит отвлекаться от интересного зрелища. Я снова стала наблюдать за Ленькой и – не пожалела потраченного времени! Неторопливо пройдя мимо гревшейся на солнышке собаки (при этом, представьте, не пнув ее, как обычно!), Щука уселся на нашу любимую лавочку под тополями и достал из кармана… книжечку. Потом раскрыл ее и углубился в чтение.
Поверьте, я чуть не выпала с балкона. Подружка даже присела от смеха при виде моих выпученных глаз. Потом сказала:
– Да ты, Ир, особо-то не удивляйся. Это, как говорит Санек, один гон. Я Щукины выходы уже четвертый день наблюдаю. Ленечка каждый раз появляется на скамейке ровно в три часа и делает вид, что читает.
– Делает вид? – удивилась я. – Ты уверена?
Светка презрительно сощурилась и указала пальцем вниз:
– Да ты посмотри внимательно. У него книжка – такая маленькая! – на самом начале открыта. А чего там читать-то несколько дней? Ее всю можно за два-три часа глазами пробежать, а он, смотри, перелистнул от силы три страницы. Картину он гонит, я же говорю. Надо ему соседям показать, какой он теперь стал хороший мальчик. А то родители, наверное, пилят его, чтобы он исправлялся – ну, после известных июньских событий.
Я вгляделась. Да, все верно: Щукина книжка была открыта на первых страницах, и он просто держал ее перед глазами. У него даже не хватило ума хотя бы для вида переворачивать листы. Зато Ленька постоянно оглядывался по сторонам. Наверное, проверял, видит ли его кто-нибудь за этим благопристойным занятием – чтением.
– Вот дурак! – с досадой сказала я. – Неужели ему не скучно сидеть с раскрытой книгой и даже не узнать, что в ней написано?
– Ха, – тряхнула головой Светка. – Таким, как он, главная скука – это именно читать. Ты подумай, сколько усилий: буквы разбирай, слова складывай, да еще сообразить надо, что они означают. Тоска!
Мы еще посмеялись немного над глупым Ленькой и ушли с балкона. Светка сварила кофе и рассказала мне, что решила за прошедший месяц девятнадцать шахматных задач («А двадцатую добью сегодня», – небрежно прибавила она). Она прекрасно провела время на Алтае: скакала на лошадях, лазала по горам, даже по реке на байдарке сплавлялась – вместе с родителями. В деревне у бабушки она провела всего неделю – но и там было неплохо. «Баба Лиза каждый день что-нибудь вкусненькое стряпала, – с довольным видом пояснила подружка. – А рядом – озеро, а в деревенской библиотеке книг просто навалом, и все – приключения. Читала сколько хотела. А еще я… на танцы ходила». Последнее сообщение показалось мне интересным, и я заставила смущенную Светку поподробнее рассказать мне об этом новом виде летнего отдыха. Мы не заметили, как проболтали целый час. Тут я спохватилась, что уже пора домой, а мне еще ничего не известно, например, о Сашке Иноземцеве. «Отец с ним занимается по разным предметам, Санек даже почти не гуляет, – скороговоркой сообщила Светка. – Сама знаешь, как он учился: ему надо догонять и догонять. Но смотрится вроде ничего, не стонет, даже доволен. Вчера заходил, я ему дала почитать Буссенара. Ну, знаешь, „Капитан Сорвиголова“? Сашка-то уж не будет, как Щука, зря книжку в руках мусолить».
Оставшийся от каникул август пролетел для меня, Ковалевой и Иноземцева стремительно. Конец его ознаменовался двумя заметными событиями. Во-первых, Леньку Щукина приняли-таки в музыкальную школу: об этом два дня звонила по двору его счастливая мамочка. Если вы помните, в прошедшем июне почти совпали во времени два факта: неожиданное обнаружение у Щуки музыкальных способностей и его участие в ограблении. Теперь родители решили непременно сделать из Леньки скрипача-виртуоза. Правда, мы со Светкой нашли, что вроде поздновато в седьмом классе обычной школы поступать в первый класс музыкальной. «А вы вообще представляете Щуку со скрипочкой? – скептически заметил Сашка. – Что он с ней делать будет? За кошками во дворе гоняться? Это же полный бред под названием «террорист-музыкант». Но как бы то ни было, а Ленька теперь чуть не каждый день со скрипкой в футляре в одной руке и папкой в другой ходит в музыкальную школу. Вид у него при этом самый дурацкий – будто бы он абсолютно не понимает, как подобное дело могло с ним приключиться. Родители купили сыночку еще и пианино. Теперь из окон их квартиры постоянно несутся визги терзаемой Ленькой скрипки и неуверенные переборы клавиш. А если учесть, что Щукин-старший «взялся» за своего ребенка еще и в отношении учебы в обычной школе, то… «Неужто мы, – верещала у подъезда Зоя Егоровна, – одного-единственного сына не выучим? Будьте спокойны! Еще и получше других успевать будет».
Под «другими», видимо, подразумевались мы со Светкой, потому что как раз проходили мимо. Ленькина мать бросила на нас ехидный взгляд и подбоченилась. Мы не выдержали и хихикнули. Надо же, Щука метит в отличники! Посмотрим-посмотрим…
Второй новостью явилось поступление в колледж Сашкиной матери, «Лорочки». Правда, мы с подружкой больше не зовем ее этим именем. Все-таки мы дружим с сыном Ларисы, а Сашка, вы же знаете, парень что надо! Сморщенная Аделаида Казимировна больше к ней не ходит – а ведь именно она так величала свою молодую подругу. «Теперь у нас в семье обстановка деловая, – радостно делился с нами Иноземцев. – Отец не только меня по учебе гоняет, но и мать. Экзамены в колледж она нормально сдала. А училась-то уже сто лет назад!»
И вот наступило 1 сентября. Мы стояли у подъезда, поджидая Сашку, чтобы вместе бежать в школу. А он выскочил… вместе с отцом и матерью. Мы уж решили, что родители идут с мальчишкой на торжественную линейку. Но нет! Ответив на наше: «Здравствуйте!», старшие Иноземцевы отправились в противоположную сторону. «А ведь это Сашкин отец тетю Ларису в колледж провожает!» – успела шепнуть мне Светка, прежде чем сияющий Санек подрулил к подъезду. Мы отправились в школу втроем.
Начался учебный год. Надо отдать должное Иноземцеву, он старался как мог. Уроки мы часто делали вместе, потому что отставание по многим предметам у Сашки было действительно большое. Светка помогала ему по математике, а я – по русскому и английскому. А вот Щука, по нашим данным, рвения к учебе совершенно не проявлял: лентяйничал в школе по-прежнему. Правда, как я уже упоминала, Ленька усердно занимался музыкой. И все катилось потихоньку почти два месяца до того самого дня…
Я с трудом оторвалась от воспоминаний из-за замечания нашей математички Галины Анатольевны:
– О чем ты там, Ира, мечтаешь? Может, хочешь помочь товарищу?
– Нет, не хочу, – поспешно отказалась я. – Я сейчас дорешаю, – и склонилась над тетрадкой.
Учительница кивнула и отошла к окну. Взглянув на дождь, струящийся по стеклу, Галина Анатольевна сердито сказала Леньке:
– Отвечай, Щукин, будешь ты сегодня думать?
Тот испуганно моргнул и снова заозирался по сторонам. Думать ему было решительно незачем – он все равно не понимал ни единого алгебраического знака из написанного на доске примера. И помогать-то ему никто не собирался! Мало того, многие «гэшки» злорадно улыбались, глядя на бледного одуревшего Щуку. «Наверное, – подумала я, – они еще больше нас этого тупицу терпеть не могут. Во дворе-то от него хоть смыться можно. А попробуй с ним постоянно в одном классе поучись! Да за одной партой посиди… Это же вообще мрак! Особенно, конечно, от него девчонкам достается – как пить дать, при его-то подлости…» Галина Сергеевна, вздохнув, подошла к учительскому столу, села и начала искать Щукину фамилию в журнале. Сразу же воспользовавшись этим обстоятельством, Таня и Маринка из 7«Г» стали, как по команде, крутить пальцем у виска, весело посматривая на Леньку. Н-да, я оказалась права насчет его отношений с девочками.
– «Двойка» тебе, Леонид, – сказала математичка. – Садись.
Щука поплелся по проходу между партами. Даже не повернув голов друг к другу, Кешка и Роберт из его класса одновременно выставили ноги справа и слева. Ленька, запнувшись, пролетел три шага и с грохотом свалился. Встал, красный как рак, и со злостью пнул Светкин портфель, оказавшийся рядом. Ковалева удивленно подняла голову от тетрадки. Ничего не поняв, возмутилась:
– Ты чего, Щукин, мыла наелся?
Тот победоносно покосился в подружкину сторону и плюхнулся на свое место. Отомстил, называется! Иноземцев мрачно бухнул с задней парты:
– С огнем играешь, килька!
Математичка, наконец опомнившись (все произошло очень быстро), подошла к сидящему Леньке. Строго спросила:
– В чем дело, Щукин?
Тот надулся и промолчал. Зато оба класса – и наш, и «Г» – захихикали. Ну надо же, как успел Ленечка всем насолить! Просто дико даже…
– Ни в чем, Галина Анатольевна, – солидно ответил Кеша Бойко. – Это рыба в «морду» заплыла.
– В какую морду? – нахмурилась математичка. – Почему ты грубишь?
– Я не грублю. А «морда» – это ловушка для рыбы. Их мой дедушка в деревне плетет, а потом на реке ставит. Они похожи на такие узкие корзинки… Нет, даже на воронки. Внутрь рыба заплыть может, а уж выбраться – никогда.
– Что за чепуха? При чем тут какая-то ловушка? – удивилась учительница.
Робик Гаспарян, переглянувшись со своим другом Иннокентием, воскликнул:
– Еще как при чем! Представляете, плывет себе хм-м… рыбина. Наглая такая, здоровущая. Всех по дороге зубами рвет: карасиков, плотичек, мальков. Ну, мелочь, понятно, в разные стороны удирает – кому охота на обед попасть к этой…
– Щуке, – задумчиво подсказала Маринка.
– Да, – согласился Робик, – именно к ней. А хищница уже проголодалась и прет напролом. Ей, тупице, непонятно, что и на щук управа есть. Рыбина летит, как торпеда, зубами вперед на приманку – прямо в «морду». Влезла, и конец ей.
– Почему, Робик? – вкрадчиво спросила Светка. – Щука же в воде осталась, никто ее не выловил.
Ленька при этих словах сжал кулаки и стал приподниматься над партой. Все затаили дыхание. Роберт улыбнулся.
– А потому, Ковалева, – протянул Кешка и притворно безнадежно развел руками, – что вперед она плыть не может: прутья мешают, а назад двигаться – ума не хватает. Так и торчит в «морде», пока за ней рыбак не придет…
– Это ты, что ли, рыбак? – ощерился вскочивший Щука и хотел кинуться на Бойко.
Но Галина Анатольевна уже стояла перед Ленькой. Опустив руку ему на плечо, учительница заставила хулигана сесть на место. Многие засмеялись, а Гаспарян залихватски подмигнул Щуке и подтвердил:
– Да, это он – вместе со мной. Понравилась тебе наша «морда»?
– Ну, вот что, – решительно сказала математичка, – заканчивайте болтать. Я вас не перебивала, надеясь добиться толку. Лекция о рыбалке была, конечно, интересной. Но мне кажется, Бойко и Гаспарян, что не существует все же такой ловушки (или «морды» – это уж как вам больше нравится), из которой нельзя было бы выбраться.
– Можно, Галина Анатольевна, – но при о-очень сильном желании, – заметил Роберт.
– И еще имея хоть какие-то мозги, – прибавил Кеша.
На Щукина жалко было смотреть. На его побелевшем искаженном лице были видны сейчас одни глаза – такой они горели ненавистью. Да, попал Ленька в неожиданный переплет – и ведь ни вскочить нельзя, ни обозвать, ни ударить, как он привык. Кругом – одни враждебные ухмылки.
Мне показалось, что в следующую секунду наш переполненный класс вспыхнет огнем – так раскалился в нем воздух от… От чего? От всеобщей неприязни к Щуке? От его затаенной жгучей злобы? Галина Анатольевна нервно поправила прическу и сказала:
– Внимание, седьмые классы! Домашнее задание на доске. Уже конец урока, так что открывайте дневники и записывайте.
Народ сразу как-то облегченно вздохнул и зашевелился. Зашуршали открываемые дневники, послышался шепот. Только Щука не шелохнулся, так и сидел будто истукан. Роберт озорно посмотрел на математичку, писавшую что-то в журнале, скатал бумажку и запустил шарик в Леньку. Когда тот, вздрогнув, перевел на него взгляд, тихо пообещал:
– Не боись, акула, мы тебя не забудем. Это только первая «морда» была.
Тут мощно, как колокол, грянул звонок. Все, похватав портфели, устремились прочь из кабинета. Я задержалась у дверей, поджидая Светку, которая нехотя засовывала учебник в сумку. Иноземцев тоже сложил свое имущество и, проходя между партами, крепко щелкнул по затылку поникшего Щуку. Ленька поднял на него глаза и… опустил. Мы изумленно переглянулись. Щука снес затрещину и не ринулся в драку?! Когда рядом нет взрослых и, значит, можно безнаказанно творить что угодно – а именно так всегда и действует этот тип?! Эт-то, знаете ли, сон какой-то. В летнюю ночь. Есть такая комедия у Шекспира, мы с мамой читали. Там происходят разные чудеса… Прямо как здесь, в кабинете математики, в котором нас осталось четверо. Сашка подошел к нам со Светкой, уже ждавшим его у двери, и еще раз озадаченно оглянулся на Леньку. Щука, свесив голову, не обращал на нас ни малейшего внимания. Я пожала плечами и выбежала в коридор – просто терпения уже почему-то не было оставаться в классе. За мной так же быстро выскочили друзья.
В рекреации было куда светлее и свежее, чем в кабинете. Может, где-нибудь открыли окно? Мимо с визгом проносились малыши. Мы быстро шли мимо бесчисленных дверей кабинетов к выходу на лестницу. Предстояло еще подняться с первого этажа на третий, чтобы попасть на урок географии, а перемена была короткая, только пять минут. На душе у меня, непонятно почему, что называется, кошки скребли. С чего бы? У Сашки и Светки, бредущих рядом, тоже настроение было не очень. Всю дорогу до кабинета географии мы уныло молчали. А ведь, казалось бы, события складывались хорошо: посрамленный Щука в одиночестве грыз себе локти от тоски. Так ему, гаду, и надо! Но вот… радости почему-то не было – ни у меня, ни у друзей. Когда мы, нахмуренные, сели на подоконник напротив входа в класс, угнездив тут же свои сумки, первой не выдержала Светка:
– Интересно, как это Робик с Кешей не побоялись к Щуке прицепиться, да еще и на уроке? Понятно, что при Галине он бы их не тронул. Ну, а потом? Они же оба маленькие, худые. Тот их по одному выловит у школы и изобьет. Они Щуку перед двумя классами опозорили, такое Рыба не простит.
Сашка скептически покачал головой и сказал:
– А им уже бояться надоело и терять нечего. Вы знаете, что вчера было?
Мы отрицательно качнули головами.
– Так вот, – начал Иноземцев, – я вчера шел на английский мимо «гэшек». Они как раз из кабинета пения вывалились, веселые такие…
– Понятно, – вздохнула я, – пение – это вам не алгебра.
– Да погоди, – нетерпеливо отмахнулась от меня Светка. – И что ты видел?
– Кешка выполз какой-то пришибленный, сразу стал у себя по карманам шарить, как будто что-то потерял. Искал-искал, не нашел, открыл портфель, давай уже там рыться. Сидит он на корточках, тетрадки перетряхивает, а Щука, вижу, подошел к нему сзади, навис над головой и скрипит: «Ты, Бойко, не это ищешь?», а сам какую-то бумажку в руке держит. Кешка дернулся, хотел тот листок у него выхватить. Но Щука отскочил, поднял его вверх, а Бойко не выдержал, стал прыгать, чтобы достать. Хотя и понимал, конечно, – куда ему! Ленька рядом с ним – настоящая вышка. Тут Робик сбоку подскочил, Щуку пихнул, но тот его кулаком двинул. Гаспарян отлетел, об стенку стукнулся, а Рыба орет: «А хочешь, Бойко, я эту записочку зачитаю? Слушайте!», разворачивает бумажку и пищит, как девчонка: «Милый Кеша, ты мне очень нравишься…» Тут Бойко прямо обурел. Размахнулся со всей силы да как даст Щуке под дых! Тот загнулся, а Кешка вырвал записку и тут же на клочки разодрал. Боялся, наверное, что Щука сейчас отдышится, опять отнимет. И как раз мимо завуч идет, каблучками стучит. Щука сразу разогнулся, а Кеша кинулся свои кусочки подбирать. Ну, завуч остановилась, посмотрела, ничего не поняла и дальше пошла. Бойко мусор запихнул в карман и говорит Леньке: «Ну что, прочитал? Я тебя, Рыба, больше не боюсь. При всех сейчас заявляю, что это гадство тебе даром не пройдет, хоть ты и здоровый, как битка. Пощады теперь не жди. И за Робика тоже ответишь: мы не забыли, что весной было. Знай!» Щука на это губы скривил, хотел что-то вякнуть, но Кешка застегнул портфель, на Рыбу даже не глянул и пошел себе, а за ним Гаспарян и остальные «гэшки». Вот так, девчонки. Тут все, по-моему, ясно.
– Да, – тряхнула кудрями Светка, – понятно, что кто-то Иннокентию любовную записку на пении прислал, а Щука углядел и сумел ее украсть, чтобы Бойко напакостить. Ленечка такого случая, конечно, не упустил. Мерзавец он редкий. Вы представьте, что бы было, если бы Рыба то послание до конца при всех прочитал!
– Слушайте, – сказала я – а какая история была весной с Гаспаряном? О чем Бойко Щуке напоминал?
Светка пожала плечами. Иноземцев мрачно усмехнулся.
– Ты знаешь? – сразу подступила к нему подружка. – Говори!
– А чего тут рассказывать? Такую лабуду даже вспоминать неохота, – буркнул Сашка. – Мы в апреле с «гэшками» в футбол играли за школой. А у Робика – вы не смотрите, что он такой маленький – удар левой просто убойный. Он в футбольной секции занимается, имеет второй юношеский.
– Что юношеский? – поинтересовалась я.
– Разряд, Костина, разряд, – удивился Иноземцев моей тупости. – Еще эта… начитанная! А сама простых вещей не знаешь.
– Да ей и не надо знать, – вступилась за меня подружка. – Тоже радость большая – ваш футбол! Ты о деле давай.
Сашка вздохнул:
– Ну, вот. Робик у 7«Г» был форвардом, собирался пробить мяч в наши ворота. Подал такой мощный крученый, что точно был бы гол! Наш вратарь Димка этот мяч не взял бы стопудово. Но тут справа Щука вывернулся – и точно под удар, как нарочно… В общем, засветил ему Гаспарян своим крученым прямо в дыню, с ног сбил. Тот свалился и лежит. Робик расстроился и бегом к нему – мало ли что, вдруг Ленька сознание потерял и ему помочь надо. А Рыба поднялся, встал перед ним, ноги расставил и говорит: «Ты, ара, всегда такой косой или только сейчас специально обурел, чтобы меня, русского парня, завалить?» Робик растерялся…
– А почему он его так назвал? – встряла я. – Гаспарян вроде на попугая не похож.
– Какого попугая? – рассердился Сашка. – Я ничего такого не сказал!
– Ара – это вид попугаев. Они живут в Южной Америке, – сообщила я.
– Может быть, Костина, может быть. Ты у нас умная, – Сашкин голос звучал устало. – Но в России арами называют армян, когда… ну, сама понимаешь, хотят их оскорбить. Вот и Робик стоит, как пенек, перед подлой Рыбой, рубашку теребит и не знает, что сказать. А что возразишь? Гаспарян действительно армянин. Правда, их семья уже давно в Россию приехала, восемь лет назад. Но при чем тут это? И что, он специально хотел Щуку завалить? Чухня полная, тот сам под мяч вылез. Пацаны же вокруг были, видели.
– А это при том, что Акула все отлично понимал и знал, что Робика обвинить не в чем, – объяснила я, – но кусаться Рыбе хотелось ужасно! Вот он и…
– Ну да, – согласился Иноземцев. – Укусил-то аж до крови, у Робика губы за-
дрожали. Тут Кешка – самый мелкий из пацанов – подходит к Щуке и говорит: «Быстро извинись перед моим другом!» Щука засмеялся – и кулаком его в грудь. Бойко так и покатился. «Гэшки» гурьбой к Рыбе подходят и бакланят: «А ну, пошел отсюда!» Тот струсил со всеми драться, отбежал по- быстрому с поля и Робику кричит: «Эй, Гаспарян, а сестру твою уже в дурдом сдали или еще нет?» А сам трясется и глаза закатывает, как припадочный…
– Что с сестрой Роберта? – тихо спросила Светка. – Я ее знаю, во 2«А» учится, красивая такая.
– У нее эпилепсия, – сообщил Сашка, – Однажды на уроке приступ случился. Робика к ней с физкультуры вызывали: не знали, что делать, перепугались. Пока «скорая» доехала, он уже сестре помог, удерживал девчонку и что-то в зубы ей вставил. Это мне пацаны рассказали, когда Рыба убежал. «Гэшки» уже толпой на него двинулись – отметелить за то, что он Гаспаряну крикнул.
– Надо было раньше метелить, – насмешливо сказала я. – Просто боятся его, длинного, один на один бить. Вот и собираются с духом, когда Щуку уже не достать.
Сашка согласно кивнул:
– Да, его боятся. Рыба мало того, что самый сильный из седьмых классов, так еще и самый дурной. Да вы его и сами знаете. Он всех ненавидит, в любой момент готов хоть кому нагадить… Слушайте, девчонки, а почему так тихо?
И точно! Мы так увлеклись разговорами, что не заметили, как начался шестой урок и народ разошелся по кабинетам.
– Но где же наши? – спросила я. – И где географичка? Никто тут вообще не появился.
– Наверное, урок отменили, а мы прохлопали, – предположил Сашка.
Мы решили зайти в учительскую и узнать, в чем дело. Начали спускаться по лестнице на второй этаж, и тут Ковалева задумчиво протянула:
– Интересно, ну почему Ленька такой… ненормальный? Даже жалко его.
Я вздрогнула. Это Щуку-то Светка жалеет? Иноземцев внезапно остановился, повернулся назад, и мы налетели на него, чуть не скатившись со ступенек. Сашка, сверкая глазами, хотел уже ответить моей подружке что-то резкое… Но вдруг нахмурился и тяжело прислонился к стене. Тут я поняла, что меня мучило последние полчаса – да то же, что и Светку. И Санек, похоже, тоже изумлен – тем, что ему вовсе не хочется спорить с Ковалевой и доказывать ей, что нечего Леньку жалеть, он сам во всем виноват, и так далее… Да, виноват, но…
– Но если Щука умеет только злиться, – продолжила я вслух неожиданную мысль, – то ведь какой он несчастный, вы подумайте! И его никто терпеть не может, и он… Просто с ума сойти, до чего у Рыбы страшная жизнь.
Сашка медленно кивнул. Светка тряхнула головой. Мы с друзьями согласились в общей невозможной, казалось бы, мысли о сочувствии к дуралею Леньке. Внезапно опять откуда-то повеяло свежестью, и над нашими головами будто пронеслась небольшая птица: ясно был слышен шелест крыльев. Мы посмотрели наверх – и никого не увидели. Впрочем, откуда в школе взяться пернатым?
– Это, Ирка, твои попугаи прилетели. Из Южной Америки, – пошутил Иноземцев.
– Зачем? Щукина клевать, чтобы не обзывался? – подхватила Ковалева. – Ха, его тут и без птичек скоро затюкают. Хотя и за дело, конечно.
Да, за дело. Мы снова помрачнели и пошли вниз по лестнице. Надо же было выяснить насчет географии! Вдруг ее перенесли в другой кабинет, и мы одни ничего об этом не знаем? Скорее в учительскую, мы и так уже опоздали больше чем на половину урока! А наша географичка Вера Петровна очень строгая, пощады от нее не жди. На полных парах наша троица влетела на второй этаж и… увидела Веру Петровну, мирно беседующую у окна с Владиком (так учителя звали нового физкультурника за глаза из-за его молодости). Юный Владислав Павлович только полгода назад закончил институт, и в него были влюблены многие старшеклассницы. Сашка облегченно перевел дух. Кажется, пронесло!
– Ребята, идите домой, – сказала Вера Петровна в ответ на наше «здравствуйте». – Урока не будет.
Мы распрощались с учителями и двинулись в раздевалку. Она, к счастью, оказалась открыта. Поправляя берет перед зеркалом, Светка грустно сказала:
– А Щукин, наверное, все еще в кабинете сидит. Не знает, как быть после того, что случилось на алгебре. Вот балбес-то!
– Да, теперь Ленечке надо меняться. Как раньше больше не получится: его не будут молча обходить и бояться. Но что ему делать, он, конечно, не знает. Для этого думать нужно, а Щука не умеет. Не привык, – добавила я.
Мы взяли сумки и пошли по коридору к выходу из школы. Внезапно воздух вокруг нас помутнел и как-то странно завибрировал. Опять над головами пронеслась птица, мы даже услышали ее щебет – но не успели разглядеть певунью. Вслед пичуге дунул налетевший откуда-то вихрь, и в нем, как в задрожавшем зеркале воды, мы с изумлением увидели мчащихся мимо Щуку, Мухина и Акимова. Все трое, пытаясь сопротивляться смерчу, хватались руками за стену и друг за друга. Они что-то орали, выпучив глаза, но в свисте ветра ничего не было слышно. А сверху на них строго взирала птичья голова на длинной голой шее, и трепались в вихрегромадные черные и белые перья. Мы, совершенно онемев, провожали глазами исчезающую вдали троицу вместе с неизвестной птицей. И тут что-то мощно встряхнуло нас, приподняло над полом и понесло, как пушинки, вслед за Щукиной компанией. Поток воздуха вырвал из наших рук сумки и гулко шмякнул их о стены. Мы едва успели схватиться за руки и покрепче зажмуриться, как окружающее исчезло в гудящей, плотно свернувшейся кольцами тьме…